Не тьма слепит людей и не немота лишает их голоса — это страх, что хуже любых оков.
6 неделя.
Тот май выдался на редкость тёплым. На улице было жарко и душно, как в бане, прогретой точно к часу. И даже морской ветер не спасал, а наоборот, неприятно лепил волосы к лицу. Но Анья упрямо шла наперекор стихии, прямиком к главному военному штабу. Рубашка пропиталась потом и приросла к спине. Виски гудели как паровоз. Слабость едва ли позволяла сделать следующий шаг.
«Это всё из-за жары», — боромотала себе под нос Анья. Да, точно из-за жары.
Внутри здания было чуть попрохладнее. Сквозняк раздувал белёсый тюль, остужая серые стены и высокие потолки. Анья поднималась по лестнице, смотрела себе под ноги и шептала под нос зубрёжку.
— Снова ты, Крауз, — прокуренный первосортными сигарами голос, от которого невольно вырвался обречённый вздох. — Ещё не надоело?
— Капитан Магат, — Анья подняла голову и изо всех сил натянула улыбку, кивнула, куда же без этого.
— Майор.
— А, — косясь на новые блестящие погоны, она покачала головой. — Поздравляю.
— Благодарю, — хмыкнул Магат. — А ты что, думаешь, у командира без твоих бредней дел не хватает?
— Это не бредни, майор, — давя каждое слово, процедила Анья. — И я не успокоюсь, пока он меня не выслушает.
— Ну-ну, — спускаясь дальше по лестнице, усмехнулся Магат.
Анья прикрыла глаза, собирая обратно в кулак всю свою уверенность, передёрнула плечами и пошла дальше. Подумаешь, что там говорит Магат. Бредни, говорит. Пусть так. Но красная повязка впервые в жизни даёт ей голос, и эту арию не заглушить. Анья трижды постучала по резной лакированной двери. Та отворилась благодаря часовому, и девушка прошла внутрь.
— Добрый день, командир Вергер, — отдавая честь, отчеканила Анья.
— А, Крауз, проходи, — покачиваясь в кожаном кресле, лениво выдохнул командир и перевёл взгляд обратно на лазурную в утреннем солнце морскую гладь, виднеющуюся за распахнутым окном.
В кабинете также присутствовали ещё несколько марлийцев: часовой, личный секретарь командира, машинстика и Марк, чёрт бы его побрал. При взгляде на последнего Анья незаметно фыркнула и снова повернулась к командиру.
— Я бы хотела поблагодарить вас за выделенное мне время, это большая честь, и я очень...
— Да, время... — перебил её вдруг командир. — Вещь драгоценная, так что ближе к делу.
— Да, конечно, — Анья сложила руки за спиной и чуть вскинула подбородок. — Вы наверняка уже видели отчёт о моём пребывании на Парадизе, но тем не менее, операция по отправлению избранных воинов на остров всё ещё в силе. Мне бы хотелось знать причину.
— Причину? А не много ли чести?
— При всём уважении, командир, — стараясь совладать с клокочущим внутри раздражением, чеканила слова Анья. — Я не вижу необходимости в этой операции. Жители острова понятия не имеют о вине их предков. Те люди...
— Демоны, — надвигая широкие брови на глаза, понизил голос командир, тут же сменяя ленцу суровостью. — Они демоны, Крауз, не забывай это.
— Да нет же! — отчаянно выпалила Анья. — В том-то и дело, что нет. Там живут такие же люди, как и здесь.
— Какая возмутительная фантазия! — звонко пропищал голос щуплой машинистки. — Всем известно, что тот остров кишит титанами, демоническими отродьями.
— Да, кишит, — устремляя прямой взгляд в карие командирские глаза, закивала Крауз, прищурилась. — И вам прекрасно известно, почему, командир. Ведь это вы отправляете их туда, держите в страхе людей, которые даже не знают, в чём виноваты. Если бы вы только позволили мне выступить на военном совете...
— Не забывайся, девчонка. Эта повязка дарует шанс на достойную жизнь, но не делает тебя неприкосновенной.
— Вы можете угрожать мне, но это не изменит правды. Только вы можете что-то изменить, — в голосе слышалась неприкрытая мольба. — Там, на острове, люди каждый месяц умирают в схватке с титанами и пытаются обрести свободу. Зачем нужна эта борьба? Ради чего? Вы ведь так хотите восславить нашу державу. Если бы мы только могли объединиться с ними, мы бы...
— Эй, Анья, Анья, успокойся. Эти демоны что, тебе мозги промыли? — поднимаясь из-за стола, глухо рассмеялся Марк. Анья стрельнула в него взглядом, полным злобы. Убила бы, честное слово, убила бы прямо там, но карманы пусты, как и руки, тряпично повисшие по бокам.
— Да уж, это всё походит на какой-то девичий бред, — неловко усмехнулся командир, начиная чувствовать себя неуютно в собственном кресле.
— Ты ведь знаешь этих женщин, дядя, вечно напридумывают всяких небылиц, — продолжал измываться над ней Марк.
— Это точно, — рассмеялся командир.
Его смех тут же разлетелся по всей комнате, а подчинённые наперебой хохотали, стараясь показать свою исключительную преданность. Хуже кудахчущих кур в хлеву, правда. И только Анья совсем помрачнела, понуро опустив плечи.
— Ладно, ты меня сегодня повеселила, Крауз. Можешь идти, — махнул рукой командир, вновь отворачиваясь к своему секретарю.
— Я...
— Я провожу её до своего кабинета, дядя. Бедняжке, похоже, голову припекло. Дам какого-нибудь настоя, — Марк подошёл ближе к Анье, перекрывая ей вид на стол командира, и взял за плечо.
Услышав одобрение, он вывел её за пределы кабинета и повёл вдоль длинного коридора, попутно приветливо улыбаясь встречным военным. Анья пыталась вырваться, но его пальцы буквально кольцом смыкались на руке, не давая даже рыпнуться.
— И какого чёрта ты там устроила, а? Жить надоело? — Марк затолкнул её в свой кабинет и захлопнул за собой дверь.
— Какое тебе до меня дело, Марк? — угрюмо глядя исподлобья, спросила Анья.
— Ты ходишь по очень тонкому льду. Если продолжишь в том же духе, в следующий раз я могу и не помочь тебе.
— Помочь мне? Это ты так помог мне? Высмеял на глазах у командира! — задыхаясь от возмущения, затараторила она.
— Неизвестно, чего бы ты ещё наговорила, если бы я не остановил тебя, — тяжело вздохнул Марк. — Пойми, твои речи опасны. Не только для тебя, но и для твоих родителей.
— Они меня поймут когда-нибудь. Надеюсь, что и вы тоже. Я не могу молчать, и вам меня не заткнуть, кроме как пулей в лоб.
— Боюсь, что так всё и закончится.
