Индульгенция

      Энни уже около пятнадцати минут сидела на городской площади, подпирая туфлями землю под лавочкой, глядя, как солнце неумолимо клонится к закату. Бледно-голубые глаза вновь скользнули к часам у входа в парк: Арлерт безбожно опаздывал, но самое главное — это совсем на него не похоже. Леонхарт отбросила волосы, глядя вокруг с холодным прищуром. Солнце беспощадно било в макушки горожан, испепеляя их своим жаром, и даже сейчас, на закате дня, вся эта одежда, надетая на Энни, давила донельзя. И Армин всё ещё заставлял её ждать.       Она не так давно научилась носить каблуки. И не сказать, что Энни это нравилось, но будем честны: ей просто хотелось быть не такой низкорослой с таким — до сих пор! — внезапно повзрослевшим и выросшим Армином. Когда она смотрела на него, возвышающегося над ней, с этой милой улыбкой и пшеничными волосами в новой стрижке, перед глазами пустотой проносились те четыре года. Четыре года пустоты и одинокого существования в кристалле.       Одинокого, если бы не Армин, конечно. Но сейчас его на месте встречи не было.       Не выдержав, Энни поднялась с лавочки и машинально отряхнула ткань лёгкого платья, подтянутого грубым пояском. Их она тоже не научилась носить, но делала это потому что… наверное, хотела быть лучше. В его глазах. Хотела стать кем-то особенным, и это желание появилось совсем недавно. Энни было непонятно, почему она это делает. Почему стремится прихорашиваться? Распускать светлые волосы и расчёсывать их, странно глядя на себя в зеркало. Думать, что её глаза недостаточно большие, щёки — слишком бледные, а о неулыбчивых губах и говорить нечего. Ей вообще было невдомёк, за что она нравится Армину. Но это был факт, а с фактами она сражаться была не намерена.       Не став дольше ждать, Леонхарт размеренно двинулась на выход из парковой зоны, намереваясь дойти до Армина самой. Она была достаточно рассудительна, чтобы понять: просто так этот скромник её бы не оставил куковать на лавочке в одиночестве. Точно какая-то несостыковка в графиках, да и у Арлерта в последнее время было слишком много работы. После войны на их плечи свалилось так много всего, что Энни вообще удивляло, как он держится. Как переносит всё это, ещё и умудряясь удостаивать вниманием свою девушку. Энни считала себя одиночкой, поэтому много внимания ей было не нужно. Ей так казалось, как минимум.       Улицы окрашивались алым, пока Энни прогулочным шагом шла по тротуару летней улицы. Закатное солнце било в плечо, слепило холодные глаза. До дома Армина рукой подать, благо Энни была там однажды: стоя в прихожей, ждала, когда он заберёт какие-то бумаги, которые обещал вернуть Жану при общей встрече. Да, они всё ещё виделись, как старые добрые друзья. Хотя Энни не знала, можно ли после всего произошедшего назвать это дружбой. Иногда то ярмо, упавшее на их плечи, давило так сильно, что только и оставалось, что прижаться друг к другу спинами. Вот и всё.       Она быстро дошла до места и придирчивым взглядом окинула окно на третьем этаже. Не было ясно, горит ли свет, но проверить стоило. Шустро взобралась по лестнице, вошла в дом, настигла нужную квартиру, которую давно снимал Армин. Выждав несколько секунд, постучала и попыталась представить лицо Армина, когда тот поймёт, что потерялся во времени. Его растерянное, смущённое, донельзя виноватое лицо… Её губы тронула улыбка. А ведь Энни на него как будто бы совсем не злилась.       Тишину наполнили скорые тяжёлые шаги, и тут же дверь распахнулась. Перед её лицом предстал Армин, возвышающийся в проёме как минимум на полголовы.       — Энни? — растерянно спросил он. На нём были обычные штаны и рубашка, даже не заправленная в ремень. А вид такой, словно Армин только вынырнул из какого-то глубокого омута. Видимо, рабочего характера.       Сохраняя на лице спокойствие, Леонхарт переступила с ноги на ногу и вскинула бровь.       — Я войду? — Она не стала озвучивать очевидное, надеясь, что Армин догадается сам, и вплыла в душное помещение, заставив хозяина потесниться к проёму.       Наконец понимание поселилось в его голубых глазах.       — Святые… — протянул он, прижимая к лицу ладонь. — Уже восемь… Энни, я…       — Не беспокойся. — Она размашисто уселась на диванчик у стены, что одновременно служил частью прихожей и гостиной. Кинула взгляд на заставленный документацией и бумагами стол в углу, печатную машинку. Вторая комната служила спальней, но там Энни никогда не была. Это была небольшая двухкомнатная квартирка, где первое помещение являлось всем, в том числе и кабинетом.       — …буквально вчера сказали. Милая, я никогда бы не хотел такого. Какой я идиот, — сев рядом, Армин сокрушался в извинениях. Энни не любила, когда перед ней распинаются, но смотреть на виноватого Арлерта было даже забавно. Она сразу вспомнила дни, когда все только учились в кадетском корпусе, каким нескладным и неуклюжим он был, почти не от мира сего. Мальчишкой.       Чувствуя на пальцах его тёплые губы, Энни вытащила руку и провела пальцами по пшеничным прядям на его лбу.       — Я же сказала, ничего страшного. Я так и подумала, что ты заработался. Долго ещё? — она невинно вскинула брови. Да, иногда ей удавалось играть роль тактичной девушки, но они оба понимали, что таковой Энни не являлась. Армин с силой протёр лицо ладонями.       — Не знаю… Думаю, ещё минут пятнадцать. Мне так стыдно, словами не передать, — сокрушённо сказал он, и Энни хмыкнула, покачивая закинутой ногу на ногу ступнёй. Тяжело выдохнув, Армин скользнул взглядом от самых кончиков каблуков до её равнодушных голубых глаз. Улыбнулся. — Ты очень красивая. Тебе идёт такой цвет.       Энни немного смутилась, до сих пор ощущая себя не слишком комфортно в этом серо-голубого цвета платье. Но Пик сказала, что ей и правда идёт: оттеняет цвет глаз и подчёркивает холодную внешность.       — Спасибо.       — Ты злишься?       — Нет.       — Подождёшь меня ещё немного?       — Конечно. Если ты думаешь, что я развернусь и уйду домой, как истеричка, то ты меня плохо знаешь.       На последних словах ровный тон её голоса немного дрогнул, выдавая с головой. Энни поджала губы, но Армин лишь тепло и понимающе улыбнулся. Леонхарт знала, что он и правда не виноват. Слишком много работы, много дел, и она запрещала себе просить большего. Пыталась запрещать, во всяком случае.       — Спасибо. — Он потянулся, и Энни почувствовала запах одеколона от рубашки. Его губы прижались к её виску, и Леонхарт нахмурилась, не отвечая взаимностью на тёплый жест. — Тебе сделать кофе или чай? Мне осталось недолго, хочу закончить это безумие спокойно и всё время уделить тебе.       — Нет, спасибо, просто заканчивай побыстрее, — протянула она в ответ, наблюдая, как Армин проходит к письменному столу, сокрушённо глядя на обилие документов. И вновь приметила между его бровей ту самую складку.       Этой странной морщинке уже около полугода. Раньше её не было, но сейчас она появилась, и когда Энни видела её, то ей хотелось прижаться губами к его белому лбу, заставить исчезнуть это тяжёлое, почти обречённое выражение из его лица. Исторгнуть островок пустоты и ярма, которое поселилось на дне его глаз после смерти Эрена.       Энни решила отвлечь себя квартирой, в которую пришла. Ей она не нравилась, но Армину, кажется, было всё равно. Какая разница, где жить и ночевать, когда на носу столько забот? Взгляд скользнул по пространству, залезая в тёмные углы, на обветшалые полки. Книжные шкафы, заставленные потрёпанными томами, фотографиями — новым предметом восхищения Армина, — какими-то нелепыми сувенирными фигурками. Довольно старая мебель, еле видная в полумраке, окутывающем комнату. Маленькая кухня в углу. Горела только одна настольная лампа, и Энни удивлялась, как в таком освещении он ещё не успел сломать себе все глаза.       Посидев в раздумьях минут пять, пока Армин шелестел документами, она решила сменить положение.       — Я пройду в ванну? — раздался в тишине её острый голос. Он оторвал взгляд от бумаг и тепло улыбнулся.       — Конечно. Через спальню.       Не теряя времени, Энни встала с дивана и прошла через комнату к тёмному проёму. В ванной горел свет, на кровать падал узкий холодный луч. Задержавшись взглядом на покрывале, она вошла внутрь, слыша, как звонко каблуки цокнули по плитке. Тут было холоднее, чем во всём доме, но оно и к лучшему, — эта жара когда-нибудь их всех доконает.       Включив воду в раковине, Энни смочила ладони и провела ими по горячей шее, отвела на затылок, приподнимая волосы. Вяло скользнула глазами по зеркалу и стоящим на полке предметам. Зацепилась за тюбик пены для бритья, зубную щётку в стакане, расчёску. Повинуясь порыву, тронула крышку зубной пасты, а после поднялась взглядом к одеколону. Недолго думая, совершенно не боясь быть застигнутой, взяла флакон, сняла крышечку и тонко втянула знакомый аромат.        