***
– Мне жаль, – произнёс старший, пока Хонджун вытирал с его лица кровь. Тот в неконтролируем порыве совсем не знал меры. Раны хоть и затягивались, но неприятное чувство вновь и вновь раздираемого мяса фантомно отзывалось в руке. – Ты всё равно выглядишь ужасно, – продолжая нежно проводить по бледной коже лица, причитал Ким. Движения уже были излишними, но он никак не мог отнять руку. – Макияж бы тебе не повредил. И, похвалив самого себя за столь блестящую идею, Хонджун полез за своей косметичкой. – Я всё не мог спросить, но твоё лицо… это сейчас так модно? – явный отзыв о беснующейся подводке и тёмных тенях, размазавшихся из-за слёз. – Не волнуйся, и тебе так сделаем, – с гордостью ответил Ким. Пытаясь выудить необходимую кисточку из пенала, он разронял почти все остальные и плюнул на идею попытаться их собрать и аккуратно уложить обратно, отмечая про себя лёгкое напряжение в лице старшего. Хонджун только начал открывать тюбик консилера, как заметил, что творилось с лицом Сонхва, и торопливо отложил все принадлежности, попытавшись потянуть старшего за руку в направлении ванной, чтобы как следует его умыть. Тот еле сдвинулся с тяжелым вздохом, и юноша решил, что проще будет не таскать его по всему поместью, а провести все процедуры на месте. Он ринулся в ванную и вернулся уже с необходимыми купательными принадлежностями, уверенно двигаясь в сторону кровати. Расставляя на столик-поднос рукомойник, кувшин и таз, Ким поразился тому, что все ещё помнил, как вообще пользоваться этими предметами, и что несмотря на свой преклонный возраст, фарфор посуды оставался целым, а его поверхность отдавала снежной белизной, как и столетия назад. Хонджун ещё раз окинул старшего взглядом: пыль, осевшая на его лице и забившаяся в неглубокие морщинки, создавала иллюзию того, что Сонхва был словно какой-то огромной куклой с ужасающе живыми, лихорадочно блестящими глазами, и даже появившийся после "пищи" румянец не мог сделать его вид менее пугающим. Ким аккуратно смочил лицо водой и постарался быть нежным, насколько это возможно. Бережно юноша даже не протирал, а гладил кожу полотенцем, смоченным в горячей воде из таза, снимая аккуратную мелкую пенку и избегая внимательного взгляда напротив. – Может, тебе стоит…– Хонджун помялся прежде, чем продолжить, – поставить в твой, хм, – он остановился и затем слишком громко выдал, – поставить в свой гроб что-то типа вентилятора? Ну, чтобы он пыль с тебя сдувал, и мне не приходилось её размазывать по тебе каждый раз? Он был смущен своей неудавшейся попыткой пошутить, но даже это больше походило на общение в противоположность тому, что было у них когда-то очень давно. Сонхва лишь выдал неясный хрипловатый смех, продолжая облизывать свои растрескавшиеся губы. – Если будешь продолжать так и дальше, мне придется залить весь этот таз тебе в рот и ждать, когда ты себя и внутри промоешь, – парень сказал это с большим нажимом и был рад увидеть, как Сонхва закашливался в хриплом низком смехе. Протерев его насухо другим полотенцем, Хонджун принялся убирать столик-поднос с бесполезной (для этой комнаты и этого дома) кровати и чуть было не упал, поскользнувшись из-за раскиданных по полу кисточек. Он потянулся к косметичке за гигиенической помадой и стал щедро размазывать её по губам под удивленный взгляд старшего. Следом пошёл и увлажняющий крем, который он массирующими движениями распределял по коже. Хонджун вновь осмотрел Сонхва, думая, что, если бы они имели больше времени, ему пришлось бы вымыть волосы старшего: на этот момент они смогут обойтись и простым сухим шампунем, который парень, встряхнув пару раз, стал разбрызгивать на корни отдельных прядей, старательно вычёсывая излишек гребнем. Пока помада и крем впитывались, он прошёлся гребнем по волосам ещё раз и отложил его, принимая в руки уже разогретую плойку, начинает накручивать пряди, создавая некоторое подобие той укладки, которую Сонхва упорно продолжал делать на старых инструментах в недолгие и редкие периоды своих пробуждений. Он как в трансе вёл концами пальцев по теплым