Там, где пересекаются параллели

      — Остановка сердца на фоне острой сердечной недостаточности, — сыграв желваками, Аарон ухмыльнулся. — Увы, Элл, но здесь нет ни одного упоминания об оргазме, — пальцы сильней сжали ладонь — холодную и безжизненную. — А значит, старая, это пари за мной.       Лист заключения с двумя ореолами соленых разводов лег на металлическую тумбу.       — Ты всегда по-своему учила меня принимать решения. И каждый раз мастерски избегала встреч … лишь бы я проявил самостоятельность …       Глаза жгло от сухости. Горло пережимал отвратный ком.       — В этот раз ты превзошла саму себя…       Что может сломать дракона? Сделать его крайне уязвимым и не огнеупорным?       Все верно.       Это время.       Всего лишь одно простое мгновение. Ты не успел моргнуть, обручальное кольцо еще не коснулось шершавой поверхности ладони, а судьба прописывает тебе смачный апперкот.       Была жизнь счастливая? Но ты ее, дерьма кусок, не ценил? Стисни зубы, да покрепче. Будет больно, как и заслужил.       —… Надеюсь, ты посмеешься там. Как всегда это любила делать…       Тихий скрип дверных петель, и в помещение практически бесшумно вошли.       Словно мотылек, Сара приблизилась к гробу и, склонившись над умиротворенным лицом Элли, коснулась губами ее лба. На сухую щеку упали капли. Такие же горькие, как и на свидетельство о смерти.       На плечо Хилла легла твердая ладонь.       — Все готово, — Китан проговорил вполголоса. Так, будто боялся разбудить Элл.       Аарон кивнул.       — Она тебя ждет, — произнеся еще тише, Сара огладила напоследок старческую щеку и вложила под скрещенные на груди ладони самодельную игрушку. — Передай ей, как сильно я ее люблю.       Их было трое. Стоя плечом к плечу, они прощались с самым важным человеком в их жизни.       С самым мудрым наставником. С самой любящей и заботливой женщиной. С самой лучшей и не знающей себе равных матерью.       Они прощались с их вечно молодой Элли.       Но также они прощались с прошлым, что так крепко их всех связало. Но которое болезненно придется отпустить.       — Забронируй если что нам котел. Желательно с функцией джакузи, — кинув на прощание, Китан стянул один из перстней и аккуратно надел его на палец Элл.— Отыграл у Фрэнка. Теперь он точно у тебя его не отожмет.       Поцелуй в лоб, и Линд вернулся к Саре, приобняв ту за талию.       — Господа, мы можем начинать церемонию через пять минут, — осторожно заглянув в прощальную комнату, панихидный специалист прочистила горло, — проходите, пожалуйста, в общую залу.       — Аарон… — щеку трепетно огладили, и Хилл встретился с пропитанными болью зелеными глазами.       — Идите. Я вас догоню.       Выдавив улыбку, Аарон покосился в сторону Элеонор:       — Мне нужна еще минута.       Ему нужно гораздо больше. Всегда нужно было. Но сейчас выбирать не приходилось.       Кивнув, пара оставила его одного.       Тихое тиканье настенных часов и пульс в ушах слились в единый звук. Стоя в абсолютно белой комнате напротив такого же белого гроба, Аарон словно находился вне реальности. Словно все это одна сплошная ложь.       — Ты не вовремя меня покинула. Я не был готов, — спрятав ладони в карманах брюк, Хилл уставился на мыс ботинок. — Мне, кажется, впервые в жизни понадобился твой совет. Твое слово…       Нащупав в складке кармана кольцо, Аарон отчего-то не решился его вытащить наружу.       Может, главная причина — это стыд? И разочарование в самом себе?       — Ты бы сейчас сказала, что упиваться самобичеванием — это последнее, на что я должен тратить силы, — кривая ухмылка. — Но разве я когда-нибудь тебя слушал?       Всю жизнь. Всю жизнь она была рядом с ним. Рядом и за него. Даже когда он в это не верил.       