Ацуши всегда понимал, что время скоротечно, но последние две недели работы пролетели, казалось, быстрее, чем любой другой период его жизни. Он с головой ушёл в учёбу перед экзаменом — в этот раз по мировой литературе — и теперь это был не простой зачёт, а настоящий экзамен, с кучей билетов, к каждому из которых нужно было хорошенько подготовиться. Ещё и преподаватель по этому предмету был одним из самых строгих… если остальные лекторы, ведущие общие дисциплины, относились к студентам с пониманием и делали некоторые поблажки, то Готорн-сенсей считал свой предмет самым важным, вне зависимости от факультета обучающихся. Стоит отметить и то, что помимо литературы он преподавал мировую религию, что также не могло не сказаться на его стиле обучения. По университету даже ходил слушок, что в молодости он пытался стать священником католической церкви, но по какой-то причине у него это не вышло, и теперь он проповедует прямо во время своих лекций.
В общем, единственным способом сдать экзамен было выучить всё от корки до корки, чему Ацуши и посвятил всё своё свободное от учёбы и работы время. Зато у него, наконец, появилась хорошая причина прочесть ту повесть, о которой ему говорил Акутагава ещё в библиотеке — один из билетов был посвящён как раз-таки русской классике, и «Шинель» была в списке необходимой к прочтению литературы, наравне с романами «Преступление и наказание» Достоевского, «Обрыв» Гончарова и поэмой «Пир во время чумы» Пушкина. Это была только малая часть списка, но своё ознакомление с блоком русской литературы Ацуши решил начать именно с этих произведений — они показались ему наиболее интересными по аннотациям. Все эти книги произвели на Ацуши сильное впечатление: после прочтения первой он ещё пару дней обдумывал сюжет и теорию Раскольникова, читал много статей критиков со всего мира, чтобы лучше разобраться; а после «Пира во время чумы» ему приснился кошмар, в котором его отец был серьёзно болен, и Ацуши был единственным в силах ему помочь.
Обсуждать всё прочитанное с Акутагавой было ужасно интересно. Они могли проболтать до глубокой ночи, анализируя произведения, их смысл и посыл, поведение и взгляды героев, что им понравилось, а что они на месте автора сделали бы иначе. В некоторых вещах их мнения сходились, в других нет, но дискуссии всегда были интересными и насыщенными.
Экзамен проходил как раз за пару дней до смены места работы Ацуши. Он был ужасно благодарен Акутагаве за то, что тот никоим образом не загружал его мыслями об этом, и рассказывал о трудностях, сопутствующих ремонту, только когда Ацуши спрашивал сам — таким образом, ничто не мешало ему сосредоточиться на учёбе, и в итоге экзамен он сдал. Не идеально, конечно, но не то чтобы такие преподаватели хоть раз в жизни ставили кому-нибудь «отлично».
Успешно сдав экзамен, Ацуши решил всё же внести свою лепту в создание хорошей, привлекающей клиентов цветочной лавки. Когда пришла первая поставка цветов, о которой он же и договорился, юноша применил все свои знания для того, чтобы витрина выглядела лучшим образом — к тому моменту Акутагава уже сделал для него ключи, и занимался украшением Ацуши после закрытия магазина, чтобы никому не помешать.
Следующий день как раз был первым днём работы Ацуши на новом месте. Лавка была готова к открытию, Акутагава даже позаботился о том, чтобы дополнительно украсить новую вывеску и вход воздушными шариками для привлечения дополнительного внимания прохожих. Ацуши узнал несколько постоянных клиентов, которые, похоже, заметили его, ещё подходя к магазину, и решили зайти именно к нему. Уводить у магазина, где он работал раньше, постоянных клиентов было немного неудобно, но, в конце концов, это зависело не от него.
Работать с Акутагавой было здорово, и не только в первый день. Они болтали о том и о сём, пока в магазине не было посетителей, после закрытия пили чай, прежде чем отправиться по домам, да и многим покупателям, кажется, нравилась идея объединения цветочного магазина с чайным. Многие даже совмещали покупки в одну: покупали у Ацуши букет, а потом просили Акутагаву как-нибудь расположить среди цветов пакетики с рассыпным чаем, чтобы получился красивый и полезный подарок. Дазай оказался прав.
К тому же, теперь у Ацуши было ещё больше вариантов, на что поглазеть. И больше времени поглазеть на Акутагаву. Наблюдения за тем, как он работает, завораживали и гипнотизировали, и Ацуши каждый раз поражался тому, насколько он красивый — даже привлекательный. Ацуши и самому было неловко и почти стыдно за такие мысли, но он ничего не мог с собой поделать, как и оторвать от него взгляда. Его доброжелательная улыбка, когда он приветствовал новых посетителей, внимательный взгляд, когда выслушивал их пожелания, задумчивость, когда он подбирал подходящий сорт чая и сосредоточенность, когда заваривал его для дегустации… он мог быть таким разным, но одно оставалось неизменным — он был прекрасен.