Так вот чем пахнет Армин. В её голове пронеслись десятки воспоминаний, когда она ощущала этот запах: нежные поцелуи у ворот дома и на лавочке в парке, мягкие бережные объятия, мгновения, заставляющие дыхание застревать в горле. Они были такими редкими…        С каким-то странным, несвойственным чувством обиды, Энни закрыла одеколон и положила на место, поджав губы. Они встречались уже почти полгода, и, на её взгляд, это был довольно большой срок. Только вот с того дня на корабле, когда она впервые почувствовала его ладонь на своём запястье, прошло мало времени. Мало времени для того, чтобы залечить раны. Уделить внимание близким. Разгрести невыносимый ком потрясения, что оказался взвален на их плечи.       Они встречались в лучшем случае раз в несколько недель. Всё словно шло против: слишком много работы, слишком много ответственности, слишком много… горя. И хотя раньше Энни думалось, что этого достаточно, в какой-то момент ей начало казаться, что она вновь находится в том кристалле, а Армин ушёл куда-то. Его голос застыл в невыносимой тишине, исчез, не оставив даже эха. И вновь сосущее чувство одиночества…       А ведь она могла бы уже давно оказаться в этой ванной комнате, глядя, как он, растрёпанный после сна, чистит зубы этой самой щёткой. Как от него пахнет свежестью, а его влажные после душа волосы теряются в её пальцах. Энни часто об этом думала, но настаивать не смела. Их отношения развивались медленно, а может… Армин её просто боялся? Энни не знала. Ей не хватало опыта и навязчивости, чтобы самой сделать шаг к развитию отношений, перевести их на новую ступень. Хитч часто посмеивалась в письмах: «Когда уже блондинчик лишит тебя девичьей чести, подружка?» Но даже думать о таком ей было почему-то стыдно. Пятнать что-то светлое и чистое чем-то грязным, неправильным. Собой?       Только вот Армин относился к ней иначе. Смотрел так, словно она сама — воплощение святыни, не замечал низменного чудовища на глубине её грудной клетки. И Энни до кома в горле осточертела вся эта чистота.       Тяжело выдохнув, она выключила воду, свет в ванной комнате и вышла обратно в прихожую. Армин сосредоточенно смотрел в бумаги, даже не подняв головы.       — Ну что там? — подходя, спросила Энни. Обвела тонкими пальцами угол стола, скользнула вдоль, облокотилась бедром.       — Да всю голову уже сломал, — ответил Армин. — Посмотри, может, ты поймёшь?       Энни склонилась ближе к его макушке. Его волосы пахли так же, как и одеколон в ванной комнате. Ей хотелось провести ладонями по его рубашке, зарыться пальцами в шевелюру, ощутить на подушечках коротко стриженную щетину его затылка. Обрисовать под тканью бугристость мышц на спине, заставить наконец отвлечься от своей работы и взглянуть на неё. Только Энни всегда вела себя как образец понимания, и это заставляло тошноту вставать в её горле.       Может, именно поэтому он до сих пор её не трахнул? Думал, наверное, что она какая-то непорочная святая в рамочке. И глубоко ошибался.       — Всё, я свободен, — спустя время выдохнул Армин, растрепав волосы на затылке, и поднялся со стула.       — Уверен? — Энни выгнула бровь.       — Конечно. Прости ещё раз, что заставил ждать. Это сумасшедший дом какой-то… — бормотал он, но ей не хотелось вновь слышать, как тяжела вся эта работа. — Ну что, куда пойдём? Погуляем? Или в то кафе, где были две недели назад? Мне, кстати, понравилось…       — Стой, — отрезала Энни, глядя на него сквозь прикрытые ресницы. Армин опешил.       — А? Что не так?       «Да, блядь, всё не так. Мне уже надоело ходить под луной, как школьники, надоело держать тебя за руку, зная, что сегодня ты не сдвинешь её ниже положенного, надоело гореть под твоими поцелуями, чувствовать вкус твоего языка, а после… «Ты не устала? Может, хочешь домой?» Так, будто я жертва сексуального насилия и со мной надо, как с фарфоровой вазой. Еле касаться, носить на руках. А я и сама не понимаю, почему молчу, почему не требую. Почему не говорю, что хочется. Почему у меня дыхание из-за тебя спирает, Армин? Почему щёки горят, когда я чувствую твою ладонь на своей шее? Почему слова не могу сказать и лишь киваю, когда ты в очередной раз отпускаешь меня домой? К шуточкам Пик, к одиноким фантазиям перед сном, к пальцам на губах, когда вспоминаю тепло твоего поцелуя. Почему? Почему ты заставляешь меня чувствовать себя святой и грязной одновременно?»       Она протянула руку и легко провела пальцами по строчке пуговиц на его рубашке.       — Энни? — тихо спросил Армин. — Что не так? Ты сегодня какая-то…       — Поцелуй меня, — сказала она так легко, словно не обгоняя саму себя, прежде чем страх доберётся до горла. Ей требовалось, чтобы её коснулись. Чтобы её огладили. Заставили вновь почувствовать себя нужной.       