Я найду тебя

Длинные, нескончаемые коридоры петляли по замку, но эльфийке, идущей по ним, не хотелось рассматривать прекрасные витражи на стрельчатых окнах или величественные колонны, с вырезанными на них моментами битв, и уходящие далеко ввысь под самые своды. Она шла за стражем, понурив голову. Ситуация была малоприятная. Кто-то подставил эльфийку и теперь она размышляла, кто же это мог быть. А еще внутри нее все дрожало: совсем скоро она предстанет перед судом владыки эльфов, а он скор и жесток на расправу. По крайней мере среди эльфов поговаривают, что беглецов он точно не жалует. А обвинение, выдвинутое в ее сторону, было как раз таким. Наконец показался тронный зал. Под ногами величественно сидящего на троне правителя валялся какой-то эльф. Лицо короля ничего не выражало, он даже не слушал оправданий. Скучающий взгляд, блуждая по зале, на краткий миг задержался на лице Лотанариэ и тут же скользнул дальше. На это мгновение внутри нее все сжалось, а к горлу подкатил тугой и склизкий комок. Его глаза были насыщенно-голубого цвета, в их глубине словно плавали серебристые льдинки. Поза была расслабленной, но величественной, он сидел на троне, словно красивая каменная статуэтка. Ни капли жизни. Одно лишь презрение к тем, кого приводили на суд и спокойствие, от которого становилось еще страшнее, чем, если бы высокородный эльф повысил голос. Наконец подошла ее очередь. Вперед вышел стражник и что-то сказал на синдарине. Лота не поняла, так как речь была тихой и, казалось, ее мог услышать лишь владыка и сам говоривший. Последнее слово унеслось эхом под своды залы, а король, даже не посмотрев на нее, отдал приказ бросить в темницу. Перед тем, как Лотанариэ оказалась во дворце, она думала, что сможет объяснить свой поступок, но под острым, как лезвие клинка, взглядом голубых глаз оробела и не смогла произнести ни слова. Они крутились на языке, но произнести вслух не позволял страх. Эльфийку больно ухватили за локоть и потащили по коридору. Страж явно был не в восторге, он злился и даже не пытался этого скрыть. Дорога путала, ступеньки вели то вверх, то вниз, и уже после пятой лестницы и нескольких переходов Лота перестала следить за ней, от напряжения заболела голова, и она горько улыбнулась. — Я сообщу Леголасу, он скоро прибудет во дворец, — эльфийка удивленно обернулась, но на лице стража все так же была надета гневная маска. Ее больно толкнули в спину так, что она пролетела несколько метров и в итоге, не удержав равновесия, упала на грязный пол камеры. Ссадины на коленках и руках неприятно заныли, а дверь с грохотом захлопнулась. Стало темно и ничего не видно. Пришлось несколько минут посидеть, привыкая к темноте. Только после того, как глаза стали различать очертания помещения, Лотанариэ встала и, отряхнув подол платья и ладони, на ощупь ближе к стене прошла к еле проглядывающемуся тюфяку из соломы. Явно отсыревшее от холода помещения сено гадко пахло плесенью, но на нем сидеть явно было бы теплее, чем на каменном полу. Лота подтянула к груди колени и обхватила их руками, уткнувшись в них лбом. Она старалась не расплакаться от злости и обиды, хотя этого очень хотелось. Подставили ее явно родственники, тот еще серпентарий, и от этого хотелось выть. Чем она заслужила такое отношение к себе? Тем, что ее бабушка полюбила человека? Или тем, что отец оставил ей в наследство дом в столице? Ее отец пропал в Битве Пяти Воинств, ушел в поход к Эребору и так и не вернулся. Но странное дело на обозах с трупами погибших его тела не было. Она пыталась найти его, мало ли что бывает. Расспрашивала знакомых отца, обращалась к магам, но никто не мог сказать, что с ним и как он. Сначала родственники поддерживали ее, даже помогали. Кто-то задействовал свои связи, кто-то советовал магов, но вот прошло несколько сотен лет: ровно столько, сколько следовало пройти времени, перед оглашением завещания, которое каждый воин составлял на случай своей смерти, и они обнажили свои истинные лица. Лживые твари. Теперь-то Лота поняла, что они надеялись заполучить ее расположение, как наследницы рода, но отец по странному стечению обстоятельств, не обронил в завещании про нее ни слова. И если бы не советник, оглашавший его, то Лоту бы просто изгнали из рода. Так словно она и не родная кровь. Словно она бастард. И вот теперь она оказалась в застенках эльфийской тюрьмы. Лотанариэ все же не выдержала и разревелась, всхлипывая и утирая слезы тыльной стороной ладони. Она не знала, сколько прошло времени, но в маленькое окошко под самым потолком, не пропускающее много света, сначала черной кошкой пробралась бархатная ночная мгла, а за ней скользнул бледный молочный лунный свет. В эльфийском лесу не было видно звезд, солнца, неба. Их закрывали темные кроны раскидистых деревьев. Отец рассказывал совсем маленькой Лоте легенды про ночные светила. Он сравнивал их с россыпью алмазов на темном бархате, а луну с огромной переливающейся жемчужиной. Иногда он показывал ей карту ночного неба и объяснял, где находится то или иное созвездие. А потом, видя интерес дочери, вырезал из мягкого дерева необычный светильник. Если под него поставить свечу и зашторить окна темными занавесками, то на потолке и стенах была видна та карта. Лота мечтала увидеть звезды еще крошкой, но вот она выросла, а мечта никуда не делась…только именно она и сыграла с ней злую шутку. С губ сама собой полилась тихая, грустная песня. В итоге, под ее незатейливый мотив, она и уснула, склонив голову на коленки.