— Марк, — Анья потёрла пальцами переносицу. — Неужели ты не понимаешь, те люди, они... — она вдруг прикрыла рот рукой и распахнула глаза, ошалело оглядываясь по сторонам.
Желудок сжался, и его потянуло куда-то вверх. Тошнота распирала горло. Анья заметалась по медкабинету, как дикий зверь в клетке, в поисках ведра или чего-то подходящего. В итоге, не придумав ничего лучше, она подбежала к раковине и извергла туда весь свой завтрак. Затем ещё раз и ещё раз. Неприятная кислота во рту заставляла морщиться. Вдруг перед глазами возник заветный стакан с водой. Анья залпом выпила содержимое и повернулась к своему спасителю.
— Спасибо, — нехотя буркнула она и вытерла рот тыльной стороной ладони. — Странно, не пила вроде бы, похмелья быть не должно.
— Значит, ты не пила, — задумчиво нахмурился Марк. — Как часто тебя тошнит?
— Да было пару раз. Наверное, это из-за жары. Похоже, бедняжке припекло голову, — передразнила его Анья, слабо ухмыляясь.
— Присядь, пожалуйста, — сам он тоже сел в кресло и указал на стул напротив.
Анья послушно села, надеясь хоть немного отдохнуть. Все эти нервы провоцировали бессонные ночи, а днём она отчаянно пыталась добиться справедливости. Нервная система истончалась день за днём, как мыло, что трут со всех сторон. Организм едва ли справлялся, вот и происходят казусы. Пара минут покоя не помешает.
Анья перевела взгляд на Марка. Густой наплыв бровей, сведённых на переносице, едва виден за волнистыми каштановыми волосами. Тонкие губы поджаты. И в этих своих раздумьях он до боли похож на... него. Хоть и из общего у них лишь одно — Анья некогда была влюблена в них обоих. А сейчас одного любит, а другой сидит напротив. И Марк — не он. НеЛеви.
В груди будто случайно веретеном кольнуло. Ау.
— Сколько недель задержка? — из мириад вопросов этот был последний, который Анья ожидала услышать.
— Ч-чего? — нервно рассмеялась она. До сознания тягучей смолой стали доплывать догадки.
Бред.
Бред.
Бред.
Он явно шутит над ней. Да, решил поглумиться. Ну какая задержка? Это так, пустяки. С кем не бывает? Такое и от нервов может быть. Это из-за жары, это точно из-за жары...
— Ты слышала. Сколько? — Марк сложил пальцы домиков и изучающе смотрел на её лицо.
— Да не помню я, — шумно сглотнула Крауз. — При чём тут это?
— Значит, задержка всё-таки есть.
— Это ничего не значит. Подумаешь, пару недель задержка.
— Пару? — вскинул брови Марк.
— Может, три?.. — поморщилась Анья. — Но... Нет, этого просто не может быть. Он же... Вот чёрт, — провела ладонью по лицу и так и замерла, спрятавшись от всего сущего. Авось никто её и не заметит.
Сколько раз она твердила Леви, чтобы тот был аккуратней? Но нет, он же, как пубертатный подросток, забывается да забывает о важных вещах. Хотя, она и сама хороша...
— Ты вернулась с острова меньше месяца назад, — констатировал парень, качая головой. — Я не стану спрашивать, кто отец. И тебе тоже не стоит об этом распространяться.
— Что мне делать, Марк? — Анья подняла на него глаза, утопающие в отчаянии. Голос дрожал, как и руки, вцепившиеся в сидение стула.
— Ты оставишь ребёнка?
— Ребёнка?.. — она отняла одну руку от сидения и робко коснулась пока ещё впалого живота.
Ребёнок.
Только сейчас это слово отчётливо запульсировало в сознании. Это всегда было чем-то ужасно далёким, серьёзным и взрослым. Ей самой только двадцать исполнилось, какие дети? Нет, она, без сомнений, хотела семью и, без сомнений, с Леви. Но когда-то позже, намного позже, когда-то точно не сейчас.
— Думаешь, я ещё вернусь на остров? — Анья подняла на Марка жалобный взгляд.
— Ты и сама знаешь ответ.
Да, ответ очевиден, но она молила всевышних об ином. Прекрасно знала, что навсегда застрянет в этом проклятом гетто, если решится. Если рискнёт всем, что имеет и всем тем, что могла бы иметь.
Его и её кровь.
Его и её плоть.
Анья по горло в чужой крови, и ещё одно убийство её наверняка утопит, она просто-напросто захлебнётся в солёном железе. Если им с Леви не суждено больше встретиться, кто-то сверху давно про это прознал и повесил ей бремя на шею. Бремя выбора — сердце, бьющееся под сердцем.
— Да, оставлю, — одинокая, как и её хозяйка, слеза стекла по щеке.
— Ты уверена? — переходя на шёпот, привычный для ночи, странный для полудня, спросил Вергер. — Я знаю, в нижнем городе есть женщина, она помогает тем, кто оказался в сложной ситуации. Пока ещё не поздно, всё можно исправ...
— Я не избавлюсь от него, — перебила его Анья, резко замотав головой. — Это мой ребёнок, и я подарю ему жизнь.
Как странно... Скалить зубы и отчаянно сражаться за что-то, о чём ты и не знал пару минут назад. Точнее за кого-то. Так, кажется, ведут себя матери-волчицы?
— Это очень серьёзное решение. Тебе нужно всё обдумать прежде, чем принимать его.
— Я обдумала. Я оставлю его.
— Что ж, — тяжко вздыхая, Марк откинулся на спинку кресла и устремил взгляд к потолку. Пара минут прошла в безмолвии, после он продолжил: — будет довольно сложно скрыть твою беременность и рождение этого ребёнка...
— Но я ведь могу попытаться, правда? Или совсем нет шансов?
— Я сказал, что это сложно, а не невозможно. Тебе придётся полностью изменить свою жизнь и отказаться от прежней. Особенно от того, чем ты занимаешься сейчас. Это может вызвать лишнее внимание к твоей персоне.
— Нет, даже не проси об этом, Марк. Я же сказала, что не отступлюсь, пока не добьюсь справедливости.
— Ты добьёшься лишь того, что твоё тело сбросят в канал вместе с твоим нерождённым ребёнком. Если не о себе, то о нём подумай.
— Я только о нём и думаю. Я хочу, чтобы у этого ребёнка была хотя бы надежда на встречу с отцом, — отчеканила Анья. — Как и у меня, — опустив взгляд, чуть тише добавила она.
— И ради этой надежды ты хочешь пожертвовать его счастьем? Разве ты не хочешь подарить этому ребёнку ту жизнь, которой не было у тебя? Благодаря твоему положению, ему не придётся ни с кем сражаться, не придётся унижаться за кусок хлеба. Он тоже сможет стать достойным марлийцем.
