***
И Бэкхён начинает присматриваться к этому самому Мин Юнхо. Высокий, красивый. Мужественное лицо, спокойный и немного насмешливый взгляд. Сильный. Смелый. Немного печальный какой-то, иногда даже депрессивный. Часто сидит с каким-то отрешённым выражением лица. Часто спорит с учителями, особенно с литератором. Бэкхён ловит себя на мысли, что невольно начинает уважать этого альфу, а ведь всегда терпеть не мог этот гендер. Хотя кого мы обманываем, Бэк в принципе не любит людей. Любого гендера. Ну, не нравятся они ему. Так бывает. Бета начинает замечать, что между Юнхо и Ван Ыном что-то есть. Он думал, что будет тосковать, рвать и метаться, если его брат начнёт на кого-то смотреть с нежностью большей, чем смотрит на него самого, но… нет. Никто, кроме Бэка, пристально следящего за этими двоими, не видит, как нежно смотрит иногда Юнхо на Ына. Как трепетно касается его волос щекой, когда склоняется, чтобы вместе со всеми посмотреть очередной видос на чьём-то телефоне, и оказывается рядом с омегой. Только это: взгляды и лёгкие касания… Больше ничего. Ну, правда Ван Ын перестаёт ходить вместе с Бэком домой, отговариваясь разницей в расписании и необходимостью готовиться к семинарам по истории и английскому — предметам, которые у братьев проходят в разных группах. Зато там вместе с Ыном Юнхо. И Бэк понимает, что все эти занятия носят у них очень условный характер. Увлёкшись наблюдениями за влюблёнными, Бэкхён, как это часто бывает, пропускает два главных момента. Первый — когда на горизонте появляется Со Инсон. Этого неприятного альфача из параллельного класса Бэк впервые для себя замечает, когда тот изо всех сил толкает Ван Ына в коридоре. Бэк не успевает даже вдохнуть, а брат уже стекает по стене, облив себя водой из бутылки, которую открывал в этот момент. А над ним стоит, ухмыляясь, верзила из параллельного класса и громко рычит: — Смотри, куда, блядь, прёшь, сучий очкарик! Бэкхён подскакивает к верзиле сзади и толкает его в спину, отпихивая от брата. — Отвали, урод грёбаный! — кричит он на весь коридор, привлекая всеобщее внимание. Инсон страшно взрыкивает и поворачивается к сжавшемуся и готовому биться Бэку. Но тут же в глазах альфы появляется туповатое удивление: — Два? Вы два что ли? Вас два? — Мы два, — передразнивает его Бэк, — поэтому… — Поэтому ты огребёшь по морде за каждого, если ещё раз полезешь к ним, — раздаётся за его спиной холодный и твёрдый голос. Голос Мин Юнхо. Он подходит к поднявшемуся с помощью Бэка Ван Ыну и тревожно смотрит на них обоих: — Вы как? — Ты бы не нарывался, Мин Юнхо, — злобно рычит Инсон, — а то как бы на что-нибудь острое не нарваться тебе и твоим близняшкам! Юнхо переводит взгляд на него и делает несколько шагов вперёд, прикрывая братьев собой. — Отвали от них, Со Инсон. И не смей больше никого задевать из моего класса. Иначе будешь иметь дело с нами. — С кем это — с нами? — противным голосом передразнивает Инсон. Рядом с ним становится несколько альф из его класса, один из них, желтоволосый, очень противный, бледный, как смерть, хищно скалит мелкие острые зубы. — С нами — это с альфами из нашего класса. Ты, я смотрю, больше любишь нападать на омег и бет, но это как-то не по-альфьи, не находишь? — А ты больше по альфам что ли? — мерзко ухмыляясь, спрашивает желтоволосый, перехватывая у лидера инициативу. — А я больше не буду разговаривать с идиотами, которые обижают тех, кто слабее, — холодно отвечает Юнхо. За спинами братьев Бён уже собралось несколько альф из их класса. Они враждебно смотрят на компанию Со, и видно, что Юнхо они поддержат. Желтоволосый, правильно оценив обстановку, мирно поднимает руки: — Всё-всё… Не хватало нам ещё из-за какого-то вонючего омежки драться, ребят, это как-то несерьёзно! — Ты один здесь вонючий, — громко и неприязненно отзывается Бэкхён. — Тебе откуда знать, тупой бета? — презрительно отвечает желтоволосый. — Ты же ни черта не чувствуешь, пустышка! Альфы рядом с ним разражаются громким смехом. Бэк уже открывает рот, чтобы достойно послать, но его опережают. — Завали ебало, — холодно отвечает им Ван Ын. — А то несёт нехуёвым таким дерьмом, даже отсюда чувствуется. Разрыв шаблона происходит у всех: и у Бэка, и у Юнхо, и у их одноклассников. Ван Ын, солнышко всея класса, милейшей души человек, трепетное сердечко, лопушок–подсолнушек — Вы.Ма.Те.Рил.Ся. Классический когнитивный диссонанс повергает всех в шок. Но Бэк запоминает не изумлённые лица ребят со своей стороны баррикады, не аплодисменты в адрес брата. В его мозгу чётко отпечатываются два взгляда: восторженный, полный любви Юнхо и восхищённый, полный изумлённого интереса — Инсона. Оба — направлены на Ван Ына.***