Какое-то время Армин молчал, и эти секунды казались пугающей вечностью. Но вот он наклонился, нежно припал к Энни губами, и его чёлка пощекотала её брови и лоб. Она откинула голову, подпуская его к себе ближе. Дыхание красило щёки румянцем, а там, где его ладони касались её локтей, кололо иголочками.       — Энни… — прошептал он, и за долю мгновения она поняла, как потемнели его глаза. Какими глубокими омутами они стали. И прижалась к нему всем: животом и бёдрами, вырывая из груди сдавленный вздох. Они целовались, позабыв про себя и друзей, про работу и мир вокруг. Языки ласково сплетались, а Энни таяла, растекалась в его руках, чувствуя его мягкий рот на своей шее. Там, где бьётся тонкая жилка, отмеряя пульс. Лава стекала к ногам, концентрировалась меж упрямо зажатых бёдер, словно сдерживаясь, стискивая тот импульс, который мог бы разрушить и Вавилонскую башню.       — Нет, ты точно сегодня какая-то другая, — его хриплый смешок сладкой дрожью отдался в позвонках, вызывая толпу мурашек. — Точно всё хорошо?       — Просто надоело делать вид, что нас не существует, — вырвалось у неё бездумно. Секунда непонимания в глазах Армина, и Энни уже тянулась обратно, за новой порцией губ и дыхания. Прижималась ближе, скользила поверх рубашки по узлам его мышц на плечах и спине, вбирала в себя каждую мелочь, каждый дюйм. Цеплялась острыми ноготками, пропуская сквозь пальцы золото его волос. И в какой-то момент мир перевернулся: Армин, подхватив её под ягодицы, усадил на стол. Из Энни вырвалась усмешка:       — Переходим в другие плоскости? Негусто, Арлерт. — Она играла, сверкала ожившими глазами. Армин улыбался, запускал руки в её волосы за ушами, оглаживал пальцем нежную щеку.       — Ты же этого хотела, верно? — произнёс, целуя под челюстью, и Энни показалось, что земля ушла из-под ног. — Верно?       — Не понимаю, о чём ты, — прошептала она, чувствуя, как губы касаются её ключицы и первой пуговицы платья, застёгнутой прямо под шеей. И вздрогнула, когда его горячий язык скользнул вдоль яремной вены, почти до уха. Леонхарт теперь уже ни в чём не была уверена в принципе.       — Я об этом, — пробормотал Армин, оглаживая пальцами плечо, задел носом тонкие волосы на её виске. Сердце в груди Энни трепещало почти до боли, казалось слишком огромным для такого маленького тела. Леонхарт вообще не знала, что оно может так биться. Даже с Армином… до этого дня.       — Верно? — продолжал он беспощадно, и тут горячая ладонь коснулась её оголённого колена. Энни дёрнуло, как от удара током. — И об этом, — совершенно без сопротивления развёл её ослабевшие ноги, втиснулся между них, становясь так близко, как не был раньше.        Мир сузился до нескольких важных точек: его рук на её бедре, его пальцев в её волосах, его губ у её уха. Энни уже не осознавала: её сердце боится или желает? Ей всегда было сложно анализировать свои чувства. Армин справлялся с этим легче.       — Энни… — горячо произнёс он, выдыхая ей в шею. Она уже совсем ничего не понимала: ей горячо и холодно, плохо и хорошо одновременно. Сознание кружило и швыряло, нигде не оставляя даже на мгновение. Леонхарт отклонилась назад то ли из-за слабости, то ли из-за неясного желания избежать этих поглощающих чувств. Но стоило отдалиться слишком далеко, как Армин дёргал за талию — и вот они уже снова так близко друг к другу, что возникали сомнения, есть ли в помещении воздух, кроме их дыхания.       — Хочешь… хочешь остаться у меня? — спросил он внезапно, и Энни поражённо распахнула глаза.       «Это ведь то, о чём я думаю? Не о ночёвке в обнимку, как две подружки? Армин не будет спать на диване? От него можно ожидать чего угодно».       — Что ты имеешь в виду? — с трудом уточнила она, вяло уворачиваясь от влажных губ, что покрывали поцелуями её шею и щёки. Ладони Арлерта гуляли по спине, собирая ткань меж пальцев, невесомо, лишь намёками касаясь бёдер.       — Ты знаешь, — он отстранился, и Энни почему-то стало стыдно. Она не любила краснеть. Но пальцы Арлерта поднимались к её губам, отвлекая, мягко трогали приоткрытый рот, такой трепетный, жаждущий.       Армин знал, как много его девушка скрывает в себе, как многое позволяет сковывать. Сегодня же ему внезапно захотелось услышать немного больше — он и сам не знал, откуда родилось это неожиданное и страстное желание.       Арлерт никогда не давил на Энни, ведь не хотел, чтобы та переступала через себя. Сам факт того, что они открыто встречались, для остальных оказался совершеннейшим сюрпризом, а Леонхарт претило чужое излишнее внимание, поэтому Армин старался не смущать её спешкой.       