И однажды...

Когда Роджер и Фредди наконец приходят в себя настолько, чтобы выпустить друг друга из объятий и перестать плакать, словно маленькие девочки, они, понимая, как много всего нужно им сказать друг другу, единогласно выбирают съёмную квартиру Тейлора, как место, где можно спокойно поговорить по душам без лишних глаз и ушей. Фредди живет с толпой шумных товарищей-студентов, поэтому идти к нему — не вариант, Роджер один снимает маленькую, но довольно уютную квартиру в старом доме с толстыми стенами, и это подходит им как нельзя лучше. Они пьют на кухне дешевое пиво, банка за банкой, и болтают без умолку почти до утра. Фредди избегает разговоров о своей жизни в пансионате и всем, что связано с этой явно больной для него темой, зато с несходящей с лица улыбкой и горящими энтузиазмом глазами рассказывает Роджеру о том, что учится сейчас в колледже искусств на дизайнера, подрабатывает тем, что рисует на заказ иллюстрации для детских книжек, а ещё познакомился с парнями из одной студенческой рок группы и пробует петь, как и мечтал. Кажется, что у него все просто прекрасно. Роджер, пожимая время от времени неловко худыми плечами и ероша пальцами и без того растрёпанные волосы ужасного зеленоватого оттенка рассказывает в ответ о своей учебе, о том, что после того, как семейство Булсара перебралось в Лондон, в попытках спастись от депрессии он обратился к своему детскому увлечению игрой на барабанах и сейчас довольно неплох в этом. Тоже играет свободными вечерами в студенческой рок группе, и даже название группы — «Смайл» принадлежит его авторству. Общаться с Фредди легко, но вместе с тем немного странно. Они ведь были не только друзьями, они любили друг друга, и остаётся открытым вопросом то, как же им относится друг к другу теперь, спустя столько лет разлуки. Роджер никак не решается спросить, встречается ли Фред сейчас с кем-нибудь. В какой-то момент Фредди вскользь интересуется с пафосным драматизмом в томном голосе, не связал ли ещё Роджер Меддоуз Тейлор себя узами законного брака. Роджер, неловко смеясь, отвечает, что сердце его занято лишь его новой машиной, но если серьезно, то долгих отношений у него толком не было уже давно, так перепих с симпатичной девушкой на пару ночей, и в ответ спрашивает всё-таки, не окольцевали ли его самого, и как вообще дела у него обстоят на любовном фронте. Роджер притворяется излишне веселым и беспечным, но на самом деле он напряжен, ждет, как отреагирует Фредди, что скажет, однако Фредди только смеётся в ответ фальшиво и говорит уклончиво, что единственная его любовь — это кошки, а единственные отношения, которые есть в его жизни — товарно-денежные. Ложь. Она даже слишком очевидно ощущается. Раньше Фред мог умалчивать о чем-то, но никогда не лгал. Его неискренность сейчас становится для Тейлора неприятным сюрпризом, заставляет его опасаться, а не потерял ли друг к нему доверие. Когда Роджер спрашивает Фредди о семье, огромные черные глаза напротив нехорошо сужаются, и дальше из пары обрывистых фраз Тейлор узнает, что с семьёй друг, хотя другом называть его странно, почти не общается; что отношения у них настолько напряжённые, что Фредди даже сменил фамилию, ну и имя, официально. Больше он никакой ни Фаррух Булсара, теперь он Фредди Меркьюри, в честь римского бога Меркурия. Тейлор сначала говорит, что это звучит слишком вычурно, пафосно и даже театрально, словно сценический псевдоним, но потом признает, что его другу чертовский подходит то, как теперь он себя называет. Что уж говорить, Фредди достаточно яркий и необычный человек для того, чтобы иметь фамилию, вдохновленную именем древнего бога, ещё и такого специфического. Этот новый Фредди совсем не такой, как прежде, или наоборот такой, каким всегда хотел и должен был быть, если бы не давление со стороны семьи. Новый Фредди красивый до неприличия, и теперь уже не только в глазах влюбленного в него по уши Роджера, иначе бы на улице ему не оборачивались вслед и девушки и парни, окидывая жадным взглядом. Новый Фредди яркий. Он ярко одевается: какие уж там теперь клетчатые мешковатые рубашки и безразмерные штаны, теперь атлас и бархат, как вторая кожа, облегают его худое тело; теперь никаких больше до последней застегнутых пуговиц и крахмальных воротничков, вырез блузки у Фредди почти до пупка, острые ключицы торчат, тонкую шею обвивают множество золотых цепей, стекая