Фрагменты

— Снова ты со своими расспросами? — сказал я, едва материализовавшись в своем пентакле. — Что еще я могу рассказать тебе об Ином Месте такого, чего ты еще не слышал и что не является моей остроумной выдумкой? Мне не нужно было видеть, куда я попал, чтобы определить, кто меня вызвал. Я еще как только почувствовал первые покалывания призыва в своей сущности понял, куда меня несет. Этот мальчишка донимал меня своими постоянными вызовами уже больше месяца! За это время я сумел запомнить ощущения, которые появлялись от его заклинаний: они почему-то были мягче обычных заклятий, но все такие же неприятные. (По всей видимости, он использовал какие-то другие заклинания, не те, которые до скрипа в зубах зазубривало большинство волшебников. Возможно, он даже сочинял их сам). Даже то, что он обычно держал меня у себя не больше дня не усмиряло моего раздражения, когда он вновь заставлял меня явиться к нему на ковер. Я окинул беглым взглядом уже привычную мне комнату: просторную, светлую, с большими окнами, балконом, роскошной кроватью и множеством подушек там и сям; со столом, неизменно заваленным грудой свитков таким образом, что самого стола и не видно было. Сразу ясно — покои принца Александрии. Впрочем, сейчас меня куда больше волновал сам принц, стоящий прямо напротив меня, надежно защищенный своим по обыкновению правильно начерченным пентаклем. Я уже даже перестал следить за тем, не высунется ли он случайно за его пределы. Знал ведь, что мальчишка был умен и осторожен, и с места не сдвинется, если только сам того не захочет. — Сегодня я вызвал тебя не за этим, — улыбается мне он, по привычке склонив голову на бок. Ага, я и сам это заметил по тому, что в его руках не было ни пера, ни свитков, ни даже потрепанного фолианта. Это настораживало. Что еще могло понадобиться от меня такому книжному червю, как он? — У меня есть для тебя предложение, — заявил египтянин. Он выдержал короткую паузу, пока я оценивал беленый потолок над его аккуратной головкой, всем своим видом крича, что что бы он не сказал, мне это совершенно не интересно. — Ты не хотел бы поступить ко мне на службу? Щас! Разбежался! Думал, что если вежливо попросит, то я тут же с радостью припаду к его коленям и с щенячьей преданностью в глазах стану молить его о том, чтобы он поручил мне вынести за ним горшок? Сразу видно, что волшебник он никудышный, и сколько бы вопросов он не задавал, сколько бы с умным видом не корпел за своими книжками, в нас, духах, он ничегошеньки не понимает. — Заманчивое предложение, — нарочито задумчиво произнес я, многозначительно покачав головой. — Но, увы, нет, спасибо, обойдусь. Что-то не горю желанием застрять в этом бренном мирке на лишний десяток лет. — Чтобы подкрепить результат, я с глубокой заинтересованностью стал рассматривать ногти на своих руках (я принял облик шумерского копьеносца, который часто носил еще в Иерусалиме), демонстрируя, что даже это занимательнее того, что он мне предложил. — А теперь, если ты не против, я бы хотел вернуться домой. Заклинание Отсылания, я надеюсь, ты помнишь. Мальчик мотнул головой так, что его девчачья челка забавно скрыла ему половину лица. Принц этого даже не заметил. — Не спеши, — сказал он мне. — Это еще не все. И тут, к моему невероятному удивлению, я бы даже сказал, глубочайшему поражению, мальчик спокойно сделал шаг мне навстречу и вышел за границы своего пентакля. Он сделал это без доли колебаний в своих действиях, без единого намека на страх на своем лице. Видимо для того, чтобы заверить меня, что сделал это не