The Broken Doll

      Падение кажется бесконечным. Темнота охватывает сознание и плавно затягивает в бездну. Биения собственного сердца не слышно, и Чангюну кажется, что оно почти не бьется. Глаза никак не могут привыкнуть к темноте, и парень едва ли различает свои ладони, поднося их близко к глазам. Он наивно озирается, пытается подать голос, раскрывает губы и не может издать ни звука. Чангюн не может ни говорить, ни кричать, лишь отчаянно машет руками, пытаясь цепляться за пространство вокруг, но оно кажется таким же безграничным, как и темнота, в которую он медленно погружается. Парню становится страшно настолько, что он снова крепко зажмуривает глаза, надеясь лишь на то, что скоро это закончится.       Голову пронзает резкая боль, словно кто-то ударил по ней тяжелейшим молотком и начал наносить тупые удары по черепной коробке. Любое движение приносит адскую боль, и Чангюну кажется, что он совсем перестает дышать. Немой крик застывает в глотке.       Парень распахивает глаза, из которых тут же струятся непрошеные слезы страха, и уставляется вверх, отмечая серовато-белый потолок. Чангюн судорожно дышит, пытаясь убедиться, что он все еще жив, и только спустя несколько минут до него доходит, что ему приснился кошмар. Однако голова по-прежнему гудит, и мыслить трезво едва ли получается. Чангюн чувствует что-то твердое под затылком и медленно поворачивает голову направо. Зажимает рот трясущейся ладонью, чтобы сдержать вскрик.       Чангюн рассматривает лицо лежащего рядом и мирно посапывающего Хёнвона и не может поверить своим глазам. Лицо наставника находится слишком близко, он выглядит слишком спокойным и даже безмятежным. Сам же Чангюн лежит на чужом плече, и его лицо находится чересчур близко, а вторая рука Хёнвона по-хозяйски покоится на талии, прижимая парнишку к себе. В голове Чангюна страх смешивается с любованием и мимолетной нежностью. Ему хочется провести ладонью по взлохмаченным волосам и обвести контур идеального лица с мягкими чертами, которые идут вразрез с жестким характером его обладателя.       Взгляд Чангюна скользит ниже, и все нежные чувства улетучиваются вмиг, когда парнишка замечает фиолетово-синие следы на шее Хёнвона. Они хаотично рассыпаются по коже и спускаются ниже, прячась за белоснежным одеялом, наполовину прикрывающим желанное тело. Чангюну снова приходится сделать усилие, чтобы не закричать и не разбудить наставника, осторожно выбираясь из-под чужой хватки.       Парень медленно садится на кровати и с трудом поднимается на ноги, хватаясь за поясницу и не сдерживая недовольного шиканья. Вся комната кажется ужасно богатой, а на кровати, на которой он проснулся, могут поместиться даже трое. Чангюн перешагивает через валяющиеся на полу две пары модельных ботинок, почти поскальзываясь на собственной сетчатой майке. Парнишка спешит покинуть комнату как можно скорее, выскальзывая в длинный просторный коридор.       Оказавшись снаружи, Чангюн мгновенно теряется, так как квартира Хёнвона ему совершенно незнакома. От обилия пространства захватывает дух, и Чангюн невольно задается вопросом, зачем столько места может понадобиться человеку, который живет в полном одиночестве. Или все же?.. Парень мгновенно краснеет и качает головой, медленно двигаясь вдоль длинного коридора на цыпочках, будто боясь разбудить кого-то, хотя задним умом Чангюн понимает, что дома нет никого, кроме них двоих. Боль в голове не дает успокоиться и мыслить здраво, и Чангюн спотыкается буквально на каждом шагу, хватаясь за стены дрожащими пальцами.       Парнишка наобум открывает все попадающиеся на пути двери, в надежде поскорее отыскать ванную и «протрезветь» с помощью холодного душа, и пытается унять нарастающую панику внутри. Постепенно до Чангюна доходит смысл происходящего, но он напрочь отказывается в него верить. По венам течет не только паника, но и самая настоящая истерика, приправленная собственным одиночеством в подобной ситуации. Но все становится гораздо хуже, когда он, наконец, находит огромных размеров ванную и замечает свое отражение в зеркале.       Тело Чангюна разукрашено фиолетовыми следами: они тянутся от тонкой юношеской шеи вниз, красивым рисунком рассыпаясь по крепким плечам, контрастируя со следами чужих зубов на коже. Грудь парня тяжело вздымается, и ему кажется, что многочисленные отметки увеличиваются при каждом вздохе. Чангюн неверяще прикасается к ним пальцами, вызывая на коже жжение, напоминая о прошлой ночи. На боках и бедрах видны следы-лепестки от пальцев. Припухшие от бесконечных поцелуев губы слегка кровоточат из-за свежих маленьких ранок.       Чангюну требуется пара минут, чтобы до конца поверить в происходящее. И он с ужасом отмечает, что все творящееся вокруг не сон и не галлюцинации, и он действительно провел ночь с Че Хёнвоном. Цвет взъерошенных не уложенных волос и металлическая сережка в губе делают всю картину еще более нереальной. — Что ты наделал… — шепчет Чангюн самому себе сорванным голосом. — Что ты наделал…       Дикий страх поглощает все нутро Чангюна, когда он осознает, что именно он натворил. Перед глазами вихрем проносятся самые разные события, в агентстве и вне его, но почему-то вопрос карьеры волнует парнишку меньше всего. Чангюн касается пальцами поверхности зеркала, обводя контур собственного лица в отражении, и видит, как потускневшие темно-карие глаза блестят от подступающих слез. Чангюн не слышит собственных всхлипов: слезы просто катятся вниз по впалым щекам, стекая по приоткрытым губам, которые начинают немного саднить от попавшей на них соленой влаги. Лицо в отражении не вызывает абсолютно ничего: все эмоции словно высосали прошлой ночью, оставляя за собой бездушную оболочку.       