Афродизиак

Мрачный, обшарпанный коридор и вот я у дверей медицинского кабинета. Мужик, что осматривал меня, открывает дверь ключом и проходит, следом я, та девушка и мент из сопровождения. Включается свет и передо мной предстаёт помещение, сродни то ли палате, то ли кабинету терапевта. Есть койка, ширма, стол, стулья, стоматологическое кресло, какие-то аппараты. Не ментовка, а поликлиника. — Так, по очереди проходим за ширму, снимаем низ и садимся в кресло, — мужчина подошёл к раковине и ополоснул руки. В это время ни я, ни та, что со мной, даже не дёрнулись. — Ну же, это не больно, — от этих слов захотелось воткнуть ему какой-нибудь скальпель прямо в глотку.  Поморщившись, я шагнула к кушетке и села на край. Девушка решила, что я ей уступаю и прошла на осмотр. Мент так и стоял в дверях, скрестив на груди руки, имитируя вид крутого охранника. Провела взглядом по помещению и резко повернула голову к ширме, когда раздался чёткий "Ой!". — Ну, это не больно, потерпи. В промежности сжалось от этих слов, я вновь скрестила ноги и обхватила колено ладонями. — Так, следующая, — раздался голос, обращающийся ко мне, но я не дёрнула и пальцем. Из-за ширмы вышла "пациентка", мент сразу подозвал её к себе и, закрыв дверь, видимо повёл обратно. — Ну, а вы? — Мужчина выглянул из ограждения, одевая новые латексные перчатки. — Вы не будете меня осматривать, — отрезала, глядя в его удивлённые глаза. — Это почему же? — Я сяду в кресло и раздвину ноги только перед женщиной-гинекологом. — Ну, послушайте, — доктор полностью вышел из-за ширмы, — врач бесполая профессия, не заставляйте вас тащить на осмотр насильно. Мои переплетённые пальцы, вцепились в кожу ладоней ногтями.  — Нет, — сухо бросила и отвела взгляд, устремив перед собой. — Вы же понимаете, что здесь не работает никакой женский гинеколог, я и стоматолог и проктолог и хирург и всё на свете, прошу, будьте разумны. Я понимала его слова и, возможно, где-то очень глубоко в душе жалела его нелёгкой профессии, но от одной мысли, что этот мужик коснется меня, начинала бить дрожь. — Что ж, подождём, — он отошёл к столу и оперся о столешницу. Сняв перчатки помассировал пальцами переносицу и уставился на меня. Я старательно отводила взгляд в сторону. — Вы Что-то скрываете? — Это самое тупое, что мог спросить сотрудник ментовки, пусть и косвенный, — вас всё равно осмотрят, не сейчас, так позже, желаете вы это или нет, этого требует протокол. — Сколько стоит написать, что я в порядке? — Посмотрела на него, чувствуя, как вздрагивает мой голос.  В ответ мужик рассмеялся, запрокинув голову назад. Я мысленно послала его туда, откуда не возвращаются. Дверь открылась и на пороге появился уже знакомый сотрудник. — Забирать? — Дама отказывается садиться в кресло, надо бы ей помочь. Я в миг насторожилась и собралась, готовясь отдать все силы на сопротивление. Мент шагнул ко мне. — Только попробуй, — процедила сквозь зубы, остро осознавая, что способна на многое. — Ладно, оставь её, позвоню Нине, вызову на капризный приём, — врач усмехнулся и подмигнул мне, не снимая улыбки с лица. Услышав то, что мне требовалось, покорно вышла с ментом и вернулась в камеру. Не успела присесть, как меня вывели обратно и привели в кабинет, где восседал проводивший допрос. Я невольно ахнула, когда увидела в комнате отца. Он тут же подскочил со стула и бросился ко мне, крепко хватая в объятия.  — Господи, Слава, что ты наделала, что ты наделала, — шептал мне в волосы, пока слёзы непроизвольно потекли из моих глаз.  Родной запах дома, кофе и таких ранее ненавистных мне сигарет. Я обхватила спину отца руками и прижалась всем телом, позволяя слезам вылиться с лихвой. — Здесь не дом свиданий, сядьте, — раздался раздраженный голос сотрудника. — Давай, пойдём, — папа обнял меня одной рукой за плечи и неспешно подвёл к стулу. — Да... — Протянул мент и перевернул какой-то бланк, — детки-конфетки. Ощущая незримую поддержку отца, я как никогда была счастлива, что он рядом. Мама бы рыдала и билась головой о стол, а хотя, может быть оставила меня здесь в воспитательных целях. Присутствие папы придало мне уверенности, я решила непоколебимо опровергать всё, что мне будут приписывать. Но на удивление, граничащее с шоком, никаких вопросов ко мне не было, я расписалась в протоколе, подписала заявление о невыезде и на этом, толстый очкарик посоветовал мне держаться подальше от злачных мест. Я бы так и просидела в неведении чудесного освобождения, если бы не фраза: — Как договаривались, пятого жду с полной шоу-программой, — мент оскалился в отвратительной улыбке и протянул моему отцу руку для пожатия.  