случайно и никуда ретироваться не собирается, он для верности отошел еще на пару шагов, еще ближе ко мне. Я пребывал в таком шоковом замешательстве, что свое имя едва не позабыл, не то, что броситься на мальчишку и сожрать его. Египтянин удовлетворенно улыбнулся, наверняка довольный моей реакцией. Я постарался как-то совладать с собой и вернуть себе прежнюю суровость (не сказать, что у меня очень хорошо получилось). Я скрестил руки на груди и смерил наглеца оценивающим взглядом. — И ты что же, даже не боишься, что я сейчас же тебя растерзаю? — поднял бровь я. Мальчик покачал головой. — Ты этого не сделаешь. Я хмыкнул и потянулся пальцами ног к границам дуги передо мной, ожидая, что это какая-то уловка и готовясь в любой момент ощутить, как мою сущность опалит магия. Годы опыта работы с волшебниками просто не позволяли мне поверить в то, что какой-то двенадцатилетний юнец настолько смел (и глуп), чтобы просто так взять и выйти из своего пентакля, перед этим призвав могущественного духа вроде меня. Но когда я прикоснулся к выведенной мелом на полу линии, ожидая понять наконец, в чем состоит подвох, ничего не произошло. Я смело шагнул за нее и остановился прямо перед мальчиком. Достаточно близко, чтобы это смотрелось угрожающе. — Уверен? — с дерзкой улыбкой спросил я, заглядывая в его миндалевидные глаза. — Почему же? — Потому что если бы ты хотел убить меня, ты бы сделал это, как только я оказался за пределами круга, — уверенно ответил принц. Он был прав. Если бы я хотел его сожрать, я бы сделал это при первой же возможности, и никакое замешательство мне не помешало бы. Я смиренно кивнул, согласившись с его словами, но отступать не стал, продолжая стоять к юноше почти вплотную — если бы захотел, я смог бы дотронуться до его плеча. Моя пассивная непоколебимость, похоже, вселила в него еще больше уверенности в своей задумке, поэтому он решил продолжить. — Итак, я предлагаю тебе следующее, — сказал мальчишка, — ты будешь изредка наведываться ко мне по моим вызовам, как всегда отвечать на мои вопросы, возможно, иногда сопровождать меня на прогулках по дворцу или рынку, и исполнять мои просьбы, если таковые будут. — Все это он продекламировал голосом дружелюбного лектора. — Разумеется, только в том случае, если это не будет уязвлять твое хрупкое джиннское самолюбие. — Он бросил на меня многозначительный взгляд. — И никаких Уз? — недоверчиво спросил я. — Никаких Уз, — обезоруживающе улыбнулся египтянин. В целом, во всем том, чего он просил, не было совершенно ничего сложного, и мальчишка ясно дал понять, что ни к чему меня не принуждает. При других обстоятельствах я бы вежливо откланялся и, оставив ему на память какой-нибудь неприятный запах (незабываемый аромат сточных вод Иерусалима здесь пришелся бы весьма кстати), без лишних слов удалился бы восвояси. Но он почему-то решил довериться мне и первым сделал благородный жест, выйдя из своего укрытия. Никакой нормальный волшебник в своем уме так не поступил бы. Этот парень вообще не был похож на «нормального волшебника» и того, кто был в своем уме. Это делало игру интереснее. Мне стало любопытно, к чему может привести эта затея. Подумав еще секунду, пристально вглядываясь в карие глаза мальчика, я принял решение. — Хорошо, — ответил я. — По рукам. Только никаких фокусов и ничего свыше того, что ты от меня потребовал. — Попросил, — поправил меня принц. — Попросил, — согласился я. — А то знаю я вас, волшебников. — Да брось, — усмехнулся он. — По-твоему я похож на волшебника? Приятно было, что парень осознавал свои минусы.

