***
Концерт, очевидно, провалился. Конечно, парни вышли и доиграли уже без Арсения, но, как потом сказал Матвиенко, это было уже совсем не то. Они все-таки квартет, а не трио. Парни не показывали своего разочарования, лишь натянуто улыбались и слишком уж бодро уверяли, что их время еще придет. Непонятно только, кого они пытались убедить: Арсения или друг друга? — Если ты сейчас еще раз повторишь, что оставил меня без денег только из-за того слепого мальчика, я тебя ударю, — Шеминов обреченно вздохнул и медленно выдохнул сигаретный дым, одновременно с этим потушив сигарету о морду нарисованного на стекле пепельницы пса, — это был наш шанс попасть на ТВ, ты об этом подумал? — Да будут еще шансы, — нарочито-легкомысленно пожал плечами Арсений, сам особо не веря в собственные слова. Неприязнь к самому себе за подставу коллектива жирной крысой скреблась в горле, — если нет, то ладно. Что мы там на твоем ТВ не видели. — Никогда не думал о камеди клабе? Или стендапе на тнт? Эти люди зарабатывают в сто раз больше тебя, а таланта у них всех не больше, чем у тебя одного, — мужчина выудил из пачки очередную сигарету и, так и не дотащив ее до рта, переломил пальцами, — ты мог бы быть там, — он неопределенно взмахнул рукой, — вместе с ними. Арсений мрачно хмыкнул. Денег у них, несмотря на локальную популярность театра, и правда много не водилось. Аренда помещения, оборудование, «приличная» одежда — и всей выручки как не бывало. Парни грезили собственным шоу на телевидении едва ли не с самого старта их общей карьеры, готовились к дню, когда смогут продемонстрировать свои умения, целый год, а Попов взял и бросил все их старания в стену, как ненужную вещь. Хуево. — Зато я человеку помог, — неуверенно протянул Попов, горько усмехнувшись. — Тебе бы кто помог, дурак. Не думать о том парне откровенно не получалось. Его тонкие пальцы, судорожно сжимавшие рубашку, мутный взгляд слепых глаз, сведенные к переносице светлые брови и бледные губы, искривленные в язвительной усмешке рисовались сознанием день ото дня, заставляя мужчину сбиваться на разминках в театре или внезапно замирать во время разговора. Этого парнишку хотелось увидеть еще. Узнать его имя, прошлое и, может даже, любимый вид кофе. А в голове лениво переворачивалась с боку на бок надоедливая ноющая мысль: а кто поможет ему в следующий раз? По большей части, именно она заставила Арсения вернуться к тому самому подъезду. При свете дневного солнца он уже не казался таким уж мрачным, а визжащие где-то в песочнице дети и вовсе создавали обстановку своеобразного уюта. Особо стараясь не думать о том, как это выглядит со стороны, мужчина уселся на ближайшую лавку и закурил. Наверное, ему и вправду пора вызывать дурку. Наверное, так и случиться, когда пацан узнает, что Попов решил его сталкерить. Наверное, это даже будет правильно. Взгляд синих глаз лениво скользнул по долговязой фигуре, с раздражением пытающейся протолкнуть через дверь подъезда одновременно и себя, и пса. Узнав в нем знакомые черты, Арсений бодро поднялся на ноги и придержал дверь, пропуская в светлый мир сразу обоих. Буркнув что-то вроде «спасибо» в своей обычной манере, парень удобнее перехватил шлейку и направился вперед. Раздавшееся позади «да не за что, обращайся» заставило его замереть на месте и обернуться, недоуменно нахмурившись. — Ты? — произнес парень, то ли с нотками истерики в голосе, то ли просто с удивлением, — что ты тут забыл? — Узнал по голосу? — Попов усмехнулся и, затушив сигарету о ближайшую урну, подошел ближе к парню. Тот невольно отступил на шаг назад и чуть потянул пса в сторону, чтобы тот встал между ними. На