Поджав дрожащие губы, Анья несколько минут упорно думала, взвешивала все «за» и «против», после чего опустила плечи, смиренно прикрыла глаза и выдохнула:
— Хорошо, я откажусь.
Всё с треском рухнуло, как и Стена Мария спустя месяц, оставляя после себя лишь обломки и пыль. Все стремления, надежды, планы канули в небытиё. Анья долго сидела на стуле, потупив глаза, и разминала пальцы на ногах, скрытые потрёпанными ботинками. Готовилась сделать первый шаг в новую жизнь, оставить старую позади. И в какой раз уже, а? Она ведь не чёртов феникс, чтобы раз за разом гореть и возрождаться. Ожоги пузырятся не снаружи, а внутри, и от этого в разы больнее. Отвлечься. Подумать о другом. Да о чём угодно. Если смотреть, как заживо горишь, то быстрее задохнёшься от угарного газа, чем от боли.
— Марк, скажи, почему ты помогаешь мне? — она подняла на Марка отрешённый взгляд.
— Почему? — он приподнял брови, затем странно хмыкнул и отвёл взгляд. — Не знаю. Наверное, пытаюсь искупить вину.
— А, — понятливо кивнула Анья. Благодарная улыбка слегка приподняла уголки губ.
— Послушай, Анья, — вдруг снова посерьёзнел Марк. — Если кто-то узнает о том, кто отец, казнят тебя и твоих родителей. А чтобы не было ненужных вопросов, никто также не должен знать, что ты мать этого ребёнка.
— Выходит, я в любом случае умру?
— Твоё упрямство тебя и правда может погубить. Но ты ведь пониманиешь, что оставляя этого ребёнка, добровольно кладёшь голову на плаху?
— Мне не впервой.
Марк не знал и не мог знать, о чём она говорит и отчего тонкие губы растянула горькая усмешка. Это всё слишком интимное и сокровенное, чтобы опошлять словами. Да и память вещь для одного, за редким исключением для двоих...
— ...Погоди, погоди. Я так и не поняла, почему он помог тебе? — поморщилась Ханджи, мотая головой.
— А? — выдернутая из тресины памяти Анья не сразу расслышала вопрос. — Он... Он пытался извиниться за то, что однажды не очень красиво со мной поступил.
— В смысле?
— Эм... Это долгая и не самая приятная история. Но если вкратце: обманул, переспал и бросил.
— Оу...
— Ага, — неловко усмехнулась Анья. — Но, вообще-то, он сильно изменился с тех времён.
Она перевела задумчивый взгляд на бурное течение реки, мерцающее в ночи и отражающее звёзды над головой. Вода шкварчала как масло на сковороде и серебристой в свете луны пеной разбивалась о каменистые пороги. Рогоз тоскливо качался на ветру, переплетаясь меж собой. Зернистый речной песок слабо походил на перину, тем самым прогоняя всю сонливость.
Ханджи сидела рядом в такой же позе: поджала к груди колени и обхватила их руками, устремляя взгляд куда-то вдаль и в то же время в никуда. Она слушала внимательно и вдумчиво, иногда хмурясь, иногда что-то спрашивая. А Анье большего и не нужно было. То, что копилось в заточении долгие годы, наконец вырвалось наружу. Слова бежали так же стремительно, как и эта река. Камень за камнем скатывался с плеч. Призрачное облегчение от выпущенной боли позволяло пустить в лёгкие всю свежесть ночи.
— И кто знает о том, что это твой ребёнок?
— Никто. Только Марк. Из живых, по крайней мере.
— Ты так никому и не рассказала? — недоумевала Ханджи. — Друзьям там? Семье? Родителям?
— Почему же? — пропуская внутрь тяжёлый вздох, склонила голову набок Анья. — Родителям рассказала. Пришлось...
17 неделя.
Живот с каждым днём становился всё больше, разрастался, точно злокачественная опухоль, приближая Анью к неминуемой гибели. Ни один поход на рынок или в город не обходился без приступа удушающей паранойи. Сотни глаз и сотни ртов, жаждущих разорвать её на куски. Везде мерещились косые взгляды, а она плотнее куталась в телогрейку, как бабочка в кокон, и старалась прикрыть чуть выпирающий живот. Вскоре Анья и вовсе перестала выходить из дома, всё больше отсиживалась в комнате и на заботливые призывы матери к обеду отвечала вялым отказом.
Вытянутое зеркало на стене висело косо и рассеивало по комнате тусклые солнечные лучи. Пыль снегопадом кружила по комнате в этих лучах. Анья встала с кровати, на которой проводила большую часть времени, подошла ближе к зеркалу, задрала край бесформенного свитера и положила ладонь на округлый живот. Трепетно огладила его. Уже большой, скрывать всё сложнее.
Дамоклов меч, а волос всё качается и качается, точно скоро оборвётся. Вопрос времени, не более.
Анья подняла взгляд на осунувшееся лицо, хмуро взирающее на неё в отражении. Пряди растрепались, выпадая из хвоста. Живот тянул к земле, заставляя горбить спину. Честно говоря, смотреть на себя было до зуда под кожей противно.
— Милая, там супчик готов, ты...
— Мама! Я же просила стучать! — оторопело воскликнула Анья, одёргивая свитер и поворачиваясь к матери спиной.
— Зачем ты снова это нацепила? На улице жара, спаришься же, — лишь покачала головой женщина, смахивая со лба каштановую прядь.
— Мне не жарко.
— Ладно, — томно вздохнула она и вернулась обратно на кухню. — Иди к столу, отец скоро придёт, — донёсся её голос, приглушённый стенами.
— Иду я, иду, — облегчённо опустила плечи Анья, проводя ладонью по лицу.
Шаркая тапками, поплелась на кухню, села, скрипнув стулом, и без особого интереса стала копаться ложкой в разбухшей вермишели и ломтиках морковки. Аппетита не было, как и вообще жажды к чему-либо. Хотя, нет, порой очень хотелось апельсинов, но их тут не достанешь. Анья сокрушенно выпустила из груди спёртый воздух тесной квартиры.
— Ты будто немного поправилась, дочь, — мама села рядом и тоже принялась за трапезу, неловко улыбнулась. — Хоть и не ешь совсем.
— Пустяки. Не хочется просто.
— Ты случаем не заболела? Бледная какая-то, — так, чисто по-матерински приложила ко лбу тыльную сторону ладони. Анья отдёрнулась, как ошпаренная, и посмотрела на неё с укором.
— Сказала же: пустяки.
Женщина покачала головой и отвернулась, но всё равно продолжила тайком поглядывать на дочь. Видно, за почти полгода так и не привыкла видеть её рядом, обедать за одним столом. Стул Ганса так и остался одиноко собирать пыль.
— Я, наверное, пойду, позже доем, извини, — даже не смотря на маму, Анья поднялась из-за стола, отнесла тарелку к раковине и поставила рядом.