Парень резко, даже для себя самого, ударяет по зеркалу, и оно чудом не разлетается вдребезги. — Это не я… Не я… Не я… — исступленно шепчет Чангюн, хватаясь за собственные волосы и резко их дергая, будто пытаясь снять надоевший жаркий парик.       Дрожащие ноги не держат, и парень буквально падает вниз на светлый кафель, гулко ударяясь коленями о твердую поверхность. Холод немного приводит в чувства, но этого становится достаточно, чтобы спровоцировать новый поток слез. Парень бьет кулаком по кафелю и не сдерживает рыданий, кусая собственное предплечье, лишь бы заглушить то, что он чувствует сейчас. Чангюн начинает плакать: громко, навзрыд, колотит кулаками ни в чем не повинный кафель, не чувствуя начинающих неметь костяшек.       Тяжёлые порывистые всхлипы мешают дышать, дыхание постоянно сбивается, и Чангюн не выдерживает коктейля эмоций из чувств страха и вины перед всеми, закусывая собственную руку и выпуская наружу приглушенный крик. Лицо опухает от слез, и парнишка просто окончательно ложится на пол, сворачиваясь в маленький уязвимый комочек, обнимая собственные плечи. Слезы по-прежнему струятся из глаз и стекают вниз, заливая холодный кафель.       Чангюн не понимает, сколько времени проводит в таком положении, пока не слышит звук открывающейся двери.       Хёнвон проходит в ванную, ступая по холодному полу босыми ногами, бросает мимолетный взгляд вниз и равнодушно смотрит на свернувшийся комочек в виде Им Чангюна под раковиной. На лице не двигается ни один мускул, как будто Хёнвону все равно на постороннее присутствие. Широким шагом он перешагивает лежащего на полу Чангюна, который, в свою очередь, тоже не шевелится, развернувшись к стене, и подходит к зеркалу. Вид Хёнвона мало чем отличается от лежащего под раковиной парнишки: на бледноватой коже густо расцветает аконит ядовито-фиолетовый, выдавая мазками лепестков каждое прикосновение молодого любовника. Хёнвон тяжело вздыхает и откидывает непослушные взлохмаченные волосы с утра, путаясь пальцами в черных прядях. Парень быстро приводит свое лицо в порядок и проводит влажными ладонями по волосам, пытаясь их хоть как-то пригладить. Где-то с пола наконец раздается тихий всхлип.       Чангюн не хочет видеть ничего: ни как перед ним опускаются на колени, ни как пытаются убрать волосы со лба и заглянуть в глаза — взгляд парня стеклянный и ничего не выражающий, только струящиеся по щекам слезы напоминают о том, что Чангюн все еще может что-то чувствовать.       Хёнвон резко встряхивает стажера за плечи, заставляя сконцентрировать взгляд на себе. Чангюн смотрит на него мокрыми глазами, а его губы дрожат от сдерживаемых слез. Но, несмотря на это, побороть призрачное желание успокоить мальчишку не составляет никакого труда, и Хёнвон лишь поднимает с холодного пола юное дрожащее от всхлипов тело и уносит обратно в спальню.       Оба не говорят ни слова: для Хёнвона такие пробуждения сродни рабочим будням, а у Чангюна нет сил что-либо говорить, и поэтому последний лишь тонет в ложном тепле чужих рук и даже разрешает себе уткнуться в чужую шею. А у Хёнвона нет ни малейшего желания сопротивляться, и Чангюн списывает это на нежность.       Чангюна кладут обратно на остывшую кровать, словно тряпичную куклу, и отходят в сторону. Он полулежит на кровати и отслеживает каждое движение Хёнвона: как перекатываются мышцы на его спине и руках, когда тот открывает широкий шкаф с многочисленной одеждой, как пальцы скользят вдоль вешалок и наконец выбирают нужную одежду, как развивается ткань очередной брендовой рубашки с широким вырезом от ветерка, влетающего в огромные окна, которые выше роста Чангюна чуть ли не в два раза.       Все движения Хёнвона кажутся до безумия красивыми. Даже то, как он застегивает пуговицы, выглядит так, словно Хёнвон позирует для фотосессии, и сейчас в комнате покажется фотограф с камерой. Чангюн не чувствует, как слезы снова подступают к горлу, и с трудом решается что-то сказать. — Ты уходишь? — тупо спрашивает Чангюн, как в самых дешевых фильмах, и Хёнвон, вздрагивая от чужого вопроса в спину, поворачивается.       Лучше бы Хёнвон ударил его в лицо, но не смотрел на него так, как будто прошлой ночи и не существовало вовсе. — Я скажу, что ты заболел, — равнодушно отвечает он, снова разворачиваясь к зеркалу и поправляя открытый ворот.       Чангюн закусывает нижнюю губу почти до крови. — Хён, — тихо шепчет Чангюн, когда Хёнвон подходит к прикроватной тумбочке, цепляя длинными пальцами дорогие Rolex и помещая их на запястье.       Пальцы Чангюна машинально хватаются за рукав чужой рубашки. — Пожалуйста, хён… — Чангюн запинается. — Пожалуйста, не уходи, — парнишка заглядывает в глаза напротив, и Хёнвона передергивает от этого взгляда уже который раз за утро. — Я вернусь вечером, — застежка на часах щелкает, фиксируя их на запястье, а широкая ладонь опускается на голову Чангюна и мягко треплет его по волосам, всего лишь какие-то считанные секунды, а Чангюн уже готов захлебнуться в этом жесте.       Ладонь исчезает внезапно, а потом слышится лишь звук закрывшейся двери спальни.

