Когда крепость становится тюрьмой

Новый день постучался в двери и окна, как всегда, не ко времени, незвано, но ожидаемо, и пресловуто необходимым походом в школу кому-то даже принёс небольшое облегчение. Шаст сегодня пулей вылетел из дома на полчаса раньше положенного, только бы не слышать "мудрых" материнских наставлений, и так не дающих ему покоя ещё с прошлого вечера, и до школы решил дойти, всё равно ехать пятнадцать минут, почему бы и не прогуляться. Только вот его спутницей всё это время была всего одна мысль. Как там Арс, как себя чувствует, как его встретили дома, придёт ли он вообще сегодня? Столько вопросов и ни одного ответа. Но ведь лучше всего надеяться на самое светлое, правда? Антон пытался именно надеяться, и с этой надеждой добрался до школы, там сразу находя Позова, и спешно направляясь к давнему другу, что-то подсказывает, что он принёс какую-то ценную информацию, об этом говорит даже его хитрый взгляд и такой момент никак нельзя упускать. — Позян, здоров! Каким ветром сегодня задуло, как второго гостя вчера проводил, видел хоть? — пока не стесняясь таких вопросов, ведь лишних слушателей вокруг не наблюдалось, он привычно пожал парню руку, даже несколько взволнованно ожидая ответа, и, конечно, получил его незамедлительно. — Шаст, здорово! Да вот решил прийти и проконтролировать, чтобы вы, долбоёба два, хоть что-нибудь от школы оставили. И да, Арса я вчера до порога проводил, конечно, максимально незаметно. И как он одевался тоже наблюдал. Видел бы ты, с каким взглядом кофту твою натягивал... А потом за рукава такой уцепился и прошептал практически: "Спасибо, Тош... За всё...". А потом натянул куртку и пулей вылетел из квартиры. — как можно точнее передав нужный объём информации, с несвойственным его характеру нетерпением Позов теперь ожидал реакции на этот рассказ, все эти игры и вправду уже начинали очень увлекать. — Вот даже как... Ну я же говорил, что он на самом деле благодарен за помощь. — на секунду позволив себе совсем не свойственную собственному характеру загадочную мечтательную улыбку, Шастун быстро взял себя в руки и вернул обыкновенную нагловатую усмешку, образ, всё-таки, надо держать, тем более, уже начинают слетаться самые ранние пташки из числа одноклассников, перед ними никак нельзя показывать себя настоящего, ни видом, ни речью, ни даже голосом. — Ну и заебись, порядок! Лан, попёрли до первого на сегодня обителя зла, авось пронесёт и нас там сразу никто не сожрёт. Предусмотрительно оставляя при себе ещё одну важную и очевидную только для них двоих надежду, парни спокойно направились в кабинет, на невозможно скучный урок ОБЖ, и не ожидали от него совсем ничего интересного, учитывая пожилого преподавателя, который, ко всему прочему, был бывшим военным, поэтому тема у этих занятий была одна — армия, как школа жизни для парней, огромное множество воспоминаний, к которым всё сводится даже при изначальной речи о стихийных бедствиях... Но кто сказал, что ничего не может измениться в этот лишь на первый взгляд обыкновенный осенний день? Вполне ожидаемо, всё шло своим ходом, все парни потихоньку дремали, а девушки привычно тихо сплетничали и хихикали под монотонный рассказ об очередном случае из армейской жизни преподавателя, который, кажется, уже и не замечал, что его совсем не слушают, Антон не отбивался от коллектива, так и не найдя среди одноклассников одного, теперь самого важного, и уже немного тревожась, но очень талантливо это скрывая, до звонка на перемену оставалось от силы несколько минут... И вдруг раздался не очень громкий, но решительный стук в прикрытую дверь кабинета. Кто ж это настолько обнаглел, будить коллектив в самом конце тихого часа? Как бы между прочим недовольно приоткрывая глаза и лениво оборачиваясь на дверь с в меру удобной третьей парты, он на миг замер, поражённый, но тут же снова показательно прикрыл глаза и продолжил выражение полнейшего пофигизма к уроку, и в целом к происходящему. Удивиться действительно было чему, ведь это постучал, вошёл и неспешно проследовал на своё место, будто, не видя и не слыша ничего вокруг, вновь крайне потрёпанный, бледный, всё в той же жуткой серой майке, Арсений. Пока не было времени приглядываться к деталям, но что-то подсказывало, что они ни о чём хорошем не расскажут, и даже этого хватило, чтобы Шаст принял решение на перемене плюнуть на всё, подойти поближе и уж тогда рассмотреть, расспросить и всё для себя выяснить, и пусть окружающие идиоты думают, что хотят, в кои-то веки на них глубоко плевать. Считая секунды до всегда одинаково противного звонка и после его сигнала моментально подрываясь с места, без вещей и хоть тени совести, Антон за секунду добрался до последней парты среднего ряда и там растерял весь боевой запал после первого же взгляда на того, кто недавно стал так важен и дорог. Жуткие синяки на руках, особенно на запястьях, кровоподтёки на шее и лице, вероятно, ещё немало подобных украшений под одеждой, и самое жуткое — не просто пустой, а даже какой-то мёртвый взгляд куда-то в одну точку, парень совсем не заметил, что был звонок, что к нему кто-то подошёл, и нужно было что-то с этим делать, оставлять всё, как есть, нельзя ни в коем случае. И близко не догадываясь, что делать, как себя вести в такой ситуации, Антон несколько раз максимально спокойно окликнул Арса, но реакции на это не было никакой, поэтому, на свой страх и риск, он тронул юношу за с виду относительно целое плечо, и на это тот сразу обернулся с пугающей помесью ярости и ненависти во всё равно будто неживых глазах и рыком на грани той же ярости, но, поняв, что этот человек опасности, вроде как, не несёт, коротко гулко выдохнул и привычно старался взять себя в руки, уже слишком въевшуюся в само его естество защитную реакцию никто пока не отменял. — Кто... А, ты. Чего тебе? — как можно короче и агрессивнее, только бы не выдать истинные эмоции от этого касания, болезненного от ран и на плечах, но всё равно безумно тёплого и нужного, но об этом не должен знать никто и никогда. — Да думал ты вообще нахер улетел, решил вернуть в наш блядски грешный мир. Нам в следующую пыточную пора, поднялись и съебались, пока эта старая развалина дверь не закрыла, в курсе же, так рискуем вообще не выйти. — чувствуя, что за ними внимательно наблюдает немалая часть коллектива, решившая задержаться в кабинете ради наблюдения такой беседы, как и прекрасно скрытый под грубостью немалый страх собеседника, притом страх не конкретно перед ним, а перед всем вокруг, Антон всё думал, как им выйти вдвоём, не вызывая ещё больших подозрений, и вариантов пока не было совсем, зато имелось привычное сопротивление, но это ведь не значит, что он сдастся. — Ну так съёбывай, чего ко мне-то приебался. Я время соизмеряю и всё охуительно успею, не парься. — Попов смутно осознавал, что обязан тоже держать образ и обороняться до последнего, хоть сейчас и не понятно, от чего именно необходимо обороняться, и это ещё больше сбивало с толку, как и пронзительные взгляды одноклассников, от этого хотелось как-то защититься, скрыться, но пока оставалось только изображать немыслимую необузданную злость, это было единственным выходом, который он знал и мог себе позволить. — И руки свои от меня убрал, окей? Охерел совсем, кто тебе, сука, дозволял меня трогать? — Так, ну всё, с меня хватит... Ну-ка пошли, умник хитровыебанный! Молча и быстро! — космически заводясь от такого поведения, хоть оно и было ожидаемо, Шаст несколько потерял контроль над ситуацией и ухватил одноклассника уже за практически полностью синее запястье, резким рывком поднял на ноги и буквально потащил за собой, не обращая никакого внимания ни на наглый удивлённый свист и гул позади, ни на раздражённое болезненное шипение совсем рядом, это уже было совсем не важно, но пока лишь для него самого. — Ты что творишь, совсем ебанулся? Пусти блять, пока по-хорошему прошу! — это говорилось в меру громко и агрессивно, чтоб посторонние, коих море вокруг, не заметили и не подумали ничего лишнего, и волей-неволей приходилось максимально поспешно переставлять ноги, чтобы хотя бы идти следом, но после выхода в коридор и вполне удачной попытки припереть спиной, тоже неплохо покалеченной, к стене, с вновь вернувшейся хваткой за плечи уже обеими руками, не вышло сдержать секундного тихого жалобного стона, а потом и совсем иного вопроса, более искреннего, отчаянного и измученного. — Что тебе от меня нужно? — Нужно, чтоб ты башкой своей тупой начал думать, а не задницей, только и всего! Какого хера ты без кофты, совсем страх потерял?! Захотел довести всё до больницы, да? А хрен тебе, не дам! И выруби агрессию, а то я не сдержусь и тебя скоро вырублю! — уже едва-ли понимая, что городит, Антон вдруг резко осознал, что делает Арсению больно, в первую очередь, собственными руками, и мигом отпустил его с мелькнувшим на миг во взгляде чувством вины, но отступать всё равно не собирался, поэтому теперь упёрся руками в стену и склонился над парнем, максимально сокращая расстояние между ними и отрезая все возможные пути отступления, всегда идёт к цели только до победного конца. — Ладно, извини... Но ответа на вопросы я жду. И прекрати так озираться, мне глубочайшее похуй, что о нас скажут и подумают. Задрали, кретины, ни мозгов, ни совести, и ещё мнят что-то из себя, смотреть тошно. — Уймись... Кофту я верну, и куртку тоже. Когда хоть сам их увижу. У меня их отжали, когда я в дом вошёл, въезжаешь?! Обвинили