Корни

Мысли о том, что сейчас ночь и лекарь спит, как и многие жители поселка, не возникло. У Хидана не оставалось терпения и желания мириться с этой гадкой жаждой. Он стучится в дверь и упирается в стену рукой, на него вдруг накатывает невероятной силы усталость. Его хватает на пару минут ожидания, и он снова стучит в дверь, в этот раз сильнее – слышится, как позвякивает изнутри дверная ручка. В доме слышится шорох, торопливые шаги и в окне мелькает свет свечи. Дверь открывается тихо, не смотря на ее ветхий вид, и перед Хиданом оказывается совсем молодая девушка с, впрочем, крайне серьезным выражением лица. - Что такое, ночь на дворе! – восклицает она, поднимая свечу повыше, чтобы разглядеть лицо незваного гостя. - Мне нужен лекарь, - говорит Хидан, сухо кашлянув. - Ну я лекарь. Врачевательница, - уточняет она, смягчившись, - Заходи, я разожгу огонь. Комната довольно просторная, а в центре ее небольшой очаг с подвешенным над ним котелком. Девушка разводит огонь в очаге, ставит свечу на стол и оборачивается, оглядывая эльфа с головы до ног. Он выше ее, с виду взрослый и сильный, только вот какой-то бледный. Да и волосы такие белые. Странный какой-то, она таких никогда не видела. - Садись, - говорит она, подвигая к очагу стул. - Очень пить хочется, - шепчет Хидан, садясь и скидывая сумку с плеча. Врачевательница берет со стола кувшин, собирается налить воды в кружку, но Хидан взмахивает рукой, прерывая ее, - Вода не помогает. И молоко тоже. Это заставляет девушку замереть с кувшином в руках. Она озадаченно склоняет голову набок, размышляя. Вернув кувшин на стол, она уходит в другую комнату и возвращается с книгой, старой с виду, но наверняка очень ценной. - Нужно тебя осмотреть, сядь-ка ровно, - девушка тянет Хидана за плечи, чтобы он прижался к спинке стула и выпрямился. Она обходит его, становясь перед ним, наклоняется, заглядывает в глаза. У нее хмурое сосредоточенное лицо, усыпанное веснушками, а первый взгляд оказался обманчивым – девушка не так юна, как показалось. Хотя, возможно, это пережитый опыт сказывается. Меж бровей у нее залегла морщинка, Хидан цепляется за нее взглядом. Когда Какузу хмурился, у него появлялась такая же. Он улыбается, но наваждение сразу улетучивается, когда девушка касается подбородка и заставляет эльфа поднять голову. Она ощупывает шею изящными пальцами, ведет ниже, к плечам, дотрагивается до ключиц и ее взгляд падает на амулет, который висит у Хидана на шее. Она молчит. Мельком ее взгляд перескакивает на лицо Хидана, и снова возвращается к амулету. Хидан выглядит безмятежно, пялится в потолок, задрав голову, и кажется совершенно спокойным. Но лекарь меняется в лице, опасаясь, что он заметит ее волнение. Она проводит по лицу рукой, едва слышно судорожно выдыхает и выпрямляется. Хоть она и не так стара, как волшебники и умудренные жизнью лекари, она кое-что знает из рассказов своего предшественника. Раньше лекарем здесь был старый эльф, проживший не меньше двух ста лет. И после одной войны, охватившей все Средиземье, он прожил совсем недолго, не сумев оправиться от ран. Он умирал, зажав в руке точно такой же амулет, и последними словами умолял, чтобы его похоронили вместе с ним где-нибудь далеко отсюда. Чтобы никто не нашел. Старик сражался на стороне людей. И ему была противна одна мысль о том, что те кровожадные твари – тоже эльфы, его родня. И амулет этот он сорвал с шеи одного совсем юной девчонки, такой же бледной, с такими же белыми волосами, которую через миг засыпали землей, похоронив заживо. Волшебники уверяли, что тех эльфов больше не осталось. - Так что со мной? – спрашивает Хидан, внимательным взглядом глядя на лекаря. - О, ничего серьезного, - она взмахивает рукой и отворачивается к шкафу со всевозможными зельями. На