***

      Единственное, что Чжухон любит больше, чем выпивку и синтетические наркотики — это фотографировать людей, смотреть за ними через объектив фотокамеры, как на зверушек в зоопарке. Это дает ему малую иллюзию контроля над ними, ведь от него целиком и полностью зависит то, в какой позе человек останется.       Исключение из этого правила составляет, само собой, Че Хёнвон.       И хотя Чжухон старается этого не показывать, Хёнвон вызывает у него ужас. Чжухон стройный и хорошо сложенный, ростом превосходит многих, но вот Хёнвона еще не догнал, а потому ходит рядом с ним и чувствует себя, как сапогом раздавленный. А еще этот взгляд, всегда надменный и выказывающий явное превосходство над низшими. Он будто родился с ним и с осознанием того, что лучший во всем. Гордится своим телом, которое тщательно вылепливает сам, густыми волосами, необычной формой губ и аккуратным носом, каждой родинкой на восковом теле. И не упускает возможности это всем продемонстрировать.       Ирония судьбы: хотя Чжухон ненавидит Хёнвона больше, чем любого другого в этом агентстве, контактирует он с ним чаще, чем с кем-либо еще. Желание убить его с каждым днем кажется все более привлекательным и даже перестает пугать. Пальцы на руках порой сводит от слишком живого представления, как они обхватывают эту красивую длинную шею и одним ярким щелчком сворачивают позвонки.       Хёнвон появляется в студии позже всех, но Чжухон почти уверен, что ему никто и слова не скажет. Все спишут на то, что сами еще не до конца все приготовили. Запах свежих лилий, расставленных в плошках с водой, начинает кружить голову. Все слишком белое и будто безжизненное, а молочная вода в наполненной ванне буквально кричит, что застывшее лицо с мертвой маской под ней не будет видно.       Чжухон искоса поглядывает за Хёнвоном, как тот красуется перед зеркалом. До тошноты наблюдать за этим отточенным жестом, когда тот впивается пальцами в волосы и нарочно медленно зачесывает их назад. Стоит отметить, что нюдовый макияж с черным цветом волос смотрится довольно привлекательно. Ну просто сама невинность, думает Чжухон про себя и с замиранием сердца наблюдает, как Хёнвон склоняется над заботливо принесенным Кихёном чехлом с одеждой. Приходится закусить губу, чтобы не выкрикнуть предупреждение. Но какой-то совершенно чужой голос внутри Чжухона, глубоко внутри, какой-то ужасный голос, конечно же, не имеющий к нему никакого отношения, несомненно, голос дьявола, шепчет: «В этих обрывках тряпок ты будешь смотреться очень эстетично, под стать твоей гнилой натуре».       В ужасе Чжухон отмахивается от этого голоса, как ни в чем ни бывало брызгает из предоставленного для рекламы флакона Prada L'Homme себе на запястье и делает вид, что изучает грани аромата. На деле же ждет душераздирающего крика, когда Хёнвон наконец обнаружит в чехле небольшой сюрприз.       Звук расстегнувшейся молнии. Тяжелый вздох. И на этом все. Чжухон разочарован, но не сломлен. Драма должна состояться в двух актах, ведь тот же Кихён молчать не будет. Однако и тут ждет неудача. Двое о чем-то совещаются, после чего Хёнвон демонстративно отбрасывает чехол с одеждой к стене, словно какой-то мусор.       Чжухон все так же в ожидании наблюдает за разлетевшимися тряпками, за белоснежным пиджаком и сетчатой майкой, порезанными острыми ножницами с его легкой руки. Искренне не веря, что никто не сказал ни слова, и Хёнвону все в очередной раз сошло с рук, Чжухон не замечает, как тот оказывается сзади и, скользнув ледяными пальцами по шее, хватается за ворот майки. — Это ты сделал, сука? — озлобленно шипит Хёнвон, согнувшись к самому уху. — Я знаю, что это ты. Там остался твой смердящий запах.       Стараясь подавить в себе неудержимый смех, густо приправленный страхом, таким, что холодок бежит по спине, Чжухон в очередной раз припадает носом к запястью. Он пахнет лишь тем ароматом, лицом которого Хёнвон должен стать. Иронично. — Не имею ни малейшего понятия, о чем ты, — отвечает он, но голос едва не срывается от мандража.       Хёнвон реагирует не так, как угодно Чжухону. К сожалению последнего. Он лишь приглаживает топорщащиеся огненные волосы на затылке и делает это почти ласково, заботливо поправляет им же оттянутый ворот и вновь нагибается к самому лицу, едва ли не касаясь матовыми губами мокрого виска. — Ты, милый мой, яму себе вырыл, в которой я тебя и закопаю, — чувственно проговаривает он и таки оставляет след от помады на скуле. — Если тебе не нравится смотреть на меня в одежде, то мог бы мне прямо об этом сказать, чтобы не заставлять папочку нервничать из-за порчи дорогой вещи. — Что ты собираешься делать? — с долей сарказма переспрашивает Чжухон и сжимается от тех же пальцев, сдавивших шею. — Увидишь, Хон-и… Увидишь…       Чжухон и не думает сомневаться в том, что он увидит что-то совсем нелицеприятное, но сохраняет остатки надежды на то, что Хёнвон не выкинет один из своих капризов при Кихёне. Уровень удивления и отказа принимать происходящее подскакивает до критической отметки, когда Хёнвон выходит из гримерки в полупрозрачной накидке, а под ней только белые ремни, перетягивающие голое тело. Кружевной белоснежный чокер украшает шею, а небольшой кусочек ткани прикрывает пах. Чжухон отворачивается и сжимает кулак настолько крепко, что ногти больно входят в ладонь. Слышно только как каблуки ботинок стучат по полу, а за ними и встревоженные возгласы Кихёна. — Какого черта ты творишь? — обращается он к Хёнвону, и Чжухон с ехидной ухмылкой наблюдает за действием одним глазом. — Что с костюмом для съемок?       Хёнвон же демонстративно приспускает накидку с одного плеча и присаживается в кресло, закинув ногу на ногу. — К черту костюм, — отвечает он на выдохе. — Он оказался не так хорош, как ожидалось. Я покажу то, над чем трудился сам.       Кихён внимательно рассматривает свою лучшую модель и думает лишь о том, по каким таким причинам он еще не придушил его. В голове поистине не укладывается, сколько выходок он еще стерпит от того, кто умело вертит умами не только новичков, но и его собственным. Совершенно не церемонясь, Кихён хватает того за руки, внимательно рассматривая выделяющиеся на бледной коже фиолетовые следы от пальцев, четкие отметины ровных зубов и кровоподтеки от чужих губ. Хёнвон лишь вздергивает нос и совершенно не против того, чтобы его трогали. Даже когда Кихён скидывает его ногу с колена, чтобы осмотреть разукрашенные бедра, не произносит ни слова. — И как ты с этим собираешься выглядеть в кадре? — всплескивает руками Кихён и хватается за взмокшую шею. — Ты совсем страх потерял? Смерти моей хочешь?! Где я найду тебе замену?! Где, в конце концов, это глупенькое отродье, которое ты вчера утащил из клуба?!       