хуй знает в чём, в воровстве! И заявили, что отдадут только хозяину, даже стянуть утром не дали из шкафа! Я хотел, я пытался, но... — окончить речь с равными частями агрессии и попытки оправдаться помешал противный глухой кашель, который заставил Антона обречённо тяжко вздохнуть, а Арса склониться едва не к самому полу, но побороть это удалось достаточно быстро, и закончить уже с гранью какого-то непозволительного ранее отчаяния, это притворство ужасно надоело и на маски не было никаких сил, и под конец даже заблестели глаза от навернувшихся и чудом сдерживаемых слёз. — И они знали о прогулах... Об отсутствии на контрольной, им доложили. Они хотели меня убить... Я еле успел вывернуться... И закрыться у себя. Мне пытались переломать кости, задушить пытались, не смогли... Просто избили... И утром вытолкали из квартиры. Я не знаю, почему пришёл именно сюда... Почему сейчас говорю с тобой об этом. Не знаю и не хочу знать... Я заебался, понимаешь? Отвратительно затрахался... Я не знаю, что мне делать... — Пиздец... Совсем уже охуели. Нет, это невозможно... Им просто не жить за то, что они опять сделали с тобой. — вот сейчас глаза Антона были полны плавно закипающим гневом, а руки сжимались в кулаки, и это выглядело пугающе, но долго не продлилось, ненависть сменилась горьким сочувствием, но излучение некой опасности всё ещё оставалось, конечно, не в сторону Арсения, и нужно было сменить и интонацию, и, возможно, решиться на одну глупость... — Ох боже... Я и сам не знаю, что тебе делать со всем этим. Но мы найдём выход, обязательно найдём... Иначе я ограничусь тем, что тупо найду и убью этих людей, поверь, смогу. Горе ты моё... Дай мне руку, пожалуйста. Дай на секунду, не бойся... И правда не зная, что делать дальше, Арс дал Антону тонкую ледяную ладонь, был готов чуть-чуть расслабиться после того, как её несильно и даже где-то ласково сжали, но немало растерялся, когда это перешло в более чем осторожные объятия, в опасении снова сделать больно. От такого невероятного тепла из глаз сами тонким ручейком полились слёзы и он ненадолго сдался, отвечая на объятия и утыкаясь в чужое плечо, чтоб хоть спрятать этот короткий срыв, но самый нужный не мог не заметить такого, и осторожно поглаживал парня по спине, не зная, что сказать, и поворачивая голову в сторону со взбешённым взглядом после короткого постукивания по собственной спине, готовый убить того, кто тревожит их в такой момент, но это был всего лишь Позов, притом с исключительно благими намерениями. — Так, сводим базар к минималке, что-то я видел, что-то слышал... Съёбывать вам отсюда надо. Если вас, долбоёбов, увидят вот так наши одноклассники, вас закопают, сечёшь? Не боись, перед учителями и классной отмажу обоих, только валите поскорее. Тох, мать твоя дома сейчас или как? — Погодь, дай подумать... Вроде у неё дикий завал на работе, всё утро жаловалась, что вернётся только следующим утром. Так, всё, допёр... Окей, тогда ко мне, спасибо, дружище. Арс, пойдём, окей? Арс, эу, ты со мной? — только ответа не было и пока быть не могло, от усталости, боли и моря лишних эмоций он отключился сразу, как только подошёл Дима, это осталось незамеченным только потому, что хватка у Антона была стальная и он даже не понял, как объятия стали буквально удержанием навесу, и сейчас всё это было максимально не ко времени, и разбираться нужно было поскорее. — Да твою ж мать... Вот только этого не хватало. Всё, нас тут нет, прикроешь, ок? Получив в ответ лишь несколько удивлённый кивок, Антон благодарно кивнул в ответ и уже почти обыденно поднял Арсения на руки, моментально исчезая из коридора, через пять минут оказываясь в гардеробе и там усаживая парня на пол с опорой на стену, решил в первую очередь озаботиться его теплом, поэтому с тяжким вздохом стянул с себя очередную тёплую тёмную кофту и надел её на это хрупкое тельце, только теперь пробуждая его лёгкими ударами по щекам и не зная, что ответить на такое, всё больше крепнущие чувства только мешали адекватной реакции на происходящее, но пока это возможно держать под контролем, и делать это нужно до упора. — Что... Что происходит... Как мы тут? Что мы тут забыли... У нас же физика сейчас... И она... Вряд-ли проходит в гардеробе... — мышление для такого состояния работало удивительно хорошо, но это не значило, что стоит расслабляться, ведь ответ усиленно ожидается и проигнорировать это никак нельзя, иначе всё это рискует кончиться крупным скандалом, а такое сейчас без надобности, и без того нервы ни к чёрту, как, собственно, и самочувствие. — Ничего не происходит, не парься. Мы просто идём домой. Ко мне домой. — понимая, что этой информации катастрофически мало, Антон с трудом решился сказать больше и очень надеялся пожалеть об этом хотя бы не сразу, ведь их отношения пока всё больше напоминают хождение по минному полю, и неизвестно, какие последствия может иметь буквально каждый следующий шаг, не взлетит ли от этого всё на воздух без шансов на восстановление. — Ничего страшного не случилось, тебя вырубило просто... И я решил, что с нас пока школы хватит. Поз нас прикроет, а я провожу тебя к себе, потому что отпустить в таком состоянии в твой обитель зла тупо не имею права. — Пиздец подкрался незаметно... Окей, допустим, что я не против касательно занятий. Но к тебе, серьёзно? А с какого это хера? Кто ты мне, что так себя ведёшь? Начерта я тебе вообще сдался, что ты то носишься со мной, как с писанной торбой, то орёшь как еблан и клешни распускаешь? Что между нами происходит, Шаст? Притом какого-то хуя исключительно с твоей стороны, я тебя совсем не трогаю. И вот что, что это опять такое на мне? Ты решил меня нахуй всего вещами обвешать, как ёбанную новогоднюю ёлку? Зачем? — только теперь опять замечая на себе чужую вещь, Попов никак не мог не возмутиться максимально искренне, правда хотел знать честный ответ на каждый заданный вопрос и теперь не отступится, пока не получит то, что ему нужно, и это заставляет идти на решительные действия и запредельную искренность, всё равно их сейчас никто не слышит, осудить некому, им судьи только они сами. — Ну что, раз ты так напрашиваешься... Окей, я отвечу, базара ноль. Только повторять не буду, поэтому слушай и запоминай. Мы идём ко мне хотя бы с такого хера, что некуда больше, надеюсь, этого аргумента тебе достаточно. Кто я тебе, скажи сам, но я к тебе отношусь, как к близкому человеку, жизнь и здоровье которого мне очень важны, поэтому я, как могу, уж простите, умею пока хуёво, пытаюсь заботиться. Мне на тебя совсем не похуй и именно поэтому я с тобой ношусь, от этого же могу иногда сорваться, ты ведь упёртый как ебучее стадо баранов. И да, по этой же причине на тебе снова моя кофта. Ты всё ещё болеешь и хрена лысого ты дождёшься, чтобы я был таким же долбоёбом, как твои родаки, чтобы выпускать тебя раздетым на улицу. Что между нами происходит? Охренеть, а ты ещё не понял? Ок бля, объясню популярно. Ты мне охуеть как не безразличен. Кажется, я тебе тоже, видел бы ты себя в некоторые моменты. Так что, будь добр, перестань ебать мозги и себе, и мне, и скажи лучше, сможешь ли сам подняться или мне сразу помогать. — начинать детские игры в кошки-мышки даже не хотелось, поэтому Антон в меру спокойно и сдержанно вывалил всё, что было на душе, и пока это не было каким-то официальным признанием, просто ответом на так остро назревшие вопросы, и, по-хорошему, надо бы уже уходить отсюда, пока не увидели и не пристали с глупыми расспросами, да и пол сейчас совсем не тёплый, чтоб столько на нём сидеть, но волнует это, кажется, одного только Шастуна. — Так, тормози. Близкий... Забота... Небезразличен... Это ещё в каком смысле? — Арс всё не желал успокаиваться и старательно докапывался до истины, но так подставляться правдой ещё слишком рано, а ещё хватит уже терять драгоценное время, на это очень тонко намекает вновь вернувшийся тяжёлый громкий кашель, и это помогает быстрее принимать решения и, чего таить, меньше интересоваться чужим мнением, исключительно из одной заботы. — Это значит то, что я не хочу, чтобы с тобой, долбоёбом, случилось что-то хуже этой простуды, и всеми силами это устрою. Всё, хорош трындеть, валим, валим, бегом... — уже не пытаясь задавать какие-то вопросы, он сам поднялся, ведь для удобства общения сидел напротив этого упрямца, теперь максимально осторожно обхватил его руки своими и потянул наверх, это сработало, мерно покачиваясь, но Попов стоял, пока этого вполне достаточно, но лучше его, всё-таки, не отпускать, от греха подальше. Аккуратно освободив одну руку и с облегчением понимая, что за вторую действительно держатся, Шаст быстро ухватил с вешалки куртку, ведь там были деньги на проезд, только накинул её на плечи и решительно потянул на выход из школы всё ещё пребывающего в некотором шоке парня. Как всегда, всё пошло наперекосяк, но им ведь уже не привыкать. Остаётся хоть пытаться исправить проблемы со здоровьем, пока более-менее реально только это, хотя, может, кое-что ещё, но всему своё время... Общественный транспорт — иногда великая вещь, ведь благодаря ему можно за пятнадцать минут преодолеть расстояние, на которое пешком ушло бы около получаса, а приятным бонусом идёт тепло и редко, но наличие свободных мест. Сегодня со всем этим очень повезло, поэтому, учитывая время до остановки и по этажам, через двадцать минут ребята были дома у Антона, к счастью, его мать действительно была на работе и будет там ещё долго, это