Гроб, гроб, поместье, фотограф

Эзоп останавливается в шаге от двери. Он не любит общаться с людьми без веской на то причины, но сейчас ему действительно необходимо узнать, все ли в порядке. На протяжении всей прошедшей игры Джозеф вёл себя...непривычно. И если это связано с плохим самочувствием, то полет на ракетном стуле мог все только ухудшить. Не то чтобы охотнику было настолько не все равно, просто... Просто чем раньше вмешаешься, тем меньше придётся исправлять впоследствии. Он уже собирается постучать, как резко замирает: из-за двери слышится разговор, причём достаточно эмоциональный. Странно только, что второй голос вообще не разобрать, хотя и по ответам можно догадаться, о чем тот говорит. — Я... Я знаю, что это больно. Правда. Я знаю. Ты же видел, что случилось сегодня верно? И я боюсь, что с тобой что-то случится. Что-то ещё, если ты понимаешь... Чувство, которое Эзоп не может назвать, заставляет его содрогаться от одного только такого звучания этого голоса. — Нет! Конечно же нет! Я не могу этого позволить! Я...я не знаю. О Господи, да если я не могу уйти, значит могу перестать играть, или умереть, или... Неважно! Я не позволю. Не позволю, чтобы это зашло слишком далеко. Охотник медленно-медленно (и потому почти бесшумно) открывает дверь. Он ожидает увидеть все, что угодно, но только не то, что на самом деле предстаёт перед ним. Джозеф стоит на коленях перед зеркалом, вцепившись в изукрашенную раму так, что пальцы у него теперь белее бумаги. Он плачет. Эзопу кажется это почти немыслимым и настолько личным, что он собирается аккуратно закрыть дверь в комнату и больше выжившего не тревожить, но тот вдруг замечает его. А уже в следующее мгновение он чувствует, как чужие руки смыкаются на пояснице, и чуть пошатывается от неожиданности. Он не знает как реагировать, он не знает, как теперь стоять или двигаться, он... Он нервно оглядывается по сторонам и, придерживая Джозефа за плечо, кое-как пересекает порог чужой комнаты и даже закрывает за собой дверь. Выживший все ещё не отцепляется от него и всхлипывает почти беззвучно, но послушно семенит следом. Нужно всего лишь подождать, так? И он успокоится. Через долгое-долгое время охотник сидит на полу, делая вид, что разглядывает потолок, а Джозеф, расположившийся на кровати, косится на него опасливо, будто боится, что после такой сцены последует что-то...нехорошее. Но Эзоп только тихо вздыхает и, предварительно стянув тонкую перчатку, протягивает выжившему ладонь. Он знает, что Джозеф обожает держаться за руки, и надеется, что это поможет ему немного прийти в себя. Тот, не раздумывая, и правда вцепляется в неё обеими крохотными своими ладошками и сидит так, молча, ещё несколько минут. И только после начинает говорить: — Посмотри... Посмотри на фотографию. Охотник послушно поворачивает голову. На упомянутой фотографии — юноша, очень похожий на Джозефа, если бы тот был чуть-чуть помладше. Изображение бесцветное и слегка нечеткое, но кроме этого ничем не примечательное. Только на второй раз взгляд цепляется за помятый и потертый нижний уголок. — Она портится? - уточняет он. Джозеф кивает: — Мне следовало бы вообще её не трогать, но я... Не могу. Ах, точно. Самые важные способности выживших связаны с их особенными вещами. Конечно, можно и не пользоваться ими, но... Но это невозможно, когда собираешься играть серьёзно. — Я боюсь... Он сказал... У Джозефа голос дрожит, но он все же продолжает. — Он сказал, что не хочет умирать во второй раз. Эзоп медленно-медленно выдыхает. Он никогда не говорит об этом вслух, но ему не нравится, когда кто-то тревожит мертвецов. Особенно с такой настойчивостью. — Послушай, — говорит он, — и запомни единственное важное правило. Охотник поворачивает голову, чтобы посмотреть в чужие глаза, и Джозеф невольно сжимает пальцы чуть сильнее: Эзоп редко говорит с кем-то по доброй воле, ещё реже смотрит на собеседника, а уж зрительный контакт не выдерживает практически никогда. — Никогда не слушай того, что говорят тебе мёртвые. — Никогда? Но это значит... — Верно, — обрывает незаконченную фразу Эзоп, уже зная, что он сейчас услышит. — Охотникам тоже не стоит верить. Мне в том числе. Выживший глядит на него так, что невольно напоминает Эзопу потерявшегося и до крайности несчастного котёнка. Такие иногда забредали к нему на кладбище. Давно-давно, где-то в прошлой жизни. Может быть поэтому охотник поднимает свободную руку и невесомо проводит пальцами по чужим волосам, словно пытаясь приласкать и успокоить. И Джозеф льнет к его ладони, забываясь, пока мятежная горечь не стирается из пронзительной синевы его глаз. — У меня весь мир состоит из мёртвых вещей. У Эзопа тоже, но для него это обыденно и приемлемо. Для него. Не для того, у кого за воротами поместья бесконечность, до краёв полная жизнью и болезненно-яркими красками. — Ты покинешь это место, и все будет по другому, — обещает он, сам не уверенный, что такое желание можно исполнить. Выживший улыбается (и от этой улыбки, более робкой и чувственной, чем обычно, у Эзопа почему-то что-то в груди отзывается неясно), прикрывает глаза и просит. — Останься со мной...еще ненадолго, пожалуйста. Но охотник только кивает и произносит: — Сколько угодно.