Крикун

— Коричневые? — Нет. — Жёлтые? — Где ты здесь жёлтый увидел? Это вылитый цвет детского поноса. — Пробуждает плохие воспоминания? — Это пока не воспоминания, а моя жизнь. — Тогда, может, вот эти? Но и этот вариант не устраивает Тэхёна. — Знаешь, Чонгук-и, тебя вообще никто не спрашивал, — выдыхает омега — немного раздражённо, но больше устало. Чонгук, знаете ли, тоже устал. Совсем не так он представлял себе совместно проведённый выходной. В его идеальной картине мира все семьи в свободные деньки ходят в парки аттракционов поесть огромные облака сладкой ваты, потратить кучу денег на развлечения, после которых трясутся ноги, и в конце дня выложить фотку в Инстаграм, чтобы все знакомые ахали и охали, причитая, как им повезло быть вместе. Загвоздка лишь одна. Чонгук с Тэхёном не вместе. И они не семья. По крайней мере, не в типичном её понимании. Поэтому ахают и охают тут отнюдь не бывшие одноклассники. — Слушай, я задолбался, — обычно не в характере Чонгука так откровенно ныть и заламывать брови, но сегодня он и правда вымотался. Вместо адреналиновых аттракционов Тэхён потащил его в ближайший торговый центр и гонял по всем магазинам с детской одеждой, потому что приближалось лето, а гардероб Сынёна состоял только из тёплых вещей. И не то чтобы Чонгук против помочь Тэхёну с выбором — вовсе нет. Но всё было бы куда проще, если бы Сынён именно сегодня не закапризничал и позволил возить себя в коляске, а не таскать на уже отнимающихся руках. Ко всему прочему Тэхён оказался на редкость придирчивым, и всё, что нравилось неискушённому глазу Чонгука, тут же отметалось омегой как недостойное его сына. В итоге за целый день шопинга им всё-таки удалось раздобыть то, что было в списке Тэхёна. Всё, кроме чёртовых сандалий, из-за которых они спорили добрых двадцать минут и на которые Чонгук, удобнее подхватывающий уже сонного Сынёна под попу, не может смотреть без ненависти. — Давай возьмём любые и поедем домой, а? Желающий этого не меньше него Тэхён, тем не менее, упрямо продолжает гнуть свою палку. — Я не могу взять любые, как ты не понимаешь? — он отставляет на полку те сандалики, которые ощупывал последние пять минут, и недовольно смотрит на Чонгука. — Когда Ён-и пойдёт, ему может быть неудобно, а вдруг у него начнётся плоскостопие? Или ему будет натирать до крови? — Давай тогда купим их тогда, когда он пойдёт? — с надеждой тянет Чонгук, чувствуя, как его самого тянет поближе к кафельному полу. Неимоверно сильно хочется просто взять, разлечься на прохладненьком и хрустнуть позвоночником. — И что, ты предлагаешь его ножкам париться в закрытой обуви? — Тэхён выгибает бровь, и Чонгуку хочется застонать. От бессилия, от того, что Сынён с каждым днём всё тяжелее, но больше всего от того, что Чонгук, бедовая его башка, умудрился привязаться к полному идеалисту. Ведь если бы не это, они бы уже давно были дома и ели стряпню альфы под довольные повизгивания играющего в спальне Сынёна. — Я предлагаю добить меня, — не сдержавшись, буркает Чонгук, бодая виском пухлую щёчку такого же уставшего Сынёна. Тэхён, наконец, жалеет его. Он подкатывает занятую покупками коляску к Чонгуку и нежно гладит по голове сначала сына, а затем и удивлённого альфу, надеющегося, что его лицо от такой простой ласки не запылало так же, как и их вчерашний ужин, про который они забыли, увлёкшись дорамой. — Давай так, — тон у Тэхёна мягкий, почти любящий, — я сейчас ещё немного поищу здесь — вдруг повезёт, а если нет, то мы заскочим в мармеладную лавку и после поедем домой. Договорились? Даже если бы он не упомянул мармелад, Чонгук, конечно, согласился бы. Во-первых, потому что у него так-то нет выбора — ему совесть не позволит кинуть Тэхёна одного со всеми этими пакетами и тяжёлой коляской. А во-вторых… Ну как он может отказать, когда невероятно красивое лицо Тэхёна настолько близко и он смотрит так, что хочется весь мир кинуть к его длинным ногам? — Договорились, — хрипло, но Чонгук благодарен самому себе уже