***

— Это… существо нужно сейчас же хорошенько ополоснуть Иглами и напомнить ему, кто здесь хозяин! — кричал старый брюзга, продолжая испытывать запасы терпения моего хозяина. — Такое поведение просто недопустимо для раба! Это длилось уже минут десять, но Птолемей продолжал с видом полной покорности судьбе выслушивать разглагольствования одного из придворных магов о самых разных способах меня проучить (этот старик успел назвать уже как минимум два наказания, о которых я, живя уже три тысячи с малым лет, ничего не слышал. Невероятно, как гнев и жестокость развивают фантазию, правда?). Чего это он так разорался, спросите вы? Да я сегодня утром по чистой случайности, пролетая по коридору в обличье чибиса, умудрился задеть когтем плечо проходящего мимо волшебника и разорвать напополам его шикарное одеяние, которое он приобрел сегодня по случаю продвижения по службе (теперь он служил не жене советника царя, а самому советнику. Вот это я понимаю, повод отпраздновать). И все это — исключительно вина случая и низких потолков. Если бы не эти два фактора я, быть может, ограничился бы одной лишь шляпой (которая сейчас плавала где-то в царском бассейне). — Ну, в любом случае, это моя забота, ведь его хозяин я, — сухо ответил Птолемей, поудобней перехватывая в руках целую стопку пергамента и несколько книг, оплетенных в крокодилью кожу. Он во время сего происшествия как раз направлялся в свою комнату из библиотеки. — Тебе не стоит об этом беспокоиться. — И все-таки этот демон заслуживает наказания! — не унимался волшебник. — Вам нужно научится держать своих слуг в узде! Что ж, тут, возможно, он в чем-то был прав. Птолемей не только меня освободил от Уз — все его слуги были технически свободны, а потому часто творили то, что ни один порядочный хозяин своему рабу с рук не спустил бы. Взять хотя бы тот случай с Аффой, когда тот в порядке эксперимента решил разгромить комнату принца, дабы посмотреть, как тот отреагирует. Любопытство джинна успехом не увенчалось. Птолемей, заходя в тот вечер в свои покои, был поглощен очередным исследованием и ничего, кроме интересующий его книги, не замечал. Когда он все-таки соизволил поднять глаза и окинуть взглядом творившийся в комнате хаос, он лишь спокойно попросил Аффу сложить все на свои места, и вновь вернулся к своим древним летописям. Так что даже я был согласен с тем, что немного строгости в таких делах ему не помешало бы (хотя мне все же нравилось, что хозяин умел относится к нашим выходкам с юмором и должным пониманием). Не все ведь могут вести себя также благородно, как ваш покорный слуга. — Извини, но я так не считаю, — покачал головой юноша, просматривая глазами какой-то листочек с записями. — У меня свои методы. Рехит получит свой выговор. — После этого он перевел слегка недовольный взгляд на меня, спокойно восседающего в обличье вышеупомянутой птицы на его плече. Я в ответ невинно пожал плечами, не сомневаясь, что хозяин забудет об этом происшествии, как только откроет одну из своих книг. Птолемей снова обернулся к волшебнику. — Но наказание — увольте. Старикашка в разорванном напополам вдоль левого плеча платье раздраженно фыркнул и отвернулся, стоило мне скорчить ему пару насмешливых рожиц (насколько это, конечно, было возможно при наличии клюва). Потом на его лице промелькнула гаденькая ухмылка, словно у ребенка, который задумал какую-то пакость, и он вновь обратился к моему хозяину. — До меня донесли слухи, что вы не накладываете Узы на своих рабов, — вкрадчиво произнес грек (что-то их расплодилось в Александрии в это время). — Это правда? — Это так, — кивнул Птолемей. Его ответ заставил придворного мага лишь насмешливо фыркнуть. Принц предпочел проигнорировать такое неуважение к своей царской особе — он уже давно привык, что его мнения насчет духов никто не разделяет, иногда даже сами духи. — Вы так халатно относитесь к главному правилу вызова демонов и совсем не боитесь того, что эти существа в любой момент могут растерзать вас, когда им это только заблагорассудится? — Мне кажется, ты слишком волнуешься о моих отношениях с моими слугами, — без тени веселья усмехнулся Птолемей. — Не стоит, тут я тоже как-нибудь сам разберусь. Волшебник окинул меня неприятным, мстительным взглядом. Я не поленился развернуться и продемонстрировать ему свой птичий зад, пока Птолемей не смотрел в мою сторону. Если честно, взгляни он тогда на меня, я бы даже пристыдился. В его обществе я всегда избегал быть излишне вульгарным — каждый раз