Агония

Холод. Холод. Холод. Бесконечный холод. Тело содрогалось в конвульсиях и Боруто был уверен, что умирает. Он дышал с трудом, но так быстро, что казалось его лёгкие вздуются и разорвутся. «Пожалуйста, если в этом мире есть гребанный бог, пусть я переживу эту ночь.» Кап. Кап. Кап. Вода из крана была так остро необходима. Звуки падающих капель на кафель вводили его в сладкое забвение. Всё должно быть равномерно и правильно. Острая боль в почках и холод ванны. Боруто не мог встать, он крутился и кряхтел. Горячая влага стекала по его щекам сразу падая вниз. Это был единственный раз, когда он позволил себе рыдать, мучаясь от боли из-за безысходности. В таких ситуациях часто думают о хорошем. Прошлое настолько яркое, способное затмить боль и подумать о том, что ждёт завтра. А единственное воспоминание, которое приносил с собой холод, было его несчастное настоящее, но и прошлое никогда не было счастливым. Как глупо верить в счастливый конец, когда живёшь и дышишь во тьме. Ему страшно. Хочется включить свет и увидеть своё отражение в зеркале. Вот он, Узумаки Боруто, всё ещё жив. Почему-то ноги не слушаются, как бетоном придавило. «Поднимайся и вставай, жалкий слабак!» Он пытался собраться, сгруппироваться. Сначала руки, а потом ноги. Сначала руки, а потом ноги. Сначала руки, а потом ноги. Повторять про себя легко, но сделать просто невозможно. Что бы сказал Момошики, если увидел бы такое проявление слабости? Избил публично. Унизил. В голове так и звучал стишок. Он помнил его хорошо, потому что каждый, кто провинился, вынужден был слушать непрекращающийся рёв толпы. Они пели и вопили глядя на то, как их товарища избивают до смерти. — Спета песенка мальчишки, ведь утонул он весь в грязище, — он спел хрипло, это был его предел. Наверное, его болезнь сжалилась над ним, потому что голова не болела. Но вот ломка не щадила. Спета песенка мальчишки, ведь утонул он весь в грязище! Слабость. Физическая боль. Мысли только о дозе. Если бы Боруто не был так слаб, он бы, наверное, убил бы кого-нибудь пусть даже за морфий. А он ненавидел морфий. Это, вероятно, было хуже всего. Раньше он презирал людей, что готовы продавать себя и свои тела ради удовольствия и чувства забвения, когда мозг переставал думать. Боруто любил контроль. А когда он лишался его, то паниковал так, как будто терял опору, чтобы стоять. Но стоило попробовать, и тогда ты понимаешь, что это единственное, что может тебя спасти, дать кислород. Это была дорога в один конец, и вот он уже близко к своей конечной. Естественно, это смерть. Спета песенка мальчишки, ведь утонул он весь в грязище! В пучине мрака и боли Боруто услышал скрип. Так скрипит старая дверь. «Стоп. Почему скрип? Откуда он?» Спета песенка мальчишки, ведь утонул он весь в грязище! — Да плевать, — шёпотом произнёс он. Но тогда он увидел свет, свет, что блеснул в глаза, и тень, она тёмная и такая живая, что хотелось ползти к ней. Спета песенка мальчишки, ведь утонул он весь в грязище! «Помоги мне. Помоги мне, Сарада» *** Вечером того же дня, когда Сарада вернулась домой после разговора с Боруто, она пустилась во все тяжкие своей свободной жизни. Бутылка водки, что стояла на чёрный день, была выпита. Учитывая то, что почти все её дни «чёрные», совесть Сараду особо не грызла. Потом, потеряв ощущение пространства и времени, она ждала эйфорию, что всегда приходила и заклеивала её порезы пластырем. Но она так и не пришла. Наступила изоляция, время словно замкнулось на одной точке, хихикая в уголке. Это ощущение стало настолько невыносимым, что в конце концов Сарада растянулась на полу, всматриваясь в светлый, освещаемый лампой, потолок. Тяжелее всего чувство, что она вообще исчезает. Будто она существует только когда кто-то смотрит на неё или