Когда мать подсела на иглу и Элл забирала его к себе на смену. Недовольного из-за разлуки с родительницей и скалившегося на невозмутимое лицо его ба. Она заставляла его перебирать карточки больных, усаживая в собственном тесном кабинете. Наливала ему пресный айвовый компот и вместо вкусного ужина подавала отвратную столовскую стряпню. Ту, которую из-за плотного графика операций не успевала съесть сама.       Когда она в сотый раз промывала его мать, понимая, что где-то там ее тихо ненавидят.       Он ненавидел. По-детски наивно, но исключительно искренне.       Ненавидел за холод во взгляде и недрогнувшую мимику лица, когда бригада привозила ее же дочь в собственных рвотных массах.       Он ненавидел за ею брошенные слова в адрес матери, когда та с ним на руках уходила к отцу.       «Уйдешь — ты перестанешь быть моей дочерью. Для меня тебя не станет. Для себя я тебя похороню».       И похоронила.       Дочь. Мужа. Зятя, взяв под свое крыло единственного, кто еще мог продлить род Хиллов.       Мальчика, винившего во всем ее. Ее внука, чье имя она сама предложила в день выписки, тогда еще здоровой Рейчел Хилл. У ее внука, как и у дочери должны были быть исключительные силы. Силы фамилии, имени и рода.       Аарон Хилл. А не Аарон Леви. И плевать на возмущение отца пройдохи.       Он винил, а она и не противилась. Принимала.       — Несносная старуха, — вместо ровного голоса хриплое шипение, — ты ведь всегда все делала по-своему.       Он сбегал, а она его находила. Уставшая в полицейском участке, недовольная на заброшенной стройке, разгневанная в компании местных отморозков.       Она никогда его не отчитывала. Во всяком случае вслух. Но красноречивей слов был ее взгляд. Что в шесть лет, что в десять, что в пятнадцать, что в тридцать — Аарон отчетливо помнил глубину ее стальных, подернутых ржавыми жилками глаз. Ее глубокую межбровную морщину, которая после череды похорон навсегда отпечаталась на ее резко постаревшем лице.       Она никогда его не контролировала. Никогда ни к чему не принуждала. А после каждой шалости или звонка от местного шерифа спокойно добавляла: «— Твоя жизнь, тебе и решать».       Добавляла до тех пор, пока тройка снующих по дворам подростков не прострелила ногу местному офицеру. Разумеется, случайно, и, конечно же, не трое, а один. Но в обществе двоих таких же хулиганов близнецов.       Тогда, чуть не потеряв из-за разразившегося скандала работу, расставшись с раритетным байком упокоенного мужа и выделив неприличную сумму денег на откупные, Элли… впервые при детях выкурила косяк. Молча. Без упреков.       А после позволила ошиваться в семейной бесхозной квартире при условии, что шпанье постепенно выплатит ей долг.       Ведь она деньги не печатает, а труд человека надо уважать.       — Знаешь, а ведь я тебя всего один раз назвал своей бабушкой … — вдоль переносицы стекла несносная капля, и спустя мгновение она уже была на натертом ботинке. — И тогда же ты впервые меня поколотила.       Ему тогда было восемнадцать.       И тогда она его чуть не застрелила. Но не за «бабушку».       А за то, что он связался с черным рынком и начал работать на кровопийцу Милтона-младшего.       На того, чьего отца она преднамеренно не спасла на хирургическом столе, дав его сердцу остановиться.       На того, чья душа была столь же прогнившей, что и у папашки мэра, любящего насиловать всех, в том числе ее медсестер.       Она лишилась врачебной лицензии, приняла наконец тьму, лишь бы никто не пострадал от большего зла.       Но главный человек в ее жизни, кого она хотела уберечь от сделки с дьяволом, сам эту сделку добровольно заключил.       