помимо воли чувствовал себя каким-то дикарем. — Вы так всех своих рабов выгораживаете, или только любимчиков? — скривил губы старик в мерзкой улыбочке. — Я делаю это не потому, что Рехит, как ты выразился, мой любимчик, — спокойно парировал мой хозяин. А вот сейчас, Птолемей, было чутка обидно. В конце концов, я был достойнейшим из вызванных им джиннов, и самым приближенным. Как по мне, под определение «любимчик» я вполне себе подходил. — Я делаю это, потому что он — мой друг. Тут я оторопел и во все глаза уставился на Птолемея. У придворного волшебника была такая же реакция. Он смотрел на невозмутимого принца сначала с выражением трепетного ужаса, а после и с глубочайшим отвращением, словно тот был противным бродягой на улице, просящим у него милостыни (вдобавок без пары конечностей). И я мог понять, почему. В его понимании якшаться с духом все равно, что целоваться с лягушкой — просто отвратительно. — Не знаю, куда вы с этим идете, мой господин, — медленно произнес старик. В его словах было не больше почтения, чем в обращении прохожего к куску навоза, застрявшего в подошве его ботинка, — но ничем хорошим эта ваша «дружба» с демонами не закончится, помяните мое слово. На этом в разговоре негласно была поставлена точка. Волшебник развернулся и, презрительно хмыкнув, удалился. Мой хозяин пожал своими узкими плечами и направился в свои покои, вновь вернув свое сознание в облака, где оно обычно и пребывало. Я спорхнул с его плеча и последовал за ним. — Ну и что это было, позволь поинтересоваться? — сказал я, когда мы наконец оказались в его комнате одни. Птолемей, как ни в чем не бывало, уселся за свой рабочий стол, обложившись принесенными из библиотеки книгами. Я приземлился там же. — О чем ты? — вопросом на вопрос ответил он, подняв на меня взгляд. — Ты назвал меня своим другом, да еще и в присутствии другого волшебника. — Я осуждающе склонил голову на бок. — Не стыдно? — А за что мне должно быть стыдно? Всегда поражался его невежественности в таких вопросах. Он то и дело делал вид, что ничего не знает об отношениях духов с людьми, а после невинно хлопал своими длинными ресницами, так и ожидая, когда я в сотый раз объясню ему очевидные причины своего недовольства. — Как минимум за то, что ни один уважающий себя волшебник так не поступил бы, — ответил я всем известным фактом, который к Птолемею никогда не был применим. Для него все мои замечания о «типичных волшебниках» были просто пустым звуком, ведь сам он никогда не причислял себя к таковым. — С каких это пор я поступаю, как уважающий себя волшебник? — по своему обыкновению хмыкнул Птолемей. — И то верно, — вздохнул я. Заметив, что хозяин вновь собирается вернуться к своим свиткам, я поспешил продолжить, потому что в противном случае наш серьезный разговор в который раз обернется ничем. — И все-таки это было слишком громкое заявление даже для тебя. Ты — мой хозяин. Я — твой слуга. Нас не связывает ничего, кроме магического договора. По-другому не бывает. — Но я ведь тебя ничем не связывал, — резонно заметил Птолемей. — Ты здесь по своей воле. — Это я так, в общих чертах сказал, — отмахнулся крылом чибис. — Но ты должен усвоить, что между духом и человеком дружбы быть не может. Это для твоего же блага. Многие из нас не такие приятные личности, как, скажем, я. Взять хотя бы Факварла. Такой мерзкий характер, как у него надо еще поискать. — Я одернул себя от долгих разглагольствований на тему того, чем же меня не устраивает Факварл, и вновь сурово взглянул на хозяина. — Короче, нет, нет и нет. Не бывать такому. Это противоречит всем законам и вашей, и нашей природы. Птолемей бросил на меня очень проницательный, цепкий взгляд, который он иногда использовал, когда я говорил что-то заинтересовавшее его. Этот взгляд словно бы обнажал перед ним мою истинную сущность, и я невольно проверил остальные шесть планов, дабы убедится в том, что он не может видеть моего настоящего облика. Он смотрел на меня так не больше секунды, а мне казалось, что целую вечность. После этого принц по-доброму усмехнулся, и его сознание вновь улетело куда-то ввысь, когда он перевел взгляд на свои драгоценные рукописи. — Именно эти законы, Рехит, я и собираюсь нарушить, — спокойно ответил мне Птолемей, беря в руки перо и макая его в баночку с чернилами. Мне же ничего не оставалось, кроме как усесться на его плече и со скучающим выражением на птичьей морде наблюдать за тем, как он выводит на пергаменте все новые формулы, рисунки и заклинания.