позволило на сей раз нагло утянуть невольного гостя прямо в хозяйскую спальню, укутать одеялом и разве что не привязать к кровати, чтоб не убежал, хорошо, что бегать пока никто и не собирался, на это совсем не было сил, и пока это было к лучшему. Суетливо носясь по дому и не зная, за что хвататься первым делом, Антон только теперь заметил, что оставил рюкзак в кабинете ОБЖ, и от этого только красиво метко проматерился в потолок. Специально же на всякий случай брал с собой единственное в доме приличное успокоительное, зная, какая встреча предстоит в школе, там оно могло понадобиться в любой момент, а здесь тем более... Ладно, к чёрту. Если повезёт, и Арсений уснёт хоть ненадолго, можно будет слетать в аптеку, она в двух минутах от дома и деньги должны были ещё оставаться, хорошо, что по карманам куртки, а не портфеля. Кстати, как он там, а то тихо что-то слишком... Терзаемый тревогой и неясными предчувствиями, Антон, наконец, оставил в покое ни в чём не виноватое тёплое зимнее покрывало, которое уже минут пять как собирается отнести в спальню взамен своему, более лёгкому, свернул его как можно компактнее, привычным широким тихим шагом вернулся в комнату, осмотрелся по сторонам... И от такой картины не знал, смеяться или пытаться сделать вид, что ничего особенного не происходит, чтобы вдруг не обидеть. К чему скрывать, Арс и правда выглядел довольно комично, сидя на кровати, как гусеница, завёрнутая в кокон одеяла, притом с космически недовольным видом и до ужаса несчастным взглядом. Да, ему неуютно и страшно, он растерян и жутко измотан, это вполне можно понять... И что же с ним делать, как ему помочь? Вариантов пока совсем немного, и Шаст решил воспользоваться самым верным. Плавно осторожно приблизившись к кровати, чтобы вдруг не испугать, он понял, что совсем забыл о ещё одной важной вещи, поэтому следует организовать действия немного иначе, положил одеяло рядом с уже несколько обеспокоенным Арсением, снова абсолютно готовым защищаться, и решил на этот раз не быть многословным, если это получится, это станет для такого человека достижением. — Вот, оно гораздо теплее, тебе так лучше будет. И разворачивайся, раздевайся. И не надо вот так на меня смотреть. Я хочу хоть как-то обработать твои раны и дать тебе нормальную одежду, хотя бы пока ты здесь. А для этого мне надо видеть их все. Так что стягивай майку, джинсы и ложись, скоро вернусь с аптечкой. И не стесняйся, сейчас твоя фигура меня совсем не интересует, хотя я её уже видел и могу честно сказать, что стыдиться там совершенно нечего. — не желая тратить время на никому не нужное притворство, ведь они одни и следить за ними некому, Антон после последней фразы игриво подмигнул пребывающему уже в подобии некого ступора собеседнику и молниеносно исчез из комнаты, эта клетка, всё-таки, уже долго является его приютом и на этой местности он ориентируется прекрасно, почему бы не воспользоваться приобретёнными навыками, когда это так нужно. Пока Шаст старательно припоминал, где в его доме находится аптечка и что оттуда сейчас может больше всего помочь, Арс всё пытался хоть как-то осознать происходящее и понять, куда он опять успел вляпаться. Этот дом, это странное общение, это тепло внутри от одного факта чужой заботы, как всегда, совсем не ко времени... Это неправильно, он не достоин всего этого, по крайней мере, уверен в этом. Но это, видимо, никого не интересует... И вариантов сейчас не так уж много — подчиниться или нет. Конечно, можно было бы попробовать сбежать, снова на улицу, в холод и грязь, и гори оно всё синим пламенем... Но ведь его уже не выпустят, это ясно. Да и не выйдет убежать далеко, пока так больно и тяжело, и с этим надо что-то делать. Может, не будет ничего плохого в обычной обработке увечий, ведь хотят только помочь ему... Но всё равно остаётся одно крохотное "но". Раздеваться перед чужими, особенно когда эти чужие далеко не безразличны, Попову минимум неловко, такой уж у него характер. Но, если уж так серьёзно намерены оказать помощь, лучше, наверно, раздеться самому, чтоб не заставлять Антона таким заниматься, а он может пойти и на такое, в этом уже не приходится сомневаться, и тогда это станет самой неудобной сценой за всё время их общения. Антон прежде занимался таким только когда Арс был в отключке, от этого было гораздо проще, сейчас же всё может пройти совсем не так гладко. Тяжко вздохнув и осторожно освобождаясь от достаточно уютного кокона, он убрал покрывало в сторону, чтобы оно им не мешало, и абсолютно спокойно, хоть и с тихим еле слышным шипением стянул с себя жуткую столетнюю майку, ведь ткань успела присохнуть вместе с кровью к пораненной коже, и сдирать эту корочку оказалось больно, да и чувствовалось, что на не затянувшихся ранах снова стала выступать кровь, явно останутся шрамы, но какая разница, если он никогда и никому не будет нужен таким, если никто кроме Антона никогда не увидит его таким? Странным, ненормальным, невменяемым. Именно это родители парня так старательно вбивали в него всем, что подворачивалось под руку и, в частности, кулаками. Да, есть Антон, который вдруг кинулся защищать и опекать его, будто дороже нет на свете никого, и ему так трудно не верить... Но кто сказал, что он захочет остаться рядом навсегда? Что это хоть когда-то может стать любовью, а не простым желанием помочь, возникшим сиюминутно и рискующим в любой момент иссякнуть, особенно учитывая, что не так уж легко помогать тому, кто хочет помощи, но не может признаться в этом даже самому себе, боится практически всего, прячется от мира за лишь мнимо надёжной стеной агрессии и отчуждения, и ничему уже не верит? Но ведь сейчас он рядом и так горит желанием хоть что-то сделать... Почему бы не позволить оказать хотя бы минимальную помощь, если уж это стало так важно. Потихоньку теряясь в тяжёлых мыслях, Арс сам не понял, как немного завис, всё так же сидя на кровати уже полураздетым и с несколько отсутствующим видом сложив тонкие бледные руки на притянутых к груди полусогнутых ногах, и не мог услышать, как в комнату привычным ураганом влетел Шастун с полными руками мед оборудования в виде нескольких мазей, элементарных перекиси и ваты, и даже бинта, оказывается, в этом доме есть абсолютно всё, чтобы оказать первую помощь едва не при любом повреждении. Будто не умея перемещаться медленнее, чем на скорости света, Антон действительно стремительно ворвался в комнату, как всегда, взъерошенный и даже раздражённый, ведь очень трудно быстро находить такие вещи, но справился, взглянул на того, кто так нуждается в его помощи... И застыл в шаге от кровати, с диким трудом сдерживая снова поднимающийся внутри отвратительной волной гнев и горечь, конечно, всего на секунду, чтобы не причинять Попову ещё больше неприятных эмоций. Взгляду немного потемневших от пока сдерживаемой ярости зелёных глаз предстали на вид глубокие, хоть и не длинные, порезы на плечах, хотя это было скорее похоже на удачную попытку продырявить кожу тупым ножом, аналогичные следы были и на спине в нескольких местах, в дополнение паре гематом на лопатках, жуткие кровоподтёки и ушибы на груди, ужасающий отёк на шее и ещё бог весть что, всё ещё спрятанное под джинсами. Умудряясь максимально быстро взять себя в руки и проклинать этих садистов только мысленно, он подошёл совсем близко, опустил инвентарь на кровать и не знал, как тактично подтолкнуть объект симпатии раздеваться дальше, да и неизвестно, возможен ли в такой ситуации хоть какой-то такт. — Кхм... Арс, у нас... У нас конечно много времени, но вот сейчас резину лучше не тянуть, так что вперёд, стягивай остатки своих лохмотьев, дай профи включиться в работу, бегом! — начиная с совсем не свойственного ему тихого сбивчивого бормотания, Антон привычно закончил сейчас не желательным повышением тона и лёгкой грубостью, тут же мысленно десяток раз обругивая себя за это, осторожность и тактичность, на которые снова не хватило чего-то, может, терпения, а они были необходимы, об этом говорит даже тяжёлый горький взгляд собеседника, уставшего от агрессии, хоть и старательно пытавшегося постоянно прятаться за ней же, и не мешало бы хоть как-то исправить столь досадное упущение, но как это сделать, было неизвестно, поэтому оставалось только импровизировать, полезный навык в повседневной жизни. — Я серьёзно, если ты не начнёшь шевелиться, я сам тебя раздену, мне не трудно совсем, только тебе это может очень не понравиться, поэтому сам, сам, пока я разрешаю. Не заставляй меня применять силу, нам обоим нахер не надо. В ещё меньшем восторге от таких банальных угроз, будто он не видел силы и ещё может бояться чего-то подобного после регулярного посредственного рукоприкладства, Попов, хоть и не до конца, еле подавил настырное желание вновь уйти в глухую самооборону, опустил мрачный тяжёлый взгляд и медленно, неохотно, с ощутимой опаской снял с себя жуткого вида столетние короткие, затрёпанные, когда-то светлые джинсы, как просили, послушно прилёг на кровать и боялся смотреть куда-то, кроме стены напротив, всем свои видом напоминая нелепый неумелый гипсовый слепок, но никак не человека. Ему хотелось только одного, чтобы этот тревожный утомительный эпизод поскорее кончился, пока получилось только снова уйти куда-то глубоко в себя, абстрагироваться от окружающего мира удавалось часто и удачно, и сейчас это был не самый худший вариант. Ничего другого и не ожидая, особенно в такое время, Шаст с трудом осмелился