— Задери кофту, — послышался требовательный тон.
Желудок свернулся в бараний рог, Анья испугано захлопала глазами и посмотрела на мать вполоборота. Лоб женщины сморщился гармошкой, а в карих глазах зарождалась тревожная буря.
— Зачем?
— Задери.
— Нет.
Тогда мама сама подскочила на ноги и в два шага (буквально) пересекла маленькую кухню. Анья даже не успела увернуться, когда женщина рывком подняла подол её свитера. Всё, что ей оставалось — отвернуться и пристыжено опустить взгляд.
— Ты что, беременна? — даже шёпотом боясь произносить эти слова, ошарашено спросила мама.
Анья поморщилась и отстранилась, одёргивая свитер. Посмотрела на мать немигающе, поджала дрожащие губы и кивнула.
— Я всё объясню, я...
— Какой месяц?
— Пятый.
— Пятый... — как будто услышав смертный приговор, женщина осела обратно на стул и схватилась рукой за побледневший морщинистый лоб. — О, Господи милостивый, что же нам делать с этим ребёнком?
— С каким ребёнком? — в дверях послышался уставший голос, после чего тяжёлая рабочая сумка с грохотом опустилась на деревянные половицы.
— Папа, — робко выдохнула Анья, неосознанно пятясь, но отступать было некуда.
— На, полюбуйся, — истерично посмеиваясь, мама махнула рукой в сторону Аньи. — Ты скоро станешь дедушкой.
— И как это понимать? — серые глаза отца скрылись за тонкими бровями. — О чём она говорит, Анья?
Анья сжала кулаки, скорпулёзно вспоминая заученную долгими ночами речь. Но при одном взгляде на отца, что был в шаге от истерии, все нужные мысли исчезли, будто каракули на песке, стёртые морской волной. Но она всё же попыталась что-то вымолвить, чеканя слова:
— Послушайте, я понимаю, какая это ответственность...
— Что? Ни черта ты не понимаешь! — взревел папа.
— Я понимаю, какая это ответственность, и...
— Кто отец?
— Он...
— Кто отец, я тебя спрашиваю?!
Папа широко раздувал ноздри, и кожа, скрытая щетиной, окрасилась в багрянец. Анья точно знала, что вспыльчивость и взрывной характер ей достались от отца. Но сейчас, как никогда, не хотелось смотреть в это кривое зеркало, опылённое одной кровью.
— Он марлиец?
— Нет, не марлиец, — Анья опустила голову и покачала ей.
— Одной проблемой меньше, — вдруг облегчённо выдохнул папа.
— Он, может, и не марлиец, но ребёнок был зачат не здесь, дорогой. Кто-то из коварных демонов острова соблазнил нашу малышку, — чуть ли не всхлипывая, мама приложила ладонь ко рту.
— Они не демоны, мама! Я уже сотню раз вам об этом говорила.
— Так вот почему ты так много болтала про них, теперь всё встаёт на свои места, — челюсть отца ходила в разные стороны от раздражения, а серые глаза стремительно наливались кровью. — Тебя послали туда, чтобы помочь нашей великой державе одержать победу над этими выродками, а в итоге один из них тебя обрюхатил.
— Никто меня... — последняя скорлупа, за которой Анья сдерживала злость, с крахом треснула. — Никто меня не обрюхатил, папа! И он не выродок! Ни один из вас даже ногтя его не стоит!
— Ни один? Даже Ганс? — сердито усмехнулся папа. Словно заточенной стрелой, в грудь вонзились эти слова. Он точно знал, куда метить. Анья распахнула рот не в силах найти ответ. Грудь тяжело вздымалась и опускалась. Глаза невольно защипало.
— Дорогой, не стоит... — мама встала из-за стола и положила ладонь на плечо мужчины.
— Что бы сказал твой брат, узнав, что ты сблизилась с врагом?
— Он бы поддержал меня, — из-за обиды голос звучал жалобно и пискляво, как скрип тормозов.
— Ты избавишься от этого ребёнка, — приказным тоном процедил папа, сдерживая себя сложенными на груди руками.
— Нет.
— Ты не слышала, что я сказал? Этот ребёнок не должен родиться!
— Уже слишком поздно, я могу погибнуть, если попробую избавиться от него.
— Значит, избавишься от него после рождения или я сам это сделаю.
— Ты не посмеешь... — Анья испугано расширила глаза.
— Глупая девчонка, ты всех нас погубишь! — пыль фейерверком разлетелась от обшарпанных обоев, когда в стену впечатался отцовский кулак. — Этот ребёнок не будет жить под моей крышей.
— Вот и славно, тогда я тоже не буду! — выпалила Анья и сорвалась с места, направляясь в свою комнату.
Дальше память подводит, лишь яркие вспышки мелькают перед глазами: она кидает в старую сумку всё, что попадётся на глаза, папа кричит, мама что-то причитает, Анья выбегает на улицу, расталкивая их плечами, бежит вниз по улице, раненой ланью мечется по военному госпиталю, находит Марка, неразборчиво, со слезами и соплями рассказывает ему всё, он внимательно слушает, кивает, наспех собирается, ведёт её какими-то дворами и проулками в неизвестность, заводит в тесную квартиру, на пороге которой они едва ли не сталкиваются лбами...
— Ну, как-то так, — Марк неловко почесал затылок и обвёл взглядом скоромную обитель пыли, не знавшую человеческих тревог многие месяцы. — Можешь оставаться здесь, сколько потребуется.
Анья вскинула брови и поджала губы, тоже оглядываясь по сторонам: небольшая кровать в углу у окна, кухонька в углу напротив, деревянный стол и стул, а рядом подкошенный на одну ножку шкаф. Что ж, почти как её комната, если не считать того, что здесь это единственное помещение.
— А ты тут... живёшь? — она перевела озадаченный взгляд на Марка.
— Нет, конечно, — усмехнулся он. — Мне выделили квартиру в гетто, чтобы ближе было добираться до работы, но я живу не здесь, а у дяди. Там условия лучше, сама понимаешь.
— Да, конечно, — Анья натянула кривую улыбку и вновь обвела тоскливым взглядом скудную обстановку своего нового жилища.
— Что, не нравится? — растеряно нахмурился Вергер. — Если подождёшь пару дней, я попробую найти место получше.
— Нет-нет, конечно, нравится, — поспешила успокоить его Анья. — Спасибо, я тебе очень признательна.
Анья сделала несколько шагов и с разворота плюхнулась на кровать, кидая сумку рядом. Что-то внезапно звякнуло, и кровать немного просела. Кажется, пружина выскочила... Но Крауз только смущённо улыбнулась и старательно продолжила делать вид, что в восторге от обстановки. На самом деле, она и была в восторге, если выбирать между этой квартирой и улицей. Вообще-то, ей очень повезло.
