***
Утро стало мучительным во всех смыслах. Разбудил Плетнёва телефонный звонок, от которого голова грозилась разорваться на части. Сквозь похмельный гул он понял, что звонил помощник режиссёра и предупреждал его о сегодняшних послеобеденных съёмках. Замечательно! Очень вовремя, ведь на часах было только семь утра! Блять, да почему бы не дать выспаться человеку, раз уж сниматься во второй половине дня? По собственному опыту Кирилл уже начинал опасаться, что «прекрасное» утро наверняка перетечёт в не менее «прекрасный» день, а когда в голове всплыли воспоминания вчерашнего вечера — опасения переросли в чёткую уверенность. Вопреки желанию зарыться поглубже в одеяла и не выходить из номера ближайшие несколько лет, Плетнёв собрал все силы в кулак и всё же встал с постели. Один хрен, заснуть он уже не смог бы, а тупо пялиться в потолок не было никакого желания. Он решил, что лучше отвлечь себя имитацией бурной деятельности. Обычно помогало. Проклиная тот момент, когда решил, что с Галкиным и Бардуковым вообще можно дружить, он закинул в себя таблетку аспирина, которая по счастью нашлась в его запасах, и поплёлся в душ. Кирилл рассчитывал, что прохладная вода поможет ему взбодриться и прийти в себя, но не подумал, что до неё ещё нужно добраться. Медленно передвигая ногами и витая в своих невеселых мыслях, он зацепился за порог ванной комнаты и со всего размаха рухнул на кафельный пол. Успел только выставить перед собой руки, хотя лучше не стало, потому что они его не удержали, и, в итоге, он таки рухнул лицом прямо на жёсткий и холодный кафель. Скулу обожгло резкой болью, и в глазах на мгновение потемнело. Правильно, ведь для полного счастья только этого и не хватало. Если уж ему не разбили рожу вчера, то он сам позаботился об этом сегодня — всё логично. Бессильно выругавшись, пострадавший медленно поднялся и оценил нанесённый ущерб. Да, у зеркала явно был не самый лучший день. Картинка в нём была сильно так себе. На Плетнёва смотрел какой-то небритый, помятый, опухший парень, с потухшими глазами, но очень яркими губами. Слава богу, на нём не было даже царапины, значит отделался только ушибом — и то хорошо. Уже стоя под струями воды, Кирилл тихо и не без горечи посмеивался сам над собой. Ну действительно же, это было просто смешно — в его ситуации, с похмелья и с подбитой теперь физиономией, страдая от боли и ломоты во всём теле — всё же возбудиться, вспоминая вчерашние обжимания с другом. Хотя, скорее всего, теперь уже с бывшим другом. Но телу будто было плевать на его душевные страдания, желание против воли накатывало всё сильнее, стоило только повнимательнее всмотреться в те горячие обрывки воспоминаний, что проносились в памяти. Страстные и отчаянные поцелуи, горячие стоны прямо в губы, сильное отзывчивое тело в руках, которое выгибалось навстречу и будто просило большего… Всё, до момента, когда его оттолкнули, было просто удивительным. Это было больше, чем Кирилл когда-либо смел мечтать. Он вообще до последнего времени не мог даже для себя сформулировать что ему действительно было нужно, но теперь-то он знал точно… Жаль только, что, показав ему насколько может быть потрясающе, Лёша вряд ли захочет повторить. Чёрт, но ему ведь тоже очевидно было хорошо, разве нет? Никто не будет так жадно и самозабвенно отвечать на поцелуи и ласки, если они ему неприятны! По крайней мере, Кирилл был уверен, что не Лёша точно! Он, конечно, актёр, но сам рассказывал с каким трудом ему давались в театре «близкие» сцены даже с красивыми девушками, а тут такая самоотдача, ха! Да и какой смысл был так раскрываться, если нужные ему выводы можно было сделать спустя пару секунд после первого же прикосновения губ… О, Господи, эти губы будут теперь сниться Плетнёву в самых сладких и выматывающих снах. Такие… Чёрт, это просто выше человеческих сил! Кирилл сдался и обхватил свой возбуждённый член ладонью, бороться с желанием усилием мысли стало абсолютно бесполезно. Вспоминая собственные ощущения от прикосновений к Лёше, и его отзывчивость на каждое из них, было не сложно довести себя до разрядки всего за несколько минут. Только облегчения это не принесло — на душе стало ещё хуже. Глядя на то, как потоки воды смывают в водосток следы его помешательства, с мучительным стоном Кирилл сполз спиной по стенке душевой кабины и закрыл глаза руками. Ему было стыдно, страшно и пугающе хорошо одновременно. Плетнёв снова тяжело рассмеялся — похоже он всё-таки съехал с катушек.***