Второе, что упускает Бэк, — это когда они успели. На время течек брата он, под его молчаливо–благодарным взглядом, теперь просится ночевать к дедам, в пригородный дом. Родители сочувственно смотрят и отпускают. Вот и добегался Бэк от своих проблем. Может, был бы рядом, ничего бы и не случилось… Инсон, конечно, достаёт и Бэка своими тупыми шутками про ненужный никому гендер, но вот с братом он заигрывает очень откровенно и, естественно, очень пошло. Один раз Бэк с Юнхо еле отбивают у Инсона Ван Ына, которого тот затащил в альфий туалет и почти уже раздел. Бэк настаивает, что надо обратиться к родителям, всё рассказать и потребовать воздействовать на потерявшего всякий стыд альфу. Ван Ын категорически отказывается: ещё не хватало, чтобы их перевели в другую школу, от Юнхо. Сам Юнхо старается как можно чаще быть рядом с Ван Ыном. Ну… и вот… — Бэк… — Шёпот разрывает сонную ткань ночи, и бета чувствует, как рядом опускается матрац под тяжестью горячего тела брата. — Бэк, ты спишь? Бэкхён поворачивается и притягивает к себе Ына, не открывая глаз. Он утыкается в грудь омеги и мурчит: — Нет, Ын-а… Что ты хотел, солнышко? — Бэк… У меня будет ребёнок, — всхлипывает омега. — Какой ещё ребё… — начинает Бэк и застывает с разинутым ртом. — Ты… тебя что, Инсон изнасиловал?! — Фу, блин, нет! — шёпотом вскрикивает Ын, возмущённо сдвинув брови. — Нет, конечно! Это… Это ребёнок Юнхо… Бэк замирает и в ужасе смотрит на брата: — Юнхо?... Ты с ним… Он тебя взял… силой? — Нет же, Бэк… Почему силой? — трясет головой Ван. — Я люблю его… А он меня… Отсюда и ребёнок… Он был у меня… в прошлую течку… Он спас меня, домой привёз из школы. Ты уже уехал, помнишь? Заранее, чтобы … Ну... А родители на работе были. Я вроде и подавителями закинулся правильно, но, видимо, дозу не рассчитал, а течка раньше началась. Меня Инсон… унюхал, затащил в подсобку… я даже кричать не мог, понимаешь… Было так больно… Но Юнхо… Он меня почувствовал… Инсона в нокаут отправил, а меня домой потащил. Бедняга… Я ему так… так был благодарен…. Я, знаешь… я сам полез к нему: сил не было терпеть… Прости, что рассказываю, но мне надо, чтобы ты знал: он ни в чём не виноват, он хотел уйти, боролся с собой, как мог… С собой мог… А вот со мной бороться не получилось… Так было хорошо, Бэк, знаешь… — У тебя совсем ко мне жалости нет? — угрюмо спрашивает бета, отворачиваясь к стене. Он горько вздыхает, чувствуя разрывающую боль в сердце: — Думаешь, мне приятно слышать это все? Как тебе было хорошо… Не со мной? — Бэ-э-эк… — потрясенно и растерянно шепчет Ван Ын, отодвигаясь. — Бэк… Я не понимаю… — Что ты не понимаешь, Ын? — зло спрашивает Бэк. — Или ты забыл все? — Нет… Я думал... я думал, что ты мне помочь пришёл… Я благодарен тебе был… Тогда… Мне было ужасно плохо, я думал, что умру… Ты помог мне… Ты… Я думал… — Плохо у тебя думать получается, братишка, — горько отвечает Бэкхён. Они молчат несколько минут. Потом Ын осторожно поднимается, чтобы уйти. — Что ты теперь будешь делать, Ван Ын? — спрашивает, так и не поворачиваясь, Бэк. — Что ВЫ будете делать? — Я не знаю, — тихо отвечает брат. — Но я оставлю ребёнка, это точно… Я люблю Юнхо, и даже если он не захочет… или не сможет быть со мной… Я не откажусь от ребёнка. — Я тоже, — сжимая зубы, говорит Бэк. Он по-прежнему лежит лицом к стене. — Ты можешь рассчитывать на меня… Я тоже от тебя не откажусь. И от твоего... от вашего ребёнка… Если что… Сзади его обнимают тонкие и сильные руки Ван Ына. Он чувствует слёзы на своей щеке и шее. — Спасибо, — шепчет брат. — Спасибо, Бэк… И прости меня, прости идиота… Я не знал. — Иди спать, Ын, — глухо отвечает Бэк, не двигаясь, не делая ни единого движения навстречу. Ван Ын уходит, а Бэкхён полночи глухо воет в подушку, чувствуя себя глубоко несчастным и преданным всем миром.***