***

— Тебе очень идет обличье льва, Рехит, — сказал Птолемей, поднимая на меня взгляд над своими свитками впервые за последний час. Он чувствовал, что его исследование близится к концу, а потому в последнее время работал вдвое усерднее. Иногда он засиживался за своим столом до рассвета, после целый день постоянно зевал и протирал глаза, выслушивая просьбы простолюдинов. — Тебе стоит почаще носить эту форму. Я расправил плечи, царственно складывая свои могучие лапы друг на друга, таким образом демонстрируя, что согласен с ним. Да и в конце концов, мне всегда было приятно слышать комплименты в адрес своей скромной персоны. Очень поднимает самооценку, знаете ли (хотя не то чтобы у меня с ней были проблемы). — Облик, конечно, благородный, не спорю, — кивнул я, — да только с этой гривой ни черта не видно. И чешется постоянно. — Я потряс головой в доказательство собственным словам, и на мою величественную морду упало несколько закрывающих взор локонов. Птолемей посмеялся, отложил свои записи в сторону и протянул ко мне свою руку. Я дернулся так, словно боялся обжечься и взглянул на него с недовольством и недоумением одновременно. — Ты чего творишь? — спросил я. — Хотел почесать тебя, — пожал плечами Птолемей, все-таки убрав руку обратно. — Я мог бы тебе это позволить, если бы ты приказал мне. — Я еще раз гордо махнул головой, чтобы стряхнуть мешающие пряди с глаз и лучше его видеть. Мне показалось, что мои слова не будут звучать достаточно внушительно, если при этом моя грива будет взъерошенной, как у чучела. — А так прошу не распускать руки. Мы, джинны, не очень это жалуем. Птолемей хмыкнул и вернулся к своим записям.

***

После путешествия в Иное Место Птолемей долго не мог очнуться. Он пробыл там несколько часов по земному времени, и это отразилось на его физическом теле. Он почти час лежал в своем пентакле, все еще сжимая в безвольных руках железный анкх, не в силах подняться. Я не знал, что конкретно произойдет с ним, когда его дух покинет тело, но подозревал, что ничего хорошего. И вот, доказательство. Впрочем, Птолемей, наверное, и сам понимал это, и пошел на риск сознательно. И что-то мне подсказывало, что он ни о чем не жалел. Когда ему все-таки удалось кое-как совладать со своими конечностями, я помог ему подняться на ноги и довел до стоящего подле его стола кресла. Птолемей тяжело опустился в него, положив руки на подлокотники и закрыв глаза. Дыхание его было тяжелым и обрывистым, но постепенно оно выравнивалось. Я уселся перед ним и взглянул на своего хозяина. Волосы практически полностью поседели, от его темных, почти черных локонов осталось лишь несколько тусклых прядей. Вокруг глаз залегли глубокие морщины, которые, как я был уверен, не сгладятся со временем. Смуглая кожа будто бы посерела и выглядела так, словно ее только что сняли с мертвеца. Его руки стали еще более тонкими и костлявыми, чем были до этого. Ноги выглядели, как две сухие тросточки: казалось, если он на них наступит — они тут же сломаются. И тем не менее на его изможденном лице сияла слабая, но самая счастливая улыбка, которую я когда-либо у него видел. — Я сделал это, Рехит? — первые его слова за все то время, что он вновь на Земле. Я видел, что даже шевелить губами ему было трудно. — Сделал, — кивнул я. — И заслужил тем самым мое доверие. — Я без капли иронии поклонился ему. Птолемей устало усмехнулся. — А еще это. — Я подошел поближе и склонил перед ним свою львиную голову. Птолемей застыл в нерешительности и уставился на меня с немым вопросом в карих глазах, которые несмотря ни на что, блестели также ярко, как и всегда. — Можно-можно, — успокоил я его. — Ты ведь всегда хотел это сделать. Валяй. Птолемей с большим усилием поднял свою правую руку и потянулся ко мне. Я, видя, как тяжело ему дается даже это незамысловатое действие, подвинулся вперед и сам подставил гриву под его ладонь. Его поглаживания были робкими и несмелыми, было такое впечатление, словно он все еще боялся причинить мне неудобства. Возможно, так, но я скорее склонялся к тому, что ему сейчас просто тяжело, и у него еле хватало сил на такие простые манипуляции. Наконец он ласково почесал меня за ухом (я понял, почему питомцам это так нравится), а после вновь уложил свою руку на подлокотник кресла. Выглядел он еще более уставшим, чем прежде, но и более счастливым, стоит заметить. — Спасибо тебе, Рехит, — прошептал он, и я действительно услышал в его голосе искреннюю благодарность.