прядям, поправляя их, будучи не совсем удовлетворенным результатом, чтобы потом вновь накрутить прядь на плойку и, теряя терпение, откинуть её, принимаясь за новую. На удивление причёска вышла сносной, и Ким посчитал это знаком возможного успеха, пытаясь успокоить свои нервы этими глупыми (как он думал) фантазиями перед напряженной встречей. Он торопливо скрутил шнур плойки и затолкал её в чехол, который затем резко бросил на кровать, хватаясь за косметичку и всучивая её старшему, чтобы лишний раз не метаться у кровати. Чехол с плойкой плавно скатились по верхней простыне на пол, на что в тот момент не обратил внимание даже Сонхва, поглощённый видом умелых движений, которыми парень откручивал крышку с тюбика консилера, а затем выдавливал его на тыл своей руки. Вновь взявшись за пенал, он вытащил кисть, начал набирать на неё материал и стал наносить его на кожу вокруг глаз, когда заметил взгляд старшего, бегающий по разбросанным кистям; Хонджун быстрым движением ноги отмёл их от себя, боясь вновь поскользнуться. Ким вернулся к Сонхва, и он не мог не признать, что Пак выглядел уже намного лучше, и, продолжая наносить консилер, Хонджун убрал левой рукой выбившуюся прядь волос, норовившую залезть прямо в глаза. Всё это время Сонхва покорно держал в руках косметичку, откуда Хонджун вытащил стеклянную баночку тонального крема, надеясь, что его оттенок пойдет лицу Сонхва. Для себя Хонджун мог бы нанести макияж и пальцами, чем частенько занимался, не утруждая себя поиском и мытьем инструментов, но в данной ситуации оплошать было страшно и стыдно, поэтому парень продолжал перебирать дрожащими руками содержимое пенала. Найдя нужную кисть, он вернулся к "разукрашиванию" лица напротив, добавляя в него жизни. – Я рад видеть хоть что-то знакомое, – сказал Сонхва, когда юноша напротив стал набивать на большую пушистую кисточку персиковые румяна и мягко поглаживать ею щёки и веки. – А на глаза зачем? Или это тоже модно? – на это Хонджун мог только вздохнуть, понимая, что теперь, когда Пак уже почти отошел от своей дрёмы, вопросы на него будут сыпаться подобно лавине. – А это, чтобы ты выглядел хоть немного лучше трупа, – младший снова набрал румян кистью, возвращаясь к щекам, и немного напрягся, когда Сонхва расслабленно прикрыл глаза. –Не смей! - он сказал это слишком жёстко и сразу же ощутил смущение за такую реакцию, продолжая красить Сонхва и избегать его взгляда. Он мог бы (старший ему бы точно позволил) сделать какой угодно макияж, но Хонджун не собирался лепить из него что-то новое– он хотел лишь воссоздать то лицо, которое видел годами, и видеть которое ему было необходимо, словно воздух, как если бы ему вообще нужно было дышать. Младший заметил явный интерес к вытащенной им палетке, которую купил ещё во времена, когда совсем не умел краситься. Он забыл о ней почти сразу же, открыв для себя мир яркого макияжа и больше не интересуясь нежными и полупрозрачными оттенками, смотрящими на него из множества рефилов. Погрузившись в воспоминания, парень неторопливо огладил корпус, проходясь ноготками по пластику и зачем-то тихонько постукивая по нему. Эту привычку, вызывающую столько вопросов, он заметил очень давно у Сонхва– тот постоянно стучал своими пальцами с аккуратно остриженными ногтями почти по всему, что только видел: по чашкам, вазам, шкатулкам –особенно сильно он любил постукивать по деревянной резной расчёске. Интересно, когда они успели её потерять? Все это время Хонджун отказывался придавать этому значение, и лишь сейчас, заметив эту привычку у себя, он задумался, сколько ещё таких маленьких неосознанных действий он перенял от наставника. Очнувшись от воспоминаний, парень постарался открыть палетку максимально тихо, стараясь не шуметь, словно он мог спугнуть Сонхва, всё так же покорно сидящего на кровати. – Я надеюсь, они не испортились, – с этими словами юноша поднёс палетку к своему лицу, пытаясь понять по запаху, пригодна ли она всё ещё к использованию, он напряженно внюхивался, пока Сонхва не прервал его, легонько дернув за рукав: – Ты