И самое интересное — это то, что Ацуши и сам неоднократно ловил его взгляд на себе. Он всегда смотрел ему прямо в глаза будто бы выжидающе, и никогда не прерывал случайно устанавливающийся зрительный контакт — может быть, просто не успевал, потому как Ацуши всегда сразу же смущённо отворачивался, пряча теплеющие щёки, а может, и не собирался этого делать. Чем больше проходило времени, тем больше внимания он ему уделял. Они и вправду почти всегда были вместе: в перерывах между парами, по дороге на работу, в магазине, по пути домой; даже Дазай пару раз сравнивал их с попугаями-неразлучниками, чем вгонял их обоих в краску и получал несильный удар по рёбрам от Чуи. Но даже насмешки старшего не могли помешать им проводить время вместе и наслаждаться компанией друг друга так долго, насколько это было возможно.
Временами Акутагава даже проявлял больше инициативы, чем сам Ацуши, чем каждый раз вводил его в настоящий ступор: угощал чаем, провожал до станции, звал его на прогулки с Каем и в гости, когда его опекун уехал на форум в другой город на несколько дней — а любимым их занятием быстро стало по очереди читать вслух, просто сидя рядом в библиотеке или парке. От одной мысли о том, что Акутагава наслаждается времяпровождением с Ацуши так же сильно, как и он сам, у него на лице появлялась широкая улыбка, которую он не мог скрыть, как бы ни пытался. Впервые Ацуши не приходилось тащить почти всё общение на себе, не приходилось самому искать темы для разговоров, не приходилось думать о том, как бы собеседнику не стало скучно, и при этом не надоесть ему. Он получал равную отдачу, и дружба с Акутагавой не изматывала его, а, напротив, дарила силы, энергию и счастье.
И всё же Ацуши не мог не задуматься над тем, действительно ли испытывает к Акутагаве симпатию только как к другу. Эта лёгкость внутри, желание проводить вместе ещё больше времени, несмотря на то, сколько они общались… от всего этого закрадывались некоторые подозрения. Ацуши очень много думал, после каждой их прогулки проводил пару часов, пытаясь разобраться в своих чувствах, что было нелегко. И, казалось, чем больше он думал, тем сильнее его тянуло к Акутагаве; чем больше он анализировал свои чувства, тем сильнее они были.
У Ацуши никогда не было проблем с выражением эмоций: он никогда их не подавлял, не замалчивал, не открещивался. Всегда принимал свои чувства, как данность, и не пытался найти им объяснения — в конце концов, оно не всегда существовало. Но именно в этот раз он будто боялся так просто смириться с тем, что у него действительно могут быть какие-то романтические чувства по отношению к Акутагаве. В конце концов, признание в этом даже самому себе предполагало немалые изменения в их отношениях и дружбе, а о том, чтобы сказать о них Акутагаве, сейчас не могло идти и речи. Что, если это не взаимно? Что, если ему будет неприятно, и он оттолкнёт Ацуши от себя? Что, если он его вообще осудит? Все эти вопросы не давали Ацуши покоя: забывал о своих переживаниях он, разве что, во время учёбы (хотя для того, чтобы сосредоточиться на лекции, приходилось прилагать немало усилий) и их прогулок. Тогда он чувствовал себя чудесно, но, когда оставался наедине с собой, Ацуши начинали грызть самые разные, пугающие и тревожные мысли.
Справляться с этим в одиночку было ужасно трудно, но Ацуши даже не знал, с кем можно поделиться. К Дазаю идти точно не вариант — даже если он и поможет советом, в чём Ацуши не был уверен, то однозначно не сможет оставить этот секрет между ними, и последнее, чего хотел Ацуши — чтобы весь университет знал о его чувствах. Хотя, на самом деле, о чём-то действительно важном Ацуши с Дазаем ни разу не откровенничал, и наверняка знать, как он себя поведет, тоже не мог, но проверять не хотелось. Ацуши подумал о том, чтобы спросить совета у Чуи, но они были недостаточно близки, и говорить с ним о чём-то настолько личном ему не хотелось, как и со школьными друзьями вроде Танидзаки. Единственным вариантом оставалось обратиться к отцу, но тут возникала новая проблема: всё-таки, представители старшего поколения куда консервативнее молодёжи, и у Ацуши были опасения по поводу того, что отец его попросту не поймёт. Конечно, можно было поговорить с ним, как если бы он говорил о девушке, но Ацуши действительно не хотелось врать — к тому же, если вдруг случится чудо, и однажды ему придётся по-настоящему знакомить отца с Акутагавой, то всё раскроется, и это будет куда хуже, чем сказать сразу.
