Крикун

Как-то так получается, что Чонгук, в трезвом уме и добром (относительно) здравии, становится нянькой. Да и не абы кого, а маленького ангелочка по имени Ким Сынён, который при первом попадании к Чонгуку на руки вырывает тому добрый клок волос и чуть этот самый клок не захомячивает. Выбору столь необычной подработки для молодого альфы служит ряд причин. Во-первых, он с собственного малого возраста нянчился с детьми старшей сестры и на уровне с ней мог пеленать своих маленьких племянников, которые, повзрослев, категорически не хотят признавать, что оппа и хён мыл их горшки и грязные жопки. Во-вторых, тонкие стены. Грёбаные тонкие стены, которые и становятся причиной знакомства Чонгука с его нынешним работодателем. То есть, отцом Сынёна. То есть, невыносимым Ким Тэхёном. В тот день Чонгук был особо уставшим из-за трёх лекций по философии и пяти часов подработки. Он завалился в свою маленькую съёмную квартирку, по метражу схожую с коробкой из-под холодильника, принял душ, скупо поужинал стащенным из ресторана супом и с блаженным стоном завалился на кровать, занимающую большую часть пространства спальни, собираясь вздремнуть. Но не тут-то было. Примерно через три минуты и сорок две секунды (Чонгук поделил на шестьдесят количество пересчитанных им баранов) за стенкой справа раздался рёв. Плакал маленький ребёнок. Чонгуку уже приходилось его слышать, поэтому он не придал ситуации особого значения, просто перевернулся на бок и накрыл голову подушкой. Но на пятисотом баране звук не исчез. Наоборот, только усилился, и тяжёлая подушка, придавившая голову, перестала помогать. Наушники, как назло, сломались сегодня в метро, из-за чего Чонгук был вынужден слушать придавившую его группу школьников, обсуждающих, кто и какую омегу трахнул на прошлой неделе. Не то чтобы надрывный плач был хуже мерзко хихикающих альф, у которых и без гона наблюдался явный спермотоксикоз, но Чонгук очень, ну прям очень хотел спать. А когда Чонгук хотел спать, но не мог, он начинал плевать на свою асоциальность и рывком поднимался с постели, чтобы любыми способами убрать источник его раздражительности, будь то хоть залетевший комар, хоть незнакомый ребёнок. Тот самый незнакомый ребёнок оказался пухлощёким и жутко раскрасневшимся. Конечно, подумалось тогда Чонгуку, не раскраснеешься тут, если будешь так орать. Малыш о его мыслях, конечно же, не знал и продолжал плакать в грудь своего, судя по всему, родителя, открывшего Чонгуку дверь и теперь устало на него смотревшего. — Могу чем-то помочь? — спросил тот, при этом немного пританцовывая и тем самым пытаясь успокоить сына у себя на руках. Чонгук мельком оглядел молодого мужчину, задерживая взгляд на его пушистых розовых тапках и очень длинных пальцах, поддерживающих малыша за попу и одновременно гладящих по голове, и мысленно отметил, что этот альфа наверняка был объектом воздыхания для очень многих людей. — Можете. Уложите уже, наконец, своего сына. Мама ему как-то сказала, что одна из его лучших черт — это прямолинейность. Но его сосед, похоже, с ней не был согласен. — Молодой человек, — выдохнул он чуть раздражённо, явно сдерживаясь, — если бы я мог, я бы это давно сделал. — Так а в чём проблема? — Чонгук переступил с ноги на ногу — был февраль, и морозный ночной воздух обжигал голые лодыжки. Хорошо, что хоть куртку накинуть додумался. Планировка здания была такова, что каждая квартира выходила на узкий открытый коридор, подобный длинному балкону, так что сейчас Чонгук мёрз в угоду своим принципам и будущему сну. Сосед, которого он видел лишь пару раз, и то издалека, окинул его холодным взглядом и хмыкнул. Малыш в его объятиях потихоньку успокаивался, лишь хныкал. Видимо, прохладный свежий воздух немного утихомирил его. — Проблема в том, что у моего сына режутся зубки, — сосед убрал руку с головки ребёнка и потянулся той к ручке двери. — И я никак не могу его успокоить, потому что ему очень больно. — А я спать хочу, — совершенно по-идиотски буркнул в ответ Чонгук, понимая, что он, как сторонний пострадавший, претерпел несоизмеримо малые страдания по сравнению с родителями малыша. — Я тоже, — сосед уже почти захлопнул дверь, когда Чонгук, сам не зная, почему, вдруг сказал: — Запах омеги обычно успокаивает детей в такой период, — он