Андар: затерянное чувство

      Он хорошо знает эти леса. По крайней мере, ту единственную известную ему часть, окружающую лагерь его племени. Ещё в раннем возрасте было необходимо изучать и запоминать окрестности. И он помнил: дальше реки заходить нельзя. Там чужая территория. Там опасность. Там смерть. И Андар это прекрасно понимал, даже будучи ребёнком. Когда каждый день — прямое выживание в этом чудовищном мире, не так уж и интересно становится, что там, за рекой. До завтра бы дожить.       Но сейчас он не понимал, куда бежит, куда сворачивает. Но понимал, почему. Пока вокруг кишат опасности, чужие племена, пока тот выдуманный отцом Бог смерти тихо ждёт, с предвкушением наблюдая за любым неосторожным действием, пока голод чёрною завесой стремительно покрывает этот лес, эта отвратительная искра нечеловеческого безумия и гнили зарождается внутри самого племени. И теперь там не безопасно находиться. И теперь Андар знал, что никогда больше не вернётся.       На его глазах его соплеменники сожрали его Мать. Сожрали: с превеликим, на вид, сожалением и состраданием к ещё живому человеку, но с таким же яростным аппетитом и восторгом. Голод меняет людей. Голод никого не щадит. Всё началось, когда часть леса, в котором жило их племя, начала пустеть. Дичь почему-то       исчезала. Даже трава становилась гнилой. Наступал голод. Они ждали. Охотники, посланные за реку, так и не возвращались. Очевидно, их убивало чужое племя, о котором так часто рассказывал Отец. Хотя… можно ли считать человека, сожравшего твою мать — отцом? И можно ли оставаться там, где каннибализм постепенно начинал становиться чем-то очевидным и нормальным?       Вряд ли. И Андар понимал: теперь там не безопасно. Его Мать стала последней съеденной женщиной: остальные пошли на корм ещё несколько месяцев назад. И это — по-настоящему страшно.       Андар бежал, стараясь не упасть от бессилия. Он чувствовал, как что-то нематериальное, но чертовски тяжёлое, давит на него изнутри, будто бы ломая кости, разрывая мышцы. Слёзы сами наворачивались на глаза, стекали по исхудалым щекам, падали, пачкая грязную землю. Он бежал, закрыв глаза, не разбирая дороги. И все наставления о внимательности, осторожности, все запреты и страхи мгновенно забылись, растворяясь в пелене из страха и скорби. Да и какая теперь разница, когда дома больше нет. Когда и в лесу, и в родном племени, тебя поджидает точно такая же смерть: бесчестная, кровавая, ужасная. Но в лесу тебя, если не повезёт, сожрут настоящие звери, что по природе должны разрывать на части любого, кто осмелится зайти на их территорию. А не люди, с кем ты совсем недавно бок и бок охотился на зверей, ходил за водой, сражался… Он бежал через колючие заросли. Сейчас он даже не чувствовал физической боли, лишь изредка замечал, как небольшие лоскуты одежды остаются на ветках, а оставшаяся ткань мгновенно окрашивается в алый цвет. Что-то тёплое стекает по пальцам рук, по оголённым ногам. Чувствует покалывание, но тут же забывает о нём, стараясь с каждой секундой ускорить шаг. Лишь бы подальше отсюда.       Мысли в голове спутались в крепкие узлы. Дымящаяся пелена укутывала разум, запрещая мыслить здраво. Да и о каком здравомыслии может идти речь? Андар зажмурился, подавляя вырывающиеся всхлипы. Окровавленными пальцами протёр глаза, чувствуя, как всё меньше сил остаётся внутри. Колени больно задрожали. Он почти упал, но успел ухватиться за какую-то тонкую ветку, подаваясь вперёд и совершая ещё один усиленный толчок, лишь бы удержаться на ногах. Ещё какое-то время он находит в себе силы бежать, пока не врезается во что-то тёплое, высокое. Человек? Поднимает глаза, но за одну секунду что-то затуманивает глаза, после чего темнота мгновенно заполняет разум. Он чувствует, как его тело ударяется о землю, после чего он проваливается в полное забвение.