лбу у нее выступила испарина, а пальцы подрагивают, пока она выбирает нужную склянку. Она помнит, что этих эльфов не убить ядом, но ведь можно его усыпить, а там уж и на помощь кого-нибудь позвать. По крайней мере, она может выиграть время. Нужная склянка ищется непозволительно долго, и каждую лишнюю секунду лекарю кажется, что этот эльф вот-вот накинется на нее. - Вот, - оборачивается она, найдя лекарство, - Выпьешь, выспишься, и все пройдет. Ее голос слишком весел, она одергивает себя, стирая с лица улыбку. Отдав пузырек с зельем, она протягивает Хидану и кружку с водой, чтобы запить. Кажется, она начинает дрожать, приходится сосредоточиться на руке, держащей кружку, чтобы воду не расплескать. - Прохладно, - уточняет она, когда Хидан переводит на нее недоуменный взгляд. Пробка легко достается из флакона, Хидан принюхивается к запаху зелья. Непонятно, что он хочет унюхать, едва ли он умеет отличать лекарства от ядов на запах, но все же он хочет сделать вид, будто разбирается в этом. На всякий случай, чтобы его не принимали за какого-то недотепу. Уже собираясь сделать глоток, он замечает, как жадно глядит на флакон врачевательница. Она будто взглядом подталкивает Хидана выпить это, да как можно скорее. Его охватывает чувство, что это неправильно. Ее взгляд слишком азартный, слишком цепкий и внимательный. Он закрывает глаза, прислушиваясь к себе, к интуиции, если угодно, к инстинктам. И где-то в затылке, следуя за мурашками, крадется мысль – убей ее. Хидан опускает руку с бутыльком, девушка выдыхает непозволительно громко. Он переводит взгляд на нее, смотрит из-под бровей вопросительно, но она, кажется, не находится с ответом. Стоит ему подняться со стула, она пятится назад, утыкаясь спиной в шкаф. Не остается сомнений, она чувствует опасность, и ей есть чего бояться, а значит, она сделала что-то не так. Она пыталась обмануть. Что она дала за зелье? Яд? Как низко. Хидан, не сводя с нее глаз, выуживает из сумки кинжал, ловко перехватывая его в ладони. Честно говоря, он не знает, что с ним делать, что он вообще хочет сделать – это пока не настолько ясно для него, как мысль, что ее просто нужно убить. - Не бойся, - говорит он, прищуривая глаза, и ловит ее взгляд. Ее глаза вдруг замирают, не смеют двинуться, а лицо становится бесстрастным. Руки расслабляются, повисая вдоль тела, девушка опирается спиной на шкаф и успокаивается. Ей вдруг становится тепло, а сердце больше не волнуется. Хидан улыбается, не зная чему. Ему неизвестно, почему люди ведут себя как одурманенные мыши перед змеей, но ему это нравится – он не тратит никаких усилий, все случается само по себе. Он подходит к врачевательнице ближе, заносит кинжал, но не знает, что хочет сделать. Перерезать горло? Убить, или просто ранить? Он осматривает клинок, лезвие поблескивает, отражая свет свечи, и отпускает себя, позволяя телу действовать самостоятельно. Будто со стороны он наблюдает, как рука ведет лезвие кинжала по руке несчастной девушки, угодившей в такую передрягу. Сейчас он вспоминает это ощущение – сердце почти остановилось, словно умерло, а ему так холодно, так хочется согреться, что мысли плавают, как льдины в замерзшем озере. Он чувствовал это. Тогда, дома у Какузу. Ему отчаянно хотелось теплой крови, она бы согрела замерзшее тело. Вдруг в мыслях яркая вспышка – он что, заставил Какузу выглядеть вот так? Как эта жалкая, неспособная сопротивляться девушка? Он заставил его не чувствовать ничего, кроме беспомощного покорства? Вместо восторга расплывается стыд, ему совестно и неприятно. Возможно, это расстроило Какузу и поэтому он сказал то, что сказал. Сожаление сменяется другой яркой эмоцией – возмущением. Какузу мог бы объяснить, что случилось, если знал. Мог бы не злиться так сильно, ведь