хотя бы за то, что вообще способен говорить. Рядом с этим омегой он часто становится совсем мальчишкой — тем самым мальчиком, которым Ким так любит его называть. Тэхён ободряюще улыбается и наконец отстраняется, в последний раз погладив совсем засыпающего Сынёна по спинке и отходя в другую часть магазина, где клевала носом такая же уставшая девушка-консультант. — Вам так повезло. Оставленный, вроде как, в одиночестве Чонгук от неожиданности вздрагивает. Это тревожит полу-сопящего у него на плече Сынёна, и тот, тоже встрепенувшись, сжимает кулачками отросшие пряди на затылке альфы, глядя на подкравшегося к ним человека огромными напуганными глазами. — Простите? — Чонгук оборачивается, одновременно пытаясь безболезненно для себя и Сынёна расцепить маленькие пальчики, ощутимо тянущие его волосы прямо у корней, и натыкается взглядом на совершенно незнакомого парня. Тот в ответ мягко улыбается. На нём нет фирменной формы магазина, а значит он простой посетитель, а не персонал. — Извините, что напугал, — парень, предположительно, омега, если судить по ухоженным рукам, заправившим выбившуюся прядь за проколотое ухо, посылает вжавшемуся в Чонгука Сынёну улыбку ещё более мягкую, чем до этого, и спешит объяснить: — Просто я наблюдал за вами какое-то время, и... Вам так повезло с мужем. И Чонгук, и даже Сынён непонимающе вылупляются на него. — А? — Ваш муж, — повторяет незнакомец, кивком головы указывая в ту сторону, где Тэхён с крайне сосредоточенным лицом ощупывает две пары предложенных консультантом сандалий. — Это очень мило, что ваш супруг ходит с Вами по магазинам и так внимательно подходит к комфорту вашего ребёнка. У меня, знаете, всё совсем не так, — он вздыхает, совсем не замечая, как с каждым его словом лицо напротив стоящего Чонгука вытягивается всё сильнее и сильнее. — Большинство альф считает, что это не их обязанности, хотя какие могут быть обязанности в воспитании вашего общего ребёнка? Дать денег на еду и одежду — вовсе не то же самое, что подарить внимание и ласку, в которых дети так нуждаются. Наверняка ничего не понявший из причитаний незнакомого дяденьки Сынён хмурится и, направив все силы на обдумывание чужих вздохов, перестаёт так сильно сжимать кулачки, тем самым освобождая несчастные волосы Чонгука из плена. Сам же Чонгук чувствует, что лучше бы его продолжали тянуть. Может быть, это хоть как-то помогло крови, ударившей в голову, отхлынуть. — О, эм, спасибо... — он мямлит, не зная, куда деть взгляд. — Но Тэхён, он... он омега, а не альфа. Теперь очередь незнакомца выпучивать на него глаза. Сынён повторяет за ним. — То есть, вы пара из двух омег? — делает парень осторожное предположение, и, ей-Богу, лучше бы он молчал. Задетый волк внутри Чонгука обиженно рычит, но сам Чонгук лишь сконфуженно буркает: — Я, вообще-то, альфа. Наконец, до омеги доходит, в какое неловкое положение он поставил и себя, и спрятавшего глаза за чёлкой Чонгука. Он краснеет, выдавливает на писке «извините», смазанное из-за резкого поклона, и спешно ретируется. Чонгук с всё ещё пучившим глаза Сынёном снова остаётся один среди крохотной обуви и всеми забытой коляски. — Прекращай, а то глаза засохнут, — Гук легонько щёлкает малыша по носу, заставляя того всё-таки моргнуть, и наконец-то опускается на ближайший пуфик. — И тогда не сможешь больше смотреть на своего красивого папу. Услышав своё любимое и пока единственное доступное для него слово, Сынён оживает на острых коленках и начинает вертеться, закидывая голову назад и глядя на Чонгука вверх тормашками. — Папа? — хлопает он ресницами. — Ага, папа. «Который выглядит гораздо солиднее и мужественнее, чем я», — продолжает Чонгук в мыслях. Руки, обёрнутые вокруг Сынёна, расстроенно сжимаются. На самом деле, такая ситуация происходит не впервые. Чонгук постоянно слышит перешёптывания за спиной, когда они прогуливаются втроём. Кажется, их ошибочно принимают за семью, в которой омега — молоденький паренёк, вышедший замуж наверняка по