же понимаешь, что это не имеет значения? –юноша криво улыбнулся, от осознания того, что не то что просроченные тени, никакой яд на свете вероятно не сможет забрать у него этого человека. Казалось бы о таком невозможно забыть, но Хонджун умудрялся делать это постоянно, что, однако, не делало его тем самым аккуратным вампиром, страшащимся "возможной" травмы или смерти. Напротив, после перерождения его родная небрежность лишь росла: он поднимал кастрюли и турки с зажжённых конфорок и, в отличие от Сонхва, с криком выпускал их из рук, разливая содержимое на пол, словно этот жар мог его на самом деле поранить. Даже вернувшись в жизнь, он продолжал нести в себе примитивный страх боли, который утратил для него всякий практический смысл, но этот непроизвольный инстинкт постоянно напоминал о том, что Хонджун когда-то всё же был самым настоящими человеком. Он снова взял кисть в руки и стал, как живописец, вырисовывать коралловую дымку на веках, переходящую в нежный каштан у края ресниц. Откинув тени на кровать, он опять принялся осматривать лицо старшего в поисках чего-то, что могло выдать его долгий сон другим, но не мог ни за что зацепиться: брови с ресницами были всё такими же темными и густыми, отчего взгляд, как и раньше, казался бархатным. Оставалось лишь выщипнуть пару упрямых волосков из-под брови, но он выбросил эту идею из головы, решив, что с этим Сонхва сможет справиться сам и без его помощи, когда окончательно придёт в себя. Младший запустил руку в поисках флакона и, сняв крышечку, стал выкручивать аккуратный красный стик. Он на пробу мазнул им по нижней губе, которую посчитал лучшим вариантом для начала, и расстроился тем, насколько мягко и недостаточно ярко пигмент выглядел в жизни. Хонджун с тяжёлым вздохом взялся за подбородок старшего и прижал его щёки большим и средним пальцами, пытаясь сделать все максимально быстро и без лишней неловкости. И если в целом Сонхва выглядел хорошо, результат на губах был смехотворным: помада взялась с проплешинами и слишком ярко – старшего можно было так отпустить в люди разве что веке в шестнадцатом, но сейчас это было очевидно не то. Забывшись, Хонджун стал размазывать средним пальцем краситель по губам, игнорируя глухое мычание старшего. Пытаясь хоть как-то исправить ситуацию, он взял салфетку и начала оттирать излишки помады. На момент по коже младшего пошли мурашки, он словно только сейчас понял, что перед ним сидел именно тот Сонхва, с которым он познакомился. Несмотря на страх стать жертвой тайных талантов Хонджуна к макияжу, Сонхва нашёл нечто успокаивающее в том, как Ким сакрально касался его кожи, вводя в транс. Ему и правда не хватало этих прикосновений, словно без них они полностью потеряли друг с другом связь, исчезнув друг для друга. И всего одно касание их вернуло. – Только не усни, – отозвался юноша, когда с макияжем наконец было покончено. – Ты меня хорошо разбудил. – Однажды ты своими протухшими вампирскими мозгами додумаешься купить себе будильник. – Чем тебя не устроили часы с кукушкой? – в его голосе однозначно читались нотки сарказма. Ким был рад. Потому что знал – он не смог бы вывезти всего сам. Только не теперь. Союзник под рукой даровал успокоение, и он лишь боялся утонуть в этой опьяняющей неге.Глава 1
4 мая 2021 г. в 00:10
Хонджун узнал одним из первых о том, что их новичка, Джунёна, жестоко убили. И никаких следов, никаких подсказок, свидетельствовавших о виновнике преступления. Ким решил собрать всех, надо было почтить память парня, которому посчастливилось умереть дважды за недавнее время – в первый раз перед тем, как его обратили, и вот второй…
Он уже разослал всем сообщения, попросил даже выйти на связь с Минги, который постарался на время покинуть их. Это было слишком важно для Кима – сравнимо с потерей младшего брата, за которого он самолично нёс ответственность.
Хонджун знал, что остальные, где бы они ни были, обязательно придут, приедут, приползут – это было долгом каждого. И в них он не сомневался. Тяжелее было с тем, кто находился буквально в паре метрах от него.