присесть на самый край собственной кровати, чуть поодаль сложил необходимое оборудование и теперь имел возможность оглядеть весь фронт грядущих работ. Длинные стройные и до вчерашнего дня привлекательные ноги были изуродованы не меньше, чем всё остальное, было такое ощущение, что парня пытались исполосовать ножом всего, буквально каждый сантиметр, но не удалось, поэтому решили обойтись отвратительными колотыми ранами, хаотично разбросанными по всей возможной плоскости, ужасающими гематомами, и будет огромным чудом, если нет никаких скрытых переломов и прочих подобных травм, от этих людей можно ожидать всего, и если вовремя не обнаружить такую неприятность, заплатить за это потом можно очень дорого. Не зная, как проверить одну из самых жутких версий и этим не спровоцировать новый взрыв покруче ядерного, Шастун быстро прокрутил в памяти события сегодняшнего утра, немного нахмурился и, неизвестно зачем, ненадолго задерживая дыхание, собирался привычно быстро выпалить одну просьбу, но произнести её вышло только медленно, тяжело и хрипловато, страх может здорово менять даже таких людей, хоть и ненадолго. — Арс, пожалуйста, согни ноги в коленях, мне надо кое-что проверить... Пожалуйста, на секунду. — он сам не знал, на что рассчитывал с такими просьбами, но не смог сдержать короткого облегчённого выдоха, когда не сразу, но всё без труда выполнили, значит можно немного расширить запрос и надеяться, что так же гладко всё выйдет и теперь. — Хорошо, спасибо, молодец, можешь разгибать... А теперь руки в локтях, пожалуйста. Только это, и я от тебя отстану, и молча буду обрабатывать твои раны, обещаю. Не понимая, что вообще от него хотят, к чему эти упражнения, и с небольшим трудом выныривая из дебрей собственного подсознания, где удалось так прекрасно спрятаться от этой глупой ситуации, Попов, всё же, уже с некоторым затруднением выполнил и эту просьбу, даже не смотрел, но чувствовал, как в тишине и некотором напряжении ему прочистили и даже перебинтовали раны, на гематомы наложили холод и осторожно укрыли лёгким одеялом, но догадывался, что долгого покоя пока не ожидается, и не ошибался. Продержавшись от силы минут пятнадцать, Антон не мог и дальше так старательно гипнотизировать стену, постарался сформировать поток мыслей в что-то более-менее связное и подал максимально спокойный, но, в то же время, серьёзный голос, хотелось, чтобы собеседник воспринял информацию должным образом, хотя, за это поручиться, конечно, никак нельзя. — Пожалуйста, послушай меня внимательно и не перебивай... Тебя нужно обследовать. Хотя бы на рентгене. Они могли повредить тебе что-то не только снаружи, но и внутри. Не бойся, я конечно поеду с тобой, хочешь, даже в кабинет с тобой зайду и помогу если что... Только согласись на эту поездку, прошу тебя. Я хочу тебе помочь. Но пока ты не позволишь, я не смогу этого сделать. — смутно осознавая, как странно это может звучать сейчас, Антон уже готовил аргументы для долгого утомительного спора, ответы на миллионы вопросов, но от такой реакции немного растерялся, не так много на свете людей, которые способны удивлять буквально каждым словом или действием. — Даже если так… Помнится, на таких обследованиях всегда просят документы, в любой больнице. Полис, паспорт… Ничего из этого мне никогда, ни на секунду в руки не давали. И на кой чёрт тебе это сдалось, ехать он со мной собрался, молодец, браво… А меня ты, придурок, спросил, собираюсь ли я вообще куда-то ехать, тем более с тобой? Ты поинтересовался, нужно ли мне следовать твоим нелепым идеям, а, Шаст? Ты помнишь ещё или уже стёрлось как-то, что у меня есть своя голова на плечах и своё мнение? Окей, базара ноль, я тебе безголовому напомню. — снова включая защитное убийственное шипение, Арс сам не понимал, от чего так яростно пытается защититься, да и не хотел понимать хоть что-то, было совсем не до того и, наверно, только лучше, что им обоим сейчас некуда бежать. — То есть, по-хорошему никак… Ладно, сделаем иначе. Я даже не буду с тобой спорить. Лучше продемонстрирую кое-что, скажем так, опытным путём. — с максимально ледяным взглядом откинув покрывало с тощего бледного хрупкого тельца, чтобы был виден единственный относительно целый участок правой руки — между локтем и плечом, ближе к последнему — и в меру сильно сдавил его крепкой тёплой ладонью, чтобы не навредить ещё больше, а только показать и доказать очевидное, и удовлетворённо, хоть и с секундной ноткой сочувствия во взгляде, разжал хватку и вернул всё на место после секундного болезненного стона, сдержать который не хватило ни времени, ни сил. — Ты понимаешь, что это значит? На этом крошечном участке нет ни ран, ни гематом, ни даже синяков, а тебе больно. А это значит, что проблема внутри. Вряд-ли перелом, но трещины и иные повреждения не исключены. И чёрта с два я тебе дам поломанному ходить, делать что-то и терпеть дальше эту боль от каждого неловкого движения. И да, я же видел, тебе было больно согнуть руку, а это лишнее доказательство. — Садист хуев… — еле сдерживая раздражённое шипение, он на автомате хотел выдернуть повреждённую руку, но на это не было ни малейшего шанса, поэтому, снова оказавшись под одеялом, пытался просверлить собеседника гневным взглядом, но это тоже удавалось плохо, оставалось только использовать последний железный аргумент в собственную защиту, по виду напоминая всё тот же комок агрессии, хоть устрашения этого никакого и не производило. — Ладно, возможно, с моей рукой что-то не так. Но проблема с документами всё ещё остаётся. Как и с тем, что на твоё подобие ума не пришёл простой вроде бы вопрос. Нужно ли это мне с моральной точки зрения? — А я не собираюсь об этом спрашивать. Я знаю, что это нужно тебе с физической точки зрения. Остальное меня пока не интересует. — собираясь с мыслями и имея самый решительный вид, Антон непоколебимо спокойно крайний раз озвучил свою позицию и возражений принимать не собирался, взял на себя такую ответственность и на сей раз точно знал, что пожалеть об этом не придётся, лучше небольшая сцена, чем неправильно сросшиеся кости в будущем. — Повторяю последний раз. Завтра утром мы с тобой едем в больницу, я так решил и это не обсуждается. А сегодня вечером я схожу за твоими документами, без них нас действительно никто не примет. И не надо делать такие глаза. Да, я один. Тебя с собой не возьму хотя бы потому, что для тебя это будут лишние нагрузки, стресс, это всё нахрен не сдалось. И так проблем выше потолка. И возражать не советую, это всё равно бесполезно. — Так, ну-ка осади… Хуй с тобой, съездим мы в эту ебучую больницу завтра. Но сегодня я пойду с тобой, и вот это точно не обсуждается. — тоже немало удивлённый такой своей позицией, Арс поспешил оправдаться, начиная с очевидного и случайно, всё-таки, заканчивая правдой, иногда она вырывается внезапно и непрошено, но так, наверно, правильно, так и должно быть. — Ты ж нихера не знаешь, ни дома моего, ни квартиры, ни планировки её, ни того, где хоть примерно могут лежать документы… И как ты с моими родителями разбираться собрался? Деловой какой, посмотрите на него… Не пущу одного, даже не надейся. И вот сейчас просто заткнись. Ничего со мной не сделается от этого похода, а тебя может защищу, если успею. А теперь свалил отсюда, всё. Заебал уже в край, сил никаких ни видеть, ни слышать. — Не, молодец… Он ещё будет мной распоряжаться, здрасьте приехали. Ладно, с тобой же связываться себе дороже… На это раз можешь считать, что прокатило. Спи уже, тебе отдыхать надо. Не боись, компресс поменяю, когда надо будет, и сменить перевязь постараюсь так, чтоб ты не заметил. А вечером тогда вместе пройдёмся. И это ещё кто кого защищать будет. Ну всё, хорош трепаться, отдыхай. А я сейчас, по делам сбегаю и вернусь, не заметишь даже, что уходил. — понимая, что под конец снова удалось нагородить чего-то фантастически нескладного, Антон с удовольствием отметил, что Арс уже почти спит и половину явно не слышал, и стал потихоньку собирать до кучи все лекарства, чтобы убрать их на место и быстрее заняться пока главным делом, попутно останавливаясь на не самых простых мыслях, которые полностью соответствовали сложившейся ситуации. Всё-таки, друг за друга они переживают примерно одинаково, теперь это более чем очевидно. Вопрос в другом, что делать с этим пониманием. Знать бы, как это волнение может отразиться на и так покалеченных нервах, не сделает ли оно ещё хуже... Жаль, но узнать это тоже можно лишь опытным путём и, возможно, для этого придётся снова сделать ему больно. Да, эта боль будет во благо, но разве это оправдание... Конечно нет, скорее, сущая глупость. И не стоило так опрометчиво хватать его за поврежденную руку, парню и так тяжело, а он только усугубляет и... И совершает непростительную ошибку столь лёгким и свободным причинением боли. Это может навести только на негативные мысли, но никак не на то, что он желает Арсу исключительно добра и искренне хочет помочь, скорее, совсем наоборот. И такое странное ощущение в момент этого "проявления силы", сродни удовольствию, какому-то нездоровому удовлетворению чужой болью... Это неправильно, более того, ненормально, и уж точно не является показателем светлых больших чувств, хорошо, если не наоборот... Соответствующие выводы сделать не трудно, мыслительный процесс у объекта симпатии более-менее в порядке, и если он быстро сопоставит всё то, что никак не следует сопоставлять... Это кончится в лучшем случае