сглотнул, сталкиваясь с чужими тёмными глазами. — Лучше всего Вам отдать малыша Вашей супруге или супругу... — Мальчик. Чонгук вздрогнул от подобного обращения и невольно насупился. — Я Вам не мальчик. — Ещё какой мальчик, — не согласился сосед, вдруг улыбаясь и нежно проводя носом по щёчке уже совсем успокоившегося сына. — Ты совсем ещё зелёный, раз не можешь отличить омегу от альфы. — Чонгук удивлённо округлил глаза, не веря услышанному, и уже без особого стеснения осмотрел человека перед собой. Сосед усмехнулся. — Но за совет спасибо. Доброй ночи. И закрыл дверь. Вторая их встреча произошла в магазине. У Чонгука наступило время сессии, времени в сутках категорически не хватало, и он тщетно пытался достать необходимый энергетик по акции с верхней полки. Он, конечно, высокий здоровый альфа, но эта гадская полка оказалась выше и коварней. Но не коварней протянутой рядом руки, без особых проблем взявшей жестяную банку. Обернувшись, Чонгук с хмурым видом посмотрел на безэмоционального соседа, держащего в одной руке энергетик, а в другой ручку от детской коляски. Рядом стояла тележка, наполненная всякими кашами и пюрешками с соками, и взгляд Чонгука невольно перекочевал с энергетика на круглое личико в коляске, смотрящее на него огромными чёрными пуговками вместо глаз. — Пытаешься обеспечить себе бессонные ночи? — спокойно спросил Тэхён. Чонгук хмыкнул и отобрал свой энергетик. — Их мне обеспечивает Ваш сын. Между густых бровей образовалась глубокая морщина, но Чонгук не собирался извиняться. Возможно, из-за задетой гордости, ведь какой-то омега оказался не только выше него, но и шире в плечах. И с такой аурой, что хотелось спрятаться за его спиной. Стоя напротив него, одетого в красивое кремовое пальто и выглядящего так, словно он не молодой отец, а модель, только спустившаяся с подиума, Чонгук ощущал себя маленьким кроликом, а не альфой. — Ты чего такой ёрнистый, мальчик? — сосед отошёл чуть назад и потянулся за средней пачкой виноградного сока с нижней полки. Чонгук зачем-то проследил, как золотая серёжка качнулась в такт чужому движению. — Я не мальчик, — только и смог ответить он. Сосед улыбнулся, ставя сок в тележку. — Сколько тебе? — Скоро двадцать, — на самом деле, только через полгода, но Чонгук об этом умолчал. Мужчина снова улыбнулся, немного наклонился, поправляя одеялко Сынёна, и сказал: — Ну точно — мальчик. И как бы Чонгук не бесился и не просил перестать его так называть, сосед, представившийся Тэхёном и попросивший донести один из его пакетов до квартиры, не перестал.

***

День Чонгука начинается, как и обычно — со стука в стену, который заставляет его тут же распахнуть глаза и сесть с идеально ровной спиной. Если он обернётся и посмотрит на циферблат маленьких электронных часов в форме зайца (подаривший ему их Тэхён сказал, что они милые и напоминают его), то увидит, что сейчас ровно половина седьмого утра. Но он не смотрит, доверяя внутренним часам Сынёна, по которым теперь просыпается не только Тэхён, но и Чонгук, предложивший стук в стену взамен будильника. Надо сказать, ещё ни разу эта идея их не подвела. — У тебя сегодня сколько пар? — Тэхёну едва ли удаётся спрятать широкий зевок за ладонью, когда Чонгук вваливается в его прихожую и привносит в неё утреннюю прохладу. — Четыре, — Чонгук быстро стаскивает с ног кроссовки и приобнимает ещё сонного Тэхёна за талию, чтобы свободнее пройти в квартиру, но омега, слишком тактильный спросонья, утыкается ему лбом в плечо и обнимает за шею, так что в спальню Чонгук добирается, буксуя. Квартира у Тэхёна с точно такой же планировкой, как и у Чонгука. Тесно, негде развернуться, но детская кроватка, коврик с игрушками, письменный стол и односпальная кровать помещаются. Чонгук знает, что это ненадолго. В конце концов, именно для этого Тэхён и пашет, как проклятый. — Блин, четыре пары, как ты на них усидишь, — сочувственно ноет он, продолжая висеть на Чонгуке и обволакивать своим природным запахом — молочный шоколад теперь часто можно почувствовать на чужой одежде. Несколько одногруппников даже поинтересовались, не появился ли у него кто-то, а когда узнали, что это аромат его работодателя, с усмешкой спросили, кем же он работает и какие у него взаимоотношения с этим «работодателем». И почему-то никто