Оказалось, что весь необходимый материал практически готов, осталось лишь доснять несколько сцен и на этом их работа в Вроцлаве будет закончена. Дальше был запланирован двухнедельный перерыв, а это значит: Москва, театр, новый спектакль, родные и близкие — одним словом возвращение в реальность. Но сначала нужно было ещё как-то прожить этот несчастный день. На площадку Кирилл пришёл как никогда вовремя и ни минутой раньше. Он понимал, что избежать встречи с Бардуковым ему не удастся, просто не хотел, чтобы у них было лишнее время для неловкого молчания. В принципе он, бы не удивился, если бы Лёша как ни в чём ни бывало подошёл и начал обсуждать вчерашний вечер, требуя ответов и объяснений. Увы, его даже не оказалось на площадке. Может быть его сегодня и не должно было быть, ведь что именно будут снимать ещё не сказали. Кирилл испытал по этому поводу непонятную смесь чувств из облегчения и разочарования, но, как оказалось, преждевременно, потому что уже через минуту Бардуков появился и был непривычно тих и задумчив. К Плетнёву он даже не подошёл, только кивнул издалека в знак приветствия и отправился гримироваться. Кирилл проводил его взглядом и тяжело опустился на ближайший стул, закрывая глаза. Не то чтобы у него самого было дикое желание пообщаться, но такое поведение Лёши настолько контрастировало с тем, что было буквально вчера, что чувство неправильности происходящего отозвалось в сердце Кирилла ноющей болью. Ведь так не должно было быть! Лёша должен был влететь на площадку с криками «ну и где он?», подбежать или наоборот подкрасться и, смеясь, начать изображать обиженного на то, что Плетнёв ушёл из гостиницы без него… И от этого нестерпимо захотелось бы улыбнуться ему в ответ и придумывать невероятные и смешные отмазки, чтобы он тоже начал смеяться… А если у Бардукова было плохое настроение, то он мог быть хоть тысячу раз тихим и миллион раз молчаливым, но никогда не прошёл бы мимо, а подошёл бы и сел рядом, плечом к плечу. Они могли просидеть так сколько угодно, просто молчать, но чувствовать поддержку друг друга. Обычно они так и делали, пока кто-то из съёмочной группы буквально не растаскивали их в разные стороны с замечаниями типа: «Да отлепитесь вы уже друг от друга!» Только сейчас, вспоминая всё это, Плетнёв вдруг осознал, как много у него было и как глупо он всё это потерял. Ведь стоило быть чуть более осторожным, и сомнения в голове Лёши могли никогда не зародиться, а значит и не было бы вчерашнего сумасшедшего вечера… Но зато и не было бы сегодняшнего чувства вины и угрюмого равнодушия. Кирилл не знал что хуже. Да, то что произошло вчера, несмотря ни на что — было прекрасно, но стоило ли оно того? От одного воспоминания о «том» Лёше у Кирилла учащался пульс, высыхали губы и хотелось повторить всё снова и не останавливаться никогда. Но не слишком ли дорого ему придётся заплатить за это? Если за несколько минут сказочного удовольствия придётся лишиться всего, это не слишком сурово? И что, так теперь будет всё время? Всегда? Показное равнодушие и угрюмые взгляды — это всё, на что он мог отныне рассчитывать? Самым разочаровывающим было то, что вопреки горечи от ситуации и чувству глубокой обиды, Кирилл никак не мог заставить себя винить во всём Лёшу. Он искренне пытался пробудить в себе злость, неприязнь, любые негативные эмоции, направленные на Бардукова, чтобы легче было всё это