Мученический вздох и взгляд в сторону. Хёнвон манерно подпирает голову на локте, постукивая длинными пальцами по щеке. — Это, как ты выразился, отродье в данный момент выглядит еще колоритнее. Еще вопросы есть или мы наконец приступим к делу? Ты меня утомляешь. Мне не доплачивают за то, что слушаю твои вечные причитания, иначе я ходил бы в шелках и в золоте. Дома ты такой же нудный? — Я, может, и нудный, — гадко усмехается Кихён и скрещивает руки на груди. — Зато всякую грязь с улицы к себе в кровать не тащу.       Хёнвон демонстративно оглаживает пальцами прокушенное плечо, морщится от причиняемой боли, после чего кладет ладони на бедра и зажимает их, снова закинув ногу на ногу. — Бога ради, не завидуй… — Чему?! — восклицает Кихён, разводя руками. — Этот наивный мальчик хоть представляет, сколько таких же шлюшек-игрушек у тебя было до него? И вот где все они сейчас?       Усмешка. Хёнвон в действительности не помнит ни одного. То были лишь проходящие люди, имена которых он предпочитал иногда даже не спрашивать. — Я не понимаю, жаль тебе его или нет. Что ты от меня хочешь? — Я хочу от тебя, чтобы ты подготовил его к показу, — спокойнее отвечает Кихён и указывает куда-то в сторону. — Все костюмы ждут примерки. Ты осознаешь, сколько еще нужно сделать? Я его взял не для того, чтобы под тебя подложить. Мне нужны люди, которые будут зарабатывать деньги, а не прохлаждаться дома, потому что кто-то просто не умеет держать себя в руках.       Довольно. Хёнвон озлобленно рыкает и поднимается с кресла, возвышаясь над своим надоедливым начальством едва ли не на целую голову. Скидывает и без того сползшую с плеч накидку и тычет пальцем ему в грудь. — Если ты такой умный, то почему бы тебе не надеть этот прекрасный костюм самому? — скалится он и нагибается к уху. — Я могу его снять… Прямо здесь.       И только после того, как Хёнвон, прихватив оторванный бутон лилии, удаляется к месту съемки, Кихён поправляет свой пиджак, неловко передергивая плечами. — Тоже мне… — смущенно прокашливается и вдруг обращает внимание на Чжухона, уже не стесняющегося смотреть в упор. — А тебе нужно особое приглашение? — рявкает Кихён. — Что-то я не помню, чтобы тебе платили за то, что ты подслушиваешь чужие разговоры. Или хочешь, чтобы я тебя одел в это великолепие?!       Чжухон склоняет голову и почти незаметно улыбается. Ему все время кажется, что голосом, мерзким характером и высоким статусом Кихён компенсирует свой небольшой рост. Стоит признать, что это у него отлично получается. Не говоря ни слова, Чжухон прихватывает со столика флакон духов и отправляется вслед за Хёнвоном. Ему не меньше всех остальных хочется, чтобы этот рабочий день поскорее закончился.       Иногда больно становится почти физически, когда Чжухон надрывает связки в очередной раз, пытаясь заставить осветителей бережнее обращаться с аппаратурой и делать свою работу качественнее. Его порядком злят крупные планы, когда приходится снимать руки, держащие флакон, чтобы в фокусе обязательно были пальцы с вплетенными в них лилиями. Даже мягкие линии тела, наполовину скрытого в молочной воде, не злят так сильно, как портретная съемка.       Чуть приоткрытые матовые губы с белыми каплями, устремленный в сторону взгляд, сияющая, неестественными для Хёнвона, болью и страданием синяя радужка, вторая глазница, прикрытая сочным бутоном. Все это могло бы вызвать у Чжухона эстетическое наслаждение, если бы он не знал, кто скрывается под всей этой белоснежной невинностью. И как только цветы не погибают на этом теле, превращаясь в сухие трупы, спрашивает про себя Чжухон, скрипит зубами от злости, но продолжает делать то, что должен.       А когда на мокрое в разводах тело набрасывается накидка, заботливо принесенная кем-то из персонала, Чжухону ничего не остается, как отвернуться. Он исподтишка делает несколько снимков того, как полупрозрачная ткань прилипла к выделившимся мышцам, думая, что потом где-нибудь использует и эти кадры.       В гримерке стоит сладкий запах лака для волос, перемешанный с терпким ароматом новой кожаной обуви, так небрежно разбросанной по полу. Усевшись в кресло перед зеркалом, Хёнвон долго пытается успокоиться, массирует виски и смотрит на свое отражение. Повторяет одними губами одно и то же, что нужно быть чуть спокойнее, однако это не помогает.       Проклятый Чжухон, который никак не успокоится из-за погрома в студии. Кихён, думающий, что смотрит на всех свысока. Хёнвон устал. И устал настолько, что готов сжечь к чертовой матери это агентство вместе со всем его содержимым. Тут все друг другу не родня, а потому готовы даже яда в стакан с кофе насыпать, лишь бы их заметили. Чжухон мстительный, но трусливый. Это далеко не первая стычка, но сейчас, испортив костюм, который «Прада» выделила для рекламы своего аромата, он подставил не Хёнвона, а Кихёна. Вот пусть сами и разбираются. Хёнвон чуть отпускает ситуацию и, вынув линзы, долго моргает, пока не замечает в зеркале еще одного человека, который отчего-то решил, что может спокойно нарушить такое долгожданное одиночество. — Извини, что не вмешался в вашу склоку, — слышится приглушенный голос сзади. — Кто это с тобой такое сделал?       Хосок ненавязчиво сжимает шею Хёнвона, стараясь повторить положение пальцев, оставивших отметины. На что Хёнвон ведет плечом и изворачивается от ненужных ему прикосновений. — Идиотский вопрос, — устало вздыхает он, как ни в чем ни бывало смачивает ватный диск средством для снятия макияжа и смахивает им тональную основу на виске, которую уже и без того размазал пальцами. — Наверное, это сделал тот, кому я позволил это сделать. — И ты мне так спокойно об этом говоришь?       