Но сегодня… что увидел в её глазах? Ревность к его работе? Неожиданное внимание? Или то, что потерялся во времени и делах, оставив Энни ждать себя в одиночестве на лавочке в парке? Армин до сих пор корил себя за это, и чувство вины всегда очень быстро выедало его изнутри. Оно было его вечным другом и врагом одновременно, заставляющим просыпаться по ночам в холодном поту. Слишком много сделано. Слишком много пройдено. Даже смешно жалеть о масштабах равных человечеству, но и смешно надеяться, что это когда-нибудь кончится…       Но с Энни всегда было иначе. С ней, в глубине её холодных и ледяных глаз Армин не чувствовал себя чудовищем. Потому что она принимала всех его монстров с потрохами. Кормила их с руки, как искусная дрессировщица. Бесстрашно смотрела в глаза. Тени уважали её. Страхи — боялись. Ночные кошмары уходили в дальнее пешее, стоило рукам и губам Леонхарт ворваться в его тьму под веками. Своими губами, волосами, бёдрами, которые он боготворил, меж которыми вклинивался сейчас так отчаянно, словно это было его последнее пристанище.       Именно поэтому Армин сейчас так прямо смотрел в её глаза. В поисках ответов. В поисках согласия. Ей даже не нужно было ничего говорить — лишь позволить.       Его палец огладил овал её рта, и Энни, прикрыв глаза, поддалась неожиданному порыву: пустила подушечку пальца на свой язык. Она знала, что Армин расширил сейчас глаза, слышала, как выдох пробрался между его губ. Лава растеклась по её животу, и, чуть повернув голову, Энни впустила его палец дальше, обвела мягко языком и выпустила — с таким причмокиванием, что узел внутри паха Арлерта натянулся мучительно больным выстрелом.       Приняв этот красноречивый ответ, Армин притянул её за бёдра к краю стола, приподнял, заставляя скрестить за поясницей лодыжки. Их языки вновь сплелись: горячо, жарко, бесстыдно, — проталкиваясь глубже, исследуя каждый уголок желанного рта.        Энни с каким-то смешным превосходством осознала, что её макушка теперь выше.       — Что, наконец-то открою для себя новую локацию? — выдохнула она сквозь поцелуй, не желая и не имея возможности оторваться от его жадных губ и языка. Вторая ладонь Арлерта, придерживая, подхватывала её под ягодицу — но не поверх платья, а там, прямо под ним.       Армин рассмеялся:       — Все мои нераскрытые локации теперь твои. — Они почти достигли спальни, вслепую шаря в полутьме, грозя впечататься в стену или дверной косяк.       — Прямо-таки все?..       — Не провоцируй меня, — прошептал он, заводя их в спальную комнату, и спина Энни оказалась на кровати. Упираясь коленом в матрас, Армин навис сверху, а после его бёдра легли на её ноги, живот коснулся таза, поцелуи вновь покрыли чувствительную шею, заставляя извиваться, кратко выдыхать, мучиться.       Арлерт оттягивал зубами, кусал кожу, втягивал. Пальцами проводил вдоль строчки пуговиц на её платье, расправляясь с ними, раскрывая тяжёлую в дыхании грудь. Опускался губами ниже.       — Святые… — бессвязно стонала Леонхарт, чувствуя его рот на своих ключицах и пальцы, что с напором стискивали бока и бёдра. Язык горячо ласкал кожу поверх солнечного сплетения, а ремень платья уже был отброшен в сторону. Армин стащил рукава с её плеч, обнажая нижнее бельё. Энни ему не противилась: приподнималась на локтях, позволяя спустить ткань полностью. Смешно, но на ней всё ещё были каблуки. Армин тоже это заметил. Глядя на неё, лежащую, почти обнажённую, он сел на край кровати и тягуче провёл ладонью вдоль её тонкой щиколотки и икры, оглаживая всё, что было недоступно раньше.       Его глаза непривычно пристально скользнули по телу, и у Энни перехватило дыхание. В груди стало тесно.       — Что-то не так? — неуверенно вырывалось изо рта. Армин даже не ответил, лишь покачал головой, а после опустился с края кровати на пол, заставляя Энни в недоумении приподняться на локтях. Все мышцы внизу живота сладко свело от одного вида Арлерта, когда тот медленно расстёгивал каждый из тонких ремешков. Одна за другой туфли упали на пол. Он взял ступню Энни в ладони и прошёлся дорожкой поцелуев вдоль сгиба, к щиколоткам и упругим икрам.       — Чёрт… — Энни откинула голову, стараясь проветрить голову от осознания, что Армин Арлерт у её ног. Шершавые и сухие руки всё ещё ласкали каждый изгиб её бёдер, двигаясь выше. Армин вновь забрался на кровать, о чём говорил прогнувшийся матрас, но тут ладони исчезли. Энни позволила себе взглянуть. Смотреть, впрочем, было на что: не церемонясь, он стянул рубашку через голову, оставаясь теперь в одних брюках.       