пережить, но у него откровенно плохо получалось. То, что помимо его воли успело зародиться у него душе, будто отказывалось воспринимать Лёшу в отрицательном спектре и вносить его в чёрные списки. Все мысли Плетнёва крутились вокруг того, что, Лёха, конечно, поступил жестоко. Глупо, зло, скорее всего необдуманно и в порыве пьяной смелости и любопытства. Как говорится, по молодости, по глупости, по горячности крови. Кирилл просто не мог заставить себя поверить, что Лёша мог искренне хотеть обидеть его или унизить. Ну, может быть запутался пацан, не знал что делать, решил разведать и разузнать? Заигрался в разведчика и не придумал ничего лучше, чем пойти на пролом, а о рисках и последствиях не подумал? Да и алкоголь ему в этом явно мог сильно помочь… Печально было то, что всё это будто усугубляло положение самого Кирилла. Он тут был старшим, он должен был быть опытным и мудрым. Но как же ему тяжело это давалось… А что если всё было совсем не так? Может быть Лёша сделал именно то, что собирался? Что если желание Кирилла оправдать произошедшее просто не давало ему признать очевидное? Не следовало ли ему перейти от стадии отрицания к стадии принятия? Невесёлые мысли Кирилла прервал их же виновник. Ещё и десяти минут не прошло, а он уже вернулся и проходя мимо бросил невыразительное: — Твоя очередь. — Спасибо, — точно так же ответил Кирилл и, поднявшись, уже развернулся чтобы уйти, когда его неожиданно схватили за руку и удержали на месте. — Что случилось? — с беспокойством в голосе спросил Лёша, вглядываясь в его лицо. Плетнёв даже растерялся и нахмурился, но через секунду ему уже захотелось рассмеяться. Что за нелепый вопрос? Они что, собирались играть в амнезию или что-то в этом роде? Делать вид, что ничего не было? Наверное, всё это живо отразилось на его лице, потому что его руку моментально отпустили, а лицо Бардукова начало заливаться краской. Очевидно, чтобы пояснить о чём говорит, он поднял руку и потянулся к лицу Кирилла, но, когда тот, ничего не понимая и затаив дыхание, уже стал ждать прикосновения, Лёша вдруг словно опомнился и отдёрнул руку лишь указав ей в район скулы. — У тебя синяк? — неуверенно сказал он, будто уже начал сомневаться в этом. Ах вот в чём дело. Ну да, конечно… То есть, подумать, что Лёша после всего случившегося просто хотел поговорить, да ещё и прикоснуться — ну, это же очевидный бред. Хотя, то что ему не всё равно это ведь был хороший знак? — Всё в порядке, — охрипшим голосом ответил Кирилл, глядя куда угодно только не в глаза другу. Правда уже через секунду он подумал, что лучше бы он смотрел ему в глаза… Из-под расстёгнутого ворота светлой Лёшиной рубашки был явно виден проступающий засос — живое свидетельство того, что вчерашнее безумие ему не приснилось, оно было на самом деле. Кирилл тяжело сглотнул. Мысль о том, что всего лишь несколько часов назад он прижимал Бардукова к постели и именно он оставил эту отметину, прошила его раскалённой иглой от сердца до паха. Он не мог отвести глаз, но не понимал, почему Лёша всё ещё молча стоит рядом, почему он не уходит. Бардуков же, видимо поняв направление его взгляда, быстро поднял руку и нерешительно прикоснулся к собственной шее, издав при этом задушенный звук, который кажется был судорожным вдохом — понял, но так и остался стоять на месте. Медленно, словно в замедленной съёмке, Плетнёв перевёл взгляд на его лицо и снова залип на губах — таких же ярких как у него самого, а когда смог оторваться, то на него словно обрушился водопад эмоций, о которых кричали серые, хрустальные в дневном свете глаза. В них была непередаваемая мешанина неприкрытых чувств. Стыд, страх, мольба, недопонимание… Это и что-то ещё, что было не разглядеть за всем остальным. Кирилл подумал, что всё же для Лёши сложившаяся ситуация тоже не могла быть простой. Они всё же близкие друзья и не чужие люди, конечно, он не мог он остаться равнодушным. Но что ситуация вызвала столько