Продолжая искать в зеркале взгляд Хёнвона, Хосок сминает пальцами его плечи, делая вид, что не замечает, как тот сжимается и покрывается мурашками от болезненных ощущений. Хёнвон молчит, вытирает губы от помады и даже не пробует посмотреть на человека за спиной. — И на этот вопрос я уже тоже отвечал, — наконец отвечает он, когда разделывается со стойкой помадой. — Я не твоя собственность. Тот факт, что мы с тобой иногда развлекаемся, не дает тебе никакого права указывать, что мне делать и с кем мне это делать.       Хосок удивленно вытягивает губы и округляет глаза, делая это будто нарочно. Но и на этот жест эмоции Хёнвона остаются приближенными к нулю. Парень только недовольно цыкает и снова стряхивает руку с плеча. — Развлекаемся?       Понимая, что все жесты остаются без должного внимания, Хосок пытается развернуть кресло, чтобы заглянуть Хёнвону в глаза, но тот упирается ногами в пол и не дает этого сделать. Приходится обойти самому и, прислонившись бедрами к столику, заслонить отражение.       Усталый вздох. Хёнвон закатывает глаза и откидывается на спинку, скрещивая руки на груди. — О, Боже, трахаемся конечно, — говорит он словно потолку. — Ну что ты как маленький. — Значит, это для тебя просто развлечение? — А что это для тебя? — усмехается Хёнвон и разводит руками. — Только не говори мне о чувствах. Сантименты — поганая вещь. Они не дают трезво мыслить.       Хосок поджимает губы и ставит ногу на кресло, не давая отвернуться в очередной раз. — То есть, все, кто тебя любят, дураки? Так?       И этот звонкий смех в ответ заставляет каждую клеточку тела напрячься. — Любят? Меня?! — довольно громко переспрашивает Хёнвон и резко перестает смеяться. — Меня нельзя любить. Дам тебе бесплатный совет: думай головой, прежде чем привязаться к кому-то. Сердце — глупый орган.       От этих слов бросает в дрожь. Хосок хватается обеими руками за ручки кресла и приближается к самому лицу капризного любовника, надеясь разглядеть в нем хоть каплю эмоций. — И что ты хочешь этим сказать? — склоняет он голову, смотря прямо в глаза.       Большая ладонь упирается в грудь, ненавязчиво пытаясь оттолкнуть. — Я хочу сказать, что я ухожу… — От меня? — Домой, — довольно ухмыляется Хёнвон, снова пробуя пихнуть от себя Хосока. — С тобой меня никогда и не было.       Странная интонация в голосе Хёнвона, которую Хосок никогда раньше не слышал, буквально вынуждает вцепиться в его руки и вывернуть запястья. Во взгляде сквозит ненависть. Не на шутку разочаровывает то, что Хёнвон не боится, даже пытается улыбаться. Тогда Хосок сильнее сжимает пальцы, перетягивая проступающие на руках вены. — Ты понимаешь, что после таких слов я могу тебя лучше разукрасить? — шипит он едва ли не в губы.       Слышится звук открывающейся двери, и Хосоку приходится самому отпустить парня. Улыбка, не сходящая с губ Хёнвона, продолжает отравлять, заставляет давиться собственной бессильной злобой. Каково же разочарование, когда в гримерку входит даже не Чжухон, а всего лишь человек из персонала, занимающийся уборкой. — До завтра, — с легкостью прощается Хёнвон и скользкой змеей увиливает с кресла, прихватив со столика свой телефон. — И не вздумай больше хватать меня… — Иначе ты пожалуешься на меня? — кричит ему вслед Хосок, но видит только взмах поднятой руки. — Мне это ни к чему.       Злость накатывает волнами уже по дороге домой. Хёнвон сжимает руль и посылает к черту все автомобильные гудки, адресованные ему. Дорога становится узким тоннелем, но он и не думает остановиться. В глазах едва ли не темнеет, но нога упрямо вдавливает педаль газа до упора. Если ему и суждено рано умереть, то только не за рулем любимой машины. Хёнвон на ходу выключает телефон, чтобы не слышать сегодня этих мерзких голосов, ноющих о показе и о Чангюне, который, наверняка, так еще и не пришел до сих пор в себя.       Хёнвон стоит на пороге собственного дома и раздраженно скидывает ненавистные тесные модельные ботинки. Сегодняшний рабочий день высосал не только всю энергию, но и нервы. Дикое желание сломать что-нибудь заполняет все нутро, сжигая изнутри. Хёнвон усмехается самому себе: как же ему удалось сдержаться и не врезать каждому сегодня в агентстве — остаётся загадкой. Проклятый Ли Чжухон вечно лезет не в свое дело, а наивный Ли Хосок придумал себе какие-то чувства. Забавно. Губы Хёнвона трогает нервная злая усмешка, похожая на оскал. Вдобавок ко всему, безумно хочется спать. Единственная мечта Хёнвона в данный момент — упасть на кровать и забыться крепким сном, игнорируя весь мир вокруг и стирая в памяти сегодняшний день.       Хёнвон стискивает зубы, отгоняя навязчивые мысли о сегодняшних событиях, и направляется в сторону просторной кухни, отделанной в черно-белых тонах. Стаканчик холодного американо со льдом — последняя надежда, способная спасти вконец испорченный день. Хёнвон проходит по коридору слишком быстро и случайно задевает дверной косяк прокушенным плечом, от чего чертыхается, не стесняясь в выражениях. До слуха доносятся отдаленные звуки включенной воды, но Хёнвону кажется, что у него слуховые галлюцинации. Кофе однозначно необходим.       Идеальная кухня встречает хозяина квартиры ослепительной чистотой и лаконично расставленной мебелью согласно дизайнерскому эскизу, который Хёнвон составлял чуть ли не лично. Собственный комфорт для него всегда был превыше всего, и любой нарушитель этого спокойствия мог поплатиться за свое вмешательство, особенно без разрешения. Хёнвон проходит к большой кофемашине, прихватив из шкафа хрустальный высокий стакан и пару кубиков льда из холодильника. Нажимает на заветную кнопку. Пока напиток окрашивает хрусталь цветом темного шоколада, парень осматривает кухню, скрестив руки на груди.       