Он ещё пару дней вынашивал эту мысль и готовился, подбирая слова к разговору — к тому же, Фукудзава возвращался домой поздно ночью, ужинал и сразу ложился спать. Ацуши не хотел загружать его своими проблемами, когда их хватало на работе.
Когда у Фукудзавы выдался свободный вечер, о котором Ацуши узнал заранее, после работы он даже отказался от прогулки с Акутагавой — миллион раз извинившись, конечно же, и пообещав обязательно наверстать упущенное позже. По дороге домой он пытался ещё раз всё обдумать, но в голове крутились только пугающие мысли, мешающие спланировать диалог. Вдруг он не примет Ацуши? Вдруг он считает подобные отношения неправильными? Вдруг он разозлится? Рациональная часть мозга Ацуши говорила ему о том, что отец всегда относился к нему с пониманием, но он был наслышан о случаях, когда родители воспринимали подобные признания своего ребёнка враждебно. Ацуши действительно боялся стать одним из них.
Ацуши заранее сказал отцу, что хочет кое о чём поговорить, но, как только он ступил за порог, все слова, приготовленные заранее, вылетели из головы.
— Привет, пап… — Ацуши прошёл на кухню и сел за стол рядом с отцом, пытаясь унять несильную дрожь в руках.
— Здравствуй. Что-то случилось? — не заметить того, как сильно волновался Ацуши, было невозможно. — У тебя проблемы?
— Нет, всё хорошо, просто… даже не знаю, как сказать.
— Говори, как угодно, Ацуши. Не нервничай так сильно.
— Ну, в общем… я влюбился.
— Так… и кто эта счастливица?
— Это… — Ацуши опустил взгляд на стол и прикусил губу, нахмурив брови. Он взял со стола салфетку и принялся рвать её на мелкие кусочки, чтобы хоть как-то успокоиться. Он зажмурился, прежде чем произнести следующие слова. — Это парень.
— О. Значит, счастливчик?
Ацуши открыл глаза через несколько секунд, но ещё полминуты держал голову низко склонённой к столу, уставившись в скатерть. Он медленно, как будто боясь, что ослышался, поднял глаза на отца.
— Что?
— Ну, ему очень повезло, что он стал избранником такого человека, как ты.
— Нет, я… ты не злишься?
— Почему я должен злиться? — теперь удивляться приходилось Фукудзаве. — Ты из-за этого так волновался? Боялся, что я тебя не приму?
— Д-да… — Ацуши почувствовал, как глаза наполняются слезами.
— Ну и ну, — Фукудзава усмехнулся, — иди-ка сюда, — он раскрыл руки для объятий и подвинулся ближе. Ацуши обнял его в ответ и спрятал лицо в плечо, всё ещё плача. — Я люблю тебя и приму любым, Ацуши. Не имеет значения, кого ты любишь, пока тебе хорошо с этим человеком, — он отстранился на секунду и заглянул Ацуши в глаза. — Помнишь, что я тебе говорил?
Все люди рождены равными.
— Спасибо…
Ацуши всхлипнул, не в силах справиться с нахлынувшими эмоциями. Как он только мог забыть о том, как отец всегда поддерживал его и никогда не осуждал? Конечно, он не осудил бы и в этот раз. Ему даже стало стыдно перед ним, как будто вся его доброта, которую он дарил Ацуши с самого его усыновления, ничего не значила. Это было не так, конечно, Ацуши всегда ценил отца и всё, что он для него делал, но именно сегодня у него были сомнения. По большей части даже из-за того, как много он себя накручивал в последние дни.
— Всегда пожалуйста, — Фукудзава улыбнулся, когда Ацуши отодвинулся от него, убирая слёзы с лица рукавом. — Это всё, что ты хотел сказать?
— Нет, не совсем. Я просто… не знаю, что с этим делать, — в голосе Ацуши было столько сомнения, что его слова прозвучали, почти как вопрос. Кому он был адресован — неизвестно.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну… я не знаю, стоит ли признаться, или оставить всё как есть, или ещё что-то… это так сложно и страшно.
— Чего ты боишься? — Ацуши всегда ценил то, что отец крайне редко прямо давал ему советы, и вместо этого помогал прийти к решению самостоятельно, но именно сейчас Ацуши был так измотан поиском этого самого решения, что ему просто хотелось, чтобы кто-то сказал, что ему сделать, чтобы всё было хорошо.
— Что он меня отвергнет… даже нет, не совсем. Я очень боюсь, что он совсем от меня отвернётся. Что ему будет неприятно в моей компании, и мы совсем перестанем общаться.