— Знаешь, Анья, я давно хотел сказать кое-что, — Марк прикрыл глаза, чуть поморщился. Он так и остался стоять в дверях. — Прости меня за тот случай.
— Какой случай? — совсем позабыв о старых обидах, Анья даже растерялась сперва и удивлённо вскинула брови, а затем поняла, в чём дело. — А, ты про это.
— Да, про это. Я был мальчишкой и испугался гнева дяди, я не хотел обижать тебя. Надеюсь, ты не злишься.
— Марк... — выдохнула Анья, склоняя голову набок. Она поднялась на ноги и медленно подошла к парню. — Ты столько сделал для меня, как я могу злиться? — в глазах всё стало рябить от выступивших слёз. — Если бы не ты, я понятия не имею, что бы сейчас со мной было. Спасибо, — она порывисто обхватила его руками, прижимаясь щекой к широкой груди Марка. — Спасибо... — снова прошептала она.
— Эй-эй, ну ты чего? — Марк неуверенно положил руки ей на плечи, успокаивающе поглаживая их. — Это ерунда, мне же не сложно.
— Ты стольким рискуешь ради меня, — Анья отстранилась, остервенело стирая с щёк остатки слёз. — Мне это ценно, правда, я...
Вдруг Марк подался вперёд и непозволительно близко наклонился к её лицу. Сердце сжалось как консервная банка под сапогом. Анья отшатнулась и нахмурилась с непониманием.
— Что ты делаешь?
Марк на секунду застыл, точно мим, а затем тоже резко отпрянул и зажмурился, потирая пальцами переносицу.
— Прости, я, наверное, не так понял.
Он суетливо стал проворачивать ключ в скважине и продолжать бормотать какие-то извинения. Затем выскочил на улицу, сбегая, как с пожара. А Анья так и осталась стоять с приоткрытым от шока ртом, провожая его спину ошеломлённым взглядом. Разве она давала повод? Может, не стоило накидываться на него с благодарностями? Чёрт... Анья захлопнула дверь и обернулась, в очередной раз осматривая своё одинокое пристанище. Выдохнула.
— Ну что, малыш, будем теперь с тобой вдвоём? Только ты и я? — провела рукой по низу живота. Затем вернулась обратно на кровать. Напряжённо потёрла виски и откинулась на подушку.
Нет, поводов она не давала. Она и правда была благодарна до щемящей боли в груди, но не более... Марк давно не вызывал у неё воздыханий. Есть только один мужчина, от мыслей о котором захватывает дух и саднит под рёбрами. И он за тысячи километров отсюда, за морями и пустынями.
Анья тяжко вздохнула и потянулась к сумке, вынимая оттуда рамку с чуть помявшимся рисунком. Слабо улыбнулась, сжав в одной руке рамку, а другую положив на живот.
— Ничего-ничего, мы справимся. Мы со всем справимся, — тихо всхлипнула. — Ты вырастешь таким же сильным, как папа, а он самый сильный на свете, — горячие слёзы катились медленно, словно воск с огарка. — И когда-нибудь вы обязательно встретитесь....
— Поверить не могу, что собственные родители выгнали тебя из дома, — качая головой, прошептала Ханджи.
— Фактически я сама ушла, — невесело усмехнулась Анья.
— Но они ведь знали, что тебе некуда пойти.
— Похоже, они на это и рассчитывали, но... — Анья закусила губу, ведь до конца не могла поверить в свои слова. — Наверное, их можно понять. Они всю жизнь жили в страхе. Но тогда... я осталась совсем одна. Марк иногда приходил, приносил продукты, но он не мог часто навещать меня, это бы вызвало ненужные вопросы. Тем более ему было явно неловко за то недоразумение... — Анья упёрлась лбом в колени, отчего голос звучал приглушённо. — Мне никогда не было так одиноко. Даже тогда, когда я оказалась здесь, на Парадизе, покинутая всеми родными. Ведь тогда у меня были вы...
— Мне жаль, что тебе пришлось пройти через это.
Лицо Аньи изумлённо вытянулось, она повернула голову в сторону Ханджи; та прикрыла глаза, подставив лицо лунному свету, будто её щёки ласкает полуденное солнце. Насколько широки просторы командорского сердца, если там есть место даже для сочувствия к врагу? А может, Анья для неё не враг? А что, если Ханджи готова простить её? Сколько вопросов... И как боязно задать хоть один из них.
— Да, мне и правда было плохо тогда, — прогоняя лишние мысли, Анья тряхнула головой. — Но самое страшное было только
впереди...
41 неделя.
Изморозь на окне плелась причудливыми завитками. Анья провела ладонью по стеклу и посмотрела в образовавшееся пятно, как в глазок. Какой-то мальчишка тащил по улице ель, что вдвое превосходила его по росту; он всё тужился и тужился, рывками расчищая деревом, словно метлой, снег на дороге. Анья ухмыльнулась и отошла от окна, невольно оглядывая совсем не праздничную квартиру. Печально вздохнула. Выгнулась в спине, придерживая поясницу. Да уж, ей бы пару шагов с таким животом сделать, а не ели таскать. Взглянула на рамку, покоившуюся на столе, улыбнулась лишь одним уголком рта.
— Двадцать девять, да?
Вдруг по двери трелью раздался настойчивый стук.
Кого это принесло в такую рань?
Анья насупилась и, тихо пыхтя, поковыляла к двери. Отворила её и удивлённо вскинула брови.
— Марк? Разве ты не должен быть на приёме у дяди?
— Ты не рада меня видеть? — неловко усмехнулся Марк.
— Рада, конечно, просто немного удивлена, — Анья отошла в сторону и пропустила его внутрь, закрывая дверь.
— Я принёс апельсины, — опустил авоську с ярко-оранжевыми фруктами на стол и рабочий чемодан на пол рядом. — С Рождеством!
— Боже мой, Марк, — радостно рассмеялась Анья и схватилась ладонями за покрасневшее лицо. — Спасибо огромное. Прости, у меня даже подарка нет, но...
— Эй, прекрати, я всё понимаю, — отмахнулся Марк и присел на кровать, облокачиваясь на стену. — Просто хотел сделать приятно.
— Спасибо, — смущённо ухмыльнулась Анья и понесла апельсины к раковине, чтобы ополоснуть их водой. — Ты надолго? Может, есть хочешь?
— Нет, не надолго, у меня практика в госпитале, так что нужно бежать.
— Прямо в праздник?
— Прямо в праздник.
— Ты такой занятой, — усмехнулась Крауз, счищая ножом кожуру, что спиралью спадала в мусорное ведро. Свежий запах апельсинов порхал по комнате, даря едва ощутимую атмосферу праздника. — А я торчу тут целыми днями и маюсь от безделия.
— Ещё не думала, что будешь делать после рождения ребёнка?
— Не знаю, наверное, займусь каким-нибудь рукоделием, чтобы не пришлось оставлять ребёнка одного.