Сукин сын. Ублюдок. Шалопай. Морда бестолковая. И многое-многое другое Хилл тогда выслушивал, улепетывая от разгневанной новоиспеченной старьевщицы.       «— Не будь ханжой. Ты и сама не бабушка-добродетель».       Свист пули прямиком у уха.       «— Только стань шестеркой у этого куска дерьма, и моя рука не дрогнет».       Больше она в него не стреляла. Как и не разговаривала с ним. Лишь раз пообещала поколотить, когда Хилл вернется из армии смертников.       Впрочем, слово она не сдержала и Хилла не тронула. За нее это сделала парочка пуль.       Аарон же обещание выполнил и не стал ничьей шестеркой.       Шестерки были только у него.       — Мы с тобой два сапога пара, — пальцы обхватили древесный край, — два неумеющих любить идиота.       Нет. Не любить. Выражать любовь.       — Думаю, Сара спасла нас обоих, — мужские пальцы поправили бутылку мартини, лежащую возле плеча Элли. — А я…       — Сэр? — монолог прервала та же леди, что организовывала последний путь его старушки.       — Знаю, ухожу, — махнув, не оборачиваясь, рукой, Аарон склонил голову. — Люблю тебя. И горжусь.       Последний взгляд на родное лицо, и Хилл поспешил в общий зал.       В зал, где чувствуя, как их с Китом ладони сжимали женские, они смотрели на монитор.       Как багряное пламя крематорной печи поглощало беленый дуб. Как игривые языки пламени превращали бренное тело в бессмертную душу. Как маленькая женщина становилась историей.       Их Элеонора Хилл.       Вечная и бессмертная Элли.

***

      — Кит, со мной все хорошо, — не открывая глаз, Сара прохрипела заспанным голосом. — Честное драконье.       Прошла неделя, как они вернулись в Сентфор. Семь дней, как они похоронили Элли и условно пытались вернуться в реальную жизнь.       — Я думал, ты будешь с Аароном, — такой же хриплый голос Китана из динамика, и девушка лениво открыла глаза. — Как он?       Вопрос, скорее, для проформы. Было и так ясно, что Хиллу, как и им, приходилось весьма хреново.       — Держится.       — Ночует в казино?       — Вчера перед сном он был дома. Я даже заставила его скинуть мне фотоотчет.       — Фотоотчет? — Линд прыснул. — Ты самая коварная женщина из всех, кого я знаю.       — Спасибо за комплимент.       Повисла короткая пауза.       — Ты прочла письмо от Элл? — взгляд Сары упал на плотный конверт, что лежал на тумбочке и который день не давал ей покоя.       — Не могу. Смелости пока хватило лишь на срывание печати.       Элли была бы не Элли, не оставь она им напоследок частичку своей мудрости и напутствия.       — Вот и я. Даже сейчас верчу его перед собой, пытаясь разглядеть содержимое через солнечный просвет, но распечатать и прочесть не решаюсь.       Вишня многозначительно вздохнул.       — Кит? — Сара прочистила горло, а к лицу мгновенно прилила кровь. — Нам…       — Я завтра возвращаюсь. Как насчет пропустить по стаканчику?       Глаза уже привычно защипало, а в комнате моментально разрядился воздух.       — Отличная мысль. Напиши во сколько твой рейс, — голос предательски осип, — я тебя встречу.       Понимая, что ей не хватает кислорода, О’Нил метнулась к окну, растянув по полу скинутые плед и одеяло. Сейчас, когда ее не согревали горячие тела драконов, даже тёплые ночи казались зябкими.       — Принцесса?       Раскрыв сразу обе створки окна, Сара на полкорпуса выглянула наружу. Пахло предгрозовым озоном. А еще вереском и потенциальной истерикой.       Похоже, записаться на сеанс к психологу будет не лишним.       — Люблю тебя.       — Блять! — чуть не выронив телефон, О’Нил беззвучно чертыхнулась.       Как же ему больно. Им обоим…       Что же она творит?!       — Кит… — на нос капнула дождевая капля. — Я тебя тоже люблю.       И снова эта неловкая пауза.       — Жду тебя.       — Не скучай, принцесса.       Короткий щелчок отсоединившегося абонента, и легкие наконец раскрылись.       Позволив себе еще несколько минут повисеть на подоконнике, Сара в момент, когда по затылку побежала прохладная дождевая струйка, все же взяла себя в руки.       — Хватит хандрить, — неуверенное самовнушение, и девушка взглянула на экран смартфона. Восьмой час вечера. Из-за ранее принятых снотворных она весь день провалялась в кровати.       В субботу подобное еще было простительно, но окончательно расслабляться она не имела права.       — К черту!       Отбросив мысль написать Аарону, зная, насколько ему было нужно побыть наедине со своими мыслями, О’Нил решилась на другое.       Затянув то ли отекшее, то ли располневшее тело в мотоциклетный комбинезон и соорудив из волос подобие пучка, Сара со всеми ее синяками под глазами и воспаленной капиллярной сеточкой на белках решилась на вечернюю прогулку.       Мотопрогулку.       В сумерки.       В дождь.       Премия «Суицидница года» однозначно будет за ней.       И, дай Бог, ее драконы… бывшие драконы об этом не прознают.       Особенно Хилл.       — Пошли дружок, — подхватив послание Элли и спрятав его за пазухой, Сара покинула дом.       Адреналин. Как ни странно, именно этого ей сейчас не хватало. Как приложенный лед помогал ушибленной конечности, так и ощущение скорости и хлесткого ветра по лицу хотя бы временно притупляло душевное терзание.       — Умничка, — любовно огладив рукоять байка, Сара еще тесней прижалась грудью к металлическому корпусу. Приятная вибрация отзывалась мурашками вдоль позвоночного столба. — Поднажмем.       Стрелка спидометра стремительней начала крениться вправо.       Но О’Нил было все равно.       Беспорядочный рой мыслей занимал ее голову и внимание. Прокручивание минувших двух недель. Воспоминание прошлых эпизодов. Где были все они. Ее Лулу, Аарон с Вишней и Элли.       Как ни странно, но несмотря на все дерьмо, что могло всплывать в ее жизни, она — Сара О’Нил была счастлива.       На одного подонка приходилось трое чудесных людей, которые на месте глубокой ненависти и страха взрастили любовь, благодарность и заботу.       — Может, я ошибаюсь? — рев мотора и ветра заглушил риторический вопрос.       Сара дернула головой, смахнув тем самым капли с мотоциклетных очков.       — Нас трое. Так может это и есть наш путь? А все, что я запустила, — роковая ошибка?       Уже громче, чтобы Вселенная услышала.       — Господи… Судьба… Элли…кто-нибудь?       Взывая всех кого можно, Сара выпрямила корпус и на мгновение отпустила руль, расправляя руки-крылья.       — Всего один намек? Подсказка, как будет правильно. Прошу!       В конце концов она не часто просила высшие силы о помощи, и небольшой лимит мольб у нее в запасе был.       — Всего одну подсказку и я…       Яркая вспышка… Что это? Катафот?       Действуя на опережение, Сара успела лишь резко выжать тормоз и повернуть руль.       Интересно, Милтон тоже не чувствовал страха, когда у него отказали тормоза? Если так, то очень грустно.       Сара не ощутила удара. Или боли. А звук барабанной дроби дождя без рокота двигателя буквально убаюкивал.       Она лежала на земле. Лицом к небу. Противные капли орошали ее кожу и всячески старались выдернуть из накатившей дремоты.       Удивительно, но голову сейчас ничего не обременяло. Она словно очистилась от лишнего мусора из дум.       И даже когда кто-то осторожно приподнял ее корпус, а пение ливня стало резонировать с чужим голосом — мысли все так же не спешили нападать.       Хотя нет. Одна мысль на периферии проскользнула.       А именно: если она умерла и с ней разговаривает Бог, то…       Почему он рыжий?