Что было дальше… О гибели Юнхо Бэкхён узнал от отца, приехавшего забрать его из похода, в который бета отправился с туристическим клубом, в котором тогда состоял. Ушли на неделю, было весело. А потом приехал отец и приказал немедленно собираться. Дома дым стоял коромыслом. Ван Ын лежал в горячке и бредил, кричал что-то, плакал… И не давался ехать в больницу. Папа в растерянности менял ему компрессы и недоумевал, почем у его сыночка такая бурная реакция на гибель одноклассника: ну, понятно, это большая трагедия, но вот так убиваться… Бэкхён, глядя на мечущегося по кровати Ван Ына испугался так, что всё родителям выложил как на духу. Они в ужасе на него смотрели и отказывались верить. В смысле – ребёнок? В смысле – РЕБЁНОК? Откуда?! А как же… как же университет? Как же … Профессию получить сначала? Так же планировали? Откуда вообще ребёнок?! Бэкхёне был в шоке. Он неверяще смотрел на своих любимых родителей и не понимал, почему всё так… — Вы не слышите, что ли? Его любимого убили! У них будет ребёнок! Вас только его карьера и учёба интересует?! Вы только об этом сейчас думаете?! Вы с ума сошли?! Но родители не понимали. А Ван Ын глухо стонал в спальне имя Юнхо. Бэк ушёл к нему. Он держал его голову, сжимал плечи, поил водой и отирал горячий лоб мокрым полотенцем. Бета сидел около брата два дня и две ночи. Пытался кормить с ложечки, водил до туалета и в ванну. Ын молчал. И только глухо и жалобно стонал во сне. А утром третьего дня в комнату вошёл отец и сказал не терпящим возражений тоном: — Мы уезжаем немедленно, Бэкхён. К моим родителям в Пучхон. Меня туда давно зовут. Здесь нам нельзя оставаться, дело приняло плохой оборот. Этот Юнхо… У него отец, оказывается, военный… Там серьёзное расследование намечается… Нельзя, чтобы имя нашей семьи всплыло, нельзя, чтобы кто-то узнал о Ван Ыне и о… о его положении. Это опасно… Потому что тот, второй… как там его… Он скрылся… Его не могут найти, Бэк. Нам надо уезжать. — Подожди, а как же... Я мог бы дать показания о том, что Инсон преследовал Юнхо из-за Ван Ына, что он угрожал, я слышал! — Нет! — гневно закричал отец. — Нет! Никогда! Никаких свидетелей! Мне хватило того, что я потерял одного сына! Тобой я рисковать не намерен. — Потерял… — растерянно повторил Бэк. — Почему потерял, отец?... Вот же он, вот Ван Ын — он здесь, он с нами! Как же — потерял?... Отец зло нахмурился и бросил резко: — Собери свои вещи. И вещи его… Ван Ына собери. Мы выезжаем сегодня вечером. — Поэтому вы и не заходите сюда эти два дня, да, отец? — прошептал Бэк, глядя на альфу снизу вверх. — Вы с папой решили, что теперь вы Ван Ына потеряли? Раз он… с ребёнком и без мужа теперь? Такой сын вам… не нужен? Что же вы за… родители? Отец даёт ему пощёчину, мощную, звонкую, которая откидывает Бэкхёна к стене. Он открывает глаза и пытается остановить круги перед глазами. Фокусирует взгляд на злобно перекошенном лице отца и шепчет: — Не бойся, отец… И папе скажи… Мы с Ыном сами позаботимся о ребёнке… Вас не обременим… — Щенок! — презрительно швыряет ему в лицо отец. — Собирай вещи!***
В Пучхоне они обустроились у родителей отца в большом красивом доме с большим садом вокруг. Дед и дедушка им рады, всем, кроме Ван Ына. Вообще вокруг омеги в доме складывается что-то типа заговора молчания. Никто не упоминает о положении Ына, вроде как и нет никакой беременности: о ней не принято говорить, о ней приказано молчать в школе, куда их благополучно устраивают. Да, к Ыну на дом приглашают врача–омеголога, который следит, чтобы всё было в порядке. В больницу его не пускают. Такого разочарования в людях, как тогда в своих родителях, Бэкхён не испытывал ни до, ни после этих месяцев. Они, конечно, любили сыновей. Но было похоже, что репутация семьи, её имя было для них важнее всего на свете. Оправдывали они это тем, что заботятся прежде всего о самом Ван Ыне: кому он будет нужен в семнадцать лет с ребёнком? — Нам! — кричит Бэк. — Он должен быть нужен нам! Мы его семья! Мы родные ему люди! Кому, как не нам он будет нужен всю жизнь?! Разве не этому нас все всегда учат?! — Бэк, — морщится папа, — перестань. Не всю же жизнь он будет с нами. Ему надо строить свою семью, жить своей жизнью, а этот ребёнок… Это ошибка… Он только всё ему испортит! — Это не