не верит, что Чонгук подрабатывает няней. Впрочем, это, наверное, даже хорошо. Значит, он не выглядит, как тот, кто буквально снимает с себя своего соседа, сажает того на постель и затем направляется к детской кроватке, склоняясь над ней. — Привет, Ваше крикливое Высочество, — улыбается он, встречаясь с блестящими глазками проснувшегося Сынёна. Тот какое-то время просто смотрит на него, а затем улыбается в ответ и тянет маленькие ручки вверх. Чонгук с радостью берёт его на руки, прижимая к груди. — Ты сегодня не мешал папе спать? — Это я ему, скорее, мешал, — подаёт голос Тэхён, падая на кровать и закрывая глаза. — Никак не мог закончить заказ, а Ён-и, похоже, раздражает звук клавиатуры. — Малыш, — обращается Чонгук к Сынёну, ласково поглаживая того по щёчке, — твой папа такой неисправимый трудоголик, но ты знаешь, почему? — Сынён смотрит на него большими непонимающими глазами. — Всё потому, что твой папа очень тебя любит и хочет, чтобы у тебя всё было только самое лучшее. Понимаешь? Сынён явно не понимает, но губки выпячивает так, когда показывает одобрение. Чонгук не сдерживается и чмокает его в нос. Он уже больше месяца перед парами заходит к Тэхёну и немного играет с его сыном, потому что путём проб и ошибок было выяснено, что если по пробуждении Сынён не видит человека, с которым ему предстоит в течение дня контактировать, он тяжело сходится с ним. А проводить весь вечер с не перестающим хныкать ребёнком Чонгуку тяжеловато. Пока Тэхён, явно уморённый ночной работой, дремлет, свесив ноги с постели, Чонгук с Сынёном на руках тихонько пробирается на ещё более маленькую кухню, где осторожно сажает малыша за его столик и клацает чайник. В холодильнике он находит сыр, который покупал позавчера, отварной рис, пару яиц и несколько сосисок, достаёт это всё и лезет в навесной шкафчик. — Вот зараза, — не сдерживает он восхищённо-злого выдоха, когда обнаруживает, что упаковка смеси, которую он просил не ставить так высоко, стоит на самой верхней полке. Вредности Ким Тэхёну не занимать. — Ну ты посмотри ещё у меня, — пыхтит Чонгук, доставая из-под стола маленькую табуретку, которую он принёс сюда специально для таких случаев, — вот спалю тебе сосиски, будешь угольки у меня есть. Но в итоге ничего он не палит. Во-первых, продукты переводить он не может — мама его не так воспитывала. А во-вторых, стоит только представить, как проснувшийся Тэхён встанет и обнаружит испорченный завтрак, махнёт рукой и не поест до его прихода ничего, кроме воды или, может быть, чая, то сердце взволнованно дёргается. Чонгук, вроде как, нанимался нянькой для одного, но в итоге беспокоится за двух. Покормив Сынёна, развлекающегося с фигурками динозавриков, пока он готовил, Чонгук накрывает оставленную порцию риса с омлетом и поджаренными сосисками и снова берёт малыша на руки, возвращаясь в спальню. Тэхён лежит всё в том же положении, и Чонгук позволяет себе минуту. Всего лишь минуту, чтобы полюбоваться тем, как немного дрожат чужие пушистые ресницы и спокойно поднимается и опускается широкая грудная клетка, на которую Чонгук крайне осторожно укладывает Сынёна, тут же уткнувшегося лицом в шею отца. В глубине души Чонгук тоже хочет наклониться и зарыться носом с другой стороны, но он лишь аккуратно убирает чёлку с чужого лба и размещает раскинутые руки омеги так, чтобы тот обнимал ими сына. — Я ухожу, — почти шёпотом говорит он, наблюдая, как просыпающийся Тэхён немного хмурится и уже более осознанно и крепко прижимает к себе возящегося Сынёна. — Удачи, — одними губами, но Чонгуку достаточно. Он улыбается и поправляет задравшийся край детской пижамки, пока Сынён бодает своего непутёвого отца в подбородок и явно слюнявит его. И, возможно, Чонгук считает это небольшим отмщением за смесь, когда наклоняется ниже и едва касается чужой щеки губами, тут же отстраняясь и пулей выбегая из квартиры, спотыкаясь на выходе о колёсико коляски и чертовски сильно надеясь, что если Тэхён и почувствовал что-то, то сошлёт это на слюнявые губки Сынёна. Но Тэхён не ссылает и широко улыбается, открывая глаза и встречаясь с вопросительным взглядом сына. — Как думаешь, может, ему стоит переехать к нам? — задаёт он вопрос, покрывая маленькое личико лёгкими поцелуями. Хихикающий Сынён, разумеется, не отвечает.