залёту, а его альфа — настоящий любящий семьянин, не только не бросивший своего молодого избранника, но и всячески помогающий тому с «исключительно омежьми» обязанностями. Что ж, думается Чонгуку невесело, хотел, чтобы их воспринимали, как семью — так получи. И он так расстроен даже не потому, что это задевает его гордость или он считает, как его отец, что все омеги должны быть тихими и послушными, не выделяясь на фоне альф. Как раз-таки наоборот — ему нравится, по-настоящему нравится то, насколько самодостаточным и сильным выглядит Тэхён вкупе с широкими плечами, мощной линией челюсти и высоким ростом. На людях он всегда сдержан, за него цепляются взгляды, он вызывает трепет, источая силу и уверенность. Но никто не знает, каким порой бывает Тэхён дома. Никто, кроме Чонгука. Никто не видит, как он буквально разваливается от усталости, трёт глаза с полопавшимися капиллярами и хрустит суставами, пытаясь размяться и сесть дальше за работу. Как он забывает поесть, но никогда не забывает о приёмах пищи Сынёна. Как он не может найти в себе силы расстелить постель после того, как уложил сына в кроватку, и так и засыпает на краю кровати, кое-как укрывшись верхним пледом и прижав колени к груди. Всё это видит и осознаёт лишь Чонгук. Видит и предлагает массаж. Видит и заводит себе специальные будильники, подстроенные под чужое расписание, чтобы всегда напомнить о том, что пора поесть — приготовленный завтрак/обед/ужин всегда ютится в контейнерах в холодильнике на нижней полке. Видит и никак не может унять щемящего чувства в груди, когда осторожно, замирая от трепета и беспокойства, двигает спящего омегу к середине кровати, вытягивая из-под него плед и укрывая невольно улыбающегося мужчину нормально. Чонгук ничего не может поделать со своим желанием оберегать. Он хочет быть сильным, чтобы у Тэхёна всегда было твёрдое плечо, на которое можно было бы опереться. Он хочет быть авторитетным, чтобы если у Тэхёна случилась беда, он не впадал в панику, вспоминая, к кому мог бы обратиться за помощью, а первым делом думал о Чонгуке и о том, что тот ему наверняка поможет. Он хочет, чёрт возьми, хотя бы дотягиваться до злополучной верхней полки, на которой, вопреки всем стараниям Чонгука, оказывается детская смесь. И, по его мнению, если он всё это сможет сделать, присвоить своему имени все эти эпитеты и хотя бы немного подрасти, Тэхён перестанет себя так загонять. Расслабится и наконец даст о себе позаботиться открыто. Ведь Чонгук и сам понимает, что такому сопляку, как он сейчас, никто бы не доверился. — Па-па, — Сынён, который всегда остро чувствует настроение близких ему людей, обеспокоенно ёрзает на его коленях, изворачиваясь так, что они оказываются лицом к лицу. Чонгук лишь вопросительно мычит, склонив голову и не глядя на малыша прямо. Сынёна это не устраивает. Он протягивает маленькие ручки вверх, обхватывает ладошками ещё не исчезнувшие подростковые щёки (которые Чонгук терпеть не может) и всё-таки заставляет взрослого обратить на себя внимание. — Папа. Чонгук, если честно, пугается того, как быстро он привык к такому обращению. С тех пор, как Сынён впервые произнёс это слово, он называет так и Тэхёна, и Чонгука. — Ну, что? — Чонгук никогда не мог похвастаться выдержкой на детские серьёзные взгляды. Он опускает хмуро-серьёзного Сынёна на ножки между своих бёдер, поддерживая его, и поправляет задравшуюся из-за ёрзанья кофточку. — Не грущу я, не грущу. — И правильно делаешь, — довольно кивает вернувшийся Тэхён с двумя парами сандалий в руках. — Мне только что написал Хёнджин и сказал, что они с Чанбином отвезут нас домой, потому что как раз проезжают мимо, так что нам не придётся разоряться на такси. Отличные новости, учитывая то, насколько Тэхён уже разорился за сегодня. Несмотря на маленькое количество используемой ткани, детская одежда неприятно удивила своей ценой. — Подобрал что-нибудь? — Чонгук с вымученным интересом смотрит на тёмно-серые и бордовые сандалики, которые Тэхён