Хёнвон даже не замечает, когда кофемашина перестает работать, и напиток оказывается готов. Взгляд падает на несколько стаканов, хаотично раскиданных по раковине, в которой можно видеть капли янтарной жидкости и подтаявшие кубики льда. Хёнвон подходит ближе и понимает, что кто-то явно потревожил его запасы дорогого виски. — Хён, ты вернулся, — чужой голос напоминает о постороннем присутствии. Хёнвон и думать забыл, что дома его ждет Чангюн. Надоедливый Им Чангюн, свалившийся на голову до смерти уставшего Хёнвона. Плечи тут же начинает саднить. — Я скучал по тебе, хё-ён, — сладко тянет Чангюн и буквально обнимает Хёнвона со спины. Рубашка намокает от влажного тела, прижимающегося сзади. Чангюн только что из душа, и единственный элемент одежды на нем — белое подвязанное на худых бедрах полотенце.       Хёнвон морщится то ли от боли, то ли от гнева и подносит руку ко лбу, прикрывая глаза. — Только тебя мне здесь не хватало, — задушенно шипит он, хмурясь еще больше.       Чангюн непонимающе отстраняется и пытается заглянуть Хёнвону в глаза. Последний не хочет смотреть ни на Чангюна, ни на кого-либо еще. Рука тянется за стаканом американо. — Ты вернулся очень быстро, что-то случилось? — Чангюн не желает отстранятся, прижимаясь мокрой щекой к ткани чужой рубашки, пока Хёнвон не дергает плечами слишком резко, скидывая с себя прикосновения. — Меньше всего я хотел бы обсуждать это с тобой, — Хёнвон собирает последние капли терпения и позволяет себе резкий ответ, не оборачиваясь. — И чтобы больше я этого не видел, — кивает он на раковину.       Стакан американо оказывается пустым в считанные секунды, а Чангюн сверлит спину пронзительным взглядом. В уголках глаз собираются предательские слезы обиды: даже выпитый виски не помог заглушить боль.       Хёнвон с громким звуком ставит стакан на стол и покидает кухню, оставляя Чангюна одного. И все-таки, любимый кофе не смог спасти положение. Нервные клетки напрочь уничтожены.       Горячий душ помогает прийти в чувства и более-менее успокоить роящиеся мысли. Хёнвон с истинным наслаждением подставляет уставшее от бесконечного макияжа лицо горячим струям воды, позволяя себе ненадолго расслабиться. Контрастное тепло приятно успокаивает горящую от следов прошлой ночи кожу. Если бы можно было заночевать в душе, Хёнвон обязательно остался бы здесь, так и не выключая воду.       Однако долгожданную идиллию нарушают шлепающие шаги. Чангюн стоит возле душа, босыми ногами ступая по расплескавшейся воде. Полотенце падает с бедер на пол, намокая, а сам Чангюн делает шаг вперед, вставая под горячие капли. Хёнвон спиной ощущает его присутствие и даже приятный жар тела. Горячие пальцы Чангюна невесомо проводят по широким плечам, обводя контуры отметок от собственных зубов, оглаживают кожу, слегка массируя, пока сам парень прижимается к голой спине и скользит ладонями по чужой груди. Хёнвон слышит низкое хриплое «хён», после чего ощущает прикосновение губ к коже на лопатке. Чангюн оставляет мелкие поцелуи, проводит пальцами по груди, будто стараясь успокоить еще больше. Последней каплей терпения взвинченного, неуравновешенного Хёнвона становится момент, когда Чангюн проводит языком по месту наиболее сильного и яркого укуса.       Ситуация кажется полностью вышедшей из-под контроля, когда горло Чангюна сдавливают пальцы. Сдавливают сильно, без намека на шутку, а щека шлепком прикладывается к влажной кафельной стене. Ноги поскальзываются, но колено Хёнвона, упирающееся точно в копчик, не дает упасть.       Жадными, несдержанными касаниями Хёнвон трогает мальчишку за бедра, ударяет кулаком по пояснице, заставляя прогнуться, и отзывается довольным хмыканьем, будто в первый раз видит Чангюна настолько открытым. Тот закусывает губу, покорно принимая нужную позу. Хочет попросить не действовать грубо, ведь он сам предлагает всего себя. Сочный шлепок мокрой ладони по бедру вынуждает прикусить язык. Сердце бешено колотится в груди, замирает, ожидая неизвестного продолжения. — До чего же ты настырный… — со сладкой издевкой шепчет Хёнвон на ухо, и его голос смешивается с шумом воды.       Чангюн машинально кивает, не имея возможности ничего произнести из-за придавленной к стене челюсти. Приятно щекочущий ком возбуждения падает вниз живота, скручивая внутренности в тугой узел. В паху сладко ноет, в противоречии с ощущением неправильности происходящего. Странно ощущать возбуждение, вызванное физической болью, перемешанной со страхом. Голова идет кругом. Слова едва пробиваются через заслонку желания. В ушах шумит собственная кровь, разбавленная доброй порцией виски, и тембр голоса Хёнвона сводит с ума. Чангюн готов поклясться, что слышит в нем дрожь возбуждения, смешанную с упреком и тихой злобой. Последнее благополучно затирается в подсознании, когда собственная задница упирается в горячий пах.       Дыхание перехватывает от ощущения чужих пальцев на сфинктере. Вверх по позвоночнику бежит неприятный болезненный спазм. Чангюн дергается, инстинктивно пытаясь освободиться, но Хёнвон уверенно сжимает в своей хватке. От жаркого ощущения заполненности и сбегающей по телу горячей воды бросает в жар, и мальчишка протяжно стонет, прочувствовав касания внутри себя. Когда пальцы сменяются скользким членом, Чангюн признается самому себе, что это очень больно, но также мучительно хорошо. Непривычно и странно…       Слишком сильным оказывается собственное желание, слишком много ощущений смешиваются в одном моменте, и становится страшно, что он сейчас задохнется. Хочется остановиться, хочется закричать, но нет никакой возможности. Пальцы сильно передавливают глотку, перекрывая доступ кислороду.       Грубо прижимая рукой чужую голову к запотевшей плитке, Хёнвон сам чувствует и видит, какой горячей волной удушения накрывает мальчишку, который только беспомощно открывает рот, выдавливает из себя сдавленный хрип, пытается царапать ногтями швы и с тягучим скрипом елозит ими по кафелю.       