живых переживаний, которые Лёша не смог скрыть, было неожиданно. На каком-то извращённом уровне даже приятно. Вдвоём-то мучиться гораздо веселее, конечно. Кириллу даже захотелось немедленно его обнять, изо всех сил прижать к себе и пообещать, что всё будет хорошо! Без какого-либо подтекста, как обычно, по-дружески. Просто как родному и близкому человеку, которому нужна поддержка — а Лёше она сейчас, видимо, была нужна. Хотелось сказать ему, что переживать абсолютно не о чем, что всё будет как раньше, и Лёха может ему довериться и расслабиться, быть самим собой и ни о чём не волноваться!.. Вот только он сам в это не верил и Бардуков прекрасно считал бы это с его лица. В один момент оба словно захлопнулись, и вот уже они стояли друг напротив друга и не знали, что сказать и нужно ли вообще что-то говорить. Неловкость и отчуждение заполнили всё вокруг и самым логичным сейчас казалось сбежать, вот только бежать им было некуда — впереди был ещё целый совместный рабочий день.***
К моменту окончания съёмок Плетнёв уже готов был лезть на стену. Если он думал, что последние несколько недель ему было тяжело, то сейчас он понял, что это были только цветочки. В конце концов тогда он лишь старался не выказать открыто свои чувства, которые сам до конца не понимал, а теперь… Теперь ему приходилось не только скрывать свои уже вполне осознанные эмоции, понимая, что объект, на который они направлены о них знает, но ещё и делать вид, что всё совершенно прекрасно, и работе ничто не мешает. В душе же творилось нечто невообразимое, и работа — это последнее, о чём хотелось думать. Состояние обоих парней было очевидно ненормальным, но не объяснять же было всем окружающим, что главные актёры их фильма накануне перешли грань крепкой мужской дружбы и теперь не знают, что с этим делать, потому лучше перенести съёмки на «попозже». Вряд ли у коллег с ходу нашёлся бы дельный совет, как разрешить сложившуюся ситуацию. После первого же вопроса: «Что с вами сегодня такое?», парни неожиданно проявили невиданные чудеса взаимопонимания и, не сговариваясь, стали отыгрывать свой обычный стиль поведения, ну разве что старались не касаться друг друга. Благо актёрского таланта хватало, чтобы сделать это достоверно. Только Галкин, пришедший позже, молча поглядывал с одного на другого, но не отпустил ни одной ехидной шутки, хотя было видно, что язык у него так и чесался. Хорошо ещё, что синяк Кириллу замазали, а Бардуков переоделся в форму, воротник которой надёжно скрывал следы вчерашнего происшествия. Между прочим, играть свою роль с законными перерывами — это совсем не одно и тоже, что играть свою роль для фильма, а в перерывах ещё и играть свою роль для окружающих, но, кажется, парни справлялись. В один момент Плетнёв уже было сам поверил, что у них и правда всё не так уж плохо, и есть шанс, что они забудут о случившемся и просто сделают вид, что ничего не было. Но когда они с Лёшей на минуту остались одни, и он попытался с ним поговорить, то получил лишь какой-то натянутый ответ, давший понять, что не нужно путать актёрскую игру с реальностью. После этого стало ещё хуже. Прекрасным бонусом ко всей гамме удовольствий добавилось ещё и то, что в короткий перерыв Кириллу в руки кто-то сунул пакетик с орешками. Лишь разжевав парочку из них тот понял свою ошибку — мучительный флэшбек из вчерашнего вечера был настолько мощным, что у Плетнёва аж голова заболела. Он поздравил себя с приобретением нового триггера и безжалостно выкинул весь пакет в ближайшую урну, будто орехи были в чём-то виноваты. Кирилл не был уверен сможет ли он теперь вообще когда-нибудь есть этот проклятый фундук. В общем, к концу довольно короткого рабочего дня парни оба были без сил, но очевидно с задачей справились, потому что отсняли весь необходимый материал, на завтра оставалось только обсуждение дальнейших планов и организационные вопросы, а дальше отдых. Плетнёв уже направился в