— А не хочешь заняться медициной?
— Медициной? — удивлённо хмыкнула Анья вполоборота. — Я в этом явно не спец.
— Я бы поднатаскал тебя, стала бы медсестрой.
— Ты и так слишком много делаешь для меня, Марк. Я не хочу быть обузой.
— Ты не будешь обузой, — строго отрезал Марк, недовольный её самоуничижением. — Тем более мне нужен помощник.
— Вот рожу, тогда и буду решать, что делать дальше, — покачала Анья головой. — А пока рано об этом говорить.
— Это случится совсем скоро, так что стоит задуматься.
— Не так уж и скоро, хотя... — Анья вдруг выронила из руки нож, и тот со дребезжащим звоном ударился о половицы. — Я рожаю.
— Ну, не так же скоро, — закатил глаза Марк.
— Нет, Марк! Я, кажется, действительно рожаю! — тяжело дыша, Анья повернулась в сторону опешившего Марка. Он вскочил с кровати и ошалело взглянул на лужу под ногами девушки.
— Так, спокойно, ляг сюда, — помог Анье дойти до постели.
— А разве тебе не пора на практику?
— С ума сошла? — нервно усмехнулся Марк. — Ты рожаешь, а думаешь о какой-то там практике.
Крауз всю трясло от волнения; она утонула головой в подушке, вцепилась побелевшими пальцами в одеяло и растеряно глядела, как Марк шныряет из одного угла комнаты в другой в поисках необходимого: полотенца, тазы с водой, что-то ещё... Вдруг в низу спины что-то сжалось с неистовой силой. Анья стиснула зубы и глухо застонала.
— Потерпи немного, — Марк подбежал и положил ей мокрое полотенце на лоб. — Это схватки, скоро должно отпустить.
Анья слабо кивнула и снова зажмурилась. Каждую четверть часа её разрывало от неконтролируемого желания отрубить себе всё ниже пояса, лишь бы перестать чувствовать эту боль. Будто она снова на вылазке и титан пытается расколоть её пальцами пополам, как щелкунчик орех. Но там, в бойне с титанами, смерть — мгновение, а здесь её истязали долгие часы. Сложно сказать, сколько это длилось. За окном начинало смеркаться, а Анья уже перестала отличать реальность от сна, в который проваливалась от слабости и из которого её каждый раз жестоко вырывал новый приступ схваток. Тужась, она вспоминала упрямого мальчишку, что видела с утра. Тот тоже так же рьяно тащил свою ношу и так же морщился. Всё, что не делается, всё к лучшему... Всё, что не убивает... Эти глупые мысли позволяли забыться. К счастью, многие сейчас находились в центре города на праздничных гуляниях и никто не слышал её завываний, приглушённых подушкой. Когда пришло время рожать, Анья без всякого стеснения стянула с себя юбку (тем более, чего Марк там не видел? кхм... да).
В хмельном от затянувшейся боли сознании всё чаще проскальзывали мысли о смерти. Анье казалось, что кости внутри кто-то дробит молотком и истолачивает в прах. До противного скрежета она сжимала зубы. Снова и снова, и снова думала о смерти. И уже не боялась, мечтала о ней. Но страшнее всего было забрать с собой и ребёнка. Её ребёнка. Так что она изо всех сил тужилась, лишь бы услышать напоследок протяжный визг новорождённого.
Там, за закрытыми веками, во тьме, Анья видела его — Леви. Звала, но никак не могла докричаться.
«Смотри, это он, наш ребёнок, почему же ты молчишь?»
Вязкая боль облепила её со всех сторон. Анья утопала в ней, как в болоте, пуская под рёбра, в лёгкие. Голова шла кругом от частого дыхания.
«Пожалуйста, пожалуйста, кто-нибудь, прекратите эту пытку»
Слёзы иссохли и солёными разводами застыли на щеках.
«Я не могу так больше!»
Вдруг кто-то сжал её окоченевшую ладонь. Так крепко и нежно, что вновь захотелось расплакаться.
— Леви? — тихо позвала Анья и с трудом разлепила веки. Нет, не он. Досада сжала колючие руки на шее.
— Давай, ты молодец, ещё чуть-чуть... — Марк отстранился и снова отошёл к её ногам.
Анья отдала последние силы на потуги и спустя пару минут обмякла, закрыла глаза и без сопротивлений стала проваливаться в спасительное забвение, как вдруг по ушам резанул детский плач. Но веки всё тяжелели и тяжели, будто сверху на них кидали горстки земли.
— Это девочка, — выдохнул Марк, ножницами обрезав пуповину. Его голос эхом гулял по сознанию. — Эй-эй, не отключайся! — одной рукой придерживая ребёнка, он подбежал к Анье и похлопал её по щекам. — Кое-кто хочет с тобой познакомиться.
Что-то мокрое и горячее коснулось груди. В нос ударил солоноватый запах. Анья приоткрыла глаза, заёрзала на простыне, измазанной в крови и поте, и попыталась приподняться и коснуться этого маленького создания. Всё в крови, сморщенное, пронзительно кричащее... Будто на неё положили только что вырванное сердце — её сердце. Анья трепетно прижала его к себе, боясь раздавить ненароком. Она видела лишь красную головку с небольшим чернявым завитком на макушке и слипшиеся закрытые глазки, но, казалось, что ничего прекраснее этого прежде ей не доводилось лицезреть. Губы растянула улыбка, грудь содрогнулась от восторженного смешка, а по щекам покатились жгучие слёзы.
— С Рождеством, мама, — усмехнулся Марк и присел на кровать рядом, полотенцем смахивая испарину со лба. — Как назовёшь?
Анья бросила на него мимолётный взгляд и снова вернуло всё своё внимание к горячему, неожиданно затихшему комочку на груди. И в ту секунду поняла, что все сомнения и сожаления, что терзали её прежде, теперь не важнее пыли под кроватью. Внутри что-то вспыхнуло, стоило Анье прижать к груди этого ребёнка. Ярче и теплее солнца, ближе и роднее всех, кого она знала. Любовь, рождённая из любви. Единственное, о чём она тогда сожалела, что Леви не рядом и не может разделить счастье, которое должно было стать их общим.
Анья закусила губу и спустя пару минут ответила:
— Изабель.
— Изабель? — словно ослышавшись, переспросила Ханджи. — Так же звали...
— Да, знаю, — слабо рассмеялась Анья, зарываясь пальцами в волосы. — Я думала, если родится мальчик, назову его Ганс, в честь брата. А когда родилась девочка... — она тихо ухмыльнулась собственным мыслям. — Леви однажды сказал, что та девчонка была ему как сестра, вот я и подумала...
— Сложно было делать всё это одной? — вдруг нахмурилась Ханджи. — Растить её, скрывать столько лет?
