***
Пламя свечей легко подрагивало в полумраке заведения. Отдавая тусклый свет, который еле освещал лица женщин, сидящих друг напротив друга в дальнем углу. Для уединения, чтобы даже тот несчастный мальчишка не услышал каких-либо подробностей. Тишина нагнетала, снова давя и уничтожая. Нагоняла сомнения, страхи. Невежество закапывает живьем, давая помучаться. Задохнуться в собственных мыслях, каждый раз ища что-то лучшее и находя, противоречить и закапывать снова. Внимание Гермионы привлекает движение со стороны Беллы. Она достает медальон, снимая его с шеи и положив на край стола, задней поверхностью кверху, на которой было выведено аккуратным почерком: «Οι αμαρτίες είναι αιώνιες»* — Откуда, где ты его взяла? — задает вопрос Гермиона, обводя гравировку, вырезанную ее же отцом, в честь этих строк на собственный день рождения. Он хотел как лучше, он не знал, но сделал как вышло. Утешала себя ведьма, каждый раз вспоминая все, что произошло. Сразу в сознании всплывают строки матери, которые она написала в своем припадке после очередного ночного обряда и заставляла учить до потери счета времени ночью. Под полной луной. Еле слышным шепотом она произнесла:А мы все тонем в небытие грехов, сильнее погружаясь в них все глубже, глубже глубже.
увязая в вечном круге, который разомкнуть не так уж просто
А света сверху не видать давно, а дно должно ли быть вообще, с учётом нашего то света?
Такого темного, что леса, с теми адовыми чертями, кажутся с прожилкой света, при том что там черно хоть тьмою покати.
Все с каждым разом погружаясь, бьём рекорды погружения, забивая на устои, правила законы… Все чаще забывая что такое свет
И сами задевая темноту сознания не пускаем к свету мы себя
— Что…что это? — спрашивает Белла, наклоняясь вперед, чтобы ее было лучше слышно. Свет от пламени свечи, играет на ее лице. Создавая разные узоры теней, а в глазах видно пламя, не только той же свечи. И внутреннее, которое пылает жаждой спалить каждого, кто бы это ни был. Оно завораживает, заставляя забыть, заставляя потеряться в этом пламени; жажды убийства; жажда крови. Совладав с собой, Гермиона переводит взгляд, своих затуманенных ореховых глаз, снова на пламя свечи. — Строки написанные одной женщиной, — прямо ответила она, не смотря на ведьму, — меня заставили их говорить во время ритуала… неудавшегося ритуала. Снова, поддаваясь воспоминаниям в тот день. Тот роковой день, когда неслось со скоростью света — все менялось. Когда умер ее отец, и она потеряла для себя женщину, раньше зовущей себя матерью. *** — Почему не сработало, — кричит она, пока Фамильяр Тонкс в ужасе от гнева Гресалии убежал в лес. — Ты должна была переселиться, ты уже прожила двенадцать зим, почему не сработало! Я тебя родила и вынашивала для этого! — кричала взрослая, высокая, светловолосая женщина, размахивая кинжалом. Ее зеленые, горящие от злобы глаза, были готовы сожрать меня полностью. Кинжал блестел в свете луны, драгоценные камни переливались создавая разные оттенки цветов, — Пророчество гласит, что дарует тебе жизнь в другом существе! — продолжает кричать она. Голова кружится. Сила внутри кипит, распирая изнутри, все тело ломит. Искры вылетают из кончиков пальцев, а предметы рядом поднимаются и парят в воздухе, слегка раскачиваясь. Рана на шее, нанесенная Римером, слегка кровоточила. Магия, которой научила ее Тонкс, была еще слаба и не отточена. Отец лежал под грудой столов, тяжело дыша, его рука была в странном положении, а в животе была рана. Он сражался с этим чудовищем и смог его обездвижить на некоторое время, когда Тонкс успела применить магию, и он убежал в недры леса. Но другое чудовище, которое было моей матерью, оттолкнула отца, и он ударившись об стену, упал и потерял сознание.Маленький Ари обеспокоенно ходила вокруг двенадцатилетней хозяйки, периодически шипя на Гресалию. Попытавшись ударить ребенка кинжалом под ребра, под строки грехов, и не вызвав никакого эффекта, она рассвирепела, взорвав правую стену дома. Медленно обходя маленькую девочку кругом, она призывает свиток и прочитав его озаряется кровожадной улыбкой. Откинув свиток, она снова достает кинжал и орет. — Скажи их! Скажи эти строки, само пророчество кинжала, — ревела женщина, уже приближаясь к Гермионе, — говори, грязная шлюшка, или я убью их! Это должен быть ребенок зачатый в любви, ты унаследовала мою силу! Ты, не Тонкс! Это должна ты переселиться! Ты станешь непобедима, и я найду тебя, приручив и забрав твою силу! Только так ее можно приумножить! Говори, шваль! От давления со стороны-Душа уйдёт к другому виду,
когда убьешь ты им лениво,
вонзая острие кинжала.