говорит с ней. И когда настолько остро Сарада ощущала это, то оказывалась в изоляции. Личности. Места. Хочется выйти на улицу и узнать, существует ли она вообще и видят ли люди её. Это как падение в бездну, пустота, которая пожирает тебя изнутри. Жизнь? Смешно, её никогда и не было. Она — всего лишь груда костей на полу. И никто никогда не сможет изменить этого. Внезапный громкий звук ломавшегося дерева и звон слетевших петель поднимает её и заставляет расфокусированное зрение снова стать нормальным. Сарада вскакивает и в голове моментально темнеет. Придерживая равновесие, она смотрит на раму в стене, чтобы понять, какого чёрта тут произошло. Ожидая, пока из прохода выглянет тень её незваного гостя, как она предположила, Сарада тянет руку вниз и хватает бутылку от водки. В прозрачном стекле всё ещё колышется и блестит малый объём жидкости. Но когда она поднимает взгляд, то сталкивается с янтарными и пронзительными глазами. Сарада замирает. Нарушитель её самобичевания отряхивал свои плечи. — Ух, ну и хиленькая у тебя дверь! Перед тем, как он успевает сказать ещё хоть что-то, Сарада замахивается бутылкой и кидает её. *** Когда Мицуки было четырнадцать, он впервые увидел, как умирает человек. Сначала всё начинается с тусклого взгляда, затем внезапные смены тем в разговорах. Но самое худшее то, что когда дорогой тебе человек замолкает, и словно существует где-то там, в своём мире, не рядом с тобой, ты понимаешь, что ничего не можешь с этим сделать. Всему виной была не старость или болезнь, а простая случайность. По воли судьбы или, как любила говорить его мать, «по воле божьей», она лишилась своих ног, когда лошадь, на которой она прыгала через барьеры, споткнулась и придавила его маму своим телом. Она потеряла всё. Ноги, любовь к конному спорту, а позже и свою волю к жизни. Мицуки помнил, как ему больно было смотреть на свою мать, которая ездит по дому на инвалидной коляске и постоянно бьётся об углы. Потом были срывы, много срывов, криков, слёз. Орочимару стал давать ей успокоительное, после которого мама запиралась в своей комнате и не выходила около недели. Мицуки тогда стоял у её двери и часами рассматривал, как коричневые узоры светлой деревянной двери переплетаются и со временем становятся мутными от влажности его глаз. Их служанка Джейми часто заставала его за этим занятием и всегда хлопала по спине, наверное, чтобы утешить. Джейми всегда говорила, что она оправится, его маме просто нужно время. Но служанка врала, они все ему лгали. Мама так и не оправилась, отец отказался от неё и перестал навещать. Спустя время его мать исчезла, и Мицуки больше не видел ни инвалидной коляски, что со скрипом каталась по дому, ни узорчатой деревянной двери. Когда его подрагивающего плеча касаются, Мицуки вздрагивает. Он оборачивается и полубоком смотрит на стоящего в усталой позе мужчину. Каваки. — Дело совсем зашло в тупик, - начинает он, вышкрябывая своей лаковой туфлей сухую землю. - Если ничего не найду, меня могут уволить. Они оба стояли на этом пустыре, греясь в первых за долгое время лучах солнца. Эта безмятежность и одновременно страх, что придётся всё же выйти из этого купола одиночества. Мицуки будто чувствовал, что ноги приросли к земле. — Знаешь, чья это могила? — спросил парень, окончательно потеряв суть начавшегося разговора. — Нет, я думаю, что здесь похоронено какое-то животное. - сконфуженно ответил Каваки. Судя по всему, Каваки решил пойти на контакт. Мицуки даже не удивился его предположению, потому что обычно, когда хоронят людей, им делают надгробие, а эта могила была лишь булыжником без имени. — Да. Наверное, ты прав. Лицо Каваки стало мрачным. — Я хочу знать, причастен ли Боруто к смерти одного из офицеров? — говоря об этом, он напрягся всем