— Да, поначалу было очень сложно, но затем Марк придумал кое-что: в гетто иногда привозили беженцев из других стран, таких же неугодных элдийцев. В Либерио условия были получше. Люди часто гибли при перебежке, многие дети оставались сиротами. Марку удалось оформить всё так, будто я удочерила Изу. А потом жизнь потихоньку начала налаживаться...
Спустя 6 месяцев после рождения Изабель.
Гомон голосов, стремящихся перекричать друг друга превращался в удивительную какофонию. Торговки кричали наперебой, словно петухи на рассвете, предлагая свои расчудесные мясные вырезки, овощи, фрукты, приправы, специи, да и всё, что благородной марлийской душе угодно. Душистый лавр, сменялся терпким вином, а ему на замену приходил сыроватый аромат мяса. Пёстрые пятна рябили в глазах. Люди мельтешили в разные стороны, как ежи, таская на спинах то, что удалось урвать в азартном торге.
Анья неторопливо бродила между прилавками, высматривая что-нибудь, что можно было бы захватить с собой в гетто. Там-то люди и понятия не имели ни о каких ярмарках и базарах. В перевязи удобно устроилась Иза, прижавшись к матери, как котёнок. Любопытно хлопала серыми глазками и крутила головой по сторонам.
— А яблоки у вас хорошие? — Анья взяла в руку одно из румяно-наливных яблок и принюхалась, улавливая сладковатый запах.
— Самые лучшие, дорогая. Сочные, спелые, — пузатая торговка упёрла руки в бока и гордо ухмыльнулась. — И детю полезно будет.
Анья улыбнулась в ответ и скосила взгляд на Изу. Заприметив погремушки в косичках чеснока, которые были подвешены к навесу, точно сосульки, Иза потянулась к одной из них неумелой ручкой. Анья тут же одёрнула её и с напускным недовольством покачала головой.
— Нет, тебе такое точно не по вкусу.
Слюнявые розовые губки тут же задрожали от обиды, и к неровной мелодии базара подключился детский плач. Анья стала её убаюкивать, шептать на ушко какие-то ласковые слова и целовать в макушку (Иза, как и все дети, пахла дурманяще приятно). Наспех извинившись перед торговкой, Анья развернулась и чуть не врезалась в женщину, изумлённо вскинувшую брови.
— Анья?
— Мама, — Анья тут же помрачнела и покрепче прижала к себе порядком успокоившуюся Изу, во все глаза рассматривающую незнакомую женщину.
— А это?.. — морщинистые глаза матери странно блеснули, когда она взглянула на малютку в перевязи.
— Иза. Изабель, — сухо ответила Анья. — Твоя внучка, — добавила полушёпотом.
— Красавица, — дрожащим голосом проблеяла мама. — Можно? — она робко протянула руку к ребёнку.
Анья нахмурилась и пару секунд не решалась, а затем коротко кивнула. Обида сковывала всё внутри, но рассудок не позволял просто развернуться и позорно сбежать подальше отсюда. Иза обхватила ручкой указательный палец женщины, мотая его в разные стороны, а затем заливисто рассмеялась, когда тот начал шевелиться в ответ. Мама Аньи тоже улыбнулась и прикрыла рот другой рукой. По сморщенным временем щекам покатились слёзы.
— Уже такая большая, — она вдруг подняла на дочь обеспокоенный взгляд. — Где же вы живёте, Анья?
— Извини, я не могу тебе сказать.
— Как же это, милая? — женщина поджала тонкие сухие губы, по-старчески облизнув их. — Мы с отцом так беспокоилось, когда ты сбежала.
— Вы вынудили меня это сделать, так что не говори мне о беспокойстве.
— Возвращайся домой, Анья, мы очень скучаем по тебе.
— Папа ясно сказал, что не хочет видеть Изабель под своей крышей.
— Он погорячился, ты же знаешь его. Сказал, не подумав, — покачала головой женщина. — Зайди хоть на чашку чая, порадуй стариков.
— Хорошо, только на чашку чая, — сдалась Анья. Ей до дрожи надоело бегать от прошлого.
Всю дорогу до старого дома она чувствовала острое напряжение от каждого шага, будто повсюду раскиданы капканы, и готовилась рвануть в другую сторону в любую секунду. Они прошли пост охраны и неспешно направлялись к двухэтажному домишке, коробкой всунутому между такими же коробками.
— Откуда у тебя пропуск на неё? — поинтересовалась мама, кивая на Изу.
— По официальным данным я удочерила Изу, — пожала плечами Анья, когда они поднимались на крыльцо. — Так что она под моей опекой.
— Вот как, — женщина кивнула и отворила дверь, пропуская внутрь дочь с ребёнком на руках.
— Почему ты так долго? — послышался бесстрастный голос с кухни. — Чайник давно остыл.
— Значит, придётся снова поставить на огонь. У нас гости, дорогой, — улыбнулась мама, проходя к плите.
Отец, читавший свежую газету, хмуро обернулся и на мгновение обомлел, затем прочистил горло и прищурился:
— Ну, и долго ты будешь там стоять? — Анья опешила от такой грубости, ожидая совсем других слов, но не успела она что-то возразить, как отец продолжил, — проходи, садись и рассказывай.
— Ты ведь всё ещё пьёшь ромашковый чай? — участливо бросила мама вполоборота.
— Да, ромашковый, — нервно сглотнула Анья и присела на край стула.
Неловкость бурлила внутри, точно чайник на плите. Хотелось скорее закончить это недосемейное чаепитие и вернуться восвояси. А вот Иза, напротив, лениво посасывала большой палец и хлопала ресничками, озираясь по сторонам.
— Значит, это наша внучка, — скорее констатировал, чем спросил, отец, не выпуская из рук газету.
— Да. Изабель.
— Славное имя, — коротко хмыкнул он. Ему, как и Анье, претила сложившаяся ситуация. Но родная кровь, на то и родная, что всё стерпит.
— Да, славное.
— У неё твои глаза, — выставляя чашки на стол, ухмыльнулась мама и вновь взглянула на малышку.
Анья удивлённо вскинула брови и посмотрела на Изу, которая пухлыми пальчиками пыталась добраться до её волос и подёргать за них, как за колосья пшеницы. Короткие ресницы, чёрные, словно лакрица, сонливо слипались, тая под собой пепельно-серые глаза. Анья чуть улыбнулась, проводя по мягким завиткам волос дочери.
— Нет, у неё глаза отца.
— ...О, ты даже не представляешь, как сильно она на него похожа, — усмехнулась Анья. — Даже брови хмурит так же. От меня у неё только эти глупые веснушки.
— Надеюсь, характер у неё не в папашу, — рассмеялась Зое. — Иначе прими моё сочувствие.