Сонхва спал в соседней комнате. В гробу. Кто-то бы подумал, что для вампиров – это вполне себе норма, но Хонджуна никогда особо не тянуло полежать лишние десятилетия в тесной спичечной коробке, да и за другими стремления законсервироваться на подольше, он точно не замечал. В последний раз Ким пробуждал его, чтобы обратить Джунёна, а после старший вновь погрузился в свой непробудный сон.
Хонджун зашёл в его комнату и увидел, что всё осталось прежним – плотные занавески не пропускали и лучика солнца, и только одно витражное окно из мириад мельчайших цветных стёклышек, искажая прямые лучи, освещало тёмную комнату. Старое убранство, а по середине – тот самый минималистично чёрный гроб. Ким без задней мысли открыл его, но каждый раз увиденное пугало его, как в первый – казалось, что он совершал надругательство, беспокоя мёртвое тело недавно почившего юноши, так сильно Пак походил на труп, который только-только успели подготовить к похоронам. Когда-то зачаровано светящаяся оливковая кожа теперь была мертвецки бледной, а из губ словно выжали все краски, оставив лишь один пугающий белёсый цвет.
Хонджун целомудрено поцеловал его в лоб, как делал это всегда, и Сонхва открыл свои полностью безжизненные глаза.
– Джунён умер, – холодно осведомил его Ким, но не в силах выдержать этого почувствовал, как слеза уже прошла влажной дорожкой по его лицу. Пак слабым движением попытался вытереть её, но рука была настолько призрачно холодной, что его касание было совсем невесомым.
– Мне жаль, – голос слишком слабый и хриплый, словно эхом доносился из потустороннего мира. Хонджун на секунду ужаснулся мысли о том, что Сонхва был скорее живым трупом – чисто физически он должен был быть мёртв.
– Вставай, – сквозь уже неконтролируемые слёзы слышалась злость, –чего ты тут разлежался. Может, если бы ты тут не пылился, всё было бы иначе?
Хонджун понимал, что это бессмысленно. Обида, скорбь и злоба смешались воедино, и хотелось кого-то в этом обвинить. Неконтролируемо это вылилось на Сонхва.
– Я не могу, – нотки отчаяния полушёпотом разнеслись по комнате.
– Не можешь или не хочешь? – Ким знал, почему тот всё время прятался в своём гробу. Ему так было легче – сбежать от остальных, от своей вины в бессознательные сны, где его уже никто не достанет. Хонджун видел в этом лишь трусость, но он её понимал. Только теперь всё было иначе, и попытки побега казались оскорбительными.
– Не знаю.
Безволен, как кукла. От этой мысли Киму стало мерзко, настолько это напоминало ему старого себя, и в своём отвращении он не был способен отделаться от ненависти к тому, кто навевал эти воспоминания.
Хонджун больше не мог терпеть. Он вытащил Сонхва из гроба и, как младенца, понёс в свою комнату. Он казался прозрачным, словно утопающим из рук, хоть Ким и ощущал вес старшего всем своим телом. Сонхва ускользал от него не физически, и Хонджун не мог потерять его полностью.
Он посадил Пака на кровать, удерживая за талию, потому что иначе тот тряпичной куклой норовил потерять равновесие.
– Ты нужен мне, – признал Хонджун. – Мне без тебя никак.
В его глазах читалось полное отчаяние, и Сонхва чувствовал его через воздух, вдыхаемый им. Он попытался собраться и аккуратно убрал от себя руку Кима. Но это всё, на что он был способен. Видимо, это волевое решение моментально выжало из него все соки, и Пак вновь начал мертветь.
– Прошу тебя, вернись! – он кричал. Боялся, что уже никогда не будет услышан. – Я сам не справлюсь.
– Разве я что-то могу? – Сонхва звучал пусто, отчего Хонджуну становилось только страшнее. Его руки дрожали от каждого всхлипа. В комнате, где человек сидел прямо перед ним, он чувствовал себя как никогда одиноким и пытался достучаться до того, кто бы его спас. В итоге, спасать приходилось ему.
– Да ты, ты… – слова не спотыкались о язык, казалось, что он вот-вот потеряет надежду.
На секунду он увидел проблеск в глазах старшего, и в то же мгновение он нежно взял двумя руками ладонь своего бывшего подопечного, плавно касаясь ею своей щеки.
– А ты совсем тёплый… – тихо сказал Сонхва. Этого было достаточно.
Хонджун, собравшись, выхватил свою кисть и двумя руками взялся за лицо Пака.