От вида этого подтянутого, сильного тела, такого изящного и идеально сложённого, с перекатами упругих мышц, Энни потеряла дар речи. Во время учёбы подобное казалось самим собой разумеющимся: солдатам не присуще стесняться друг друга. Иногда из-за жары парням приходилось тренироваться на полигоне в одних штанах, девушкам же нужно было мучиться в нательных майках или спортивных топах. Но тогда было всё иначе — для Энни в те времена вообще мало что имело значение.       И сейчас создавалось чувство, словно она видит такое впервые. Дрожь прошлась по коже в неуёмном желании коснуться твёрдых мышц, провести вдоль поджарого пресса. Армин изменился, и это стоило заметить гораздо раньше. Изменился слишком сильно, а Энни просто не успела этого понять.       Он вновь навис тенью, и Леонхарт тяжело сглотнула, боясь двинуться. Его рука скользнула за её лопатки.       — Ты позволишь?       Ну почему он смотрел на неё так? Где его смущённый, невинный взгляд, где нервно поджатые губы? Почему Энни казалось, что беспокоиться будет он, а не она? Но ей оставалось только коротко кивнуть, и вот уже застёжка лифчика освобождала от перетяжки тонкую кожу, а ловкие пальцы Армина снимали бретельки с плеч. Бельё улетело в сторону. Энни бесстрашно посмотрела ему в глаза. Впервые она перед мужчиной… такая.       Армин охватил серьёзным взглядом открытую грудь, кожа которой пошла мурашками. Опять — снова — молчал. Лишь склонившись своими порочными губами, обхватил полукружье груди ладонью, обжигая дыханием так сильно, что Энни пришлось выгнуться. Кинул короткий, словно изучающий взгляд, коснулся соска, и Энни показалось, что она ощущает на языке привкус крови от зажатой между зубов губы.       — Что мне сделать? — она даже не понимала, что слышит его голос. Армин всё ещё водил узоры губами, собирая мурашки, невесомо касался языком. Его освободившаяся ладонь собирала дрожь в бёдрах, водила вверх и вниз вдоль колена, к тазовым косточкам, любопытно касаясь края белья. От этого во рту у Энни — пустыня.       — Так? — Он вновь мучил легчайшими прикосновениями, лишь намёками касаясь соска, и, не теряя времени, вжимал его языком в мягкость груди. Энни тут же вцепилась жадными пальцами в чужие волосы, царапая ногтями шею, давя в себе стон. — Или так? — Он вновь обхватил грудь ладонью, сжимая, стягивая, обхватывая губами ареол. Энни знала, что грудь — одна из её эрогенных зон, но Армин ведь не знал, верно? Леонхарт чувствовала, как испарина оседала на корнях волос, как подрагивала в чувственных ощущениях шея. Бёдра сжимались сильнее в мучительном, почти болезненном тяготении.       — Энни, ответь мне, — Армин вновь обжигал словами кожу, и она знала, что он лишь мучает её. Хотел услышать её просьбу, стон, мольбу... Всё внутри противилось этому, но тело, это слабое тело — коварный предатель — не оставляло ей шансов скрыть свои чувства. — Или вот так?       Он напряг пальцы, стискивая их на соске, чуть оттягивая, и вся решимость вмиг дала трещину. Выгибаясь, Энни приоткрыла рот в неслышном стоне, свела к переносице брови, кусая мучительно губы. Армин больше не спрашивал. Её тело говорило с ним на им обоим понятном языке, и Энни чувствовала себя совершенно бездейственной в этой странной игре.       Он ласкал её грудь, награждал укусы горячим языком, делая всё так методично, так обдуманно, так наблюдательно, что через несколько минут Энни начало казаться, что это не она здесь лежит, на постели, а только её оболочка, лишённая тяжести. Оголённый нерв, награждённый импульсами, где любое касание — неизбежная точка к следующему. И каждое, каждое, каждое отчего-то разное, но такое мучительное, высасывающее душу.       — Армин… я… — вырывалось из неё сквозь череду ласк и прикосновений. Она горела, её бёдра дрожали — Энни чувствовала, как истекает. Это было невыносимо, невозможно. Арлерт вопросительно поднял голову, но тут же продолжил спускаться поцелуями к её рёбрам, в провал гибкого живота. Его горячие ладони и губы оставили наконец её измученную, ноющую в болезненной сладости грудь. И Энни тут же обхватила её, словно пытаясь вновь поймать призрак той мучительной ласки.       Его ладони оглаживали в изгибе вытянутую поясницу, цепляли пальцами резинку белья. В лицо Леонхарт бросался нестерпимый жар, но она уже была не в силах протестовать даже мысленно. Армин обводил языком окружье пупка, покусывая, заставляя вытягиваться и вздрагивать, и очень медленно стягивал последнюю преграду к полному обнажению. Энни прикрыла глаза, прячась от собственного стыда, но через несколько коротких мгновений вновь почувствовала его руки на бёдрах.       — Энни, — мягко позвал Армин. Она с трудом убрала пальцы от глаз и сдавленно посмотрела на него, нависшего над ней. — Ты такая красивая. Я не верю, что ты реальна, — прошептал он, взяв её руку и положив себе на ключицу. Энни успокаивали прикосновения к его коже. Она медленно огладила его грудь, каждый упругий выступ, зная, какие холодные у неё постоянно ладони, и видя, как мурашки выступают на его мужественной шее.       — А я не верю, что ты, — усмехнулась она в ответ, ощущая, как душа утопает в волне нежности. Настоящей, без преград.       — Ты поверишь, если я скажу, что люблю тебя? — спросил он, склоняясь ниже, почти соприкасаясь с ней носами. Энни улыбнулась.       — Если ты думаешь, что это можно было скрыть, то переоцениваешь свои возможности, — ответила она и наконец-то увидела его смущение. Даже в полутьме было заметно, как его скулы залились румянцем. Но через мгновение Арлерт вновь смотрел на неё этим пугающим и серьёзным взглядом.       — Ты веришь мне?       — Конечно, — сказала она, почти не думая. Что за странный вопрос?       — Хорошо, — ответил он и тут же начал спускаться ниже. Энни не сразу поняла, что Армин собирался сделать, но вдруг до неё дошло. Правда, довольно поздно: его язык уже очерчивал напряжённую плоскость её живота, а мышцы плеч перекатами играли в тусклом свете уличного фонаря из окна. От этого зрелища всё между ног Энни свело до боли.       — Ты с ума сошёл… — протянула она на полустоне, не веря в то, что сейчас будет происходить. Дыхание Арлерта касалось её там, где никто до этого не касался. — Армин, пожалуйста… — впервые произнесла она, и сама не зная, зачем именно. Прекратить? Продолжить? Мысли путались так сильно, что самой в них разобраться не представлялось никакой возможности. Ногти вцеплялись в покрывало, стягивая его.       — Что, пожалуйста? — спросил он, устраиваясь между её ног, мягко разводя колени в стороны, хотя Энни от смущения хотелось сомкнуть их обратно. — Ты же мне доверяешь, верно?       — Да, но…       — Энни, поддайся мне… — горячо шепнул Армин. Он провёл губами вдоль округлости крепких бёдер, так близко к промежности, что от этого всё сжалось. — Поддайся, — проговорил настойчивей, кусая кожу почти до боли, от чего Энни вздрогнула, не зная, куда деть руки. — Позволь мне, — его огненный язык коснулся её лобка, мягким пластом двигаясь ниже, задевая нервные окончания.       Он всё-таки прижался ртом, раздвинул языком, слизывая влагу, и Энни пробрал сильнейший импульс, заставляющий выгнуться, схватить воздух, приоткрыть рот в беззвучном стоне. Леонхарт вцепилась пальцами в его волосы, желая то ли оттянуть их, то ли прижать сильнее. Но Армин не остановился: очертил неизвестные фигуры, не стыдясь ни её вздохов, ни крепкой хватки на корнях волос, мягко и настойчиво проталкиваясь языком. Он хотел услышать её стоны, Энни это знала. Но лишь содрогалась, трепетала в доселе неизвестных ей импульсах, пробирающих до пальцев ног, заставляющих подбирать колени, шею, метаться. Армин то и дело поднимал глаза, любуясь её вздымающейся грудью, натянутыми под кожей рёбрами, постанывал, вызывая по спине столп мурашек, то дразнил лёгкими, едва уловимыми движениями, то вновь прижимался плотнее, крепче, стискивал язык на набухшем клиторе, мягко вжимая его в лобковую кость. Перехватывал бёдра удобнее, стягивал в руках, когда Энни, казалось, хотела отстраниться, избавиться от этих тягучих мучений. Армин хотел, чтобы она кончила. Он знал: редко первый раз заканчивается для девушек положительным итогом — и хоть в этом хотел сегодня дать Энни преимущество. Конечно, у них впереди много-много ночей, но… сегодня…       — Арм…ин… — стонала она, стискивая пальцами его светлые волосы, когда Арлерт пропускал язык меж её половых губ, проталкиваясь глубже, слизывая терпкую влагу. Ему льстило, что Энни так реагирует, но больше всего удивляло, насколько она, оказывается, чувственная. Сколько же ещё скрывает внутри себя?..       Армин подключил к действиям руку. Прижав к клитору большой палец, мягко надавил, покрывая поцелуями дрожащие бёдра. Внимательно следя за реакцией Энни, приподнялся выше, потянулся к её лицу. Она выглядела как богиня: растрёпанные светлые волосы, сияющие в полутьме глаза, чувственно открытый рот, рдеющие щёки. Армин улыбнулся, лаская пальцами её промежность, мягко, пока что не настойчиво. Прижался носом к шее, чувствуя губами бешеный пульс яремной вены.       — Я люблю тебя, — прошептал он, покусывая солёную от пота кожу, скользкую и влажную, и ощутил, как уже давно и больно тянет в штанах. Энни вцепилась рукой в его ладонь меж своих ног, и Армин понял, что делает всё правильно. Её тело всегда говорило с ним. — Люблю тебя, — прикусил мочку уха, собирая её короткие вздохи, пальцы стали настойчивей двигаться меж бёдер. Энни рывком свела колени, сжимая его ладонь, но это ему не помешало. — Люблю.       Он обхватил Леонхарт под талией и придвинул ближе к себе. Она была влажная, от пота по коже и смазки, и Армин снова провёл рукой меж её колен, дрожащих, слабых.       — Посмотри на меня, — прошептал он, нависая, и Энни приподняла слезящиеся глаза. Армин склонился, позволив волосам упасть на лоб, и медленно сказал: — Я хочу, чтобы ты кончила.       — Что?.. — почти в беспамятстве выдавила она, сведя брови друг к другу. Армин ласково улыбнулся, прижимаясь губами к морщинке на её лбу. Вновь скользнув пальцами меж половых губ, податливых, влажных, он осторожно и мягко ввёл внутрь один из них, так аккуратно, насколько был способен. Растягивая, чувствуя тесно обхватывающие его стенки. Энни стремительно отвернула голову, вздрагивая, почти постанывая.       — Кончила. Я хочу, чтобы ты кончила для меня, — прижав губы к её уху, горячо прошептал Армин. Энни замычала, закусывая губы. Не переставая настойчиво ласкать её между ног, собирая каждую дрожь и импульс в теле, он повернул к себе её голову. Их истерзанные губы встретились в столь знакомом обоим танце. Языки сцеплялись бесстыдно, глубоко, так глубоко, что, казалось, готовы поглотить друг друга. Ловя гортанное мычание, смешивая слюну, издавая неприличные, влажные звуки.       Свободной рукой Армин обхватил её волосы, заставляя закинуть голову, и почти вгрызся в нежную кожу на шее. Он чувствовал, что Энни почти готова. Её ногти бессвязно царапали его плечи, она вздрагивала, подавалась навстречу влекущими, жаркими толчками бёдер, заставляя Арлерта почти рычать от удовольствия, даримого ей, позволяла прикусывать подбородок, обхватывать горячим ртом грудь, втягивать, всасывать, кусать. Он ощутил, как сокращаются стенки её влагалища, и подался им навстречу, добавляя второй палец. Растягивая и прижимаясь к чувствительной точке на ребристой стенке, массируя разбухший клитор, ускоряясь, усиливая нажим.       И когда дрожь прошла по телу Энни мощной, тугой волной, когда внутри неё лопнула натянутая донельзя струна, она вцепилась в его плечи голодным зверем, позволяя Армину словить губами каждый её стон: протяжный, исступлённый, вырванный почти из сердца. Чувств стало так много и так мало одновременно, и она заскулила от этого понимания, желая, чтобы Армин оказался глубже, гораздо глубже, чем сейчас. Под кожей, внутри сердечной мышцы.       Когда натянутое в оргазме тело замерло, распаляясь искрами, иглами до самых кончиков пальцев, Армин почувствовал головокружение. То, как Энни кончила, доставило ему гораздо больше удовольствия, чем он на то рассчитывал. Сначала это была почти игра, в которой Арлерт сам не был уверен, влияние чувства вины, но сейчас… В тот момент, когда она раскрывалась перед ним, сокращалась, горячо опаляла язык... За повторение этого мига он готов был заново пройти весь свой путь сюда от начала и до конца. И пережить его заново.       Через несколько тихих мгновений, чувствуя, как Энни расслабляется, Армин мягко вытянул пальцы из её лона, ощущая тугую вязкую смазку. Поднеся их к лицу, он раздвинул средний и указательный — она нитями растянулась между ними. Он заметил, что Энни тоже на это смотрит, всё ещё тяжело дыша. Армин усмехнулся.       — Что ж, индульгенцию за сегодняшнее опоздание я, кажется, уже проплатил, — мурлыкнул он игриво, прижавшись губами к солёной шее Энни, мягко целуя. — Как думаешь, у тебя есть ещё силы? — спросил он с подозрительной невинностью.       Энни сурово сверкнула глазами в его наглое лицо. Вот оно, оказывается, как! Индульгенция.       — А что, ты сомневаешься в своих способностях? — едко протянула она, подтягиваясь на ослабевших локтях и ловя лицом сквозняк из приоткрытого окна. Поняв без слов, Армин скатился с одеяла и, подойдя к шторам, открыл створки сильнее. Энни откинула лицо навстречу лёгкому ветру, а потом скептически скользнула взглядом по обнажённому торсу Армина.       — А почему ты всё ещё в штанах? — недовольно протянула она. Поправляя рукой влажные пшеничные волосы, Арлерт удивлённо улыбнулся, присаживаясь боком на кровать.       — Тебя так беспокоит этот факт?       — Безусловно. Учитывая, что я вообще нагишом.       — Так это же превосходно.       — Это нечестно, умник, — она сердито кивнула в свою сторону. — Снимай свои чёртовы брюки и иди сюда. Я не собираюсь ждать ещё полгода, чтобы кое-кто лишил меня девственности.