— Нет, слава Богу, — страдальчески поморщилась Анья. — Хотя, иногда проскальзывали схожие моменты. Знаешь, мне так его не хватало, — она провела ладонью по лицу, смахивая с себя лишние эмоции. Хотелось говорить, говорить, говорить... будто это всё сюжет какого-то бульварного романа и она забудет о нём, как только расскажет. — По-началу помогали родители, но их не стало несколько лет назад. Сначала отца, затем матери. А растить ребёнка одной — это ужасно трудно. Она плакала, кричала, портила мебель, вредничала, разбивала коленки, затем снова плакала... И я каждый раз спрашивала себя: «а как бы поступил Леви?». Пыталась воспитывать её, как будто он рядом, — из груди выпорхнул истеричный смешок, Анья задумчиво почесала щёку. — Наверное, так я хотела искупить вину за то, что бросила его, не дала увидеть первые шаги своего ребёнка, да и вообще узнать об её существовании, но...
Ханджи подозрительно затихла, устремив взгляд в горизонт, плывущий в рассветной зыби. Анья закусила губу и украдкой стала изучать лицо бывшей подруги (или не бывшей?). Лицо, вечно озарявшее окружающих задорной улыбкой с искрой безумства, сейчас поникло и странно посерело. Вдруг нутро ошпарил укол совести. Анья сидела тут и изливала душу перед той, перед которой не в меньшей степени виновна. Она тяжко вздохнула:
— Я ведь не одного Леви бросила, верно?
Ханджи перевела на неё недоумённый взгляд.
— Я так и не попросила у тебя прощения, Ханджи. Мы ведь были подругами...
— Я не имею привычки держать обиду, Анья, и не злюсь на тебя. Я просто не понимаю, — карие, как фундук, глаза расширились и упёрлись взглядом в пустоту. — Ты ведь всё знала. И про мир за Стенами, и откуда берутся титаны, и что они делают на острове.
— Да, знала, — кивнула Анья. — Прости, я не могла рассказать тебе.
— Я всё это понимаю, но... — Ханджи рваным движением поправила оправу очков. — Ты же видела, как гибнут наши товарищи, видела, как матери оплакивают павших сыновей и дочерей. Я столько лет билась над этой тайной, а ты всё знала.
— Я не могла ничего сделать...
— Часто ты это себе повторяла? — Ханджи скосила на Анью скептичный взгляд.
Было неприятно вспоминать дни, когда Анья нагло смотрела на смерти товарищей по мечу, зная, что те гибнут напрасно. Титаны рвали их зубами, а она ковырялась ножом в спине. Но было бы проще, вырви она им крылья с корнем? Если бы они окончательно потеряли надежду? Но Ханджи права, совесть не просто так буравит ей грудь уже с десяток лет.
— А что бы изменилось, скажи я вам правду? Вы бы не поверили мне или сочли за сумасшедшую!
— Я бы поверила, — тихо выдохнула Ханджи. — Эрвин бы поверил. И Леви тоже.
— Мне было страшно, — Анья вцепилась пальцами в колени и опустила голову. — Я струсила.
— Хорошо, что ты это понимаешь.
— Скажи, — она задержала дыхание на пару секунд, а затем выпалила, — ты сможешь меня простить когда-нибудь?
— Уже.
Анья по-детски растеряно посмотрела в командорские глаза, натянула улыбку, зажмурилась и часто-часто закивала, не находя на языке нужных слов благодарности. А после порывисто кинулась в сторону Ханджи и повисла у неё на плече, упираясь лбом в ключицу. Зое немного растеряно похлопала её по плечу, а затем хмыкнула и положила ладонь на белёсую макушку. Они сидели так минут десять, сражаясь с горечью на языке и в сердце.
— А что касается Леви... — Ханджи нахмурилась. — Ты должна ему рассказать насчёт дочери. Он заслуживает знать правду. Если не ты, то я это сделаю.
— Я расскажу, Ханджи, расскажу, — Анья отстранилась, неловко заправляя за уши выбившиеся пряди. — Но не знаю, как. Он даже слушать меня не хочет.
— Найди способ, — дёрнула бровью командор и отвела взгляд. — Не знаю, наверное, дети — последнее, чего сейчас не хватает Леви. Но ему нужно хоть что-то, чтобы продолжать цепляться. Последние несколько лет он жил только местью, — тяжёлый вздох вырвался из её груди. — Да, он и до этого был такой. Мстил за погибших товарищей, за друзей... за тебя, — Ханджи мельком посмотрела на Анью. — Но после смерти Эрвина будто совсем помешался. Я его совсем не узнаю...
— Да, я заметила, — мрачно ответила Анья. — Его глаза, они как будто... потухли.
— Нет, Анья, — с кривой горькой ухмылкой взглянула на неё Ханджи. — Это случилось задолго до.
Анья приоткрыла рот, но так и не нашлась, что ответить. Вмиг побледнела и нервно сглотнула, отводя взгляд. Обида на саму себя глодала сердце гнилыми зубами. Какой же эгоисткой нужно было быть, чтобы причинить столько боли любимому человеку. Правильно она всё сказала: трусиха, самая настоящая. Испугалась обжечься об презрение Леви и тем самым сожгла его самого до тла.
— Скоро рассвет, — флегматично сообщила Ханджи.
В молочной дымке расплывались острые верхушки елей и бледно-розовые мазки рассвета. Утренний морозец пощипывал щёки, запястья и голени. Вдох радушно пропускал в лёгкие свежесть леса, а выдох выпускал наружу тёплый пар. Анья скосила лукавый взгляд на Ханджи.
— У нас есть ещё немного времени?
— Да, думаю, минут сорок есть, а что? — нахмурилась Зое.
— Помнишь, что ты мне обещала при нашей последней встрече?
— Кажется, там было что-то про выпивку, — она начала улавливать хитринки в голосе Аньи и сама тоже прищурилась.
— Да, говорила, что завалимся в какой-нибудь бар. Бара поблизости нет, но... — Крауз ловко вынула из кармана халата флягу с остатками солдатского самогона и заманчиво потрясла ей.
— Тогда нам, как леди, нужны кружки, — рассмеялась Ханджи. — Сейчас сбегаю, — она подорвалась на ноги и стремительно направилась в сторону дотлевающего костра.
— Давай-давай.
Анья подхватила её смех и отвернулась в сторону реки. Тихо хмыкнула и потёрла пальцами переносицу. Неужели Ханджи её простила? Хоть что-то хорошее за последнее время. Может, жизнь наконец повернётся к ней лицом и покажет лучезарную улыбку. Спустя пару минут позади послышались торопливые шаги. Анья недоумённо оглянулась.
— Леви не приходил сюда? — запыхавшаяся Ханджи совой вертела головой в разные стороны.
— Нет, а он разве не в палатке? — Анья тоже подскочила на ноги и нахмурилась, отряхиваясь. — Ему же нельзя ходить.
— Чёрт, — Зое зарылась пятернёй в растрёпанные волосы. — Он ушёл.