Хидан сам не понимал, что творил. Легко же злиться на того, кто не может держать под контролем что-то подобное, и даже не знает, что это! К черту сожаления! Тело откликается на внутренний конфликт, рука дергается, кончик лезвия взрезает тонкую кожу на сгибе локтя. Хидан чувствует этот порез как свой, в том же месте кожа покрывается мурашками и ее приятно покалывает. По горлу растекается что-то приторное, похоже, жажда начинает отступать. Но она еще здесь, хоть и не такая сильная. Значит, нужно еще. Тело действует само, но откликается на мысли – кинжал мелькает, бликуя на свету, и кожа на шее девушки расходится, как порванная шелковая ткань. Хидан видит кровь, темную и густую, словно водопад стекающую по шее. Ему становится тепло, а шея, в месте пореза, зеркально болит и теплеет. Он касается своей шеи рукой, проводит ладонью по гладкой коже и нагибается вперед. Всего каплю. Просто попробовать. Кровь на языке теплая, но совсем не вкусная. Хидан не может понять, почему, но хочется еще. Жажда проходит без следа, словно он напился чистой холодной воды. Стало так свежо, легко и приятно, что Хидан отстранился с тихим выдохом полным облегчения и закатил глаза. Вот это хорошо. Очень хорошо… Но может быть еще лучше. Эльф отходит назад, девушка падает на пол, безжизненно пялясь в потолок. На ее лице абсолютно спокойное выражение, ни страха, ни боли, хотя, кто знает, чувствовала ли она что-нибудь. Может, она тоже видела все будто со стороны, умирала, не имея ни единой возможности что-то сделать. Боль в шее уходит, слишком слабая, чтобы задержаться дольше. Хидан смотрит на мертвое тело, заинтересованно склонив голову. Может это потому, что она умерла так быстро? Он перебрасывает через плечо сумку, накидывает на плечи плед и тушит очаг. Задув свечу, выходит из дома и направляется к таверне. В голове бьется мысль, единственная и такая настойчивая – убей всех, если хочешь больше. -- Спустя несколько часов погони, медведь устает. Какузу слезает с его спины и идет рядом, осматриваясь вокруг. В такой темноте уже и не видно ничего, но его глаза способны видеть в темноте и чернее этой. Изредка ему попадаются следы и, учитывая, что здесь даже дороги толком нет, он понимает, что это Хидан. Медведь подтверждает его догадки, тащась точно по этим следам. Другие зверюги почти нагнали их, но теперь медленно шли следом. Как следует все обдумав, Какузу отпустил двоих из них, отправил назад сторожить дом. Что бы ни ждало его впереди, двух животных в подмогу вполне хватит. Какузу знает эти места, здесь ни одна дикая тварь не осмелится напасть на него. Он помнил, что скоро начнется тропа – она тянется от ручья, на который жители селения неподалеку ходят набрать воды. И, не дойдя до ручья, медведь свернул в его сторону – значит, и Хидан ходил напиться воды или набрать флягу. Что ж, по крайней мере, он жив, а в окрестностях не чувствуется крови, значит и дурного ничего не сделал. А может, ему просто не попалось на пути людей. Какузу идет по тропе, уже догадываясь, куда Хидана ноги унесли. Село в этом кратере обособленное, и люди здесь живут старых порядков. Едва ли они были рады прибытию эльфа к их жилищам. Как бы не случилось беды… Какузу качает головой и подгоняет медведя, надо бы поспешить. Небо начинает светлеть, когда они оказываются у края кратера. Занимается утро, в низине с селением слоится туман, вязкий и холодный, заставляет Какузу поежиться. Он следит глазами за струящейся вниз тропой. Она слишком узкая, медведи не пройдут. - Ждите здесь. Услышите свист – спускайтесь, как получится, - говорит медведям Какузу, а сам идет по тропе вниз. В такое время, когда из-за горизонта начинает подниматься солнце, люди выходят из домов, отправляясь в поля на другом конце кратера. Им приходится