основательным скандалом и прекращением всяческого контакта, а о худшем даже думать страшно. И сейчас это точно не стоит делать, дел и правда более чем достаточно. Вновь вернув содержимое аптечки на законные места, Шастун всё пытался сообразить, как сделать своё поведение максимально осторожным и грамотным, чтобы не испортить всё ещё больше, и, быстро собравшись, всё-таки, отправился в аптеку, успокоительным лучше запастись основательно, может, даже попробовать вычислить более подходящее, хоть это и может занять лишнее время... Но никакое время не имеет значения, когда речь идёт о помощи более чем близкому человеку. Только бы с ним ничего не случилось за этот поход, только бы не опоздать, век же потом не выйдет себя простить, если не сможет, не успеет уберечь... Около получаса проведя в беседе с аптекарем, которая, по злой иронии судьбы, оказалась хорошей подругой его матери, Антон уверенно и амбициозно врал, что именно ей понадобилось хорошее мощное успокоительное, иначе без рецепта такое не продали бы, с трудом объяснил немолодой уже женщине имеющиеся симптомы, максимально вуалируя подробности, и вернулся в квартиру с двумя упаковками таблеток и видом победителя, первым делом вихрем врываясь в собственную спальню и только там позволяя себе облегчённо выдохнуть с лёгкой, хоть и немного усталой, улыбкой. Арс всё ещё мирно спокойно спит и даже выглядит счастливым, а больше ему ничего и не нужно на этом свете. Оставляя лекарство на тумбе у кровати, парень, неожиданно для самого себя, поправил немного съехавшее одеяло, чтобы спящему было тепло и комфортно, насколько это сейчас возможно, и, не позволяя себе ничего лишнего, даже мыслей, спешно прошёл на кухню, прекрасно помнил, что питание необходимо никак не меньше, чем должная мед помощь, главное подойти к нему с умом и побороть возможное сопротивление, а уж за результатом дело не станет. После более чем внимательного обзора содержимого холодильника и невольного допущения мыслей, что ничего подходящего тут и близко нет, Шастун чуть не запрыгал от радости, когда увидел кастрюлю с обыкновенным борщом. Первое сейчас подойдёт идеально, ведь оно полезно всем и всегда, особенно для начала восстановления нормального режима питания. Остаётся только погреть всё и накрыть на стол, сказочно легко... Но пока рано. Рано, нужно дать Попову поспать ещё хотя бы несколько часов, ему восстанавливаться нужно... А время у них есть, до вечера его более чем достаточно. Тогда же можно будет сменить перевязь, ещё раз всё хорошенько обработать, а пока... Быстро всё закрыв и оставив на законных местах, Антон только теперь удосужился снять обувь и куртку, оставил всё это в коридоре, вернулся в спальню, к счастью, вспомнил о компрессах, как смог, быстро их сменил, чтобы физические последствия этого ужасного избиения испарились как можно скорее, и, немного подумав, потихоньку прилёг на свободную часть кровати, к счастью, не потревожив спящего и ощущая, как им обоим хорошо рядом, как спокойно, это ведь о многом говорит. Желание обнять было дикое, но теперь страшно слишком задеть раны, причинить ещё больше боли, такого никак нельзя допускать, но, может, можно... Медленно глубоко вдохнув, он нашарил на тёмной плотной простыни выбившуюся из-под одеяла тонкую прохладную ладонь, невесомо накрыл её своей и, не встречая какого-то негатива в ответ, чуть сжал, уже как-то иначе, тепло улыбаясь. Такими их не видел никто и никогда, если бы вдруг по какой-то нелепой случайности это наблюдали их одноклассники, парней минимум закопали бы на месте за все эти "отвратительные пидорские штучки", но сейчас на это так плевать... Главное, что они рядом и что сейчас, в этот самый миг, им безумно хорошо, несмотря ни на что. Может, это вообще самое главное в этой жизни. Осознавая, но пока не позволяя себе до конца принять эту простую истину, Антон, наконец, позволил и себе ненадолго прикрыть глаза, засыпая почти моментально и уже даже не чувствуя, что через несколько минут Арсений не только сквозь сон крепко сжал его руку, но и сам прижался поближе, за малым, не обнимая и теперь совсем успокаиваясь, хоть так и едва не скидывая с себя весь заботливо приложенный холод, сейчас это было слишком неважно. Они чертовски нужны друг другу и это уже никто и ничто не сможет изменить, но только бы они сами всё не погубили молодой глупостью и горячностью... К счастью, мешать законному отдыху было некому, поэтому, где-то до часа дня удалось проспать спокойно, но разбудил пока только одного Антона неожиданный стук в дверь. Кого там ещё черти принесли, никто же не знает, что они сейчас здесь... Понимая, что стук не прекращается и это легко может разбудить Арса, а последствия подобного могут быть любыми, Шастун решил не доводить до греха и с тихой руганью выбрался из постели, чудом не потревожив чуткий сон объекта симпатии, сонно потирая глаза, доплёлся до тёмной деревянной двери, заглянул в глазок и, в лёгком шоке, распахнул дверь, сразу прикладывая палец к губам и очень вовремя, иначе приветствие вышло бы очень уж бурным. — Тоха, а вот и я! Он спит, да? Окей, понял, врубил беззвучный. Ты-то чего заспанный такой, тоже прикемарил со своим голубком заодно? — какой-то чересчур активный и довольный, Позов вошёл в квартиру, даже не дожидаясь разрешения, скинул обувь в пороге, бросил куда-то в угол два светлых рюкзака, свой и так неудачно забытый после первого же урока, и ждал хоть какой-то реакции от, кажется, пока только просыпающегося до конца друга, не сразу, но дождаться её смог, хоть и немного не такую, какую себе представлял, но это же Антон, с ним не бывает иначе. — Позыч, ты... Ты чего здесь забыл? Ты как нас нашёл? — задавая эти вопросы полушёпотом, сипловатым со сна, без малейшей тени агрессии, лишь с совершенно искренним недоумением, он только теперь как-то включился и от такого ответа уже улыбнулся, хоть и до сих пор сонно. — Шаст, приём! Я всегда знал, где твоё гнёздышко, и не мог пройти мимо, зная, с какими гостями ты тут наедине кукуешь. Как добрались, как он? Что думаешь дальше творить? — заставляя слишком тихую шпалу хоть немного отмереть, Дима за руку протянул его в сторону кухни, самая нейтральная территория, где можно не шептать, а говорить на средней громкости, сейчас так будет комфортнее им обоим. — Ох, дрянь дела... Побои катастрофические, но это ладно, это я как-то обработал. Но у меня стойкое ощущение, что ему повредили руку. Может даже сломали. Насилу уговорил съездить в больницу, но здесь другой косяк... Нужны его документы, без них никак. А они у родаков. И это пиздец какая проблема. — понемногу возвращаясь к обыденному стилю речи, сильно не меняя только громкость, Антон уже с лёгким раздражением постукивал длинными тонкими пальцами по кухонному столу, накрытому светлой плотной клеёнкой, и до сих пор не представлял, что делать с сегодняшним походом, может, хоть старый друг даст дельный совет. — Вечером я хотел сам сгонять за ними. Но он упёрся рогом, не сдвинуть, одного пускать не хочет. Не, я могу его понять. Но бля, ему же самому туда нельзя, а вдруг теперь совсем... — Ебать... Вот это повороты в нашем сериале. — понимая, что парню не хватило духу договорить, Позов спокойно коснулся на секунду его запястья, так пытаясь поддержать, и предложил единственное, что мог сейчас, в стороне остаться уже не имел права, под конец дружелюбно усмехаясь. — Не боись, всё будет пучком. А как иначе, если с вами потопаю я? Да, не делай такие глаза. Помогу, чем смогу, подстрахую, прикрою. Втроём уж точно прорвёмся. Не кипишуй, Тоха, и не такое наши задницы видали! Лучше освети, какие планы до выхода? Может ещё чем помочь смогу, уж больно привык за эти несколько дней с вами обоими возиться. — Диман, ты... Ты серьёзно? Ты попрёшься с нами в этот малогабаритный ад тупо потому, что я по уши втрескался в такой вот ходячий пиздец? Ты не гонишь? — действительно нереально округляя глаза, Шастун видел во взгляде одноклассника только твёрдое решительное согласие и еле сдержался, чтоб от всей души не обнять его, вовремя вспомнил, что с тактильностью в этом случае неплохая напряжёнка, точнее, с её восприятием, поэтому спокойно кивнул с благодарной улыбкой и поспешил дать ответ на вопрос, на сей момент и вправду наиболее важный. — Планов так-то немного. Дать Арсу отоспаться, накормить его, заново перевязать, чтоб быстрее всё заживало. И хоть как-то заканчивать с его простудой, не дело это, слышал же наверно, как кашляет жутко до сих пор. Ох сука... Как же я забыл, ходил же в аптеку за успокоительным! У меня нет ничего от кашля, только от температуры. Пожалуйста, сгоняешь ты теперь, рядом тут совсем? Деньги я дам, без базара. Не рискну опять его оставить, чую что-то... И чутьё, к сожалению, не подвело, в этот самый миг на весь дом раздался испуганный пронзительный вскрик из спальни, конечно, Антон пулей сорвался с места, через пару секунд присаживаясь на собственную кровать и максимально осторожно обхватывая чужие холодные дрожащие руки, чуть сжимая их и пытаясь поймать слегка безумный взгляд серых глаз, но это было не так уж легко, поэтому приходилось обходиться одной речью. — Тихо, тихо, всё... Ты не спишь, всё прошло. Арс, посмотри на меня! Пожалуйста, я же тут, прямо перед тобой. — мысленно перебирая все знакомые, подходящие и не очень, матерные выражения, он еле держал себя в руках, слыша сбитое громкое тяжёлое дыхание того, кто стал так дорог, видя на его глазах застывшие слёзы, хоть и не