— Продолжай! — ревет она, откидывая Ари в стену. Кинжал в ее руках завибрировал, а символы на его острие поочередно загорелись..Найдете вы узнав друг друга с именем,
вспоминая все что было.
С каждым сказанным словом, сияние усиливалось. Осталось всего лишь два символа, и кинжал вошел бы в полную силу. — Говори! — хватка усилилась на пару секунду заставляя бояться, подчиниться, выполнять. Мысли в голове Гермионы путаются, с глаз струятся слезы, горло саднит, и снова кислород не попадает в легкие. Как в замедленном движении, девочка видела, как Тонкс поднимается на ноги и прячась за несущей колонной, направляет палочку и кричит: — Бомбарда Максима! — Мио, третий урок, — кричит она, но она не успевает что-то предпринять. Легкий щелчок пальцев, даже не повернувшись на это действие, и огромный огненный шар летящий в их сторону, останавливается и замешкавшись на секунду, поворачивает в сторону разрушенной стены и улетает в глубь леса. Ударившись об первое попавшееся дерево, разносится устрашающий звук взрыва. Воздух озаряется жаром, запахом горелой древесины, горелого мяса и леденящим кровь криком птиц. Трава, превратившаяся в пепел висела в воздухе, почти непроницаемым туманом, медленно оседая на обугленную землю. — Так и не училась сильной воле заклятий, — ровным голосом, не выражающим не единой эмоции, молвит Гресалия, продолжая душить меня и смотреть в глубь меня, — все так же легко управлять, — сухо добавляет она. Это желание в глазах. Это сумасшествие, безумство. Оно пленяло и отталкивало одновременно, что начинало мутить от неопределенности. — Зато я умею любить! — кричит Тонкс, — бомбарда, остолбеней, вспыхни! Заклинания летят с неимоверной скоростью, на что первым щелчком Гресалия трансгрессирует их на два метра левее. Голова кружиться сильнее, но хватка ослабевает и легкие обдает смешанным воздухом. Пепел и дым опаляют горло. Второй щелчок и третье заклятие улетает в тот же лес, снова врезаясь в деревья. — Ты так весь свой драгоценный лес спалишь Βασίλισσα του δάσους**, -смеется ужасным грохочущим смехом женщина и направив рукой на Тонкс, приподнимает ее в воздухе, кидая через весь дом в пылающую лужайку с деревьями. Удаляющийся крик родной старшей сестры на долго засел в сознании девочки. На что, Гермиона пытается выбраться из хватки и пинает со всей силы ее в живот, все же добившись того, что ее кинули в стену к отцу. Рана на шее открывается сильнее, а щепки и обломки столов и стен впиваются в кожу. — Маленькая дрянь! — кричит она, согнувшись пополам, схватившись за живот. Дыхание все еще прерывистое, а боль во всем теле не дает поразмыслить и пару секунд. Девочка замечает, что отец каким-то образов вложил ей в руку медальон: собственными руками его сделал отец для защиты от Гресалии и для удачи. В ту же секунду, Герсалия оказывается подле Гермионы, снова прекращая доступ кислорода к легким. — Повторяю! Говори! — кинжал легко рассекает кожу на предплечье, входя глубже, — говори, иначе останешься без руки! Гермиона кричит, истошно, надрываясь, в глазах все плывет, а разум тонет в отчаянии. Язык сам начинает произносить последние строки пророчества.Но только вид, не уподобиться
в тот же миг обратно
Все будет так как стало
и не вернуть его никак.