гостиницу, когда его окрикнул Влад и предложил сначала выпить кофе. Понятно было, что это лишь предлог, чтобы поговорить, и Кирилл уже хотел отказаться, но понял, что от Галкина всё равно никуда не деться, он ведь может и в гостинице прийти, потому решил, что лучше уж сейчас он вытерпит несколько минут нотаций, а потом насладиться своим одиночеством для самоистязаний. — Ну и что это было? — с показным равнодушием спросил Влад, когда они со стаканчиками кофе в руках устроились на удобной уличной скамейке. Даже краем можно было легко разглядеть его скептическое выражение лица. — Ты о чём, — отзеркалил Плетнёв его манеру разговора, чтобы показать, что это не сработает и сделал большой глоток крепкого напитка — бодрость ему не помешала бы. — Я о том плохом спектакле, который вы с Бардуковым тут сегодня разыгрывали? Хоть плачь, хоть смейся, ей-богу! — Влад, в чём проблема, а? — устало спросил Кирилл. Оправдываться и врать ещё и перед Галкиным — это совершенно не то, на что хватило бы сил. — А я тебе скажу, в чём проблема, — спокойно ответил тот, глядя куда-то вдаль, словно говорил сам с собой. — Я не знаю, что там у вас происходит, но я вижу одно — два моих друга явно не в себе и ведут себя очень странно. Причём странности эти из милых и невинных явно становятся опасными для них самих, а учитывая то, что послезавтра мы разъедемся в разные стороны, то ситуация грозит только ухудшиться. Зная тебя, легко предположить, что за две недели ты накрутишь себя ещё больше и превратишься в законченного невротика, а Лёха замкнётся в себе и молча будет переживать, что на пользу тоже не пойдёт. В итоге, когда вы вернётесь к работе, то не сможете даже смотреть в сторону друг друга, что пагубно скажется на рабочей обстановке и качестве фильма в целом, не говоря уже о вас самих. Он какое-то время помолчал, будто позволяя Плетнёву обдумать всё что сказал, и снова заговорил, только тон сменился на слегка насмешливый, словно давая понять — он не требует объяснений, он просто хочет помочь: — То есть, мне конечно плевать, что вы там не поделили, просто сам понимаешь — это сказывается и на мне. Спокойно наблюдать, как вы изображаете дружелюбных идиотов у меня лично терпения не хватает. Так что или делайте это лучше, или прекратите, к чертям собачьим, держать всех окружающих за слепых дебилов. Честно говоря, это было неожиданно. То, что Галкин очень проницательный, не было секретом, но что он так чётко видел всю ситуацию в целом, немного пугало. Конечно, он не знал причин и всех тонкостей, но это не мешало ему рано или поздно догадаться. Кирилл совершенно растерял всю свою уверенность и просто молчал, потому что, начав говорить, он боялся или разозлить Влада очевидным враньём, или наоборот выложить ему всё начистоту — как есть. Причём второй вариант вдруг стал невероятно привлекательным. Поговорить с кем-нибудь об этом хотелось уже давно, а теперь всё невысказанное за последнее время грозило просто довести мозг до кипения и расплескаться по всей округе. Нет, нельзя. По крайней мере не сейчас. — Знаешь, — обречённо начал он, понимая, что врать бесполезно, — Я сам пока не до конца осознаю, что происходит, но точно знаю, что это я во всём виноват, а Лёха… Он… Наверное, он просто реагирует на это. Ты не бери в голову, просто сейчас такой странный период, который наверняка скоро закончится. Ну, я надеюсь, — невесело усмехнувшись закончил он. — Угу, надейся-надейся, — с долей сочувствия отозвался Галкин, — Только не думаю, что стоит оставлять всё на волю судьбы. Ты же мужик в конце концов, Кира, имей смелость признать свою вину, если уж она действительно твоя, и постарайся всё исправить. Подумай о Лёхе, ему наверняка не легче. Кирилл чуть было не рассмеялся. Подумай о Лёхе, ха! Да он последний месяц только этим и занимается! Они ещё какое-то время молча посидели, а потом Влад встал и похрамывая направился к припаркованным рядом машинам, одна из