Чангюну страшно чувствовать такое извращенное, выворачивающее наизнанку возбуждение, несогласованное с логикой, упоительное и жаркое, слишком откровенное и болезненное. Напряжение пробиралось по позвоночнику, заставляя выгибаться навстречу жарким толчкам и несдержанно застонать. Хёнвон надавливает пальцами на подбородок, забирается пальцами в рот Чангюна, размыкая губы, и превращает стон в невнятное мычание. Позволяет закусить фаланги, чтобы дать возможность закричать. Истошно и громко. Сквозь марево возбуждения проступает чувство уязвимости, от которого Чангюну хочется не только закричать, но и взвыть. Вот он, подчиненный чужому желанию, в изломленной позе податливой игрушки. Ощущение полнейшего подчинения нравится и это внезапно захватывает врасплох. Парень сорванным голосом просит еще, пытается схватиться рукой, чтобы вжать в себя крепче, но получает только жесткий хват. Хёнвон сам прижимается грудью к спине Чангюна и больно прихватывает зубами хрящик уха. — По твоим правилам я играть не буду. Здесь условия диктую я…       Ощущение болезненной пустоты пугает. Чангюн не может бороться с дрожью собственного тела. Чувство, что все внутри туго сокращается, не получив желанной разрядки, сводит с ума. Под закрытыми веками яркие всполохи, и парень медленно сползает по стене, равно как и липкая сперма, стекающая по ногам. Ватные колени расходятся в стороны, а ладони шарят по полу, в глазах слезы, но с губ не слетает и стона. Хочется делать то, что приказывают или ласково просят, только не сидеть, оставленным на мокром полу в полном одиночестве.       Чангюну страшно выйти из ванной, страшно даже просто открыть дверь. Он боится столкнуться с холодным взглядом своего наставника… Или кто он ему теперь? Парень опасливо бредет в комнату, накинув на себя халат, который Хёнвон оставил на крючке.       В коридоре пусто и тихо. Дверь в комнату тихонько открывается, а за ней тоже никого. Все еще всклоченная кровать, как напоминание о прошедшей ночи, и запах духов, который Чангюну не знаком. Будучи постоянно близко, парень запомнил все грани аромата, которым пользуется Хёнвон. И каждый раз шлейф зависел от настроения носителя — он либо легкий и едва уловимый, либо оседающий горечью на языке.       Чангюн замечает вывалившиеся из брошенной сумки телефон и белый флакон, опасливо оглядывается и берет в руку. Сняв колпачок и глубоко вдохнув запах, парень понимает, что пахнет именно им. Брызгает себе на запястье, проводит им по влажной шее, размазывает по животу и касается себя сам, чувствуя, что снова возбужден. В паху нестерпимо больно и начинаются странные колики из-за брошенного процесса. Чангюн не понимает, что он сделал не так. Да, собственно, и не старается понять. Сейчас хочется только одного — закончить начатое, чтобы не мучиться от причиняемого собственным телом дискомфорта.       Парень забирается на кровать на истерзанных коленях, шарит ладонью под подушкой, надеясь, что Хёнвон именно туда бросил тюбик со смазкой. Чангюн не имеет ни малейшего представления, как доставить удовольствие самому себе. Он немного нетрезв, чтобы обойтись банальными ласками рукой. Хёнвон будто нарочно бросил своего подопечного одного. Или это наказания у него странные. Чангюн не хочет вспоминать этот голос, шепчущий на ухо. Однако именно эти будоражащие воспоминания заставляют нетерпеливо простонать и с хмурым видом завалиться на спину, уставившись в потолок.       Полы халата распахиваются, и легкий ветерок облизывает горячее тело, отдающее легкий запах парфюма. Он окутывает, и Чангюн прикрывает глаза, немного стыдливо прикасаясь к себе. Скользкая ладонь двигается вверх-вниз, но этого совсем недостаточно. Живот стягивает болью. Хочется быстрее. Парнишка раскидывает ноги в стороны, зажмуривается и закусывает губу, когда проталкивает внутрь собственные пальцы. Немного болезненно, но не так, как это бывает в самый первый раз. Помнится, что к середине прошлой ночи у него уже ничего не болело. Так должно быть быстрее, ведь как-то же Хёнвон это делает.       Чангюн звонко ойкает, когда еще одна тайна, казалось бы, знакомого с детства тела оказывается разгаданной. Это приятно. Но вот попадать по самому уязвимому месту получается не всегда. Парень пытается двигать обеими руками, чтобы попадать с свой же заданный ритм. С губ слетают тихие стоны, и Чангюн уже забывает их стыдиться. За удовлетворением самого себя он совершенно не замечает, что за ним пристально наблюдают.       Хёнвон подходит ближе, делает глоток красного вина, недавно подаренного каким-то богатым спонсором, и довольно облизывает губы, жадно изучая полностью открытого мальчишку. Пьяного и доступного, не старающегося скрыть своих фантазий. Принюхавшись, Хёнвон прикрывает глаза и улыбается. Ему еще сегодня на съемках очень приглянулся этот аромат, а на крепко сложенном мальчишке он раскрывался как нельзя лучше.       Мягкая ладонь касается колена, но, несмотря на это, Чангюн не вздрагивает, а лишь лениво приоткрывает один глаз и тормозит свои грязные манипуляции. Вытирает липкие пальцы об бедра и прикрывается уголком халата. — Что это ты такое делаешь? — голос приторный и низкий, словно и не было этого инцидента в душе.       Чангюн недовольно фыркает, косится на плескающееся в бокале вино, пока Хёнвон усаживается на его колени и мягко вдавливает в матрас. — Ты меня бросил, — тихо возмущается мальчишка. Пытается вздернуть нос и отвернуться.       