ставит перед Сынёном. — Если не эти, то уже никакие, — выносит вердикт присевший на корточки омега, на что глаз стоящей за его спиной девушки-консультанта дёргается. Чонгук посылает ей извиняющуюся полуулыбку и помогает Тэхёну обуть захныкавшего Сынёна в возможную обновку. — Я думаю, неплохо, — альфа поддерживает переобутого малыша, с недовольным видом осматривающего собственные ноги в бордовых сандалиях, и ищет одобрение в глазах сосредоточенного Тэхёна. Тот, подумав, кивает. Чонгук почти ликует. — Берём? — Давай ещё серые померяем, не зря же я их тоже принёс, — Тэхён стаскивает с маленьких ножек обувь и зачехляет их в новую. На серую расцветку Сынён кривится не так явно. — Эти нравятся? — Сынён поднимает на папу большие глаза. — Точно? — Сынён отрывисто кивает и топает ножкой. Тэхён не сдерживается, мягко целуя его в нос. — Хорошо, хорошо. — Я принесу коробку, — проявляет своё участие девушка-консультант, мигом отходя на склад. Чонгук почти не верит своему счастью — наконец-то они поедут домой! — Ён-и, давай переобуемся, — Тэхён тянется к сыну, но тот почему-то начинает капризничать и вжиматься спиной в ноги всё ещё сидящего на пуфике Чонгука. — Ён-и. — Да пусть в них будет, ты же всё равно их покупаешь, — Чонгук гладит копну тёмных волос, от чего малыш жмётся к нему лишь сильнее. Тэхён не выглядит уверенным, но, тем не менее, встаёт в полный рост. — На улице ещё прохладно, так что… Договорить он не успевает. Сынён, вдруг оттолкнувшийся от колен испуганного этим импульсом Чонгука, делает два маленьких, шатающихся шажочка, тут же спотыкаясь, но находя защиту в крепких объятиях вовремя подхватившего его Тэхёна. На секунду повисает молчание, разбавленное лишь фоновой музыкой магазина. Затем Сынён начинает пыхтеть, пытаясь выкрутиться из папиных тисков, но Тэхён словно не замечает его возни и остекленело смотрит снизу вверх на такого же обескураженного Чонгука, замершего с повисшей в воздухе рукой. Он тоже был готов ловить Сынёна. — Он только что пошёл? — будто неуверенный в том, что только что видел, спрашивает Тэхён, так и не отпуская вертящегося сына. Чонгук медленно кивает. — Да, — вслух подтверждает он. — Пошёл. И Тэхёна прорывает. Он начинает зацеловывать мягкое личико, игнорируя маленькие ручки, пытающиеся отпихнуть его от себя, и называет Сынёна различными ласковыми прозвищами между поцелуями. Наблюдающий за этой картиной Чонгук с удивлением замечает, как длинные ресницы омеги склеиваются от выступивших слёз. Когда они наконец расплачиваются и покидают магазин, предварительно всё-таки переобув надутого Сынёна в прежнюю обувь и ещё раз полюбовавшись несуразной, но такой долгожданной походкой, Хёнджин звонит на телефон Тэхёна и интересуется, как скоро они спустятся на парковку. Катящий коляску с покупками Тэхён говорит, что скоро, и заворачивает в сторону мармеладного магазинчика. Чонгук, снова несущий Сынёна и совсем недавно мысленно решивший, что для его имиджа вестись на какой-то там мармелад слишком по-детски, заворачивает следом и думать забывает о своём прошлом глупом решении. В конце концов, им нужно отметить этот прекрасный день чем-то действительно вкусненьким! — Хёнджин дал нам десять минут и потребовал пакетик кислых червячков, — Тэхён суёт телефон в карман брюк, усмехаясь. — Чанбин потребовал два. Чонгук вздыхает. — Так уж и быть, я куплю третий. Тэхён весело улыбается, первым проходя в магазин, и, когда Чонгук уже собирается последовать за ним, он слышит, как его окликают. — Чонгук! Ему не нужно оборачиваться, чтобы понять, кто это. Но ему нужно время, чтобы вспомнить, как это — дышать. — Чонгук? — Тэхён замечает, что тот застыл, и обеспокоенно смотрит на его замершую в проходе фигуру, на которую другие посетители магазина косятся недовольно. — Что случилось? Ты в порядке? Чонгук поднимает на него совершенно побитый взгляд. Нет. Не в порядке. Всё совершенно точно не в порядке, потому что из всех людей, которые могли бы позвать Чонгука, его зовёт отец.