которых, видимо, ждала именно его. Не успел он пройти и несколько шагов, как услышал вслед: — Влад, стой, — обратился Плетнёв, вставая со скамейки. Дождавшись, когда Галкин обернётся, он продолжил, стараясь передать голосом и взглядом то, как много для него значит такая дружеская забота: — Спасибо. — Да пошёл ты, — беззлобно и насмешливо махнул рукой тот и двинулся дальше. А Кирилл так и остался стоять с пустым стаканчиком в руке, снова прокручивая в голове их недолгий разговор. Одно Плетнёв понял точно — Влад прав, именно он должен что-то сделать, чтобы они с Бардуковым не превратились в чужаков, которые не знают, как им общаться друг с другом. На это у него есть всего лишь сегодняшний вечер и завтрашний день, потому что Галкин прав, они сожрут сами себя изнутри за двухнедельный перерыв, а значит действовать нужно не откладывая. В гостиницу он вернулся пешком. Свежий воздух немного помог ему собраться с мыслями и принять окончательное решение — им с Лёхой нужно было поговорить сегодня же, чтобы завтра разъехаться со спокойной душой, насколько это вообще было возможно в сложившихся обстоятельствах. Смыв с себя грим и усталость тяжёлого дня, Кирилл одел чистые джинсы с футболкой, намазал проступающий на скуле синяк свежекупленной мазью, обещающий чуть ли ни мгновенный эффект, и почувствовал себя немного увереннее. Да почему, собственно, он вообще должен был бояться разговора с лучшим другом? Пусть всё было странно и непонятно, но в конце концов они всегда понимали друг друга с полуслова, почему бы не попробовать поговорить и, хотя бы попытаться, наладить равновесие в их отношениях. Плетнёв, конечно, пока слабо представлял себе, что будет говорить, но убедил себя, что когда увидит Лёшу, то поймёт, что нужно делать. Распахнув дверь, он уже собрался направиться на поиски Бардукова, но тот неожиданно нашёлся прямо за порогом, немного растерянный и серьёзный. Причём складывалось ощущение, что он не только что подошёл, а стоял там уже какое-то время. — Привет, — неуклюже поприветствовал его Кирилл, не зная, что ещё сказать и отступил, пропуская в комнату. Лёша молча сделал только шаг внутрь, но замер, уставившись на аккуратно заправленную постель. Проследив его взгляд, Плетнёв понял, что отвлечься от всего произошедшего и нормально поговорить им здесь не удастся. — Может к тебе? — примирительно предложил он, на что Лёша натянуто улыбнулся и согласно кивнул на выход: — Пошли. Его номер был точно таким же, даже постель была точной копией, но дышалось здесь всё равно легче. Зайдя, парни молча уселись в кресла друг напротив друга, разделённые лишь столом. Кажется, мебель стояла так с их последней партии в шашки ещё на той неделе — ну надо же было как-то убивать время, раз уж бара в этой гостинице не было. Чёрт, как же всё было легко тогда, а сейчас они оба молчали и не знали, с чего начать разговор. — Так ты поговорить хотел? — прочистив горло всё же начал Кирилл. — Да, хотел, — неуверенно начал Лёша, — Правда ещё не придумал о чём и как. Они переглянулись и понимающе усмехнулись друг другу. Плетнёв про себя подумал, что, пожалуй, у них есть шанс, по крайней мере, хоть на какое-то общение — это предало сил. — Слушай, — тяжело вздохнув и взъерошив волосы, начал он, — Наверное, я должен извиниться. Я не должен был… ну, ты знаешь, просто не должен был… — Нет-нет, это ты меня прости, — тут же решительно перебил его Бардуков, хотя глаза так и не поднял. — За то, что повёл себя глупо, нечестно и вообще, наверное, как сволочь, но ты пойми — я просто не знал, как ещё… — Вообще-то ты мог просто спросить, если уж на то пошло, — с горькой усмешкой прервал его Кирилл. — Хотя, это уже неважно… — Нет, не мог, — отрезал Лёша и упрямо посмотрел Плетнёва, — Ты же мне всё равно бы ничего не сказал. — А что ты услышать-то хотел, Лёх? — непонимающе и возмущённо воскликнул Плетнёв, разведя руками. — Ну что? — Может правду? — предположил Бардуков, словно