в силах скрыть мольбу и лёгкое отчаяние во всё ещё довольно тихом голосе, и хотел хоть немного разобраться в происходящем, но, кажется, пока не время это сделать и нужно совсем другое, хотя бы спросить самое важное, очень осторожно, чтобы вдруг не сделать хуже. — Не бойся, всё хорошо... Пожалуйста, скажи, что тебе приснилось? — Уйди... Не... Не трогай... Не смей!... — понимая, что вырваться и отбиться не вариант, держат как-то необыкновенно, нежно, ласково, но крепко, да и боль от ран очень мешает, Попов так же тяжело и сбито, под конец срываясь в отчаянный крик через слёзы, на самом деле явно подразумевая совсем другое, выдал то, от чего Антон еле сдержал тихое яростное рычание, понимал, что пугать ещё больше точно не стоит, но не представлял, как иначе можно реагировать на подобное поведение в такой момент. — Я... Я не могу сказать. Я ничего тебе не скажу! Пусти меня… Убери руки, немедленно! Да пусти же!... — Да твою ж... Тише, всё, всё... Всё хорошо, выдохни, успокойся. Всё прошло, я нормальный, я не причиню тебе вреда, никогда, и никрму больше не позволю это сделать, обещаю... Пожалуйста, не надо меня отталкивать, я помогу тебе, ты так дрожишь… Дима, иди сюда! — понимая, что без помощи уже не обойтись, он в меру громко позвал друга и, дождавшись его прихода, всё равно не мог отпустить эти слабые бледные дрожащие руки, пока виделся только один выход и была маленькая надежда, что на крайние меры идти не придётся, но лучше быть к ним готовыми. — Пожалуйста, принеси стакан тёплой воды, именно тёплой, не горячей. И ещё... Поманив Диму поближе к себе и окончание просьбы прошептав ему на ухо, Шастун отпустил его с миром и тепло нежно гладил чужие холодные запястья, иногда одними кончиками пальцев спускаясь на тыльную сторону ладони и не зная, что сказать, как попытаться успокоить, с зачатками истерики сталкивался в первый раз, всё это вообще выглядело довольно жутко, но деваться уже некуда, надо хоть как-то помочь, только вдруг кончились все слова, вся надежда теперь осталась на эти касания, на обычное человеческое тепло, не много и не мало, всё, что действительно есть. Невозможно благодарным взглядом встречая вернувшегося с водой и упаковкой таблеток, по рассеянности оставленной на кухне непутёвым хозяином дома, Позова, Антон спокойно кивнул ему, неохотно опустил пребывавшего всё ещё глубоко не в себе Арсения, принял с чужих рук воду и осторожно прислонил стакан к самым его губам, давая сделать несколько слабых глотков и с облегчением замечая, что его уже не так колотит, тише и спокойнее становится дыхание, но от резкого перепада всё-таки двумя ручьями полились и так не очень удачно сдерживаемые слёзы, но это далеко не самое страшное. Не желая и дальше сдерживать эмоции, Антон в очередной раз плюнул на всё, осторожно ласково приподняв это хрупкое тощее тельце, смахнул в сторону уже неплохо подтаявшие компрессы изо льда, обёрнутого тонкой тканью, и обнял максимально тепло и невесомо, плавно поглаживая его по покалеченной перебинтованной спине и пытаясь заразить своим, хоть и небольшим, светом и покоем, присвоить, привязать к себе, чтобы больше никто никогда не посмел обидеть, тем более тронуть, хоть это пока и невозможно. Неожиданно даже для самого себя после ощутимых попыток отбиться, оттолкнуть, защитная реакция вечна и непобедима, ощущая ответные объятия, хоть пока и совсем слабые, едва заметные, он сам еле удержал пару тёплых слезинок и решил вместо них улыбнуться пошире, тоже проявление положительных эмоций, негоже им вдвоём плакать, уж точно не сейчас. Растворяясь в этом по-своему прекрасном моменте, Шастун не сразу заметил, что Арс уже притих и, странно, но не пытается отстраниться, только его растерянность буквально ощущается. Ругая себя за излишнюю эмоциональность не ко времени, он потихоньку опустил парня обратно на подушку, укрыл потеплее и снова держался за уже чуть более тёплые руки, пока снова не начались попытки оттолкнуть, и даже не знал, как ответить на простой, вроде бы, вопрос, прозвучавший совсем тихо и устало, видно, что отдохнуть пока не удалось совсем. — А что здесь Позов делает? Мы же вроде у тебя... Такое дежавю дурацкое... — картинка реальности всё ещё не сложилась до конца и знакомые, но непривычные лица только больше сбивают с толку, но ведь Антон здесь именно за тем, чтобы помогать и время от времени объяснять всё необходимое, даже когда сам не очень представляет, как верно это сделать. — Мы у меня, всё правильно. Он пришёл помочь, отучился и пришёл. Кстати, Дим! — уже не пытаясь говорить в привычном стиле, эта маска агрессивного жаргона надоела до ужаса, он только теперь сообразил, о чём забыл спросить, и решил, что знать это не помешает им обоим, поэтому в меру спокойно озвучил только пришедшему на зов однокласснику пока самый важный вопрос, надеясь, что тот тоже постарается говорить нормально и спокойно, неизвестно, что может спровоцировать новый взрыв, и доводить до такого нет никакого желания. — Так что ты сказал о нас классной и учителям, они поверили хоть? — Конечно поверили, куда б они делись. Банальщину ляпнул, что Арсу плохо стало и ты пошёл его проводить, ну так-то и было по факту. Петровна, как оказалось, сама всё видела, как ты нёс его по ступенькам, как сокровище какое, и остальным учителям подтвердила, так что, всё в ажуре, панику отставляем. — по неестественно круглым глазам и слегка порозовевшим щекам Арсения понимая, что часть информации была не только неожиданной, но и несколько лишней, Дима с максимально неловким взглядом молча и поспешно ретировался в аптеку, как и просили, совершенно верно прихватив деньги с тумбы в коридоре, а Шастуну теперь предстояло объяснить парню услышанное, хоть и затруднялся пока внятно дать эти объяснения даже самому себе. — Не бери в голову, мало ли кто что увидел... Главное, что наше отсутствие теперь полностью оправдано, и перепасть в итоге не должно ни тебе, ни мне. Ну хорошо же всё, правда? — не вполне понимая, что говорит слишком тепло и нежно, зеленоглазый, как под гипнозом, освободил одну руку и плавно провёл длинными тонкими пальцами по ещё приятно розоватой щеке Попова, от этого касания разве что искорки не полетели, а вот непрошенные слова сорваться успели, но, в его оправдание, это могло быть самым прекрасным, что можно было бы сказать сейчас, если бы не слишком изменившиеся взгляд и голос, в которых нежность и тепло мешались с чем-то слишком похожим на плохо сдерживаемую похоть. — А ты такой красивый с этим румянцем... Хочу видеть его как можно чаще. Хотя бы ради этого стоит поскорее тебя вылечить, ради такого ничего не жалко... — Убрал руки и отодвинулся от меня, живо... По-хорошему прошу, Шастун. — не вкладывая уже никакой агрессии, ведь к этому человеку её пока не было, оставался только привычный невозможный страх, страх с плохо скрываемой горечью, который в этот миг буквально можно ощутить, Арс не знал, чего боится именно в этот момент, но сделать с этим ничего не мог, поэтому привычно пытался обороняться, мог на рефлексах и ударить вместо просьб, но пока слишком болели руки, чтоб выворачивать их из чужой хватки, приходится идти на компромисс. — Что? Погоди, ты... Ох тупой я. Прости, прости, сейчас... — мысленно укрывая себя семиэтажным матом, он немного пришёл в себя, вновь напоминая вполне адекватного молодого человека, а не какого-то юного извращенца, спешно отстранился так далеко, что едва не навернулся с кровати, но удержался и теперь не мог перестать испуганно тараторить одно и то же, хотелось сбежать из комнаты, но делать такое всё ещё нет никакого права. — Всё, не трогаю, не приближаюсь, извини. Извини, ты же боишься, меня совсем занесло, идиот я, прости... Не бойся, на километр не приближусь, пока ты сам не попросишь. Всё хорошо, сейчас отдыхай, времени до вечера ещё очень много. Спи спокойно, я тебе не помешаю, можешь считать, что меня вообще тут нет... От такой реакции ощущая что-то сродни лёгкому дискомфорту пополам с благодарностью, Попов прикрыл глаза, почти мгновенно вновь засыпая, а Антон всё-таки бегом вылетел из комнаты, окопался на кухне и там едва не бился головой об стену, продолжая тихонько материть себя и прерываясь только когда минут через десять на плечо легла рука старого друга, уже вернувшегося из аптеки и опять пребывающего в некотором шоке от происходящих событий, конечно, медлить с их обсуждением никто не стал. — Тоха, ты чего, совсем уже? Ладно я лишнего пизданул и сбежал, а ты чего тут? Тоже что-то натворил уже, негодник? — оттягивая одноклассника за плечо от стены, Позов резко развернул его к себе и оглядел с тенью волнения, с эмоциями всегда непросто, особенно когда кроме хамской агрессии пополам с дружеской поддержкой ничего не показываешь. — Я идиот, я придурок, я долбоёб, я... — не находя так быстро новых самооскорблений, Шастун с ноткой паники смотрел на него и не представлял, как всё это объяснять, поэтому выдал чётко и правдиво всё, что сейчас мог, иначе было никак нельзя. — Я слишком им залюбовался. Я погладил его по лицу, сказал, что он красивый с румянцем... Как в транс меня увело какой-то, я не должен был вообще такое делать, пока он хоть как-то в реал въезжает! Но я не мог остановиться, пока не увидел его страх, меня тупо перекрыло, я не понимал, что творю! Я не должен был опять его пугать, не должен был выдавать свои чувства, что делать-то теперь, блять, блять... — Пиздец ты наворотил конечно... Тоха, выдохни. Выдохни и затихни