ошибка, это ребёнок! — в ужасе от всего, что слышит, говорит Бэкхён. — Как… как вы можете? Это же ваш внук… — Мы не в дораме, Бэк, — холодно отзывается дедушка. — И здесь не будет принца на белом коне, который примет Ван Ына за красивые глаза с прицепом на руках! В жизни такого не бывает! Повзрослей уже! В семнадцать залететь… Пфф… Какой из него родитель? В семнадцать-то лет? — В восемнадцать… — шепчет бета. — Нам с ним будет уже по восемнадцать… — Никакой разницы, — машет рукой папа. А Ван Ын молчит. Он как будто ничего не понимает. Он покорно ходит в школу, только вот не учится. За него учится Бэк, пишет за него контрольные, делает домашнее задание за двоих. Ын просто сидит на кровати и часами смотрит в одну точку. Он не спорит с родными, не отстаивает своё право на ребёнка. Складывается такое ощущение, что из него ушла жизнь, что там, в парке, убили не только Юнхо, но и Ына. Бэкхён уговаривает его есть и спать, одеваться и гулять: — Так нужно, Ын. Ты должен думать о ребёнке! Ван Ын смотрит на него непонимающим и растерянным взглядом, а потому вдруг говорит: — Они убьют его, Бэк… — Кто, — вздрогнув от неожиданности оторопело спрашивает бета. — Они, — Ын опасливо кивает на дом, около которого они сидят на лавочке под большой вишней. — Нет, что ты, Ын-а, нет, конечно! Они посопротивляются и сдадутся, когда увидят нашего малыша… Вот посмотришь! — Он застёгивает на брате курточку. К вечеру свежо, хотя и весна. — Они убьют его, — обречённо повторяет Ын. — Или меня. Или нас обоих… Им будет проще, если не будет нас… У Бэка кровь в жилах стынет, когда он это слышит столько убеждённости и смирения в этих словах брата, что ему становится дурно. — Не говори чепухи! — рычит он. —Хватит! Ничего с вами не будет, я не позволю! Ван Ын смотрит на него с надеждой: — Правда? Ты… не бросишь меня, Бэк? — Нет, конечно! Нет! — злится бета. — Откуда такие мысли. На последних трёх месяцах, когда живот уже не скроешь никакими усилиями, родители переводят Ына на домашнее обучение. К ним по-прежнему приезжает омеголог, осматривает Ына и тревожно советует всё-таки отвезти его в больницу. Анализы вроде неплохие, но что-то его беспокоит. Однако родители вежливо отказываются: — Мы бесконечно вам доверяем, Сочон-ши. Вы уж присмотрите за нашим Ыном. Врач тяжело вздыхает и качает головой. — Я стараюсь, но всё-таки… Хотя бы на узи! — А вот положим его рожать — там всё и посмотрите, доктор, — приторно улыбается дедушка и выпроваживает врача за дверь. — Пап… — вечером Бэк за ужином решает всё же попробовать настоять. — Отец, надо бы всё-таки Ына на узи отвезти. Хотя бы в медцентр в другом районе… Платно, никто ничего не узнает, никто его не будет знать… — Нет, — отрезает отец. — Всегда и везде есть любопытные уши и длинные носы. Осталось чуть-чуть, потом его положат в закрытую палату для випов, сделают ему кесарево — и мы забудем об этом, как о страшном сне! — П-п-очему кесарево, - изумляется Бэк. — У него проблемы? Отец с папой переглядываются и хмурятся. — Потому что так надо, Бэк. Так надо. Зато он не почувствует боли. Ему же лучше.***
Как же проклинал себя потом Бэк, что послушался родителей и не стал настаивать. Как бился в истерике, когда ему сообщили, что из-за недостатка сведений о беременности операция не была подготовлена должным образом и при кесаревом началось сильное кровотечение, которое вовремя врачи не смогли остановить. Ребёнок выжил. А Ван Ын, чей организм оказался сильно ослабленным после стресса длинной в несколько месяцев — нет. Как ненавидел он свою «семью», которая из-за своей косности и слабодушия лишила его единственного дорогого ему человека — его брата. А потом и племянника. Родители, как опекуны Ван Ына, написали отказ от ребёнка, и новорождённого альфочку забрали в дом малютки. Всё это Бэк узнал позже, после того как хоть немного пришёл в себя в палате больницы, в которую попал, попытавшись перерезать себе вены от горя, боли и отчаяния. Его пичкали таблетками и таскали на терапию. Он покорно делал всё, что от него требовали. В голове звенела пустота, а ночами ему снился огромный пустой дом, внутри которого он бродил, звал брата, искал его — и не мог найти. Потом начинал плакать ребёнок. Этот плач взрывал Бэку сердце, и он умирал посреди