ответ был очевиден. Они замерли, глядя друг другу в глаза, словно пытаясь донести до собеседника каждый свою мысль. — А ты уверен, что готов её услышать? — наконец спросил Плетнёв спокойным голосом, вызов в котором был очевиден. Бардуков молча и будто смущённо перевёл взгляд куда-то в сторону, но Кирилл принял это за желание как следует обдумать ответ, поэтому не торопил. Ему было очень важно услышать правду. Пусть она по итогу будет жестокой и неутешительной, зато потом они с Лёшей смогут открыто смотреть друг другу в глаза, а не прятать искреннее отношение за фальшивыми улыбками. Если друг не готов принять его таким, какой он есть, и у него нет желания разбираться в сложившейся ситуации, то он имеет на это полное право, и Кирилл не будет настаивать — гордость ему этого никогда не позволит. Он просто отойдёт в сторону и… Ну, как-то будет жить дальше. Вообще-то он слабо представлял себе, что тогда будет с их работой, и как ему придётся себя вести, но ему определённо придётся что-то придумать. Бардуков сидел перед ним совершенно неподвижный, и Кирилл невольно им залюбовался. Его всегда удивляло в Лёше сочетание какой-то немного пацанячьей мужественности и, в тоже время, умилительной детскости. Причём это проявлялось не только внешне, но и в характере. Мысль о том, какой Лёша сейчас красивый пришла раньше, чем Плетнёв успел её пресечь. Ладно, что уж, теперь уже можно было дать себе небольшую слабину, ведь кто знает, подпустят ли его ещё хоть раз так близко вне сценария. Они сидели совсем рядом — на расстоянии вытянутой руки, но были так далеки, будто их разделяют километры, и от этого отчаянно хотелось, вопреки всему, быть ближе. Кирилл в очередной раз подумал, насколько это было дико для них — быть такими отстранёнными. А им ведь ещё почти год сниматься! Да, пожалуй, это будет непросто. Господи, ну за что ему всё это? Почему нельзя, чтобы было, как раньше? Он был готов ради этого… Да на всё! Чем дольше длилось ожидание, тем более невесёлые мысли лезли в голову и отогнать их уже не было никаких сил. Плетнёв буквально замер, ему стало казаться, что всё его будущее зависит от того, каким сейчас будет ответ. Сердце будто сжали в кулак, и его участившийся стук казалось был слышен в соседней комнате. Молчание с каждой секундой становилось всё тяжелее, и, наконец, потемневшие глаза напротив закрылись, будто не могли больше выносить ожидающего взгляда. Лёша прочистил горло, глубоко вдохнул, словно принимая какое-то нелёгкое решение, а потом хрипло заговорил: — Нет, не уверен, — тяжело ответил он, но прямо посмотрел на друга, не дав тому отвести мгновенно потускневший взгляд. Тщательно подбирая слова, он продолжил: — Я уже ни в чём не уверен… Правда, не знаю, как быть со всем этим, признаю. Я вроде как ничего такого не ожидал, тем более от тебя. И, раз уж мы решили на чистоту, я просто охренел, когда до меня впервые дошло, что с тобой творится, а уж теперь, после вчерашнего… — он невесело усмехнулся и на мгновение опустил взгляд, но спустя секунду снова решительно его поднял. — В голове настоящая каша, всё стало так сложно, — поморщившись, как от боли, признался он, — Не знаю как правильно себя с тобой вести и как расценивать свои ощущения и… эмоции. Я просто думал, что должен это сделать, понимаешь, прояснить всё, думал, что был готов, но я точно не был… И я просто растерялся. Одно я точно знаю, мы должны что-то придумать, потому что мы же не чужие люди и тупо разойтись в разные стороны мы просто не можем… Ведь не можем? — вдруг с сомнением спросил он и выжидающе посмотрел на Кирилла. От последних слов у Плетнёва с души свалился такой груз, что он чуть не воспарил над креслом. Глядя на неуверенного серьёзного Лёшу, который ждал его ответа, он в тысячный раз не смог сдержать улыбку, против воли расплывшуюся на его лице, и тихо ответил: — Ну, если ты действительно так считаешь, то переубеждать тебя у меня нет никакого желания.