— Да! Да! — последний символ кинжала озаряется голубым свечением. Один миг, и кинжал пронзит сердце маленькой девочки, а разум перенесется в нечисть. Встретив когда-нибудь это чудовище, она вспоминает все, что сегодня происходило. Рука движется вниз, пару сантиметров и это все закончится. Гермиона закрывает глаза в предвкушении боли, от вхождения острия кинжала. Секунда, две, три — сколько прошло времени не сосчитать ощущениями. Руки повисли вдоль тела, и девочка не заметила, как медальон уже находился на полу подле ног Гресалии. Нечеловеческий крик озаряет пространство, пугая животных в округе, заставляя их разбежаться куда глядят глаза. Ее отталкивает куда-то и снова больно приземляется спиной, отметив про себя, что запах гари усилился, словно он находился метре от нее или ближе. Медленно открыв глаза, девочка оказалась права — она была на опушке среди обгоревших деревьев. — Нет, нет, ты! Ты все испортил! Мы должны были быть вместе у вершины! Я любила тебя! — кричала Гресалия, сидя возле отца с кинжалом в груди, — зачем ты спас девчонку! — безудержная магия выходила наружу, эмоции бурлили и затуманивали волю, которая сдерживает силу. Все было, как наэлектризовано и казалось, что пройди на несколько шагов вперёд — тебя убьет разрядом. Магия искрилась, переливалась разными красками. Крик сменил плач женщины, которая потеряла любимого, дорогого ей человека. Рука поднимается и с силой обрушивается на пол оставляя вмятину. Капельки крови остаются на древесине, медленно впитываясь. Поднимаясь, рука подрагивает, кровь струиться с лопнувшей кожи. Но Гресалия не замечает этого, когда снова бьет в то же место, ломая себе пальцы. Слышится хруст. Рука в третий раз поднимается, но останавливается в полете, когда кинжал слегка потемнел. А кровь все заливала пол, образуя красную лужицу. Кинжал утухал, поочередно каждый символ от рукояти к концу. Душа уходила и только тихое: — До встречи Греси, все было не зря, — сказанное на последнем издыхании тела отца и разума, лучшего человека в жизни дочерей, было услышано тремя запутавшимися и потерявшимися в себе женщинами. Оглушающий крик звучит по округе и снова рука соприкасается с полом, пробивая его. Трещина расходиться вокруг, переходя с пола на стены и несущие опоры, предупреждая об обвале. — Ты, должен был быть со мной…-через всхлипы слышится голос матери, — я люблю тебя, — шепчет она, вытаскивая руку и приложив к щеке отца, — я найду тебя. Кинжал затухает и резким движением достав, и откидывая его куда-то в противоположную стену, Гресалия обнимает обмякшее тело отца, прижимая его ближе. Что-то нежно наговаривая. Что-то нашептывая и поглаживая его по спине. Гермиона впервые видела слезы своей матери. — Мио, Мио, — услышала девочка и повернула свою тяжеленную от нехватки воздуха голову в сторону звавшей сестры, вскочив на ноги, а затем побежала, чуть не упав, споткнувшись об какой-то обугленный труп животного, за ней. Сестры бежали долго, не оглядываясь, не сожалея о том, что случилось. Но все же оплакивая своего отца, остановившись на ночлег. Слова отца, спасшего Гермионы от ужасной участи, надолго останутся как наваждение у двух сестер. А также, осознание того, что медальон был утерян навсегда. Как мы тогда думали.***
— Гермиона? — спросила ее Белла, избавляя от нахлынувших воспоминаний, — ты в порядке? Ты как не в этом измерении. — А, да, прости…просто не самые приятные воспоминания об этом медальоне. Так, откуда он у тебя? — спросила она, подняв на темные глаза затуманенный взгляд, а затем снова вернула внимание к медальону. — Для начали прикажи мальчишке приготовить, что-ли ужин и что-то выпить. — Он не слуга, а мой коллега. Относись к нему не как к домовикам. — Пф, не дождетесь, — буркнула Беллатрикс и скрестила руки. — Энди, будь добр, сделай нам перекусить и выпить, — обратилась Гермиона, на что услышала приглушенное «без проблем», — ну и как давно с тобой это? — спросила младшая ведьма, указывая на свой старый медальон. Переведя взгляд с меня на медальон, Белла кусает нижнюю губу и простучав пальцами какую-то до боли знакомую мелодию, произнесла: — Это произошло на прошлой неделе, — взяв медальон в руку повертев его, а затем открыла, добавила, — точнее в тот вторник, когда я заходила в таверну в Гариде*. Я перемещалась чаще трансгрессируя или пешком, но тогда почему-то решила взять лошадь. — А...- начала Грейнджер, но была прервана. — Никаких перебиваний, — отвернувшись к окну приказала Беллатрикс, — дай рассказать все от начала до конца, вопросы после. Кротко кивнула девушка, закинув ногу за ногу и устроилась, как можно удобнее на деревянном стуле, начала слушать.***