мохнатой морде отразилось искреннее недоумение. — Я просто хотел узнать как твоя нога. Слепой скептично приподнял бровь и, насмешливо фыркнув, вытянул вперед обутую в массивный белый кроссовок ступню. Показательно провернув ей несколько раз в воздухе, он уставился куда-то вниз, предполагая, наверное, что там находится лицо Попова. Снова не угадал. — Как видишь, все прекрасно, — произнес парень, и затем, наконец, добавил: — Антон, — он протянул руку, увешанную кольцами, и Арсений торопливо пожал ее, называя свое имя в ответ. Большой палец наткнулся на выпуклость шрама на тыльной стороне чужой ладони, и машинально прошелся по его поверхности, отчего парень нахмурился и резко одернул руку. — Если ты решил следить за мной, то говорю сразу — идея плохая, — он скрестил руки на груди и кисло усмехнулся, — мои яйца охраняются лучше, чем яйца фаберже. Попов рассмеялся. Правда, услышав из этих язвительных уст глупую шутку, он облегченно расхохотался, заражая своим смехом и Антона. С тех пор они начали свои странные отношения, крепящиеся лишь на том, что Арсений приходил к дому парня и они вместе ходили по тому самому почти заброшенному парку. Обычно Шастун полностью полагался на пса, всегда бодро шагающего у его ног, но иногда он позволял вести себя Попову. Поначалу неуверенно, почти боязливо клал свою руку на чужую ладонь и, с силой сжав ее холодными пальцами, шел рядом с мужчиной, с каждым шагом все увереннее. У Арсения в такие моменты перехватывало дыхание, словно у маленького ребенка, на чью руку впервые села бабочка. К шраму на чужом большом пальце он старался больше не прикасаться.***
— Так чем ты обычно занимаешься? Парень повернул голову в сторону Арсения и скептично приподнял бровь, едва заметно усмехаясь. А, ну да, верно. Мужчина неловко хмыкнул и подумал о том, что Антон, наверное, не станет отвечать на этот вопрос, однако тот все же ответил: — А по мне не видно? Вожусь с собакой, слушаю аудиокниги, трачу отцовские деньги и нервы собственной бесполезностью, — пес у ног парня что-то проурчал, и он опустил голову вниз, словно мог увидеть его прижатые к голове уши и мягко виляющий из стороны в сторону хвост, — но вообще, — парень дотронулся кончиками пальцев до черной макушки и погладил пса между глаз, печально улыбнувшись, — до того, как ослеп, мне нравилось рисовать. Портреты там, пейзажи и прочую ересь. Я даже думал бросить свой юрфак и в художественное уйти, но не сложилось. — А сейчас? — А сейчас я даже карандаш без подсказки не найду. Ну какое рисование, Арс? — Антон горько рассмеялся и покачал головой, — иногда мечты должны оставаться мечтами, не? Попов хмуро хмыкнул, вспоминая собственный театр, и кивнул, не сразу понимая, что собеседник не может его видеть. Стараясь придать голосу как можно больше бодрости, он проглотил ком в горле и произнес: — Ну, может быть.***
— Идея супертупая, — Антон нервно прокрутил в руке карандаш и в который раз за вечер дотронулся до листа перед собой, словно боялся его потерять, — у меня и со зрением не особо получалось, — он задумчиво поскреб кончик карандаша большим пальцем и фыркнул, — я вручную даже не писал уже года два как… — Да ладно тебе, давай попробуем, — Попов подпер ладонями подбородок и, улыбнувшись, взглянул на растерянное лицо Антона, едва ли не до мата не понимающего, с чего вообще начать выводить на бумаге линии. Наконец, парень медленно выдохнул и, крепко сжав карандаш в одной руке, другой потянулся к лицу мужчины. Тот от едва заметно вздрогнул от холода чужих пальцев, но не отстранился, позволяя изучить собственные черты лица. Шастун бегло провел языком по губам и медленно огладил