Прохладные пальцы оглаживают подбородок и ласково вынуждают повернуть лицо обратно. Заглянуть в глаза, ставшие снова цвета молочного шоколада. — Хочешь попросить еще раз? — после очередного глотка алая капля скользит по блестящему бокалу, спускается к пальцам и там замирает. Чангюн натужно сглатывает и мотает головой. — Я ведь уже говорил тебе, что не люблю, когда трогают мое. Почему ты такой непослушный? — Но я ведь сам… — парень не успевает ответить, как гладкая подушечка указательного пальца ложится поверх губ, заставляя замолчать. — Ты какое вино предпочитаешь, красное или белое? — Чангюн не думает с ответом, слишком быстро выпаливает, что красное, завороженно рассматривает, насколько аккуратно Хёнвон вкладывает в его руку свой бокал и сжимает пальцы. — Тебе должно понравиться. Долгое и приятное послевкусие. Замечательно помогает расслабиться после ужасного дня.       Видя искорки в глазах и их странный блеск, чувствуя руки, сжимающие узкую талию, Чангюн расслабленно падает на лопатки и позволяет себе закрыть глаза. Хёнвон открыто изучает острые черты лица, немного грубые и обточенные, невесомо обводит пальцами скулы и слышит смиренный выдох. Мальчишка снова не боится.       Выемка между ключиц блестит тонкой пленкой пота, почти равномерно покрывшей тело с ровным загаром. Градус повышается, и запах тела лучше смешивается с ароматом «Прада». Мелкие капельки пота возбуждающе блестят на висках. Хёнвон не торопится, скользит носом по шее, трогает губами горячую кожу, судорожно ходящий кадык, терпеливо дожидаясь того самого момента, когда мальчишка расслабится и станет податливым в сильных руках.       Чангюн сминает ткань одеяла в кулаке, а второй рукой послушно сжимает тонкую ножку бокала, боясь его отпустить. Алкоголь будто снова погружает разум в плотный туман. Хёнвон жадно вдыхает запах юношеского тела и прижимается лбом к тяжело подымающейся груди. Запах. Его чертов запах какой-то особенный, не позволяющий оторваться. Хочется вдыхать его всегда. Словно наваждение какое-то.       Большие ладони подхватывают под бедрами, сжимают упругую мышцу. Мягкие губы касаются коленей, внутренней стороны бедра, все ниже. Прерывистое дыхание Чангюна подстегивает. Становится даже интересно, что бы он сейчас сделал, будь его руки свободны. Хёнвон с улыбкой облизывается и осторожно обхватывает губами головку, сжимая ладонью чужой член. До приятной боли, до красиво прогнутой поясницы и крепко зажмуренных век.       Мягко надавливая кончиком языка на взбухшие венки, вылизывая нежную кожу вокруг головки, обильно смачивая ее слюной, трогая горячей мягкостью рта, Хёнвон откровенно наслаждается низкими подхриповатыми стонами. Чангюн нетерпеливо ерзает, толкается глубже в чужой рот, совершенно не чувствуя укола совести. Его любят и хотят. Хотят так сильно, что пальцами вырисовывают новые синяки поверх вчерашних. Сладкая боль. Парень хватается за эту иллюзию, тает в чужих руках и готов отпустить все, что Хёнвон делал с ним плохого. А делал ли? Или он сам виноват во всем?       Чангюн не стесняется кричать от наслаждения, рвет пальцами ткань и хрипит сорванным горлом. В каждом его стоне столько мольбы, столько желания и невысказанных просьб.       Головка упирается в ребристое нёбо, натужные струи спермы растекаются по чужому рту, просачиваются в уголках и медленно стекают по подбородку. Хёнвон усмехается, подхватывает пальцами бокал, делает из него большой глоток, после чего почти сразу выплевывает его обратно. — Такая гадость, — сухо заключает он и отставляет бокал на пол. — Так и знал, что ты не решишься попробовать.       Чангюн уставляется в потолок, раскрыв губы в немом вздохе, и пытается перевести дыхание. Пальцы мелко дрожат и всё ещё слабо цепляются за многострадальную простынь. В уголках глаз снова скапливаются слёзы то ли от эмоций, то ли от ощущения собственного бессилия перед дьявольскими прикосновениями чужих пальцев. Чангюн не хочет смотреть на Хёнвона, даже боится этого холодного, ничего не выражающего взгляда, который с самого утра отпечатался в его памяти. Если бы можно было бы исчезнуть, Чангюн бы давно бы это сделал.       Парнишка не замечает, как пустеет спальня и его снова оставляют одного, распластанного по кровати. Слёзы ненадолго утихают, и Чангюн переворачивается на бок, обнимая себя руками и прижимая колени к груди. В голове настоящая пустота, а на душе тяжело настолько, что Чангюну кажется, будто его жестоко отравили, пустив вирус по крови и оставив одного справляться с собственной болью.       Хёнвон возвращается из ванной с невозмутимым выражением лица и бросает взгляд на настенные часы, оформленные в минималистичном стиле и украшенные редкими кристаллами «Сваровски». — Я снова не высплюсь, — тяжело вздыхает Хёнвон, подходя к широкой кровати.       Он снова застаёт Чангюна в таком состоянии и пожимает плечами, направляясь к шкафу за лишним одеялом. Чангюн лежит неподвижно, и Хёнвону на мгновение кажется, что парень не дышит, пока тот не двигает рукой, крепче сжимая собственное плечо в ладони.       Прохладная ткань одеяла касается остывшей кожи Чангюна, и парень наконец может приоткрыть глаза, надеясь получить хотя бы малейшее объяснение произошедшего. Но все надежды рушатся, стоит только Хёнвону молча опуститься рядом и потянуться к ночнику, выключая свет. Чангюн сверлит глазами расцарапанную спину, тянет руку, чтобы дотронуться до чужого плеча, и тут же одёргивает её, натягивая на себя одеяло выше, почти с головой. Хёнвон не удосуживает Чангюна даже мимолетным взглядом, удобно размещая голову на взбитой подушке и закрывая глаза.       Чангюн смотрит в темноту перед собой, прислушиваясь к размеренному дыханию лежащего рядом Хёнвона, и наконец тянется к нему. Прижимается со спины очень близко, словно старается ухватить тепло чужого тела и согреться. Парень нерешительно касается выглядывающей из-под одеяла руки Хёнвона и мягко сжимает её, робко прижимаясь к спине щекой. Не получив возражения, он жмётся ещё ближе, пока, наконец, не накрывает своей ладонью чужую ладонь.