– Тебе придётся собраться, mon cher, – прозвучало старое обращение из уст Хонджуна, который всё ещё с заплаканным лицом в обезумевшей уверенности смотрел на Сонхва. Это вернуло его далеко-далеко в прошлое, откуда надо было вытащить Пака Сонхва. И, кажется, подействовало.
– Почему я? Ты у нас глава, опора, они все следуют за тобой, – отнекивался Пак, – а я лишь пыльный призрак, о котором все давно забыли.
Хонджун вдруг преисполнился жалости. Он видел Сонхва в его золотые годы, и теперь перед ним было жалкое подобие того величия. Но он не сдавался.
– Ты забываешься. По-твоему, это я был тем, кто дал им эту силу? А кто сам сделал меня таким?
– И ты винишь меня за это.
– Но сейчас… я нуждаюсь в тебе. Я сам не справлюсь. Ты тот самый истинный, а я и все они – мы были созданы тобой. Неужели ты больше не чувствуешь себя эдаким Богом, дав нам всем новую жизнь? – Хонджун как мог пытался вселить в него уверенность.
Он говорил по фактам – лишь рождённый вампиром мог обращать других. Таковым и был Пак Сонхва, и Ким за всю свою длинную бессмертную жизнь больше никогда не встречал истинных, только обращённых, и то по его собственной просьбе.
– Я делал это ради тебя, но ты ведь…
– Ненавижу тебя? Всё гораздо сложнее, mon cher. Ты начал сбегать от меня, страдая от вины и моей ненависти, правда?
– Правда… – Сонхва совсем не сопротивлялся.
– Я даю тебе возможность её искупить, – он пытался скрыть отчаяние милосердием, но его сердце всё ещё не могло раскрыться.
Однако Сонхва хватило и этого. Слабый проблеск надежды для него, хоть и ставший жертвой обстоятельств, безудержно тянул с немого дна океана, где он старым кораблём затонул десятилетиями назад.
– Я действительно тебе нужен? – жаждуще спросил старший.
– Только ты. Они все своевольны и подсознательно понимают, каким бы лидером я ни был, я такой же, как они – сердобольно получивший второй шанс. Но кто стоит над тобой? Тебя никто никогда не спасал от смерти.
Пак расплылся в тягучей улыбке – видеть попытки Кима вернуть его гордость было приятно. Хоть даже и в лучшие годы он никогда не чувствовал того, о чём говорил Хонджун. Он не возвышался над другими. Не был тем, кто всещедро даровал другим возможность вновь жить. Только существовать.
– Спасибо, – но Сонхва действительно нуждался в том, чтобы услышать нечто подобное и именно от Хонджуна.
Тот аж подпрыгнул от радости, не сдерживая эмоций. Начало было положено.
– Только выглядишь ты ужасно. Как тебя выводить в свет, когда ты похож на жалкую имитацию жизни.
– Я родился мёртвым, – попытался пошутить тот, но попытка вышла ужасной. Кима же это не могло не радовать – то было только очередным доказательством его маленькой победы.
– Как давно ты не..? – Хонджун попытался задать мучавший его вопрос.
– Я потерял счёт времени
Хонджун боялся этого. Что Сонхва давно не пил кровь. Не думая и секунды, Ким вонзился слегка отросшими ногтями в руку и распотрошил её, как волк ягнёнка. Лёгким порезом никак не отделаться – он должен был лишить Пака самоконтроля, чтобы у того и мысли не было отвернуться.
Ким знал, что с другими бы такое не сработало – обращённые не могли пить кровь друг друга. Но в его память впечаталось событие чуть ли не столетней давности, когда Сонхва поцеловал его в случайный порез и сказал, что Хонжун был слаще всех людей на свете. Тогда его это испугало – даже будучи бессмертным он оставался всё такой беззащитной жертвой перед Паком. Но теперь это было ему на руку.
– Нет, я не могу, – сказал старший, после чего постарался закрыть рот своей ладонью, но начал прокусывать собственные пальцы. Хонджун удивился, когда увидел, что они кровоточили. Казалось, что в самом Сонхва не было ни капельки крови.
– Иначе никак, – Ким оттянул его руку и подставил свою, чувствуя, как его кровь уже начинает стекать на пол. Он притянул голову Пака, не давя, аккуратно и терпеливо погладил его волосы, показывая своё полное согласие.
И Сонхва принял его.