***

Я в обличье чибиса сидел на стопке бумаг перед Птолемеем и угрюмо смотрел на то, как он аккуратным почерком что-то выписывает на листе пергамента. Прошло уже несколько недель с того дня, как он вернулся из Иного Места, а он все продолжал красочно описывать свое путешествие на желтых свитках, не жалея чернил. За это время он так и не сумел оправиться от произошедшего: Птолемей едва стоял на ногах, а сил у него еле хватало на то, чтобы держать перо. И тем не менее, он пребывал в хорошем расположении духа и продолжал работать. Правда, это самое расположение духа я ему частенько портил вопреки своей веселой натуре. Вот и сейчас я был настроен на новый серьезный разговор. — Я думаю, тебе стоит уехать из Александрии, — твердо произнесла птица. Птолемей даже не взглянул на меня, продолжая выводить греческим языком красивые каракули на бумаге. — Мы уже обсуждали это, Рехит, — поставив очередную точку, ответил он. — Я не уеду. — Но это глупо! — взвыл я. До меня все никак не доходило, почему он продолжал отрицать очевидное. — Почему нет? Потому что здесь твоя драгоценная библиотека? Да этих библиотек в мире пруд пруди! Выбирай — не хочу! Ты видел, какая в Афинах? А вот я видел. И скажу тебе, она повеличественней твоей раз так в пять. — Птолемей тяжело вздохнул и все-таки отложил свои записи. — Или дело в гордости? Юноша покачал головой. — Тогда в чем же? — не унимался я. — Здесь мой дом, Рехит, — ответил принц. — Я люблю этот город, люблю его виды и запахи. Если мне суждено погибнуть, я хочу, чтобы это произошло здесь. Тем более, — быстро продолжил Птолемей, заметив, что я хочу возразить, — я не желаю всю свою жизнь бежать и прятаться. У меня на это как минимум не хватит сил. — На этих словах он выронил из пальцев перо и серьезно посмотрел на меня. — Так что нет, я не покину Александрию. А теперь помоги мне подняться. Я хочу сходить на рынок. Птолемей, оперевшись руками на стол, попытался встать, но у него не получилось и он обессиленно плюхнулся назад в кресло. Я же остервенело спрыгнул со своей стопки, опрокинув несколько листов, и приземлился прямо на свиток, над которым уже минут двадцать корпел мой хозяин. Тот уставился на меня недовольно. — Да послушай же ты меня хоть бесов раз! — Я притопнул своей птичьей лапкой и возбужденно взмахнул крыльями. — Твой дражайший кузен сейчас только и ждет возможности от тебя избавиться! На твою жизнь покушались трижды за последние пять месяцев. И каждый раз тебе просто везло, что я был рядом, чтобы спасти твою шкуру! Так было, потому что каждый раз убийцы приходили к тебе домой и им приходилось играть по нашим правилам. Но если ты шагнешь в толпу, спасти тебя будет не так просто. Враги могут напасть когда угодно и откуда угодно. А ты собрался на рынок! — Я закончил свою тираду громким негодующим криком. Птолемей только нахмурился. — Да, собрался. Я устал. Мне нужен свежий воздух. Я просто не мог в это поверить. Он ведь так умен, и когда дело касается духов, о них он всегда волнуется в первую очередь, а вот чтоб позаботиться о своей безопасности — так нет же! Идем на рынок, светить своим царским профилем у двоюродного братца на виду! — Да какой к чертям свежий воздух, если тебя в любой момент могут убить?! — заорал я. Тут, видимо, его терпение закончилось. Птолемей был зол. Он, несмотря на свою физическую беспомощность, вдруг словно бы сделался выше, чем был на самом деле, его глаза опасно блеснули, глядя на меня. Еще никогда прежде мне не удавалось вывести его из себя, сколько бы я не старался. — Бартимеус! — Мое имя прозвучало, как гром среди ясного неба. Птолемей почти никогда не называл меня так. Он произносил мое истинное имя до этого лишь тогда, когда призывал меня на Землю, и то, что он вновь обратился ко мне так в состоянии гнева ничего хорошего значить не могло. Оттого мою сущность невольно пробрало неприятной дрожью. Я сложил ощетинившиеся перья и отступил назад, признавая свое поражение. После этого Птолемей заговорил спокойней. — Хватит. Помоги мне встать. Я спрыгнул со стола и, обернувшись львом, позволил Птолемею облокотиться на свою спину. Так я вел его до самого паланкина, который после этого нес на своих плечах.