Очевидно, что у папы нарисовался внеплановый концерт для этого жиртреста, а может и всего отделения. Виновато поджала губы, понимая, что моя жопа не стоит тех сил и унизительной атмосферы, в которой будет выступать отец. Он, конечно, не выступал в Кремле, но и никогда не скатывался до уровня междусобойчика. Хотя может такова родительская доля, вытаскивать своих чад из дерьма, если так, то я не хотела бы иметь детей. В параллель тут же подумала об интимной близости с каким-нибудь будущим супругом и чувство отвращения накрыло с новой силой. Я поспешила на выход, как только мужчины попрощались. В машину мы сели ни говоря ни слова. Напряжение, повисшие между нами, ощущалось телом. Я знала наверняка, сколько крутится вопросов на языке отца и предполагала, что меня ждёт дома. — Па... — Неуверенно выдала сдавленным голосом, — что он тебе сказал? Нужно было знать наперёд, прежде чем начать свою исповедь. Отец не спешил отвечать. Я медленно подняла на него взгляд, боясь увидеть, как от злости желваки грубо ходят по его лицу. Глаза напряжённо всматривались в дорогу, но казалось, что он не видит ничего перед собой. Туманный, но вместе с тем сосредоточенный взгляд, короткое, тяжёлое дыхание, поджатые губы. Я приготовилась услышать худшее. — Мог ли я знать, что моя дочь наркоманка, — это даже был не вопрос, а рассуждение или вопрос к самому себе, — вот так, тратя все ресурсы... — Пап, — нужно было убедить его в обратном. — Силы, деньги, время на то, чтобы однажды услышать страшное. — Да не было ничего, меня подставили пап, клянусь, — я слабо сопротивлялась, понимая, что не в этом главный страх моего вечера. — Да разумеется, вкололи, влили и запихали лошадиную дозу, о чем с тобой говорить, Слава, куда ты катишься?! Что говорить матери? Ты представляешь, что с ней будет? О чем ты думала! — Отец в отчаянном порыве ударил ладонью по рулю, а я вжалась в кресло, не желая слышать, как он переходит на крик, — плевать на нас, пожалуйста, но почему плевать на себя! Ты так тяжело нам досталась! Дальше, я погрузилась в тираду того, как мучительно меня воспитывать, ставить на ноги и как важно оставаться человеком. Милый папа, ты прикоснулся к верхушке айсберга и даже не представляешь, насколько глубоко он уходит вниз, таща меня за собой. Я молча слушала крик, сменяющийся полушепотом, потом нарастающий в ор, слушала, но крутила в голове лишь одну мысль, что мне нужно как можно скорее покинуть отчий дом. Уехать от всех, спрятаться и молча переживать своё. Припарковавшись, я не стала дожидаться папу, забрала клатч с заднего сидения и вышла из машины. Обернувшись, бросила "Спасибо", искреннее, но такое ненастоящее и ему ненужное. Поднявшись в квартиру, не разуваясь, юркнула в ванную комнату. Крепкий стук в дверь с материнской просьбой немедленно открыть, утопал в шуме включенной воды. Набрав почти до краёв, я легла в ванну, задержав дыхание и погрузившись с головой. Лежала так, насколько хватало воздуха. Внезапная мысль не выныривать обратно, была заглушена инстинктом самосохранения. Я показалась на поверхности и тупо пролежала так неизвестное мне количество времени. Периодически родители тарабанили в дверь, проверяя жива ли я. В ответ, поднимала ногу, создавая бульканье и снова погружалась в тишину. Не было ни слёз, ни печали, ни отчаяния, словно в ванну бросили бревно, а не живого человека. Вода давно остыла и тело хватил лёгкий озноб. Но я всё лежала, не желая покидать ванну. Казалось если я вылезу из воды, то вся грязь, которая была на мне совсем недавно, прилипнет вновь. Сев и, наконец-то включив теплую воду, потянулась ко всем флаконам, что стояли по периметру бортика. Щедро и без разбора я выливала на себя из каждого и с силой тёрла руками, везде, где могла достать. Пена, вместе с обилием воды, вывалилась из ванной и направилась к выходу. В дверь снова заколотили тревожные хлопки.  — Сейчас! — Но сейчас продолжалось ещё какое-то время, пока дверь внезапно не распахнулась и на пороге не оказалась донельзя встревоженная мама.  Она тут же выключила воду и нырнув руками мне под подмышки, попыталась то ли поднять, то ли вытащить меня. Я не противилась, молча шагнула на кафель. Трясущимися руками приняла полотенце и обернувшись в него, на ватных ногах прошла в свою комнату, оставляя за собой мокрые следы. Дверь закрылась за мной, как только я переступила порог. Это означало лишь одно — ни разговаривать, ни выяснять правду никто уже не будет. Оно и к лучшему.