"Приезжай скорее и тащи за собой Уёна. Джунён умер".
Глава 3
11 июля 2021 г. в 14:42
Закрытые показы мод, ограниченные коллекции непризнанных художников-модельеров, выпускавших своё недооценённое "верхними" массами детище, которое было доступно лишь ограниченному кругу лиц, спускавшемуся в самые труднодоступные точки показов, где, лишь зная определённый дресс-код и набор невербальных символов, ты мог пройти, чтобы стать частью тайного меньшинства, и Уён не собирался упускать очередное ночное дефиле только потому, что Сан утягивал их в свои ведомые только ему самому виражи. Чон и сам круто сворачивал, только не на яхте в бескрайних морских просторах, а на утопающей спиралью лестницей далеко-далеко вниз, где, промчавшись через зеркальный коридор и рассмотрев себя со всех углов (потому что современные зеркала не содержат ни капли серебра, и Уён вполне себе способен отражаться в них), к лаковой двери, на которой бликовала сардоническая улыбка его сегодняшнего спутника, а там за ней – его любимый закуток.
Уён любил считать, что эти секретные вылазки на показы для избранных были его личным пространством, куда никто из остальных обычно не вмешивался – приватный рай, где он мог позволить себе эгоистично погружаться в себя и не думать об окружении. Именно таким и было это мероприятие – гости приходили насладиться современным искусством моды, через призму которого выражали лишь собственное желание выглядеть лучше, примерив с тел прекрасных моделей на себя выставляемую одежду.
Однако в этот раз Ёсан увязался за Уёном, или же это Уён попросил Ёсана с ним пойти – тут он был не уверен, потому что тонкое искусство их отношений было сложнее и вычурнее всех костюмов и платьев, на которые они пришли посмотреть. Кан никогда напрямую не говорил – только через череду расплывчатых фраз и играючих взглядов Чон мог понять, что же хотел его друг, и не было и шанса, чтобы Уён ему как-то возразил – таков был персональный ад привязанности.
Ёсан не был манипулятором, эта привилегия, наоборот, принадлежала Уёну, но, чтобы захватить сердце главного манипулятора, Кану и не нужны были уловки, потому что они только ухудшали положение. Он просто был искренним в своём чистом намерении провести время наедине с другом, даже если это значило, что он грёб только под себя. В неприкрытом желании, которое он не выражал словами, так как слова Ёсана имели странный отзвук лицемерия, он покорял Уёна, и тот уже сам тянул его на свою территорию, куда больше никого не пускал.
Их места были не слишком далеко от подиума – так, что можно было рассмотреть лица моделей. И когда свет погас, а незамысловатая музыка фоном очертила собственный ритм стучащих каблуков, шоу официально началось.
Мужчины и женщины, женщины и мужчины, а ещё те, кто не совсем вписывался в данное разделение – ещё когда Уён был человеком, каких-то сорок лет назад, андрогинность покоряла своей исключительностью, и сейчас в эпоху свободы людей быть тем, чем они сами себя понимали, красота расцветала совсем иначе. Да, Уён любил засматриваться не только на дорогие наряды, от которых кошелёк среднестатистического работника перепродал бы сам себя, но и на моделей. Когда многие осуждали их за пугающе невозможные стандарты, Уён по-настоящему восхищался красотой – неподдельное творение, удивительное в своей эфемерности. Для смертных красота бессмертного – музыки, живописи, литературы, – почему-то казалась более возвышенной, чем красота того же смертного. С каждым мгновением своей жизни эти по-своему прекрасные лица становились лишь прекраснее, и однажды они все достигнут своего пика, чтобы точно так же постепенно упасть в некрасоту старения. Именно поэтому Уён считал их бесценными.
Он знал, что и сам был красив, но острота его линии подбородка, за которую так хвалили его другие, слегка пухлые вечно карминовые губы, пропитавшиеся кровью его не шибко удачливых жертв, которые, впрочем, не встречали кончину от его заострившихся клыков, ехидные лисьи глаза – всё это как бы ни было очаровательно, вкупе собирая образ Чон Уёна, не стоило и крупицы той смертной красоты, что была готова рассыпаться у Уёна на глазах.