***

Бесы, фолиоты, джинны и африты — двадцать штук этих злобных тварей сейчас рвали и метали за стенами ветхого храма, который служил нам с Птолемеем укрытием, и пытались всеми возможными способами пробраться внутрь. Стены шатались под их Взрывами и Судорогами, потолок сотрясался от многочисленных тяжелых ударов. Все говорило о том, что долго вся эта конструкция под таким давлением не протянет. Даже моя Печать еле сдерживала тот ужас, который пытался прорваться сюда снаружи, и каждую секунду грозилась сломаться, оставив нас на произвол судьбы. Впрочем, чего это я? Мы уже оставлены на произвол судьбы, а судьба к нам сегодня не очень благосклонна. Я стоял над истекающим кровью Птолемеем, и судорожно пытался придумать, как защитить своего хозяина, когда барьер наконец лопнет. Его из всего произошедшего, похоже, больше всего волновал потерянный во время облавы на рынке свиток. — Я не завершил свой рассказ, — прошептал он. — В моих комнатах не осталось ничего, кроме фрагментов. Не будь ситуация столь печальна и безысходна, я бы картинно закатил глаза. На кону его жизнь, а он за свои записочки волнуется! Но в этом был весь Птолемей и поделать я с этим ничего не мог. Мне давно пришлось принять его приоритеты. Поэтому сейчас я постарался говорить проникновенно и спокойно. — Птолемей, это не важно. — Важно, Бартимеус! — Он был при смерти, но его глаза сверкали все так же ярко, как и во время наших старых споров на одну и ту же избитую вдоль и поперек тему. Даже в таком состоянии Птолемей был готов отстаивать свои позиции. Вокруг раздавался чудовищный грохот, стены ломились от наваливающейся на них мощи, а я продолжал препираться со своим ослабевающим с каждый секундой хозяином, не желая слышать его возражений. Мне казалось, что я сосредотачиваю больше внимания на его тяжелых вдохах, чем на произносимых им словах. — Я отсюда выбраться не могу, но ты-то можешь! — Птолемей протянул окровавленную руку ко мне и провел пальцами по грязной гриве, испачканной в вытекающей из меня сущности в том месте, где мне оторвало крыло. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять, к чему он клонит. Он хочет отослать меня, а сам героически погибнуть от рук духов, за права и свободу которых он так долго сражался в одиночку. Ну уж нет! Никаких подобных геройств в мою смену! Я попытался возразить, но Птолемей меня не слушал. — Формально, я твой хозяин, не забывай, — напомнил мне он. — Я говорю, что ты можешь уйти. — Я отрицательно мотнул головой, и его брови свелись к переносице. — Я говорю, что ты уйдешь! — Он старался, чтобы его голос звучал громко и властно, но на деле он был тихим и хриплым. Птолемей выплюнул на пол лужицу заполнившей рот крови. Вместо ответа я вышел на середину зала и испустил вызывающий рев, стараясь припугнуть мечущихся снаружи демонов, а заодно и дать хозяину понять мою позицию. Мой впечатляющий протест ни капли не поколебил железную волю Птолемея Александрийского. Мальчик лишь криво усмехнулся и сел на дрожащих локтях. Я вновь склонился над ним. — Прислони-ка меня вон к той стенке, — попросил он. Заметив, как я с сомнением покосился на его окровавленное тело, он решил меня поторопить. — Давай, давай! Неужели ты хочешь, чтобы я умер лежа? Я подумал про себя, что в нем, слабом, истекающим кровью четырнадцатилетнем мальчишке было больше царственности, чем во всех Птолемеях в его роду вместе взятых. Чести ему прибавляло и то, что моего хозяина никогда не интересовал престол. Он жаждал знаний и только их. И сейчас он медленно умирал на моих руках вопреки первому и во имя второго. Скрепя сердце, лев сделал, как было приказано. Когда я усадил его подле стены, я заметил, как принц с большим усилием подавил в себе болезненный стон. Я обернулся назад. Дверь, еле сдерживаемая моей Печатью, разгорелась докрасна от посылаемых в нее Взрывов. Еще немного и она разлетится на мелкие кусочки вместе с прогибающимеся внутрь стенами. Я приготовился к тому, что сейчас мне придется отбивать сразу по дюжине атак за раз, еще и стараясь не подпустить никого из этих тварей к Птолемею. Я прикинул, что так я продержусь не