этого пустого дома — каждую ночь. Он пробыл в больнице около трёх месяцев. Потом его отпустили домой. Вернее, отпустили домой бледную, но более–менее здоровую внешнюю оболочку. Оболочку, умеющую правильно отвечать на вопросы, в нужном месте кивающую, в ненужном — молчащую. Сам Бэк остался в том доме, где каждую ночь плакал ребёнок. Первое, чего он захотел, придя в дом к дедушкам, — посмотреть на племянника. Родители странно переглянулись и рассказали, что сделали. Бэк кивнул и молча ушёл в свою комнату. Ему было восемнадцать. Он был в предпоследнем классе школы, которую надо было закончить. А потом поступить в университет. А потом найти хорошую работу, чтобы суметь обеспечить себя и ребёнка, которого он найдёт и заберет себе, ребёнка Ван Ына. Его Ына. Его ребёнка. План только казался ясным и простым. На самом деле приходилось ещё делать многое, что вызывало искреннюю ненависть и тошноту: общаться с родителями, предавшими собственного сына, с дедушками, которые решили устроить его судьбу, раз уж один из внуков их так подвёл. И они стали искать ему пару. Бесцеремонно попытались выяснить его предпочтения — альфы? Омеги? Беты? — Я предпочитаю групповой секс с элементами БДСМ, — ответил на их вопрос в лоб Бэк, глядя прямо в глаза дедушке. — Причём очень люблю бить людей плётками, предварительно связав потуже, и трахать жёстко, неважно, в рот или в дырку. И чья дырка — тоже неважно. Но вообще с альфами и бетами нравится больше: их легче порвать. А с кровью, знаете, всегда как-то приятнее. И вышел из комнаты. Из дома его не выгнали, но отец избил до полусмерти, ворвавшись вечером в его комнату. Бил молча и жестоко, порол ремнём по спине и ногам, а от пощёчин горело лицо. Это был не первый раз, когда он поднял на сына руку, но первый раз, когда довёл дело до конца. Когда он уходил, Бэк приподнял окровавленное лицо и, еле шевеля разбитыми губами, хриплым голосом сказал: — Ну, хотя бы понятно, в кого у меня такие предпочтения в сексе… Если бы он не потерял сознание после этого, отец бы, наверно, его убил. После этого его оставили в покое, да и сам Бэк притих на полгода — до окончания школы. Умирать он не хотел. У него была цель. И он не терял из виду Минхо — так назвали в доме ребёнка малыша Ван Ына. Бэк стал работать там волонтёром. И после работы оставался с племянником. Он прижимал маленькое тело к себе и давал волю слезам. — Я заберу тебя, Хо-я, клянусь… Пожалуйста, подожди меня!... Маленький мой… Я не могу сейчас.. Мне не разрешат, я всё узнал... У меня должна быть работа… Я должен дать тебе всё самое лучшее… А я пока не могу, малыш, прости меня, прости нас всех… Альфочка сопел у него на руках и никогда не плакал, когда рядом был Бэк. А потом Бэка вынудили уехать. Он хотел учиться в Пучхоне, чтобы не расставаться с Минхо, но в городе не было вуза, который бы мог хоть чуть-чуть его заинтересовать. И дать нужное для получения хорошей работы образования — тоже. Родители, которые после неудачной попытки помочь сыну с личной жизнью, стали относиться к нему с опаской, всё же настояли на Сеуле. Впрочем, Бэк был не против: ехать от Сеула до Пучхона было недолго, час — и ты уже около детского дома, где поместили подросшего Минхо. Факультет информационных технологий Сеульского национального не без скрипа, но всё же распахнул свои двери перед Бэком. Так и жил он четыре следующих года — на два города. Только вот родители не знали, что все выходные он проводит в Пучхоне. Потому что он смог выкроить из денег, которые они давали, кое-что, чтобы снять в Пучхоне небольшую комнатку, которая становилась его прибежищем на то время, когда он приезжал к племяннику. В детдоме Бэка все знали и любили. Он был всегда весел, улыбчив, спокойно переносил все трудности детских характеров, позволял по себе ползать и на себе кататься. Сначала он практически не спускал Минхо с рук, когда приезжал, но потом альфочка подрос, стал пухленьким симпатичным мальчонкой, на которого облизывались все те, кто приезжал выбирать детей на усыновление. Но после беседы с альфочкой отказывались от этой идеи. Потому что вообще-то очень милый и приветливый с воспитателями детдома, любимец нянечек и абсолютно всех волонтёров, Минхо становился абсолютно неуправляемым монстром, когда