на покрытую легкой порослью черных волос грудь. А ещё теперь Меркьюри дружит крепко с макияжем. Он красит веки очень модными сейчас сливовыми тенями, подчеркивает тушью и подводкой кошачий разрез колдовских черных глаз, покрывает губы вишневым липким блеском, из-за чего они выглядят теперь ещё более пухлыми и чувственными. У нынешнего Фредди милая короткая чёлка, длинные, отливающие холодным синим блеском волосы, завитые в кукольные, жесткие от лака локоны, Роджеру очень хочется прикоснуться к ним, но он не смеет. На тонких сильных пальцах у Фредди перстни и кольца, на запястьях браслеты, они позвякивают заманчиво каждый раз, когда Меркьюри двигается. Фредди обут в ботинки на высоких каблуках, из-за чего его и без того длинные стройные ноги кажутся просто бесконечными. А ещё Меркьюри курит теперь. Курит жадно, немного нервно, словно не знает, чем ещё занять руки, пошло обхватывает сигарету губами, втягивает щеки, томно прикрыв глаза, выглядит это эротично. Этот новый Фредди все такой же манерный, но теперь ещё и раскованный до неприличия. Он пластичный, как кошка, кокетливый, словно девица лёгкого поведения, а порой, контрастно до умопомрачения, мил и смешон, как ребенок. Но главное — в нем не осталось и следа от того зажатого закомплексованного мальчика, каким он был раньше, Меркьюри даже зубы за ладошкой больше не прячет, когда улыбается. Роджеру очень хочется думать о том, что, возможно, такой Фредди только рядом с ним, потому что знает, что ему нечего стесняться и нечего скрывать от Тейлора, ведь тот поймет его всегда и всегда поддержит. Хотя Фредди скрывает, и скрывает даже слишком многое, впрочем, если быть честным, Роджер не уверен, что ему хотелось бы знать больше, чем то, что ему уже известно. Около четырех часов утра всё-таки усталость берет над ними верх. Они немного пьяные, одуревшие от недосыпа, веселые… — Я лягу на диване, ты на кровати, — предлагает было Роджер, но Фредди говорит, что корячиться на узком жёстком диване ему незачем, что они худые и легко поместятся вдвоем на кровати. Тейлору ничего не остаётся, кроме как согласиться. Он расстилает постель и из теплого одеяла сооружает вторую подушку, размышляя о том, что обязательно нужно будет завести ее как можно скорее. Гости у него здесь не часто бывают, обычно это сам Родж «зависает» на вечеринке в квартире у кого-нибудь из друзей, но теперь в его жизни снова появился Фредди, и, Тейлор надеется, что друг часто будет гостить в его скромном жилище. Пока Роджер строит планы на будущее и борется с собственными сомнениями, Фредди начинает раздеваться, мучаясь со слишком узкими рукавами и штанинами, с трудом расстёгивает мелкие пуговицы рубашки. Тейлор смотрит на него в какой-то момент не то восхищённо, не то испуганно. Ему хорошо и одновременно дурно от мысли о том, что Фредди будет спать с ним в постели в одном белье, а белье у Фредди оказывается коротким, узким и тоже шелковым. Это слишком, слишком… Роджер не выдерживает и вручает гостю свою свободную футболку и пижамные шорты. Меркьюри усмехается коротко, но принимает их. Похоже, бедняга устал настолько, что забыл даже о том, чтобы снять украшения и смыть макияж. Выглядит он сейчас очень забавно в майке с Микки Маусом и коротких шортах, в которых он из-за своего хрупкого телосложения похож на ребенка, и при этом накрашенный вызывающе, с перстнями и многочисленными украшениями, словно восточная танцовщица. Фредди ныряет под покрывало, перекатывается к стенке и вроде как затихает, но стоит только Роджеру тоже улечься, как Меркьюри начинается вертеться ужом, задевая постоянно друга то острыми локтями, то не менее острыми коленями, и гремя, как привидение цепями, своими бесчисленными украшениями. В какой-то момент Тейлор не выдерживает и просто хватает это несносное создание за талию и за ляжку, как пьяную девчонку на вечеринке, просто чтобы удержать на месте, или не просто… Медленно он ведет руку вверх, до самой кромки пижамных коротеньких шорт, потом вниз, к колену. Кожа у Фредди восхитительно мягкая, как бархат, горячая, бедра упругие, мышца под пальцами отдается в ответ на прикосновение приятной пульсацией. Латеральная широкая мышца бедра… определяет Роджер автоматически, такой вот экзамен по анатомии. Тело вдруг как кипятком обдает, и Роджер шарахается в сторону, сбивчиво бормоча нелепые извинения. «Я не хотел» — величайшая ложь! Хотел, так