больше пяти минут. Я тряхнул головой, стараясь отогнать от себя эту мысль. С таким настроем в бой вступать нельзя. Я расслышал, как Птолемей что-то прошептал мне сзади. Не отрывая взгляда от готовящейся взорваться двери, я ответил: — Даже и не проси. Никуда я не уйду. — Я и не стану просить, Бартимеус, — хрипло откликнулся мой хозяин. Не понравилось мне то, как он это произнес. Когда я обернулся к нему, я успел лишь заметить, как Птолемей болезненно улыбнулся мне и поднял вверх правую ладонь. Я вскинул лапы в попытке его остановить. — Не надо!.. Он щелкнул пальцами и произнес слова Отсылания. В тот же миг дверь взорвалась дождем расплавленного металла, и три высокие фигуры ворвались в храм. Я почувствовал, как мою сущность все настойчивей дергают мелкие крючки, против моей воли стараясь утащить меня из этого места. Мир стал размываться перед моим взором, и я успел заметить лишь то, как Птолемей мягко кивает мне, а его губы беззвучно произносят: «Прощай, друг мой». Его голова неестественно тяжело привалилась к стенке, а после я обнаружил себя движущимся вперед среди бесконечных потоков Иного Места… «Кто это?» — раздался в моей голове очень усталый и тем не менее заинтересованный голос Ната. Он как раз смотрел в спину уходящей Китти и, видимо, чтобы попытаться отвлечься от боли в боку, решил подслушать, о чем я думал. Хозяин. Все такие. «А?» — Я как всегда блестал своим красноречием. «Тот мальчик, обличие которого ты всегда принимаешь, — пояснил Натаниэль. — Он был твоим хозяином?». «Ну да, был, — недовольно признал я. Посвящать Ната в подробности моих отношений с Птолемеем я не планировал и сейчас проклинал себя за то, что позволил себе отвлечься, а мальчишке — подсмотреть мои воспоминания. — А тебя не учили, что подслушивать чужие мысли очень неприлично?». «Кто бы говорил», — хмыкнул у меня в голове голос хозяина. Он перевел взгляд на в данный момент громящего аппарат для сладкой ваты Ноуду. Я тоже сосредоточил внимание на нем. «И почему ты вдруг о нем задумался?» — вновь проскользнула в его сознании мысль, адресованная мне, когда он поудобнее перехватил в руках посох Глэдстоуна. «У меня просто от того, что мы с тобой собираемся сделать, вся жизнь перед глазами проносится, ничего особенного, — отмахнулся я. — У тебя, вон, у самого также». Это было правдой. Я как раз наблюдал обрывки из его воспоминаний, в основном — из детства. Большинство из них были мне незнакомы, но после стали появляться фрагменты вроде улыбающегося лица миссис Андервуд, какой-то женщины, сидящей в саду с мольбертом, обозлившейся шестнадцатилетней Китти. Я даже пару раз уловил среди этих обрывков себя — в обличьях Птолемея и горгульи. Меня даже охватила ностальгия по старым добрым временам. Но время, отведенное нам на то, чтобы попрощаться со своими жизнями, почти исчерпалось. Нам наконец удалось привлечь внимание Ноуды и сейчас он с диким ревом приближался к нам. Натаниэль начал читать заклинание. «Бартимеус…», — эта мысль не громче шелеста листьев пронеслась у меня в сознании. «Да?». «Ты был мне хорошим…». Другом. «Ты был мне хорошим слугой». Я не знал, что ему ответить на такое заявление. Уж слишком громким оно было. Разумеется, я уловил эту его короткую осечку, которую он, скорее всего, из гордости поспешил исправить. Я ощущал странное чувство дежавю и все никак не мог придумать вразумительного ответа. «Натаниэль…». Заклинание Отсылания разнеслось в моем сознании громче самого чудовищного взрыва — оглушающе и страшно. Я изо всех сил сопротивлялся, стараясь удержаться за этот мир, пытаясь докричаться до Ната словами о том, какой же он болван. Во второй раз мне пришлось принять дар жизни от своего хозяина перед лицом смерти. Я исчез, не успев высказать ему всего, что так хотелось. Не сказать, что среди этих мыслей было много приятных вещей. В основном — оскорбления, подколы и дюжина недовольных тирад, которые я успел сочинить за время службы у него. Но тем не менее, помимо всего этого, я в глубине души надеялся, что он сможет уловить нотку благодарности среди всех тех мыслей, которые посетили мою голову в самую последнюю секунду.