Бредя уже который день по извилистой лесной тропинке, лошадь была уже на грани усталости, как и ее хозяйка. Лесной, такой родной запах вылазок, очищал разум, заставлял наслаждаться ездой и вслушиваться в звук топота копыт и шелеста листьев. Не питаясь ничем кроме лесных ягод и речной воды, она слегка исхудала. До ближайшей деревни оставалось всего мили две, три. Так что, она тешила себя хоть каким-то горячим ожидающим ее блюдом. Карманы приятно оттягивала тяжесть золота с тяжелейшего задания, а на шее красовался ужасающий новый шрам, который был еще довольно свежий. Вальравн* — оказался каким-то крупным и осознанным в своих действиях. Хоть это умные существа, но было в нем что-то не похожее на других. Глаза Белла точно не забудет еще долго. Красные, отливом золота, но с человеческим взором. С какой-то скорбью во взгляде и извинениями. Да и платили за него почти в четыре раза больше, что удивило волшебницу. Но грех не взяться за такое задание, за лишнюю прибыль. Остановившись всего раз, чтобы набрать еще воды и дать передохнуть лошади, Беллатрикс внимательно осмотрела местность и двинулась дальше в путь. Примерно к шести вечера на горизонте показались крыши маленьких домишек деревни Гарида. Не самый лучший выбор для ужина, но настолько голодной ведьма была давненько, и поэтому почти не раздумывая, направила Иргину к неприятно (вот от слова совсем) знакомой таверне в середине деревни. Этот сырой, затхлый и темнющий подвал, который звался таверной, был настолько ужасающим и мерзким, что даже женщина, побывавшая во множестве серьезных битв, кровопролитных сражениях и на сложнейших заданиях, еле переборола себя и спустилась в заведение. Ужаснейший эль и отвратительное протухшее жаркое не лезли в горло и все хотелось выблевать один мельчайший кусочек, который проглотила не подумав. Грязные и вонючие невежды, которые берут лишь мелкие и легкие задания и напиваются до упаду за дешево. Они вообще моются? — промелькнула мысль у Беллатрикс, перед тем, как к ней подсела какая-то толи женщина, толи старуха в странном узорчиством плаще, скрывающем почти полностью ее лик. Блондинистые волосы выходили из-под капюшона плаща, поблескивая от пламени свечей заведения. Руки украшенные многочисленными кольцами и одним довольно массивным золотым браслетом, как показалось с изумрудом. Но на руках красовались не только обычные укрощения, их так же усыпали многочисленные шрамы, которые показывали что-либо, сидящая женщина была практикующей целительницей, либо ведьмой. Из-под плаща было видно часть шеи с большим тянущимся шрамом, которые по видимому был оставлен в бою. — Не хочешь-ли ты сыграть, воительница? — с легкой хрипотцой в манящем и завлекательном голосе, проворковала она, и выудив откуда-то карты, поставила колоду на середину стола. Затем, прищелкнув пальцами приподняла их магией, заставив крутится в воздухе с сопровождающим легким синим свечением. Магия зеленого цвета была редкой, а вот голубая была лишь у сильнейших волшебников и волшебниц. — С лицами незнакомыми мне, я не вступаю в игры, — пытаясь не грубить слишком сильно, попыталась выкрутиться Беллатрикс, понимая, что лучше не нарываться и не отказываться. Хоть Беллатрикс и считается искусной воительницей и волшебницей, была она сильно измотана, чтобы защищаться, а тем более обдумывать как сразиться или готовиться к обороне. Слегка замешкавшись, женщина выуживает старинный медальон, который показался золотым. И подвесив на руках соблазнительно им покачала перед всеобщим взором. — А, если, я скажу, что меня зовут Лигреса, и мы сыграем на этот медальон? — спросила ведьма, слегка наклонив голову в бок, открывая мне больший вид на тянущийся ниже огромный шрам. — Мне предложен выигрыш, но что же хочешь ты? — произнесла кудрявая женщина и подозвав девушку, попросила забрать остатки эля и жаркое. — Мне нужна информация, — кротко объясняет незнакомка, отодвигаясь и облокачиваясь об спинку деревянного стула. — Конкретнее, — холодно отмечает Беллатрикс. — После партии. Щелчок и карты летают по воздуху с неимоверной скоростью, перемешиваясь. Второй щелчок и карты спускаются на стол по шесть штук. Одна вылетая по середине стола, ложиться вниз колоды. — Черва, — выдыхает Белла и заглядывает в свои карты. — Да начнется