речь заходила о возможных приёмных родителях. Он грубил, кидался вещами, сбрасывал со стола принадлежности. Он не хотел, чтобы его усыновляли. И никакие уговоры взрослых на него не действовали. — Поговори с ним, Бэкки, пожалуйста, — стонали воспитатели. — Может, он хоть в этот раз тебя послушает? Это же невозможно! В него как будто кто-то вселяется, когда он остаётся с потенциальными усыновителями наедине. Бэк улыбался ангельской улыбкой и кивал головой. Он брал Минхо за ручку, которую тот протягивал первым. Они шли в дальнюю беседку, и там звучал практически один и тот же разговор: — Хорошая работа, парень. Молодец. Что на этот раз? — Пфф… слабаки какие-то. Всего лишь пнул альфу носком и вылил чай на омегу. Фигня. — Отлично. Так держать. Бэк сажал Минхо к себе на колени и обнимал его. А альфочка, не умолкая, болтал, рассказывал о том, как было интересно на занятиях по рисованию, как он отбил малыша Джисона у злобных альф из старшей группы. — А ты неровно дышишь в этому Джисону, м? — улыбался Бэк. — Мне он нравится, — простодушно кивал Минхо. — Он милый. И на белочку похож. Правда жрёт много, трудно будет его прокормить. — Ли Минхо! Откуда это «жрать»? М? — строго спрашивал Бэк, внезапно вспоминая, что он должен оказывать хотя бы иногда и положительное влияние на племянника. — Так а ты сам же всегда говоришь, когда мы поубираем в кладовке: «Эх, жрать охота». Бэк хмурится и тяжело вздыхает. Видит бог, он пытался и сделал, что мог. Кто может больше — пусть сделает больше. Минхо ждал Бэка долгих шесть лет. Три из них — вполне себе осознанно. И вот, наконец, университет окончен, уже год как Бэк занимается фрилансом: делает сайты для небольших компаний. Но это — фриланс, а для усыновления должна быть стабильная работа. И он рассылает резюме в лучшие компании Сеула и Пучхона. В Пучхоне места для него не находится, а вот в Сеуле он получает стажёрство в одной начинающей, но очень перспективной компании, как раз занимающейся созданием и продвижением сайтов. Бэк — перспективный молодой специалист, обладающий вкусом и нужными знаниями, умеющий вести себя даже с придурочными клиентами так, что они остаются довольными . Так что через три месяца он становится полноправным сотрудником компании. И наконец-то может заняться усыновлением племянника. С семьей он почти не поддерживает связи, хотя папа настойчиво звонит ему раз в две недели с требованием всё рассказывать о своей жизни. — Пап, мне двадцать четыре, можно уже бросать играть моего обеспокоенного родителя и жить спокойно без меня, — говорит ему как-то Бэк и сбрасывает звонок.***
Он собирает документы на усыновление. И везде, где надо, у него очень неплохие позиции: да, у него пока нет своего жилья, но квартиру он снимает в хорошем районе. Небольшую, но с отдельной комнаткой для Минхо. Стабильная работа. Стабильная зарплата. И поэтому когда ему дают от ворот поворот, он в это даже не верит сразу. Он уже всё подготовил дома, он был уверен в стопроцентном успехе. Но, как выясняется, одинокий молодой бета — неподходящий родитель для восьмилетнего альфы. — Вот если бы у вас муж был, понимаете? — доверительно говорит ему толстый бета из комиссии по усыновлению. — А то… вы молоды, вы заведёте семью, а кто даст гарантию, что ваша пара согласится на неродного ребёнка? — Я… я не собираюсь заводить семью, я всю жизнь собираюсь посвятить этому ребёнку, — растерянно лепечет Бэк, торопливо вытирая о брюки ставшими вмиг влажными руки. — Я его люблю, он мне родной! Ну, как родной! — исправляется он под удивлённым взглядом беты. — Я всё сделал, у меня всё есть! — Мы всё понимаем. Но альфа Ли Минхо пока в таком возрасте, когда его ещё могут забрать на воспитание более… ммм… перспективные и менее потенциально проблемные родители. Пары! — значительно поднимает бета вверх палец. — Пары, молодой человек! Подумайте над этим! Бэк выходит из кабинета комиссии пришибленным и мокрым от волнения и унижения. Так паршиво он давно себя не чувствовал. Он снова подвёл Минхо… Он снова предал память брата… Он по-прежнему никчёмный и ничего не способный сделать хорошего человек, пустышка, бета…***