Он честно им завидовал, потому что несмотря на то, что они умрут либо пленительно молодыми, либо истухающе старыми, у них была возможность достигнуть того самого пика жизни, прочувствовав на себе полный расцвет человеческих души и тела. Уён же был лишён такой возможности, так как его смертное существование было оборвано в невероятно юном возрасте – ему должно было исполниться всего только восемнадцать лет.
– Тебе и правда такое нравится? – прорвался сквозь цикличную музыку низкий полушёпот.
Завидовал Уён не только этим незнакомым лицам. Прямо рядом с ним сидело пышущее жизнью тело, которое так же было наделено тем самым недоступным даром. В их маленьком вампирском клубе Ёсан был исключением, и всё же представлял из себя далеко не самое простое творение по человеческим меркам. Уён слышал много понятий – оборотень, человек-волк, вервольф, ликантроп (однажды Юнхо пошутил, что для них Кан являлся что-то вроде двоюродным братом по сущности, ведь в некоторых культурах и самих вампиров приравнивали к оборотням), – и всё же его друг имел выразительное отличие от всех в их скромной компании – он был смертным. Да, старел он гораздо медленнее обычного человека, и прошедшие десятилетия взрослили его не так сильно, но Чон видел, как тот семимильными шагами уходил далеко вперёд, пока он сам стоял на месте. Ёсан выглядел уже на двадцать с лишним, и Уён мог видеть ту разницу – пропасть между ними. Тот стал гораздо выше его самого, и крепкие черты никак не шли в сравнение с всё так же юношеским обликом Уёна.
Наверно, на этом их пропасть и заканчивалась – персональный ад преданности, ведь вместо того, чтобы взрослеть не только физически, но и духовно, Ёсан предпочёл остаться навечно, или, по крайней мере, на так долго, как это было вообще возможно, другом Уёна, поэтому его душа застыла в янтаре молодости – он был невинным и доверчивым, несмотря на всю иронию, что пронизывала его образ. Этим он и отличался от божественных нимф и сказочных созданий, проходивших в паре метров от них.
– Я бы померил то платье, – Уён кивнул на проходившую мимо девушку в тёмно-синем коктейльном платье, украшенным мерцающими серебряными звёздами и полумесяцами – те напоминали ему о том, как улыбался Сан – ямочками и глазами полумесяцами, – но, боюсь, на бёдрах сядет не очень.
– Думаю, для Хонджуна – самое то, – они вместе прыснули, отчего сидевшие рядом гости начали на них коситься, но в совместных шалостях главной прелестью являлось быть виновниками в чужих глазах.
Показ длился столько, сколько надо, не оставляя привкуса затянутости, и Чону даже пригляделись некоторые вещицы, поэтому по окончании мероприятия в как всегда устраивавшемся шоуруме он вышел на охоту за теми самыми безделушками, привлекая Кана помочь и давая смутные описания по типу "Ну это что-то вроде сексуального жакета" или "То, что определённо будет классно смотреться на моей заднице", а Ёсан и не понимал, что там по его меркам могло быть сексуально и смотреться на его дурацкой заднице, из-за чего они покоряли один освещённый в розовый неон проход за другим под конкурентные возгласы Уёна о том, что он обязательно добудет своё сокровище.
После часа они всё-таки смогли добыть те самые вещи, но Уён остановился у одной вешалки, рассматривая свободную рубашку цвета слоновой кости:
– Это не похоже на то, что ты хотел, – Ёсан и не сильно разбирался, что там хотел Уён – он сказал это из чистого желания поторопить вещевого охотника.
– Мне кажется, Сонхва бы подошло... – он произнёс это бездумно, словно не собирался озвучивать эту мысль, – ой, ну то есть...
– Скажи честно, когда ты в последний раз с ним полноценно общался? – нет, Ёсан не любил поднимать эту тему, но Уёна иногда заносило в свои иллюзии, о которых он только вздыхал, а не эпилептически трясся, как Сан, но от того они не становились менее опасными – Уён держал Ёсана за руку и дружелюбно приглашал его туда за собой.