приплюснутый нос, едва заметно выступающие скулы, чуть заросшие щетиной щеки, подбородок, почувствовал, как губы под его пальцами расплываются в улыбке и внезапно отдернул руку. На его бледных щеках выступил румянец. — Да бля, нет, — Антон бросил карандаш на стол и мотнул головой, едва сдержавшись от того, чтобы по старой привычке показать руками крест, — это тупо, я не смогу. Я вообще сомневаюсь, что кто-то сможет. — Ну ладно, — пожал плечами Арсений, касаясь собственной щеки там, где мгновение назад была ладонь Шастуна. Кажется, смущение парня передалось и ему.***
— Импровизация — это типа жанр такой? Парень сделал очередную затяжку и, откинувшись на спинку лавки, запрокинул голову вверх. Из его приоткрытого рта одно за другим вылетели кольца дыма, почти незаметные в сумраке. Выдохнув весь воздух из легких до конца, парень вновь поднес к лицу сигарету, очертив ее путь от колен до губ ярко-оранжевой полоской света. Арсений, залипший на эту картину, несколько раз моргнул, осмысливая вопрос, а затем неловко улыбнулся, взъерошив собственные волосы на затылке. — Да, в юмористической направленности. Мы все пытаемся пробиться в ТНТ, но пока получается не особо… Шастун молча нашарил ладонь Арсения где-то у него на коленях и накрыл ее своей. Ни к чему не обязывающий жест, они проделывали его уже тысячи раз, но почему-то в этот раз он ощущался особо трепетным. Вечерний воздух становился ощутимо холоднее, отчего Антон зябко поежился и, придвинувшись ближе, опустил голову на чужое плечо. Тепло его тела показалось Попову почти обжигающим. — Я хочу сходить на твой концерт, — тихо произнес парень, — я понимаю, что ничего не увижу, — торопливо добавил он, словно почувствовав, что мужчина хочет что-то сказать в ответ, — возможно, даже не пойму ничего, — он поднялся с плеча Арсения и, повернув голову, чуть опустил лицо вниз, точно угадывая, где находятся чужие глаза, — просто я хочу… Увидеть? — он нервно хохотнул и неясно взмахнул рукой в воздухе, подбирая слова, — хочу узнать, какой ты на сцене. — Конечно приходи, можешь даже на разминке посидеть, — Попов насмешливо фыркнул и, взъерошив волосы на чужой макушке, мягко опустил его обратно, заставляя вновь прильнуть ближе, — устроим тебе персональное погружение в мир импровизации. — Ага, свидание вслепую, — фыркнул Антон, чуть сползая вниз, чтобы уткнуться в ворот арсеньевской куртки и коснуться кончиком холодного носа его шеи.***
Антон рассказал Попову, как потерял зрение, спустя почти месяц. В один из тех промозглых майских вечеров, когда прогулка в парке казалась сущим наказанием, и парень пригласил Арсения в дом. Шастун сидел на углу дивана, забравшись на него с ногами и уложив пса на колени. На кофейном столике прямо перед ним дымился чай. Кислый каркаде с тремя ложками сахара, который Антон просил сделать ему каждый раз, когда Попов оказывался в его квартире. В полумраке комнаты свет проезжающих мимо окна машин казался особенно ярким. Он освечивал лицо парня светлыми полосами, на мгновения заставляя блестеть его чуть влажные губы, и в этот момент слепые глаза Шастуна казались Арсению более… Живыми? — Я чувствую, как ты пялишься, — парень провел по лицу ладонью и опустил голову, едва заметно усмехаясь. Арсений хмыкнул и, придвинувшись ближе, перехватил руку парня, чуть ощутимо сжимая ее в своей. — Нельзя? Шастун растерянно пожал плечами и смущенно фыркнул, но вслух ничего не произнес. Его ладонь так и осталась лежать в руке Попова. — Меня хорошенько избили по дороге из уника домой, — внезапно произнес парень и нервно провел пальцами по густой черной шерсти. Его губы расплылись в горькой улыбке, — связаться