подняться, чтобы добраться до полей, в низине ничего не растет, кроме случайно пробивающихся деревьев. Но сейчас не слышно звуков, ржания запряженных в телеги лошадей, голосов. Тихо. Настолько тихо, что… До ушей долетает свист стрелы. Ни с чем не спутаешь, как она поет, пока летит в цель. Какузу знает, что это неспроста. И ничего хорошего он в этой деревне не найдет. Неужели опоздал? Чуть не бегом он спускается вниз, разгоняется, направляясь к домам, перемахивает через низкий забор одним прыжком. Выбегая между домов на улицу, он сразу чувствует этот запах – как тогда – плотный дурман, смешавшийся из страха, крови и боли. Опоздал. Как глупо, он подвел всех, и так быстро!? Первое, что попадается на глаза – повисшая на одной петле вывеска таверны. Вокруг – ни души, похоже, та стрела была последней. Подойдя к крыльцу, он видит следы крови тут и там, пыльная земля покрыта красными каплями, а внутри – он видел это много раз – кровавое безумие. Как ни странно, искать Хидана долго не приходится, вот он – лежит на стойке, закинув руки за голову и свесив одну ногу. Его рубаха порвана, он весь перемазался в крови, а из груди торчит стрела. Похоже, он пытался достать ее, но только сломал, и бросил эту затею, решив передохнуть. Все посетители мертвы, как и хозяин, можно и не проверять. Какузу брезгливо морщится, оглядывая зал, но все же заходит, стараясь подойти к Хидану как можно ближе, пока тот его не заметил. Если что, он сможет его обездвижить и бояться будет нечего. Удается подойти вплотную, Хидан и ухом не ведет. У него оказывается разбита бровь, кажется, сломана ключица, но, помимо торчащей в груди стрелы, он выглядит невредимым. И донельзя умиротворенным. В отличие от тех эльфов, которых Какузу видел раньше, на этом бледном лице не застыла маниакальная улыбка и лицо не кривится от перенесенного экстаза. Он просто спокоен. Словно спит. Какузу не теряет надежды справиться с этим без убийства, точнее, насильного заточения. Он не уверен, что ему удастся, но он хотел бы попытаться. Единственная трудность – это сам Хидан. Захочет ли он избавиться от этой жажды, которая приносит столько удовольствия, стоит лишь ее утолить? - Хидан, - зовет Какузу, напрягаясь всем телом. Он готов практически ко всему, но все равно слегка нервничает. Эльф кривит брови, будто его разбудили, а он не выспался. Он вытягивает руки над головой и вскрикивает, когда чувствует, как наконечник стрелы скребет по ребру. Рефлекторно хватается за древко, дергая, но становится только больнее, а его недовольство растет. - Оставь ее в покое, - успокаивающе говорит Какузу и Хидан, только сейчас осознавший, кто стоит рядом, ошалело смотрит на него. На его лице застыло что-то неопределенное, будто он не знает, какую эмоцию выдать. И все же преобладает какая-то вина или стыд, от чего он часто моргает и весь съеживается. - Какузу, - выдыхает он, поднимаясь на локтях, - Что ты здесь делаешь? - А ты? Хидан озирается, оглядывая масштаб происшествия. С памятью у него все в порядке и в этот раз он все помнит, знает, что это натворил он. Он не знает, что сказать. Как назвать это, как оправдаться. Как не чувствовать себя так паршиво, как унять совесть, пожирающую изнутри. Хидану до сих пор толком ничего не известно о самом себе, он не знает, зачем сделал это. Ему просто хотелось пить. Но разве это повод? - Ты не мог бы… достать эту стрелу? – спрашивает Хидан умоляющим тоном. Какузу ухмыляется. Каким этот эльф кажется милым, ну просто святая душа. Сама невинность. Несмотря на то, что он уже одного с Какузу роста и будто стал крупнее, догоняя Какузу в ширине плеч. Он явно становится сильнее из-за всего, что творит. Только лицо все то же – недоуменное и растерянное, с этими огромными удивленными глазищами. - Сядь, - командует Какузу, - Будет больно. - Вряд ли больнее, чем уже было, - усмехается Хидан, на его лице мелькает удовольствие, но он быстро стирает его, хлопая ресницами. Тянуть стрелу из тела бесполезно, есть только один способ. Какузу одной рукой держит Хидана за плечо, отклоняется, отводит другую руку назад и с размаху бьет по обрубку древка ладонью. Хидан вскрикивает от неожиданности и впивается ногтями в край стойки. Стрела уходит внутрь, но силы хватает, чтобы она прошла насквозь, пробивая кожу со спины. Теперь, когда наконечник торчит наружу, Какузу без труда вытаскивает стрелу и выбрасывает ее, осматривая свежую рану. Хидан, пока Какузу у него за спиной, откинул голову назад и замер с полуоткрытым ртом, едва удержав судорожный вздох. - Ты можешь идти? – спрашивает Какузу, оглядывая Хидана со спины. - Как никогда прежде, - отвечает эльф, наклоняясь назад. Он чуть не падает со стойки, Какузу приходится его поймать и помочь встать на ноги. Он не может понять, этот болван сделал это нарочно, или это был момент слабости? - Нужно уходить отсюда. Ты вернешься домой, и нам нужно поговорить о чем-то очень важном. - Домой? – Хидан вскидывается, гордо задрав подбородок, - Ты выгнал меня! - Я тебя не выгонял, - Какузу устало качает головой, - С чего ты взял? - Ты сказал то, что сказал! – возмущенно выпаливает Хидан, топнув ногой, - Только и думал, как бы от меня избавиться, а? Ну так я ушел! Чего ты за мной притащился? - Хидан, пойдем домой, пожалуйста, - с нажимом отвечает Какузу, обводя глазами залитый кровью зал, - Есть… причина, но я не хотел бы обсуждать это здесь. Эльф сомневается, с подозрением глядя на Какузу. Ему очень хочется вернуться, он столько думал о Какузу, пока резал, кромсал, рубил и рвал на части этих людей. Благодаря Хидану, в целом селе не осталось ни единой живой души, каждая улица залита кровью, а он чувствует, что жажда утолена надолго. Но пока он убивал их, теряясь в ощущениях, мысли то и дело возвращались к дому на равнине, в котором ему было так хорошо. И к хозяину дома, строгому, но такому притягательному. Но сейчас это казалось неправильным. Будто Хидан сделал что-то, что теперь не позволит ему жить, как раньше. Что-то, что теперь неисправимо разбито, а осколки не собрать, как ни пытайся. Но если собрать не получится у него, может, получится у кого-то другого? - Тот волшебник был прав, да? – спрашивает Хидан, не осознавая толком, о чем говорит. Он ведь не понимал, о чем говорил тот несуразный старик, но что-то ему подсказывало, что именно об этом. - Да, Хидан, он был прав, - кивает Какузу со вздохом и берет Хидана под локоть, - А теперь, пойдем. Я все тебе расскажу. И попытаюсь помочь, если ты согласишься. - А если не соглашусь? – Хидан дергает руку на себя, вырываясь из чужих рук. - Я тебя убью, - твердо говорит Какузу, желая посеять хоть толику страха в бессмертной душе. - Ха, будто у тебя получится! Посмотри на меня! – Хидан касается груди в том месте, где зияет рана от стрелы, - Мне ведь попали в сердце! - Они не знают того, что знаю я, - голос Какузу угрожающий и серьезный, улыбка сползает с лица эльфа, - Так что не заставляй меня повторять дважды. От этого голоса, низкого, бархатного, и таких строгих интонаций у Хидана не остается и шанса на сопротивление. Спорить ему уже совсем не хочется, он молча кивает, глядя из-под ресниц. Как ни странно, но он чувствует в Какузу вожака, сил не находится ему противостоять и, хоть опытным путем уже было выяснено, что Хидану не страшны никакие раны, он все равно побаивался Какузу. Хотя нет, это было уважение, беспрекословное, тягучее благоговение. И это казалось странным все же. Туман на улице оседал, растекаясь по улицам. Какузу вышел из постройки первым, глубоко втянул воздух носом, закрыв глаза. Он