я сказал! Окей, он испугался. Но чего конкретно, ты можешь сказать? Не твоих же чувств? Может это выглядело как-то не так? Может было не на то похоже? Включи свою серую жижу и заставь её уже работать, бегом! — начиная чувствовать себя участником какой-то дебильной тв-игры с непонятными правилами, где одна цель — найти верные ответы, пути из лабиринта, в данном случае, лабиринта отношений — Дима решил подойти к задаче более чем ответственно, правда втянулся в активную помощь зарождающейся любви и теперь не собирался сдавать обороты, если идти, то только до конца. — Выглядело? А как это могло выглядеть? И на что похоже, ты о чём вообще? — начиная понемногу заводиться, ведь пока не удавалось понять ровным счётом ничего, Антон попробовал ещё раз максимально детально вспомнить и проанализировать произошедшее, и через пару минут замер с изменившимся взглядом, каким-то пустоватым, и подал еле слышный голос, полный шока и раскаяния. — Это было похоже... Как если бы я его домогался. И судя по его реакции... Он с такой горечью просил отпустить его... Дим, они же не могли... — Эти суки могли абсолютно всё, это я уже понял. И если действительно сделали с ним такое... За это их можно и даже нужно засудить. Но пока не об этом. Ты понимаешь, что теперь его нужно очень и очень осторожно касаться, а лучше вообще этого не делать, пока он сам не разрешит, что придётся доказывать, что ты не причинишь ему такой боли, что теперь жопа ещё больше и страшнее, чем была до того? И то охеренски микроскопическое доверие, которое между вами было, придётся ебашить заново, иначе не проканает. Антон, ты слышишь меня вообще?! — всерьёз продумывая от всей широкой души постучать другу по щекам, чтоб он хоть как-то очнулся, такого ответа Позов никак не ждал и не мог отрицать, что такие заявления действительно внушают некоторый страх, хоть, конечно, конкретно в его сторону ничего направлено и не было. — Да, слышу... И понял. Да, я всё понимаю... Теперь более чем. Мудак слепой, да как же я не задумался даже... Он ведь хромал с утра. Испугался больше обычного, когда я его коснулся. И сколько его колотят, но до чего, а уж до истерик в школе и обмороков не доходило... И это могло случиться не от боли с усталостью. А от моих касаний. В такое время, после такого... Человек очень тяжело переносит подобные вещи. И у него такие жуткие синяки на коленях, я тогда ещё должен был понять... Я их убью. Когда мы сегодня пойдём туда, я просто убью этих людей и не задумаюсь ни на секунду. Они не заслужили жизни после того, что сделали с ним. После того, что делали с ним столько лет. Я их уничтожу, ничего не оставлю, что могло бы напоминать об этом мусоре, они не люди, они животные... Тогда я буду охотником. И разнесу их берлогу ко всем чертям! — вот теперь позволяя ярости и ненависти наполнить себя до краёв, Антон говорил тихо, спокойно, но с ощутимым гневом и таким взглядом, будто с особой жестокостью убивает родителей Арса в эту самую секунду, и не ощущает даже тени раскаяния, лишь под конец за малым не срываясь в крик, такой вид и голос могут напугать кого угодно, но пока ведь не время давать выход внутренней тьме, это можно сделать чуть позже, а пока, к счастью, ещё имеет место голос разума, хоть и не со стороны самого парня. — Я не въезжаю, ты серьёзно сейчас или гонишь? Тох, я понять не могу... Ты реально решил завалить двух взрослых людей, которые априори сильнее тебя? Охотничек, а ты не охренел ли? — и близко не пытаясь выразить какие-то иные возражения, Дима понимал, что на его на месте хотел бы точно того же, поэтому позицию выразил коротко и ясно, и возражений не принимал, для них было не время. — А вот хуй тебе. Я разделю с тобой эту охоту, насильников ненавижу до ебучих чертей. А учитывая, что это ещё и его родители... Таких надо расчленять на запчасти и по пакетам разъёбывать, чтобы никто даже похоронить этих сук не смог. Реал, вдвоём легче будет. Но об одном предупрежу. Даже не думай возлюбленному своему такое ляпануть. Хер его знает, как воспримет... И убивать на его глазах такое себе конечно. Но на эту жертву придётся пойти. Ведь только он знает, где лежат его вещи и документы, рассказывать уже отказался, только брать с собой. — Вещи... Конечно, вещи. Ему нельзя будет оставаться в этом доме. Заберу к себе и пусть мать делает что хочет, хоть сдохнет от собственных воплей. Я его не брошу, не позволю опять на улице жить, никогда. И пусть всё синим пламенем горит. — всё ещё оставаясь где-то на своей волне, Шастун только теперь начинал до конца воспринимать поступающую информацию и неопределённо кивнул, так показывая, что не возражает, и сам кое-что добавил в картину рекомендаций, будет тяжело, но им ведь не в первой. — Конечно, не скажу... И нельзя показывать, что мы всё знаем. Закроется ещё с концами, а в его психическом состоянии это очень опасно. Может совсем себя добить. Этого я не допущу. Ладно, к чёрту всё... Отоспится, накормлю, перевяжу и, если будет более-менее подвижен, то пойдём, если нет, подождём до вечера, торопиться нам некуда. — Окей, базара ноль. И ты б сам отоспался. Поможет успокоиться, представляешь, как он может воспринять твою ярость? Да, ты её излучаешь как херов прожектор, нельзя так с ним. Иди на диван и дрыхни, а я в пределах комнаты с ним посижу, если что, позову мигом, не кипишуй. — искренне желая им обоим добра, Позов понимал, что уже тоже не выберется из этой истории, и готов по мере возможности помогать, всё ещё тянуло назвать Попова психом, но теперь было ясно, что с такой жизнью легче лёгкого сойти с ума, и его вины нет в этом никакой, поэтому и сейчас делает всё, что может, доставая из карманы кофты таблетки от кашля, сироп для горла, пачку сигарет и сто рублей, и протянул всё это Антону, на его удивлённый взгляд только отмахиваясь. — Вот, это твоё. Горло у него явно будет болеть, а ты сегодня весь урок хлопал по карманам и матерился, что забыл сиги купить. А это сдача. Иди, расслабься, тебе надо. Всё будет в норме, сам увидишь. Не зная, как выразить благодарность, которая размером минимум с вселенную, потому что одного слова "спасибо" иногда бывает очень мало, с какой бы искренностью оно ни произносилось, Антон немного устало улыбнулся, кивнул, принял всё, что передали, тихонько оставил лекарства в спальне и быстро занял балкон, открывая пошире оконные створки и поджигая сигарету обычной спичкой, зажигалка валяется где-то в комнате, а искать её никакого желания. Курение — вредная привычка, но иногда позволяет привести мысли в порядок, сосредоточиться и унять лишние эмоции, такой своеобразный антистресс, хоть и с печальными для здоровья последствиями. Затягиваясь поглубже и не торопясь выдыхать дым, позволяя ему задержаться внутри, приятно пощипывая горло, он только через минуту выпустил красивые сизые кольца и всё пытался до конца осознать произошедшее за начало этого слишком долгого дня. Новая встреча и такие подробности, которые остались не замеченными только по нелепой случайности... И теперь ведь он не имеет права бросить того, кого успелось полюбить. Не при таких обстоятельствах. Да и уже, наверное, никогда. Осталось придумать, как всё устроить: их дальнейшую жизнь, лечение, контакт со старшим поколением, которого всё равно не избежать... Время на это будет, обязательно. Пока главное — спасти его жизнь. И Антон, конечно, не работник спецслужб, но с этой миссией справиться обязан. Он не может допустить новых страданий любимого человека, того, что может сломать его ещё больше... Легче сдохнуть самому. И если для этого придётся избавиться от главной угрозы, причём избавиться раз и навсегда... Что ж, так тому и быть. За такое они заслуживают не только смерти, это будет слишком милосердно для таких тварей. Но это единственное, что они могут сейчас максимально быстро и легко, это главное, ведь время по чуть-чуть начинает играть против них. В первую очередь против Арса, вплоть до вреда его здоровью, хоть пока и только ментальному, и это сейчас может оправдать что угодно. Делая последнюю затяжку, сразу выдыхая тёмный дым, затушивая бычок, оставшийся от сигареты об лежащую рядом пластиковую крышку и закрывая окно, уже куда более спокойный, Антон покинул балкон, особо не глядя по сторонам, добрёл до дивана в гостиной, даже не думая разложить его, длины вполне хватало, устроился на небольшой, но в меру мягкой подушке, и минут через пять крепко спокойно спал. Отдых сейчас и вправду необходим всем, может, это поможет вечером всё сделать правильно и обойтись без больших неприятностей... Проснулись все только ближе к вечеру, успешно поднабравшись сил, и теперь самое сложное было впереди. Сменить перевязь удалось куда быстрее, чем в прошлый раз, и без особых проблем, но с обедом всё вышло уже не так просто. Еду в Арса пришлось чуть-ли не заталкивать, но хватило всего несколько умоляющих взглядов Антона, чтобы он поддался и неохотно, немного, но поел, натянул сверху кофты чужую куртку, чудом удерживаясь от лишних возражений, и все трое выдвинулись в путь, не такой уж далёкий, но и точно не лёгкий. Пройти нужно было всего двести метров, буквально несколько домов, только Попова пришлось едва не вести под руку, всё до сих пор ужасно болело и можно было выйти чуть позже, отдохнуть ещё хоть немного, но этого не позволила исключительно баранья упёртость, вбил сам себе, что нужно всё окончательно решить, со всем разобраться именно сейчас, и его было уже не переубедить. Идти в «родной» дом