x — наоборот

Жизненный путь Эрики Леншерр был долгим и тернистым. От маленькой еврейской девочки, посаженной в концлагерь просто потому, что она родилась не в том месте, не в то время и не в той, с точки зрения людей, мнивших себя выше остальных, семье, до одной из сильнейших среди Homo sapiens superior и самых опасных преступниц всея Земли по совместительству. Как ни странно, именно жизнь приучила её не заморачиваться и не давать (слишком уж) сложных ответов на (не менее) сложные вопросы. Некоторые вещи, усвоила Эрика, случаются просто потому, что потому. Это, конечно, не означает, что эти вещи нельзя попытаться изменить (в сторону, нужную тебе и только тебе), но некоторые аспекты остаётся только принять. Ксавьер однажды назвала это элементарной физикой. То, что люди противятся мутантам? Любое действие рождает противодействие. Не было такого случая за всю историю человечества, чтобы люди принимали новое с распростёртыми объятиями. Нет, штыки и крестовые походы – вот реакция людей на преобразование и изменение. То, что они с Шарлоттой стали друзьями? Противоположности притягиваются. В самом деле, что может быть общего между узницей концлагеря и интеллигентной девушкой из обеспеченной семьи? Всё равно, что сравнивать закопченное треснувшее стекло и витраж из какого-нибудь средневекового замка: первое только и может, что хранить в себе воспоминания прошлого, а для второго, несмотря ни на что, будущее всегда кажется ярким и сияющим. (То, что Чарли всё ещё считает её лучшей подругой, и что, где-то в самом дальнем уголке души, куда Эрика – как она надеется, - заперла всё то, что осталось от её прошлой самой себя, чтобы больше никогда к этому не возвращаться, - заперла и выбросила ключи, - она до сих пор цепляется за эту дружбу (как потерявшийся в шторм корабль цепляется за тонкий луч света, идущий от маяка)? Противоположности притягиваются, несмотря ни на что.) Былой дружбы как не бывало (убеждает себя Эрика), зато каким-то чудом (признаёт она скрепя сердце) осталось взаимоуважение. Именно взаимоуважение, говорит себе Эрика, и толкает её время от времени, вечером, тайком явиться к заклятой подруге. Взаимоуважение – и отдать дань отголоскам чего-то хорошего, что было когда-то, но теперь (увещевает себя Эрика) прошло. Всего-навсего дань уважения всего-навсего умному и достойному противнику, бывшему когда-то твоим другом. (Это – или же Эрика просто скучает по спокойной жизни. Просто не помнит этого.) Чарли (Шарлотта, каждый раз мысленно одёргивает себя Леншерр, была, есть, да так, наверное, и останется только Шарлоттой), ещё на что-то надеется. Эрика про себя невольно восхищается тем, что она называет непробиваемым Шарлоттиным упрямством: вот эта самая наивная надежда на светлое «завтра», которое просто обязано наступить после пасмурного «вчера» и тёмного беспросветного «сегодня», и вера в лучшее в человеке, которая подымается и встаёт на ноги каждый чёртов раз, когда этот самый человек, запихнув лучшее как можно дальше, не оправдывает возложенных на себя светлых и наивных ожиданий. Метка из концлагеря – надёжная прививка от надежды на светлое будущее, вот, что усвоила для себя Эрика Леншерр. Будь у Эрики поменьше самоконтроля (да и самоуважения, раз уж на то пошло – а веру в хорошее Эрика оставила в сороковых за колючей проволокой), она наверняка пошутила бы про то, что святая Чарлина наивность – это единственное, что пока ещё способно «встать на ноги». (Приподнятая бровь и брошенный в спину говорящий взгляд (даже слишком говорящий, на её вкус) со стороны Мистика раз за разом Эрикой стоически игнорируется.) В поместье Эрику ждут привычные шахматная доска, чай и приветливая улыбка Шарлотты. Они играют очередную партию. Шарлотта что-то рассказывает об успехах своих учеников, потягивает отлично сваренный Эрл Грей и честно выполняет данное ею когда-то обещание – не лезть в голову Эрики без её разрешения. Эрика язвит, острит, огрызается, время от времени поминает Джаггернаут (зовёт её идиоткой), потягивает отлично сваренный Эрл Грей, чтобы перебить оставшийся со времён концлагеря эфемерный привкус пепла, и в очередной раз проигрывает. Они никогда не оговаривают следующий раз, но Шарлотта всегда к нему готова. Это в их жизнях остаётся неизменным, сколько бы стекла ни билось между ними. Это всё, что осталось у Эрики от неизменного и привычного. Наедине с собой Эрика может, поборов горечь, признаться себе во многом, но вот то, что идти ей больше не к кому, Эрика Леншерр не признает никогда. Не признает и не признается, ни Рэйвену, ни детям, ни кому-либо из Сестринства, никому и никогда. Потому что стоит закрыть глаза хоть на секунду, и голову сдавливает стальная проволока концлагеря, потому что внутри она не может справиться, она бессильна, а в мире нет ничего, что Эрика бы ненавидела больше, чем собственное бессилие. Пожалуй, в этом и состоит их главное различие, думает Эрика. В том, что Чарли не боится показывать окружающим свою слабость – и что у неё при этом хватает сил не сломаться окончательно. Может быть, думает Эрика, оставаясь наедине с собой, она сама сломалась уже давно. Может быть, думает Эрика, она просто завидует. Может, её попытки что-то кому-то – не себе – раз за разом доказать, так и останутся попытками. Шахматная доска, приветливая улыбка и перебивающий привкус пепла Эрл Грей будут ждать ей на том же месте, хочет того Эрика, или нет. Впрочем, сдавать свою гордость без боя Эрика не собирается. Шарлотта (Чарли, грустно поправляет себя Эрика, была, есть и будет Чарли, что бы там Эрика себе ни говорила) всегда была очень упрямой. Всегда умела читать в людях, как в раскрытых книгах, между строк то, в чём они сами боятся себе признаться. Может даже, она сумела разглядеть что-то и в Эрике – что-то под полосатой лагерной робой, под отметиной на руке, под ненавистью к людям и прокламациями о превосходстве мутантов. То самое, что горчит пеплом и колется проволокой. Просто Эрика всё отказывается принять одну простую вещь – Шарлотта её понимает. А потом наступит обещанное когда-нибудь. Потом – в то самое когда-нибудь, которое всё-таки наступит, - Чарли наберётся смелости, и сквозь собственное человеколюбие таки бросит ей то самое «Я же тебе говорила». В то самое когда-нибудь, которое уже наступило, Эрика, собрав волю в кулак, позволит себе не разозлиться. Улыбнётся, немного грустно, и через шахматную доску с почти проигранную партией отсалютует Ксавьер чашкой остывшего и так и не допитого чая. В то самое когда-нибудь, Эрика просто ответит: - Элементарная физика, meine Freundin. Всё, как ты и говорила.