хотел, что искры из глаз, кажется, посыпаться готовы. Фредди лежит молча и неподвижно. «А вдруг я напугал его?! — думает Роджер, и от таких мыслей сердце у него сжимается до боли в груди, становится трудно дышать. — Вдруг, после произошедшего в этом проклятом пансионате, он боится близости? Вдруг Фредди обидится, хлопнет дверью и уйдет, теперь уже навсегда?» — Роджер, — окликает его Меркьюри тихо и как-то неуверенно, наконец прерывая неловкое молчание, — зачем ты это сделал? — Я, я не хотел, то есть хотел, но… — Тейлор прерывается и, зажмурившись и набрав побольше воздуха, выдает: — Ты нравишься мне, Фредди! Нет, бред, бредово, не так! — злиться он сам на себя. — Я люблю тебя! Я любил тебя раньше, все те годы, что знал, и сейчас люблю! Чувства никуда не делись! — Зачем тогда ты извиняешься? Разве за… — голос Меркьюри срывается взволнованно, переходя почти в шепот, — за любовь нужно извиняться? — Я знаю, что с тобой произошло, я испугался, что напугал тебя, что ты меня возненавидишь. Мне стоило спросить разрешение, стоило держать себя в руках! Фредди сначала вздрагивает. Тень тяжёлых воспоминаний ложиться на его лицо, прорезаясь горькими морщинками у губ, но он справляется с собой быстро и говорит, криво, все ещё немного нервно, улыбаясь: — Дурак ты! Что было, то осталось в прошлом, разве я похож на человека, который из-за какой-то глупости — на этом слове голос его опять дрожит мелко, как оконные стекла ветхих домов, когда по улице мимо них проносятся автомобили, — готов будет поставить крест на своем будущем. Я не живу прошлым, я оставляю его там, где ему и место, и иду дальше. И я люблю тебя, да, люблю так же, как любил раньше, и как никогда и никого не любил ни до ни после! Все. Отмашка дана. И вроде надо быть серьезным, ему всё-таки только что в любви признались, но Роджеру хочется визжать от восторга и от счастья прыгать на месте, хлопая в ладоши, как ребенку. Его переполняют эмоции. Он срывается с места, словно бегун со стартовой полосы, и действительно запрыгивает с разбега в кровать, как мальчишка. Встречают его соответствующе — бьют подушкой по голове. Тейлор не теряется и дает отпор. Подминает Фредди под себя, отмечая невольно, что тот хоть и очень худой, даже по сравнению с ним самим, но отнюдь не слабак, и мутузит его в шутку, на самом деле очень осторожно, как щенок, который играет с любимым плюшевым мишкой, старается не оставить ни синяка, даже крошечного, ни царапины. Наконец Фредди сдается и, признав поражение, обречённо позволяет сначала щекотать себя совершенно по-детски безобидно, а потом вдруг уже по-взрослому стянуть с себя сначала футболку, а потом и шорты. — Так намного лучше! — хрипло шепчет Роджер, довольным взглядом потемневших от возбуждения голубых глаз рассматривая почти обнаженное смуглое тело Фредди, раскинувшегося вальяжно на постели. Он замирает неподвижно и смотрит, пожирает глазами, смотрит без возможности наглядеться, так долго, что в какой-то момент Фредди не выдерживает и спрашивает смущённо: — Что-то не так? Тебе не нравится? — Какой же ты красивый! С ума сойти можно, какой красивый! Я сам себе не верю и завидую! — выдает взволнованно Роджер на одном дыхании. Меркьюри как-то странно неуловимо меняется в лице, а потом, потянувшись, обвивает его тонкими руками за шею и целует. Губы у Фредди вишнево-красные, и хотя помада, конечно, на вкус явно не такая сладкая, как вишневый джем из маминого пирога, поцелуй этот лучше первого, лучше всех их поцелуев вместе взятых, потому что в нем нет больше горечи возможного расставания, нет страха, что кто-то может узнать об их тайне, в нем только любовь и неукротимая молодая жажда жить и быть счастливым. Роджер понимает, что впереди их ждут ещё тяжёлые дни, им придется заново узнавать друг друга, заново привыкать друг к другу, что однажды Фредди всё-таки расскажет ему правду, рыдая на его плече, совсем как в день их прощания, что им предстоит сложная жизнь, в которой им придется бороться за свою любовь, за право быть счастливыми вместе… Роджер знает, что легко не будет. Но кто сказал, что трудности его пугают?! Пока что он просто обнимает Фредди в ответ, углубляя поцелуй, и мир вокруг перестает существовать, потому что глаза напротив — самые прекрасные, самые любимые, смотрят на него с безграничной нежностью, с обожанием, и Роджер готов утонуть в них, и тонуть ему ничуть не страшно…