с компанией гопников просто чтобы позлить родителей было откровенно плохой идеей, — он нервно рассмеялся, — а начать цапаться с какими-то недобандитами тем более. Как сказал мой бывший лучший друг, мажорик решил доказать, что чего-то стоит, и проебался. Парень судорожно вздохнул и, прикрыв слепые глаза, нервно провел языком по губам. Он держался ровно, почти не сбивался, лишь в голосе едва заметно дрожала обида, но Арсений почему-то почувствовал, как у Антона внутри все болит. Словно ему сообщили о необратимой слепоте не два года назад, а вчера. Словно парню перед ним не двадцать пять, а пятнадцать. Словно до этого момента он о себе молчал. — Я не особо помню детали: большую часть времени валялся без сознания. Сотрясение, переломы, ушибы, разрывы каких-то внутренностей… Мне, вон, даже палец наружу вывернули, — он продемонстрировал Арсению тот самый шрам на ладони, — никто даже внимания не обратил на то, как стремительно начало падать зрение, а когда заметили, уже было поздно, — Шастун скользнул ладонью по шерсти собаки, которой внезапно приспичило куда-то пойти, и вздохнул, когда ее теплое тело покинуло его колени, — вообще, сам виноват, конечно, но когда тебе говорят об этом все вокруг… Неприятно. — Антон, — попытался прервать поток воспоминаний Попов, но парень выставил ладонь вперед, призывая помолчать. — Я словил вайб откровенности, так что не мешай, — он запрокинул голову вверх, смаргивая непрошенные слезы и, шмыгнув носом, усмехнулся, — я первое время, когда просыпался, старался глаза сразу не открывать. Думал, вдруг приснилось… Вообще, пока отец дает деньги на жизнь, слепота не особо парит. Обидно, что друзья кинули, хотя кто они после этого, да? Мать иногда мозги выносит, что я жизнь как будто на паузу поставил, но… — парень внезапно приподнялся и, дотянувшись до столика, выудил из ящика несколько смятых листов бумаги, — я, кстати, попробовал нарисовать тебя после того, как ты ушел в тот день. Не знаю, как получилось. Арсений скользнул взглядом по верхнему листу, на котором неровными штрихами были выведены отдельно глаза, нос и губы. Не особо всматриваясь, он отложил стопку в сторону и, подавшись вперед, сжал ладонями чужое лицо. Слепые глаза испуганно распахнулись, а затем наполнились слезами. До боли прикусив губу, Антон убрал от себя руки Попова и уткнулся лбом ему в плечо, едва заметно сотрясаясь в беззвучных рыданиях. Арсений не знал, сколько времени они провели в этих неловких, но отчаянных объятьях. Его сердце болезненно сжималось каждый раз, когда он слышал неровный вдох парня и чувствовал, как пропитывалась влагой ткань его толстовки. Крепче прижав к себе Шастуна, он почти невесомо коснулся губами мочки чужого уха, безмолвно поддерживая. Сколько сил нужно человеку, чтобы пережить такое?.. Наверное, Антону было не очень удобно сидеть вот так, согнувшись объятьях мужчины. Подумав об этом, он мягко потянул парня на себя и лег спиной на диван, укладывая парня сверху. Тот в последний раз рвано выдохнул и, не торопясь отрываться от чужого плеча, тихо произнес: — О чем ты думаешь? Арсений перехватил ладонь парня, вырисовывающую на его предплечье какие-то узоры, и переплел их пальцы. Парень крупно вздрогнул. — О том, что ты очень сильный. — Поцелуемся? — невпопад произнес Шастун и, не дожидаясь ответа, потянулся вперед, накрывая своими солеными от слез губами губы Попова. Тот удивленно выдохнул и едва заметно подался навстречу, ощущая холодную ладонь Антона на своей щеке. Наверное, так и выглядит откровение, единство душ в самой уродливой своей форме: инвалид и актер-неудачник, осторожно, словно подростки, целующиеся в полумраке.