игра, — произносит ведьма, обводя рукой выше головы, делая закрывающее движение ладонью, и над столом образуется купол тишины, — да будет все честно. Για μια ζωή που τώρα δεν μπορεί να επιστραφεί* -Μπορεί να είναι έτσι*, — шепчит ведьма, не понимая о чем она, но вступает в эту неизвестную ей игру за медальон. Играла она знатно и добротно, однако. Без мухлежа и всяких уловок. Играли долго и напряженно. Пока в конце она не допустила ошибку, хотя как думается, ей нужно было проиграть и не отдав Белле козырную кошку* тем самым проиграв партию. — По праву твое, — произносит незнакомка, придвигая медальон к женщине и щелкнув пальцами начала вихрь карт, собирающихся в ровную стопку. — Ты поддалась, я не могу его забрать, — упрямо говорит она, смотря на женщину в прямую. Она помолчала пару секунд, рассматривая ее, а затем хохотнув, ответила. — Как меня и предупреждали, ты до мозга костей не любишь слабость. Всего нужно добиться самой, ведь так? Тогда, будем считать ничью и просто обменяемся нашими выигрышами, по рукам? Беллатрикс призадумалась, но Лигреса быстро добавила: — Каждый выиграл, каждый проиграл, — от этого тона и сказанных, таких точных и пробирающих слов, мурашки забегали по спине с невероятной скоростью, будто в помещение стало холоднее на пару градусов. — По рукам, — выдавливает воительница, — что ты хочешь узнать? — Твое последнее задание. Расскажи о Вальравне. Расскажи все, что тебе показалось странным, хоть на долю секунды, и мы будем в расчёте. Послышались шаги, а затем, аккуратный, ритмичный стук в дверь. — Гермиона, как вы и просили, вот еда, — произнес робко тот тощий мальчишка, заходя к ним в помещение. — Спасибо, Энди, поставь на стол и на сегодня уже можешь отдыхать. Парнишка, ловко балансируя с деревянным подносом, дошел до пары и поставил тарелки и кувшин эля, пожелав приятного аппетита, после чего удалился из зала. — Какой надоедливый, — пробурчала Белла, закатив глаза. На что, Гермоина лишь фыркнула и разлила им по бокалу эля для дальнейшего рассказа. — Глаза, — выговорила она, сопротивляясь с желанием сбежать отсюда подальше, — они были словно у разумного существа. Словно оно осознавало, что делает. В них…было сожаление? — Продолжай, — сухо говорит женщина, складывая руки на груди. — Оно проговорило, кое-что странное. — Что? - резко спросила Герсалия, наклоняясь в перед. — Оно говорило тихо…- подобрав слова, а затем Беллатрикс произнесла точь-в-точь повторяя его речь: — Kahor la kulanka Greci, wax walboo waxtar maleh* — Это…это он, — судорожно проговорила она, сжимая кулаки, — ты убила его, ты его убила. Рука опускается на стол и одним ударом, образуя в нем вмятину, размером с добротную кошку. Злобный взгляд зеленых, как лесной луг после дождя, впивается в ведьму пытаясь словно прожечь насквозь. — Ты убила моего мужа! — почти кричит Гресалия, продолжая прожигать взглядом. Взмах и пространство снова заполняет шум подвальной таверны, — забирай и проваливай с глаз моих, — почти шипит она, кидая в Беллу медальон. Воительница рывком подрывается и забрав свой выигрыш, направилась к выходу, намереваясь побыстрее свалить из этого чертового места. Гермиону прошибло холодным потом от осознания внешности и поведения той незнакомой, странной женщины. — Я хотела продать его, — вертя медальон сказала Белла, — но чем-то он меня привлек, а точнее, меня что-то тянуло, и мне захотелось его надеть. — Это получается прошло около пяти дней? — прошептала младшая ведьма, не веря в свои догадки, мысли роились с невероятной скоростью, складываясь в пазл. — Хм…даже почти шесть. — И метки не было все это время, ты ничего не замечала? — Говорю же, что нет, — рыкнула старшая ведьма. — Это ее привычка, ее почерк, - пробубнила почти про себя Гермиона. — В каком смысле, кого? — Как говоришь выглядела та женщина? Примерно на пол головы выше тебя, светловолосая и с зелеными глазами? — напирала Грейнджер, сжимая под столом подол рубашки, — так еще все руки в шрамах и большой золотой браслет? С изумрудом? А еще неимоверная физическая сила? — ее голос уже почти сорвался на крик. — Да...а, что? — Магия…какого цвета была чертова магия? — облокачиваясь вперед, кричит девушка, смотря на Беллатрису. — Голубого, да что с тобой? Перестань орать на меня! Тяжело вздохнув, Гермиона оседает на стуле, и теряясь в своем сознании Она нашла меня через Беллатрикс. — Гресалия…- шепотом выговаривает Гермиона, — это была та самая Гресалия. Мелкая дрожь проходит по всему телу.