Тот только виновато опустил взгляд, но рубашку из рук не выпустил – уж если что-то захотел, то убеждениями брать было нельзя. А Ёсану больше ничего не было доступно – как будто он мог насильно вытащить вещицу из угловатых пальцев юноши. Он, конечно, мог, но некий моральный кодекс, по которому действовала их дружба, связывал его по рукам и ногам.
– Мне же необязательно ему прямо сейчас передавать. Может, главное, что я вообще решил её купить?
И как ему можно было верить, когда Уён уже после того, как они направились в примерочную, несколько раз поднял тему того, как старшему пойдёт эта рубашка и что его обязательно похвалят за такое меткое приобретение. Но Ёсан ничего не мог поделать.
Когда ширма закрылась, он присел на стул в соседней кабинке – никто особо не стремился занимать очередь. Может, все уже разошлись, пока они блуждали среди просторов манекенов и платформ.
От скуки Ёсан начал лазить в телефоне – для него, родившегося во времена быстрой смены технологий, каждое новшество было очередным подарком комфорта и повышения уровня жизни – общество развивалось стремительно вверх, и ему было интересно, мог ли он дожить до момента, когда оно так же стремительно упало бы вниз. У Уёна же была какая-то естественная любознательность, но он тяжело расставался со старыми вещами – как-то Ёсан узнал, что тот хранил своего тамагочи в течение пятнадцати лет, потому что тот напоминал ему о прекрасных девяностых.
Он мог слышать любовь друга к новым технологиям даже в тот момент – из раздевалки раздался звук щелчка камеры, однако времени прошло не так много, чтобы тот успел переодеться.
– Только не говори, что ты в анонимный чат кому-то свои голые фотки отсылаешь, – отрывая взгляд от телефона, съязвил Ёсан. Как-то Уён мельком упомянул об этом, но тогда это звучало лишь как привычная в их общении шутка, которую не грех было переиграть вновь.
– Я делал скриншот! – он оправдывался настолько глупо, а его голос поднялся на миллион октав, что подозрения закрались сами собой, но после разошёлся аккомпанемент копошения, и Кан решил отпустить эту тему, продолжая заниматься непонятно чем в телефоне.
Когда Уён вышел покрасоваться, Ёсан встретил его ироничным похлопыванием, потому что, Бог знал, Уён переодевался очень медленно. Но в одном был прав – выглядело сексуально даже в смутном представлении друга. Жакет без рукавов на голое тело не играл потенциальной роли самой одежды, а только служил рабом страсти к оголению некоторых частей тела. Очередной раб Чон Уёна. Благо поверх он надел пиджак, но Ёсан сомневался, ведь тот был приталенным совсем не так, как обычно носили мужчины – скорее всего, схватил женский, а ведь сам говорил, что женские вещи на нём не сидят. И, конечно, те самые брюки, которые действительно "классно смотрелись на его заднице". Он красил эту одежду, но Ёсан точно никогда бы не сказал этого вслух.
– Ну как я тебе? – жадный до внимания, жаден во всём, и каждый вдох и выдох, поднимающаяся и опускающая грудь словно специально выделялись в этом собранном костюме.
– Лучше, чем на тех фотках, что ты делал пару минут назад.
Уён толкнул его в плечо, не рассчитав силу, и кресло Кана дружелюбно встретило его в своих объятиях.
– Ай! – испуганно прикрикнул Ёсан.
– Ай! – эхом передразнил Уён. – И ладно, по твоим глазам я вижу всё. Думаю, они разрешат купить мне, не снимая.
– Тогда собирай уже свои монатки, и поехали отсюда.
Уён только подмигнул ему, весело стуча своими ботинками – собирался он тоже не так быстро. Ёсан успел пролистать парочку подозрительных сайтов в поисках поста с неоднозначными фотографиями друга, пока строку сайта не перекрыло комично выглядящее на фоне самой страницы сообщение от Хонджуна: