Обещания

Ты упал, а я не успел тебя поймать. И я сам в этом виноват. Ведь я обещал тебе помочь. Ты был прав, я знал всё с самого начала. Но разве это имело значение, пока я не делал ничего? Как никто другой, я должен был знать. Должен был знать, какой ты на самом деле, на что ты способен, а на что - нет, что противоречит твоим взглядам и убеждениям. Только сейчас я понимаю, что знал. Всегда знал, но сломался. И никогда себя за это не прощу. Никогда не прощу себя за то, что сомневался в тебе. Никогда не прощу себя за то, что не остановил тебя. Никогда не прощу себя за то, что не был рядом с тобой, когда ты во мне нуждался. Я никогда не делал достаточно, чтобы быть достойным твоей любви. Ты всегда казался до безрассудия смелым. Никто больше не знал, какой ты за всеми картонными стенками. Научила ли тебя смерти собственная ложь? Но тебе не нужно было быть смелым, чтобы быть героем. Лишь живи. Не оставляй меня. Я буду смелым ради тебя. Я тоже пытался лгать, но обманул лишь себя. Ты украл моё сердце, оставь его себе, мне не нужна даже половина, потому что оно твоё. Я бы не променял ни секунды, проведённой с тобой, на целый мир, но я бы отдал всё ради того, чтобы обнять тебя ещё раз, потому что я люблю тебя. Принято. Операция завершена успешно. Я упал, а ты не успел меня поймать. Конечно, это не твоя вина, ведь я сам этого хотел. Сам всё подстроил. Летел в пропасть или возносился высоко - разве разберёшь? Но я точно знаю, что, исчезая в неизвестном направлении, я через боль из последних сил протягивал к тебе руки, даже если это уже не имело смысла. И то твоё выражение лица... полно отчаяния. Как и лицо любого, кто смотрел на то, как дорогой ему умирает. Как клетки его тела, подобно крошечным бабочкам, разлетаются в разные стороны, оставляя вместо живого прежде человека лишь воспоминания о нём. И это только если есть, кому вспоминать. Но в тебе читалось что-то ещё. Сочувствие? Горе утраты? Я не успел разглядеть и жалею об этом. Я всегда говорил, что потакание своим мимолётным слабостям - глупо. Многие даже клеймили меня мизантропом. Но это никогда не было так, это ложь. Да я и сам чертовски жалок. И ты никогда не был “мимолётной слабостью”. Ты был моим проводником в новый мир, ты сам был целым новым миром - полным заботы и поддержки. Я лишь хотел, чтобы у нас было побольше времени перед тем, как мне пришлось уйти. Знаешь, как говорят? Правильный человек, но не та жизнь. Ведь у нас никогда не было «правильного» времени. И никогда больше не будет. Но теперь я знаю, что любовь существует, потому что я люблю тебя. Ошибка. Прогнозируемый исход расходится с действительностью. Непредвиденная ошибка системы.

***

-Тактильность имеет свойство ускорить процесс восстановления. Сотрудник, с присущей ему холодностью, как заученную наизусть фразу из справочника, монотонно проговорил рекомендацию. На него, казалось, не может подействовать ничего - отчаянные крики Сайхары, когда он только проснулся, следующий им плач, почти навзрыд, будто были для них всех здесь обыденностью. Пустые глаза, глядящие в никуда. Боль. Страх. Отчаяние. Только уже не как громкий лозунг для привлечения зрителей, а как чувство, которое убивает изнутри, мешает спать, есть, даже дышать, превращая каждую секунду осознанности в ад. Желание умереть, любыми способами, лишь как можно скорее, чтобы не встретиться лицом к лицу с реальностью, когда останешься один, разбитый и неподготовленный к этой встрече. Восемьдесят семь дней. Я под стеклянным куполом, я больше никогда не увижу дневного света, никогда не почувствую свободы и счастья. А тот свет, что я видел, был ненастоящим. Скройте меня от взгляда распущенных, жестоких сердец. Я ведь живой. Верно? Будто совсем обычным делом было заставить шестнадцать юных душ почувствовать себя так, будто они не были достойны жизни. Плохое, хорошее, решения, справедливые и не очень - всё зря, всё в никуда. Нити, привязанные к запястьям, как в кукольном театре, прорезали кожу. Ядовито-розовая кровь, цензура, прикрывающая настоящую жестокость и её последствия, чтобы только зрителям было комфортно и не страшно смотреть шоу, где дети вынуждены убивать других детей. Страдания поголовно каждого, кто был участником проекта, будто были совсем ничем, кроме развлечения для чьей-то жестокости, потехи для больного мира. Ну а почему же “будто”? Главное, что страдания были красивыми. Только думать о том, что же подтолкнуло их на подписание злосчастного контракта, какие несчастья в жизни загнали в угол и перекрыли выход, не хотелось. Если бы он начал винить ещё и себя, того себя, о котором с трудом вообще помнил, то сошёл бы с ума. Любой бы сошёл. Сколько судеб они сломали? Кошмары, фантомная боль, нескончаемые листы фобий - неполный список того, что привязано к ним навсегда. А действительность была как стёкла - прозрачная, очевидная, да проглотить сложно. Ома не проснулся с остальными. “Травма, нанесённая телу и психике, имеет непосредственное отношение к длительности пребывания в бессознательном состоянии”. Заткнитесь. Заткнитесь. Казалось, что реальность искажена, чувство нездоровой лёгкости контрастировало с тяжестью стен. Голова кружилась, не просто так первой из пометок на небольшом планшете, лежавшем на прикроватных тумбочках в палатах, было “соблюдать постельный режим”. Но темноволосый парень в больничном халате, на вид находящийся на грани истерики, всё искал среди дверей длинного коридора нужную. Не та. Снова не та. -Кичи?... Он даже не помнил, как забежал в палату, как упал на колени около койки. Дрожащие руки прижимали руку любимого к сердцу, согревая её. Пальцы осторожно сползли на запястье. Стараясь не задеть систему, Шуичи пытался прощупать пульс, но его всего колотило, и сконцентрироваться не получалось. Становится тяжело дышать, сдавленно прошептав имя ещё раз, он прильнул к Кокичи, осторожно приподнимая того с кровати. Пальцы трясущейся руки сплелись с пальцами Омы в замочек. Сердцебиение - всё, что ему нужно было услышать. Доказательство того, что любимый жив. Действительно жив. И он услышал. Глаза зажгло, но ему уже не до этого - он даже не заметил. Зажмурившись и уткнувшись в фиолетововолосую макушку, крепко прижав Ому к себе, Шуичи плакал, изредка отпуская приглушённые всхлипы. -Прости меня... Прости меня, прости... Все будет хорошо, ты не один, я рядом... Размышлять над сказанным - не то, что сейчас нужно делать. И если он прямо сейчас не скажет то, что мечтал сказать так долго, нежность и искренность тех чувств, которые он пытался убить в себе, но потерпел поражение, убьют его взамен. -Я люблю тебя... Он замер на пару секунд, почувствовав, как всё внутри сжалось от нахлынувших воспоминаний. Он быстро распахнул глаза, больше оставаться в темноте наедине с мыслями не представлялось возможным. Но Кокичи всё ещё был здесь, а Шуичи все ещё приглаживал фиолетовые пряди в попытке облегчить боль - и свою, и его. Скомканный листочек, пляшущие по строчкам буквы. Те слова, теплоту которых он лишь хотел отдать обратно Оме. -Больше всего на свете, слышишь?