Он стоит перед зеркалом и внимательно себя разглядывает. Красивый… Не такой, конечно, как был Ван Ын, но тоже... Угловатый, но с тонкой талией. Нежные пухловатые щёчки, зато круглая и упругая задница. Очень красивые глаза. Только кто же в них посмотрит, если нет главного для большинства в этом мире — запаха? Личная жизнь… Бэкхён почти забыл, что это такое. К двадцати он понял, что ему нравятся альфы, а не омеги. Это была не очень привычная для беты роль, но... что поделаешь. Только вот альфы — это зло. Они западают на талию и задницу, их манят пухленькие губы с блеском и крепкие бёдра, но… Всё сразу заканчивается с первым же движением их ноздрей: как только они начинают принюхиваться и понимают, кто перед ними, на их лицах разливается скисшим молоком полупрезрительное, а то и брезгливое выражение. Лучшие из них виновато спохватываются и, робко улыбнувшись, линяют молча. А худшие… Чего только не услышал Бэк за первые два года универа! В клубах он никогда не бывал: не его формат — но ему и однокурсников хватало. Курс состоял из пятнадцати альф и одного беты — Бэка. Так что, как говорится, хлебнулось по полной. Бэк придирчиво рассматривает своё тело. На запястьях — едва заметные тоненькие ниточки следов, которые напоминают о самом страшном дне его жизни. Они — его вериги. Они — его нестираемая флешка с воспоминаниями. Они — напоминание о том, что зачем-то эта жизнь всё же ему сохранена. И он должен прожить её за себя и за своего брата. Он поднимает глаза и, как это иногда бывает, видит рядом брата. Ван Ын мягко улыбается и кивает. — У нас всё получится, Бэк. — У нас всё получится, Ван Ын, — уверенно говорит Бэкхён. Но жизнь — сука, поэтому не получается ничего. Как можно найти себе мужа бете, да ещё и срочно? Процент удачных семей бета – бета — и тот невелик. Гендер создан для одиночества и карьеры. Для случайных связей на одну ночь и пробуждений со стыдом и страхом. Вот примерно как то, когда в его жизни появился высокий ушастый альфа Чанёль. Накануне его затащили в клуб коллеги — отпраздновать день рождения начальника. Отказаться вообще было не вариант, и Бэк, натянув дежурную улыбку, надел красивое шмотьё и попёрся. Он собирался тихо отсидеться в углу, потягивая что-нибудь некрепкое, просто посветить мордой и смыться. И как к нему попал коктейль «Зелёный свет» — название, сука, он потом нарочно узнал! — он не помнит. Может, взял по ошибке чей-то, может, кто специально дал. Но после этой убойной смеси алкоголя Бэк вдруг почувствовал себя королём вечеринки. Тот огромный груз, который он добровольно нёс все это время, внезапно упал с его плеч и затерялся в гуле классного музона, гремевшего на танцполе. Бэк танцевал всегда неплохо, потому что тайно дома частенько учил движения с ютуба — ну, нравилось ему, у всех свои слабости. Двигался он изящно и раскованно, очень музыкально. И когда на его бёдрах оказались чьи-то крепкие и большие руки, как в классическом ромкоме, он с удовольствием продолжил двигаться прямо с ними. То, что за ним стоял альфа, наглый, сильный, мощный, Бэк сразу понял: так уверенно лапать в первые же минуты знакомства, так откровенно потираться о задницу, так шептать на ухо: «Какой красивый малыш… Как двигаешься — просто улёт… Какие бёдра… ты весь — теперь мой фетиш… Как зовут тебя, мой прекрасный принц?» — и тому подобную херню, может только или очень уверенный в себе альфа или вдрызг пьяный альфа. — Сейчас ты хорошенько принюхаешься и свалишь в овраг, — не переставая двигаться и не открывая блаженно закрытых в танце глаз, спокойно сказал Бэк. Ему было хорошо в этих объятиях. Так уютно. Так тепло. Но он был не настолько пьян, чтобы не понимать, чем всё это закончится. Закончилось страстным сексом в туалете клуба, куда его затащили, практически занесли сильные руки и прижали к двери кабинки. Бэк недоверчиво вглядывался мутнеющим от возбуждения взглядом в лицо альфы — красивый! — и не верил, что с ним это происходит, что его сейчас поимеют в туалете ночного клуба, месте, максимально далёком от того, где может быть секс у беты Бён Бэкхёна. Но альфа развернул безвольного от дикого изумления Бэка и стянул с него штаны вместе с боксерами. «Ага, ну, вот сейчас, значит, — смутно высветилась мысль в голове беты, — сейчас он всё поймёт, не настолько же он пьян, чтобы совсе-е-е-е… ах-х-х… что за?..» Бэкхён взвыл от непередаваемых