старался держать себя в руках, чтобы не трястись, как осиновый лист. Можно ли назвать это все везением? Или Хидан все-таки другой, не такой, как его родичи, просто потому что он даже не знает, кто он? И что же будет, когда узнает? Хидан выходит следом, удивленно замирает, уставившись на туман. Он его даже не заметил, и теперь восторженно глядит по сторонам – туман застилает кровавые улицы, словно прикрывает мягким одеялом. Так мирно и тихо. Он встает с Какузу рядом, смотрит на него заинтересованно. Какузу, не желая терпеть этот взгляд, уходит, намереваясь покинуть это несчастное поселение как можно скорее. Они доходят до забора, когда тихий утренний воздух лопается, как стеклянная ваза – до них доносится эхо горна, словно голос умирающего огромного зверя, оно разносится вокруг, утопая в тумане. На другой стороне кратера что-то происходит и Какузу не хотелось бы попадаться на глаза никому, кто мог бы оказаться здесь. Подниматься пришлось в спешке, но, оказавшись наверху, Какузу вгляделся в горизонт, пытаясь рассмотреть, что творится на той стороне. Судя по количеству точек, там собралась мощная армия, но чья – едва ли удастся разобрать. Получилось разглядеть всадников, и то лишь потому, что олени беспокойно переступали с ноги на ногу и вставали на дыбы. Олени… Значит, это армия эльфов. Во главе войска Какузу смог заметить фигуру, отдалившуюся ото всех – всадник сидел на поистине большом существе, возможно, лосе. Король? Сам король возглавил войско? Что же творилось в этих окрестностях? «Нет», - подумал Какузу и замотал головой, - «Не хочу знать». - Что это? – спрашивает Хидан, указывая пальцем на двинувшуюся в путь армию. - Эльфье войско, - бубнит Какузу, - Твои сородичи собрались на войну. - Войну? С кем? Ты говорил, сейчас повсюду мир, - любопытствует Хидан, следуя за Какузу в сторону дома. Им навстречу идут два медведя, радуясь появлению хозяина. Хидан опасливо поглядывает на них, но звери, обнюхав его, не проявляют враждебности. - Не знаю, Хидан. Я не слежу за положением дел в мире. Они дошли до ручья, Хидан попросился напиться воды. Их ждал долгий путь, но ни одному из них он не был в тягость. Хидан радовался возвращению, радовался, что Какузу пришел за ним и разрешил вернуться. Радовался, как ребенок, наивно взирая на мир вокруг. Какузу же радовался, что смог уговорить эльфа вернуться. Эльфа… Может, пора называть его жнецом? Всех этих эльфов называли жнецами раньше. Как же трудно будет подобрать слова, верные слова, чтобы объяснить Хидану, кто он такой. Еще труднее убедить, что он может отказаться от своей сути… особенно после того, как он успел ее распробовать. В какой-то момент Хидан разжалобил Какузу и уговорил его доехать до дома на медведях. Честно признаться, Какузу тоже устал и, немного поворчав, все же согласился. Оставалось всего пол пути, и для животных это оказалось хорошей тренировкой. До дома медведи добрались уставшие и довольные, а Хидан, спрыгнув со спины медведя с красными полосками на морде, первым побежал к дому. Он едва не пропустил филина, сидящего у колодца. - Ты вернулась! – восклицает он, успевая затормозить рядом, - Какая-то ты грязная. Филин округляет глаза и щелкает клювом. Как и всегда, он выглядит недовольным и возмущенным, однако, он протягивает вперед лапу с привязанным к ней маленьким свитком. - Не понял, а мне ты его почему не отдала, птица? – Какузу кажется сбитым с толку, он удивленно переводит взгляд с филина на Хидана и обратно. - Потому что это письмо для меня, - Хидан показывает язык и уходит в дом, разворачивая на ходу пергамент. Он останавливается, стоя в дверях. Чоджи написал ответ, красочно рассказывая, что у врат их дома ведет осаду дракон. Такой большой, какого еще не видели гномы, и настолько жадный, что