О бабочках

Черные волосы — смола; вокруг порхают бабочки — нежные и такие простые капустницы; а глаза — два больших лазурита, уже совершенно бездушно смотрящих на все вокруг. Короткая юбка в клеточку развевается на ветру, а на черных чулках следы грязных капель. Все лицо в пирсинге, а губы накрашены черной помадой, и цепкие взгляды прохожих постоянно недовольно стреляют презрением. В школьном туалете шумно и пахнет сигаретами, голова болит от криков и смеха; кого-то окунают головой в унитаз, толкают на холодный белый кафель; в легких дым, а во рту — вкус крови. Она смотрит на нее. На нее, проходящую мимо: такая невинная и обычная — недовольно морщится от запаха сигарет. Морфо полифем — белая ворона; настолько необычная, что выглядит словно кукла. Волосы цвета спелой пшеницы с золотым переливом, яркие голубые глаза, пухлые губы. Лучшая ученица, вслед за спиной шепчут «подлиза». Вырезана по шаблону до тошноты правильной принцессочки. Рано утром перед школой собирает немного небрежный пучок, надевает свою нежную фисташковую рубашку, выпивает стакан молока. По крайней мере так кажется, когда смотришь на нее. Это не любовь. Это не влюбленность. Это не симпатия. Абсолютно все равно — она просто красивая, она просто выделяется. Чем-то похожая на всех остальных, капустниц, но все же совершенно иная. Хотя даже не старается быть такой. Зависть? Наверное да. «Забудь про бабочек». Домой идет тем же путем, зная, что сегодня как вчера, — дом, школа, дом. Смирно убивает себя, ждет, когда наконец умрет.

***

Ведь мама не обнимет и не пожалеет. Она плачет в школьном туалете после уроков, поджав коленки к груди, — как жалко и низко. Но домой идти сил уже нет. Да и станет ли лучше, если вернуться в клетку, из которой пришел? Остается надеяться, что никто не зайдет сюда. Но эта Белая Ворона, будто бы призрак, появляется в дверном проеме. На лице нет эмоций, кажется, что ей абсолютно все равно. Просто садится рядом и молчит. Так стыдно, что слезы уже сами перестали катиться по щекам, хотя обычно все совершенно наоборот. — А из-за чего ты плачешь? Одиноко, да? — Почему-то нарушает свое молчание. И почему-то этот вопрос заставляет тихонько засмеяться. Может потому, что Белая Ворона угадала, а может потому, что этот мир просто сошел с ума. — Я Виолетта. — Мне плевать, правда. — отвернуться и проигнорировать было лучшим выходом из любой ситуации. — Но я думала, что ты захочешь со мной дружить. Ты ведь ни с кем не общаешься, тогда почему нет? — Замолчи, я не собираюсь с тобой общаться. — она резко встает и уходит. — Ты просто наивная глупая дура. Наивная. Глупая. Просто маленький ребенок, который еще ничего не понимает в этой жизни. Внушить себе это — необходимость. Обычная самозащита, которая спасет от боли, от разговоров, от чужого осуждения. — Ну подожди, остановись! — бежит за ней по пустому коридору. — Уйди от меня. — Ну тогда, может, хотя бы домой пойдем вместе? — так легко улыбается. Она и вправду другая. Возможно, тогда они на самом деле имеют больше схожего, чем кажется на первый взгляд? — Ладно. Теперь ей еще сильнее стыдно. Она старается не смотреть на Виолетту, которая сейчас внезапно улыбается чему-то своему, будто бы пару минут назад не выглядела совершенно равнодушной ко всему этому миру. Теплый и нежный майский ветер перебирает и без того спутанные пряди волос, в кронах недавно покрывшихся первыми листьями деревьев поют влюбленные птицы. Сладко пахнет вишня, черемуха дурманит сознание. Золотистые лучи весело пробиваются сквозь мохнатые облака, проскальзывая между совсем юных травинок — они еще так хрупки и невинны, что смотреть на них можно только с одним лишь умилением. Но между ними уже вытянулись столь же нежные на вид цветы. Именно в этот день все эти небольшие и обыденные вещи почему-то стали казаться особенными. Скорее всего это не из-за того, что сегодня она идет не одна, но все же. Мир снова расцвел…