телом, пытаясь сделать всё возможное, чтобы скрыть горечь в голосе. Иной раз Мицуки даже радовался, что Боруто в прошлом ладил с Каваки, ибо узнай он, что это был Узумаки, наверное, с неохотой принялся за данное ему задание. В нём не было той азартности, что бывает у детективов, что словно гончие, почуяв запах мяса, обглодают всё до костей, иначе Мицуки был уверен, что его бы сейчас ждал допрос с пристрастием. Боже, почему же ему было настолько больно? Эта безвыходность жрала его каждый день, по кусочкам. Мицуки мог бы рассказать правду о Боруто, если всё было не настолько плохо, он бы, твою мать, рассказал. — Боруто там, где безопасно, — отрезал Мицуки, разворачиваясь в сторону больницы, — Он не причастен к смерти этого идиота. «Ложь, ложь, ложь, ложь, ложь» На этом их диалог исчерпал своё время. Оба понимали, что их беседа теперь бессмысленна. Мицуки только вернулся из отеля, где оставил Боруто, поэтому он просто хотел отдохнуть, но жизнь так и давила со всех сторон, что кислород в легкие попадал с трудом. «Будь готов к взрыву, Мицуки, иначе эти стены тебя раздавят» Они безмолвно разошлись. Ему нужно к Орочимару, потому что тот узнал то, что Мицуки всеми силами скрывал, даже подделывал результаты анализов. С стиснутой челюстью он пошёл туда, где зародился его внутренний ад. Ему было страшно, а страх нужно убивать ещё зародышем. «Тебе больно?» - голос матери. «Да, очень. И ещё мне страшно, мам» *** Громкий звук разбитого стекла. Её пол в коридоре теперь усыпан осколками, и ей было не жаль. Разочаровывало лишь то, что тот, в кого она целилась, всё ещё жив. — Твою мать! Иисус, хренов Христов! — закричал в панике Мицуки, убирая руки от лица. Этот звук разбитого стекла напомнил ему выстрел из автомата, и он был напуган. Рефлексы брали своё. - Что ты творишь, женщина?! Сарада не ответила, лишь смотрела на него злобным взглядом. Напряжение в воздухе было таким сильным, что зажги спичку и всё сгорит к чертям. Всё ещё напуганный Мицуки попытался выглядеть дружелюбно, но лёгкая улыбка была настолько скомкана, что напоминала оскал загнанного животного, готового вот-вот броситься на тебя, чтобы защититься. — Я не знаю, зачем ты здесь, но мне, честно, плевать, поэтому, пожалуйста, свали нахер из моего дома, -почти шипя, стискивая челюсть, сказала Сарада. Мицуки в шоке уставился на неё и пазл в его голове начал собираться. — Это просто гениально, напиться как свинья, когда тебе доверили такую важную информацию, Учиха Сарада! Просто блеск! — с сарказмом ответил он. Мицуки был зол, очень зол. И он был уверен, что Боруто поступил бы так же. Эти двое действительно два сапога пара. Он направился в сторону девушки, теперь они оба были на взводе. Сарада испустила вздох ужаса, когда Мицуки в считанные секунды оказался возле неё и вцепился своими пальцами ей в предплечья. — Мне плевать, ясно? — выплюнула она ему в лицо, — На Боруто, на тебя! На моего отца! Я устала! Девушка пыталась сопротивляться, но хватка была настолько сильная, что наверняка останутся синяки. Сарада чувствовала отчаяние, все те эмоции, которые она подавляла, готовы были обрушиться на неё каменной волной. Мицуки посмотрел на неё с разочарованием, он ослабил хватку и начал толкать в сторону дивана. Учиха, находясь в алкогольном опьянении, то и дело спотыкалась, и в попытках удержать равновесие она вцепилась пальцами в бёдра Мицуки. Он посадил её на диван и сел рядом. Теперь она полностью свободна в своих действиях и Мицуки решил ей довериться, дать выбор, что никогда раньше не делал с посторонними. Сарада же пыталась унять головокружение. Боруто напомнил ей об отце, а Мицуки о Боруто. Стоило ей отдохнуть и всё пошло прахом. Словно замкнутый круг. Воспоминания о матери. Стоило хоть чему-то или кому-то