со дня на день он пробьет ворота и ворвется внутрь, пожирая всех, кого увидит. Гномы позвали на подмогу эльфов, и их армия совсем скоро подойдет, и тогда они вместе одержат победу, обязательно! А пока они готовятся, куют лучшие доспехи и оружие, способное пробить чешую поганой твари. «Не волнуйся, Хидан, с подмогой эльфов мы справимся!» - заканчивает письмо Чоджи. Хидан улыбается, но его лицо выражает немую скорбь. Если это тот самый дракон, который пролетел над ними пару дней назад… Его дыхание не выдержат ни одни ворота, ни одна гора не устоит под ударом его хвоста. Чоджи держится молодцом, он всегда старается видеть только хорошее, он искренне верит, что им удастся отбить атаку эту адской твари, но… Эльф вытирает щеку, рассеянно глядя на письмо. Если он напишет письмо снова, оно, возможно, не успеет дойти вовремя. Да еще и сова может несдобровать, отправляясь в такое опасное место. Какузу появляется у Хидана за спиной, останавливаясь, не понимает, почему эльф тут застрял. Он присматривается – у Хидана блестят глаза, а лицо такое несчастное, что желание что-то спросить у Какузу сразу же отпадает. Он только кладет руку ему на плечо, подталкивая в дом, и смотрит с пониманием. - Дракон добрался до моего дома, - говорит Хидан, зайдя, наконец внутрь, и скинув с плеча сумку. Какузу молча смотрит на него, не способный подобрать слова утешения, а сам, в то же время, отмечает нечто очень хорошее – Хидан способен переживать за других, и ведет себя так же, как и раньше. Его личность, похоже, не сильно изменилась после всего, что он натворил. - Я не знаю, как я могу помочь! – восклицает Хидан, взмахивая руками в беспомощности. - Ты никак не поможешь, - твердо говорит Какузу и, замечая, как хмурятся у эльфа брови, смягчает тон, - Это их война, Хидан. Ты один ничего не решишь. - Ты так всю жизнь рассуждаешь, пока прячешься тут, вдали от проблем? – язвит Хидан. Какузу понимает, это не со зла, Хидан просто защищается, эмоции распирают его, заставляя злиться от бессилия, и он предпочитает промолчать, одаривая эльфа красноречивым взглядом. Хидан набирает побольше воздуха, чуть не давясь от возмущения, но сникает. Он ничего не изменит, начни он препираться с единственным человеком на десятки километров вокруг. Пальцы разглаживают письмо, он решает оставить его на память. Аккуратно сложив, он убирает его в сумку, оглядывается, а потом переводит взгляд на себя. Измазанный в грязи и крови, в рваной одежде, с почти затянувшейся раной в груди – на кого он похож? Только сейчас он начинает осознавать, но не понимает до конца, что же сотворили его руки. Теперь, когда жажда больше не мучает, все, что он сделал, кажется ему ошибкой, отдающимися виной и болью. Какузу замечает его смятение, достает из шкафа чистую одежду и подходит ближе. - Отмойся, во дворе есть кадка с теплой водой. Переоденься, и возвращайся. - Ты злишься? - Только на себя, - примирительно говорит Какузу. Он не врет, злиться на Хидана, следовавшего своей природе и инстинктам, бессмысленно, все равно, что злиться на ветер или дождь. Он сам виноват, что не удержал Хидана на месте. Хидан не улавливает смысла его слов, поднимает вопросительно бровь, но Какузу вручает ему в руки чистую одежду и кивает на дверь. Эльф медленно выходит на улицу, задумавшись на миг. Все, что он сделал этой ночью – непростительно, так ведь? Гномы учили его, что жизнь, любая жизнь – священна, и нельзя забирать ее без причины. Они осудили бы его. Но Какузу так спокоен и терпелив. Разве это не странно? - Если вода остынет, попроси медведя подогреть. Того, который с красными полосками! – кричит вслед Какузу, гремя посудой на кухне. Хидан кивает, хоть Какузу и не может его видеть, и уходит за угол, намереваясь как следует отмокнуть в теплой воде.