ощущений, когда почувствовал язык альфы достаточно глубоко у себя внутри. Его вылизывали страстно, мокро, жадно, его просто съесть пытались, не иначе... Это было не просто хорошо, это было охуенно! Бэк стонал, как последняя шлюха, и абсолютно бесстыдно подставлялся, выкрикивая: «Ещё… бля-а-ать… ещё, ах… не остана-а-а… бля-а-а, да! Да!» — и кончил так, что забрызгал, наверно, всё в этой чёртовой кабинке. Тяжело дыша, он приходил в себя достаточно долго, а когда решился повернулся, увидел, что альфа стоит, привалившись к боковой стенке, и смотрит на него каким-то полубезумным счастливым взглядом, улыбается и… облизывается. Су-у-ука… Это было невероятное что-то. Бэк отсосал ему прямо там же, да ещё и с диким наслаждением, как будто это не его трахали в рот, сжимая больно волосы, — достаточно жёстко, кстати сказать, особой деликатностью альфа не отличался — но ощущение было, как будто всё же трахал он — так сладостно и счастливо рычал, а потом и стонал его случайный партнёр. И перед тем как кончить, он бережно оттянул Бэка назад и чуть отвернулся, чтобы не задеть его. Это был финиш. Сто из ста. Бэк поднялся с колен и посмотрел прямо в блаженно прикрытые глаза альфы. — Хочешь, — хрипло спросил Бэк, — хочешь ещё? — Хочу, сладкий мой, — так же хрипло ответили ему. И Бэк потащил этого ушастого великана за собой. В такси альфа сжимал его в объятиях и лизал ухо и шею, как пёсик, а Бэк глупо хихикал. Понимал, что это выглядит максимально тупо, но сделать с собой ничего не мог. Альфа готовил его долго, с каким-то особым пристрастием, потратил на него полбутылки смазки, попутно искусав соски, оставив засосы везде, даже, кажется, на заднице, и заставив кончить, отсасывая. Трахали Бэка мощно, с наслаждением, с размахом, неутомимо. Это было просто невероятное что-то. Никогда в жизни ему не было так хорошо. И утром стало практически симметрично плохо. И не потому, что он не сразу спросонья понял, что это все — все, что было ночью, — не сон, а реальность. Реальность, которая его сначала напугала, до чёртиков, потому что он проснулся рядом с альфой, чьего имени в упор не помнил, да ещё после периода активного воздержания, да ещё и помня, что точно не собирался никого тащить в постель, а тут— вот оно, здрасьте! Всё это да, но суть не в этом. Просто этот бешнеобразный эльф, как все и всегда, всё-таки сказал коронное: «Так ты — бета?» Нет, ни брезгливости, ни презрения не было на его лице, но было разочарование. Бэк сразу как-то вспомнил все, что творил этот засранец с ним ночью, и ему захотелось швырнуть в него что-то тяжёлое и заорать: «Я и вчера им был! Когда ты засовывал в меня свой язык, когда трахал мой рот языком и членом, когда отсасывал мне сам так, что я чуть не сдох от наслаждения, когда имел меня в кровати, на полу, на грёбаном подоконнике среди грёбаных кактусов! — всё это время! Я был бетой! Что изменилось?!» Но зачем спрашивать об очевидном? Вчера этот эльф был пьян, как сука, видимо. А сейчас протрезвел — и всё встало на свои места. Услышав после ванной звуки на кухне, Бэк на секунду подумал, что у него галлюцинации. А потом увидел эту ушастую галлюцинацию вживую и понял, что не хочет… что не может её отпустить! Но... Чанёль обещал позвонить. И не позвонил. А Бэк ждал. Он съездил опять к Минхо, посмотрел в грустные и заплаканные, как и всё последнее время, глазки альфы. Его Джисона усыновили. Хан всегда был очень милым омежкой: покладистым, послушным, очаровательным. Странно, что этого раньше не произошло. Но Минхо, его милый девятилетний малыш Минхо, — страдал. Мужественно и тихо. Дрожащими губами он сказал Бэку, что рад за Сонни, хотя сам омежка плакал и не хотел оставлять Минхо. Но так будет лучше. Пусть хотя бы он будет в семье. Минхо так и сказал: «хотя бы он». И у Бэка защемило сердце. Он разрыдался, как ребёнок, прямо прижимая к себе своего малыша. Он чувствовал, что эта беспомощность, эта невозможность сделать хоть что-то для племянника, убивает его. Физически, морально, духовно. Он должен был что-то сделать! Он обязан был! И когда ему позвонили по поводу вывоза тела пьяного Чанёля из квартиры Мин Юнги, Бэк уже знал, что сделает всё, чтобы этот странный альфа, этот самый Чанёль, согласился на эту авантюру — фиктивный брак.