неприятно и как-то тревожно, но ведь они решили, что так нужно, поэтому, опираясь на крепкое плечо Шастуна и руку Позова, он довёл гостей до старого серого обшарпанного пятиэтажного кирпичного дома, набрал несложный код на жуткой ржавой металлической двери второго подъезда и понял, что пока даже с такой опорой не заползёт на нужный третий этаж, слишком тяжело и больно, а ступеньки чересчур высокие. Антон подумал о том же и, уже никого ни о чём не спрашивая, сразу после входа в подъезд осторожно молча поднял парня на руки и понёс так, чтобы вдруг не покалечить ещё больше, помнил, что с касаниями теперь нужна особая аккуратность, но сейчас на неё просто не было времени. Только открывший рот, чтобы возмутиться, снова несколько встревоженный, Арсений вовремя понял, что ему только помогают и помощь эту лучше принять, по крайней мере, в этот момент, поэтому робко обнял Антона за плечи, чтобы было удобнее держаться, позволил донести себя до с виду вполне приличной деревянной двери с потемневшими от времени металлическими цифрами «29» наверху, уже там потихоньку опустился на ноги, открыл своим ключом и медленно вошёл, всё ещё немного прихрамывая и быстро оценивая обстановку. Судя по стойкому аромату перегара и звону стекла из района гостиной, никто пока не спит, и это уже было не лучшим поворотом. Сервант с документами именно там, но показываться им на глаза после того, что довелось пережить вчера – сущее самоубийство. И что же делать, как пройти этот опасный непростой этап… Эмоции пока имели слишком большую власть, вытесняя одна другую, и, поддаваясь этому, Арс на секунду остановился у стены в коридоре с красными узорчатыми ободранными обоями, устало прикрывая глаза, но от касания резко вздрогнул, вжимаясь в эту самую стену, готовый защищаться, но поднимая взгляд и облегчённо выдыхая. Всего лишь Шаст, пытающийся понять, всё ли в порядке и куда идти дальше. Понимая, что их сейчас всё равно не услышат, юноша подал хрипловатый полушёпот, от новообретённой точки опоры пока не отходя, рано, да и не нужно, не хватало ещё снова падать здесь. — Всё там, в комнате… Тёмный сервант у стены, верхний ящик, слева стопка документов. Все вперемешку, и мои, и их. Не знаю, как искать… Если они меня сейчас увидят…— неверный голос на последней фразе нехорошо дрогнул от страха, но осудить за это некому, в ответ лишь ласковое поглаживание по самой целой части левой руки и, возможно, самое разумное на сей момент предложение, конечно, тоже очень тихо, раньше времени нарываться на неприятности не хочется никому. — Не волнуйся, всё хорошо… Я сам всё возьму, мне они ничего не сделают. А тебя пусть только попробуют тронуть, не допущу… — до упора не собираясь сообщать ничего лишнего о планах на этих нелюдей и многозначительно переглядываясь с Позовым, вошедшим последним и тихонько прикрывшим за ними дверь, чтобы соседи не заметили ничего лишнего, Антон, как мог, старался помочь любимому, хоть немного успокоить, и вдруг резко вздрогнул от громкого хамского пропитого голоса совсем рядом, поднимая вновь наливающиеся неподдельным гневом зелёные глаза и уже смутно осознавая, что сделать всё незаметно не выйдет, что ж, целей это никак не изменит, слишком поздно их менять, да и делать это нет никакого желания. — Батюшки, какие люди… Серёж, иди сюда! Посмотри, кто к нам пожаловал! Что, мало тебе, вчера досталось, мелкий выблядок? Ещё захотел? Так мы устроим, папе как раз нужно после тяжёлого дня напряжение снять! — всё меньше пытаясь подавить в себе животную ярость от таких слов, Шастун понимал, что их с Димой пока никто не видит, и решил это исправить, лучше переключить внимание этой падшей женщины, пока Попова младшего снова не перемкнуло, голубые глаза и так всё больше заволакивает нехорошей дымкой отвращения на грани отчаяния, новый срыв сейчас точно нужен меньше всего. — Завали ебало, сука… Он вам ничего не должен, и бояться вас не должен тем более. С таким отношением вы ему даже не родители, так, чужие люди. Если кто-то из вас ещё раз хоть пальцем его тронет, не дай бог чем-то другим, я вас голыми руками удушу, разберу на запчасти, расфасую по пакетам и раскидаю по мусорным бакам, такую мозаику сделаю, что заядлые любители паззлов собрать не смогут, ты… — во время этой пламенной речи не повышая голоса, но вкладывая в него максимум ярости и презрения, Шастун задумался и подошёл слишком близко, будто нависая над в хлам пьяной женщиной средних лет, и через секунду горько пожалел об этом, нелепо пропустив опасный удар точно промеж ног, сгибаясь от него с тихим шипением и от достаточно лёгкого удара отлетая к стенке, от боли надо хоть немного отойти, и долго радоваться этой ненормальной всё равно не дали. — Сенечка, солнышко, если это твои друзья, то поздравляю, они такие же уёбищные, как ты. Неужели не мог найти кого посильнее? Такие же слабаки, мерзкие, жалкие… — Арсений всё это видел и слышал, как через плотную стену воды, но эти удары были видны очень чётко, а такие слова относительно вывели из ступора и наполнили неимоверной животной яростью, именно она заставила резко отойти от стены и кинуться на мать с кулаками, теряя всякий контроль над происходящим и только благодаря вовремя включившемуся в дело Позу избегая столкновения с еле стоящим на ногах отцом, снова вышедшим из гостиной с всё тем же ножом в руках, одноклассник отвлёк его на себя и пока вполне удачно уклонялся от ударов, успев уже нанести пару своих. — Заткнись, мразь! Не смей к нему прикасаться! Не смей трогать его своими мерзкими руками! Ненавижу тебя! Ненавижу! Этот человек – моё всё! Ты не смеешь так поступать!! — едва не срывая голос этим истошным криком, Арс просто колотил заливающуюся дурным смехом женщину и, не рассчитав силы, толкнул её так, что она не удержала равновесия, упала, хорошо ударилась головой о дверной косяк и больше уже не шевелилась, это было уже совсем неважно, пока более всего интересовал Антон, только понемногу поднимающийся с грязного холодного тёмного паркета. — Тош, эй, ты как? Всё нормально, тебе помочь? — Я в порядке, не волнуйся, только не волнуйся… Боже, Арс, берегись! — понимая, что сейчас юноша не в себе, но ободряюще улыбаясь на эту несмелую хватку за руки и слегка безумный встревоженный взгляд, Шастун уже был готов продолжить бой, но неестественно округлил глаза от ужаса, когда вдруг увидел входящий ровно в бок Арсу острый нож, не сразу понял, что Позова, всё же, обезвредили на время, банально вырубив мощным ударом, и еле успел вовремя оттолкнуть злорадно улыбающегося мужчину ногой, перехватывая падающего мальчишку в полёте, осторожно усаживая его у стены и нож из раны пока не вытаскивая, знал, что это только усилит кровотечение, а это сейчас опаснее всего. — Нет, нет… Ты не умрёшь сегодня, я не дам. Где там эта тварь, вот сейчас я точно за себя не отвечаю… Бегло оглядываясь по сторонам, Антон заметил, что Дима как раз уже оклемался и зажал противника в самом углу комнаты, нанося пылкие точные удары, спасибо пяти годам походов на карате, схватил первое, что попалось под руку —массивную металлическую статуэтку какой-то кошки — и, не раздумывая, нанёс всего один точный мощный удар по голове с диким криком, полным гнева. Помог не столько запас сил, сколько необъятная ярость, цель упала на пол, не собираясь подниматься больше никогда, но эмоции было очень трудно различить. Не было страха, но и удовольствия. Он убил человека и не чувствовал ничего, разве что, лёгкое удовлетворение местью… Но и его быстро перебила банальная тревога. Арс, господи, он же ранен… Моментально отметая всё, что было до этого мига, Шастун пулей вернулся к уже нелепо неровно завалившемуся ровно на повреждённый бок и тихо жалобно стонущему любимому, со всего размаху опустился на пол рядом с ним, забивая на всё и притягивая поближе, машинально проверяя дыхание и пульс, всё ещё находя их, обнимая дрожащими руками и судорожно хаотично поглаживая по перебинтованным плечам, мутный взгляд голубых глаз всё ещё блуждает по комнате и это вселяет не такую уж хрупкую надежду на лучшее. — Тише, тише, всё… Всё закончилось, их больше нет…. Только держись, только оставайся со мной, хорошо? Я тебя от всего защищу, сберегу, тебя никто больше никогда не тронет, я убью каждого, кто сделает тебе больно… Я люблю тебя, я так тебя люблю… — к счастью или сожалению, всего этого Попов почти не слышал, кровь тонкой струйкой лилась из раны, жуткая боль перекрывала сознание, тихие болезненные стоны вмиг затихли, слишком тяжёлые веки опустились сами собой и на всю квартиру после пары фраз отчаянным полушёпотом прозвучал полный дикой боли крик Антона, как же хорошо, что хоть сейчас пришла самая нужная просьба. — Нет, чёрт, нет… Не отпущу… Дима, скорую, быстро!! И документы, ты слышал, где они! Нет, пожалуйста… Только не здесь, не так… Пожалуйста!... Понимая весь пиздец ситуации и не теряя времени даром, Позов мигом нашарил телефон в кармане куртки, набрал нужный номер и уже диктовал точный адрес, а Антон мёртвой хваткой держался за Арса и в первый раз в жизни горько надрывно рыдал, не желая и не имея никакой возможности держать себя в руках. Если его не спасут, он по кирпичику разнесёт эту клятую больницу, собственными руками передушит весь персонал и заставит ответить всех виновных, всех и каждого. Только бы успеть, только бы не потерять его так глупо, у них ведь только появился шанс подойти чуть ближе к новой жизни, его нельзя, нельзя так абсурдно упускать…