напомнить о прошлом, о самых тяжёлых временах, как чувство вины накрывало лавиной. Это чувство готово жрать её изнутри, разрывать плоть, которая только начала срастаться. Её избитый мозг словно кричал: «Эй! Сарада, вставай, я тебя никогда не брошу, мы будем вместе, пока твоё тело не сгниёт окончательно» — Послушай, Учиха, я знаю, что ты сейчас чувствуешь, но если мы не поедем к Боруто прямо сейчас, он может умереть, — стараясь сохранять теплоту в голосе произнёс Мицуки, будучи недовольным, что с этой девушкой ему приходится постоянно менять свои эмоции. Она молчала, уставившись в пол, а он думал о последнем разговоре с Орочимару и последней встречи с Боруто. В его голове словно запечаталась та картина, где его лучший друг корчится от боли в своей ванне и зовёт Учиху Сараду. Мицуки думал он бредит, думал, что он находится при смерти. Но быть такого не может, потому что Узумаки знает, что у него рак мозга, а значит употреблять наркотики нельзя. Он ошибался. Боруто способен это сделать. Когда Мицуки нёс его в комнату всего вспотевшего и горячего, он увидел на столе белую дорожку. Мицуки стало страшно. Только не это. Он положил Узумаки на кровать. Только не это. У Боруто пропал пульс. Только не это. Он не дышал. Пожалуйста. Мицуки сделал массаж сердца и вколол ему слабый наркотик, что было рискованно, но это был единственный выход. Скорая просто не успеет. Пожалуйста. Боруто задышал, а Мицуки, кажется, забыл как это - дышать. Пульс пришёл в норму, но Узумаки всё ещё мучается лихорадкой и в бреду зовёт Учиху. Тогда Мицуки и решил поехать за ней. Кто знал, что Сарада окажется такой безответственной и напьётся. Теперь у него было две проблемы. Нужно было защитить девушку и вылечить Боруто. Его беспокоило то, что Горо и Джун знают про неё, и чтобы спасти свои шкуры с радостью продадут такую информацию, например, Ооцуцуки. Теперь снова оказавшись в настоящем, будучи не так тепло принятым, как хотелось бы, ему нужно уговорить Учиху Сараду поехать с ним, чёрт его за ногу. *** «Как ты к этому относишься, Сарада?» — Послушай, Учиха, я знаю, что ты сейчас чувствуешь, но если мы не поедем к Боруто прямо сейчас, он может умереть. Она потеряла дар речи, когда Мицуки сказал это. Сарада смотрела на свой пол, ища изъяны, ей казалось, что он усыпан звёздами. Голова начала плавиться, а мозг перестал складывать мысли по порядку. Ей было так плохо, что желудок выворачивался, противная желчь шла по пищеводу обратным путём. Прежде чем Сарада успела что-то сказать, её тело повинуясь привычкам двинулось в сторону ванны. Она согнулась над унитазом и с противным плеском её вырвало. Алкоголь выходил из её организма самым отвратительным способом и ей это не нравилось. «Как ты к этому относишься, Сарада?» Наверное, завтра она ничего помнить и не будет, но стыд, как ей казалось, будет настолько яркий, что при виде Мицуки она будет готова провалиться сквозь землю в прямом смысле. — Нехило тебя разнесло, — заметил облокотившийся на косяк двери Мицуки. Вспомнишь солнце, а вот и лучик, верно, Сарада? Формулировка, где присутствуют отходы человека, ей сейчас больше нравилась. — Уйди, — еле вымолвила она, подавив очередной приступ тошноты. Он не ушёл. Осторожные шаги, и его прохладные пальцы коснулись её шеи. Сарада почувствовала дрожь, но что больше удивляло - это то, что Мицуки собрал её волосы и держал так, чтобы они не падали. Те самые руки, что недавно пытались лишить её рук кровообращения. Сил сопротивляться не было, как и просить уйти ещё раз. Сарада боялась, ему нельзя доверять. «Как ты к этому относишься, Сарада?» Когда спазмы в животе прекратились и горло больше не сдавливало, она расслабилась. Потом почувствовала, как чужое тело прижалось к ней и потянуло вверх. «Мне уже лучше»