— Почему ты думаешь, что это может случиться? Как у вас сейчас дела?
— Не знаю… сейчас всё хорошо, даже замечательно. Мы много общаемся, и он часто делает первый шаг, а у меня… каждый раз бабочки в животе от этого, — Ацуши улыбнулся и опустил глаза. — С ним так здорово.
— Звучит так, будто ты ему вполне симпатичен. Как человек и друг, по крайней мере. В таком случае, я уверен, он не оттолкнёт тебя, даже если чувства не взаимны.
— Но это же будет так неловко.
— В жизни всегда много неловкости, Ацуши. Это не что-то, что невозможно преодолеть. К тому же, ты никогда не узнаешь, взаимно ли это, если не спросишь.
— Хм… думаешь, стоит признаться?
— Это только тебе решать, но логически, признание — это лучший вариант.
— Всё равно очень страшно, — Ацуши поджал губы и выкручивал пальцы на руках, уставившись вниз. — Я вроде головой понимаю, что ничего плохого не случится, если я ему и не нравлюсь, но как представлю… такое ощущение, что это будет концом света.
— Я тебя понимаю. Нет ничего плохого или странного в том, что ты боишься, — Фукудзава накрыл руку Ацуши своей, когда он слишком увлёкся издевательством над собственными суставами. — Не нужно торопиться, но не думай только о плохом. Всё, что ни делается — к лучшему.
— Думаю, ты прав. Попробовать стоит. Только надо… всё обдумать.
***
После разговора много времени на то, чтобы «всё обдумать», Ацуши не понадобилось: он не мог и не хотел игнорировать, скрывать, замалчивать или подавлять свои чувства, да и отец, в конце концов, был прав в том, что признание — это самый лучший вариант. Однако действительно его осуществить было намного,
намного сложнее. Из раза в раз Ацуши по несколько минут собирался с мыслями, стоя за углом перед встречей с Акутагавой, и из раза в раз все слова застревали у него где-то в горле, так и не найдя выхода. Из раза в раз находилась тема для разговора проще и интереснее, из раза в раз обстановка была неподходящей, из раза в раз он думал: «Вот сейчас точно всё расскажу!» и из раза в раз не находил в себе сил для этого.
Эти постоянные откладывания и какое-то подвешенное состояние были просто невыносимы и забирали кучу энергии. Почти всё время (за исключением моментов, когда в его поле зрения был Акутагава) он ходил измотанным и поникшим, улыбался куда меньше обычного и избегал любых ненужных взаимодействий с окружающими. Практически любой разговор ни о чём выматывал его так сильно, что Ацуши просто старался сохранить остатки своих сил для учёбы.
Хотя, надо сказать, ему повезло, что у него были друзья, которые заметили его состояние и не могли оставить всё, как есть. На одном из перерывов Чуя окликнул Ацуши, пока тот рассматривал довольно скучный пейзаж за окном в одиночестве, и отвёл его в сторону, где людей было меньше.
— У тебя ничего не случилось?
— А? — Ацуши опешил от того, что его голос звучал действительно обеспокоенно.
— Ты сам не свой в последнее время, выглядишь подавленным. Хочешь поговорить?
— А, о… спасибо, Чуя-сан, но это… личное, — Ацуши опустил голову и глянул на него из-под ресниц (хотя из-за разницы в росте он всё равно смотрел на Чую сверху вниз). — Но я очень ценю, что вы предложили. Спасибо.
— Как скажешь. Если передумаешь — говори. Это останется между нами, — старший похлопал Ацуши по плечу и уже собрался уходить, но развернулся, будто что-то вспомнив. — О! Тогда, может, хочешь развеяться?
— В плане?
— Помнишь Тачихару?
— Э-э, нет.
— Рыжий такой, — Чуя потрепал собственные волосы, — с пластырем на носу. Ты его видел как-то раз.
— А, да, теперь вспомнил.
— У него день рождения скоро. На следующих выходных устраивает вечеринку, говорил звать всех, кого захочу.
— О…
— Приходи, если хочешь. Я скажу Дазаю, чтобы скинул тебе адрес. Должно быть весело, и отвлечёшься заодно.
— Спасибо. Думаю, я приду.
— Отлично. Можешь и Акутагаву позвать, или ещё кого. Он точно не будет против, — после этих слов у Чуи зазвонил телефон; он кивнул Ацуши и быстрым шагом ушёл в сторону своего крыла.
На самом деле, Ацуши не был большим любителем подобных мероприятий. Хотя людей он любил, но среди большого количества незнакомцев всё равно зачастую чувствовал себя неуютно — ещё во времена учёбы в школе Ацуши пару раз бывал на вечеринках, и каждый раз жалел о том, что согласился пойти. С другой стороны, мысль о том, чтобы немного развлечься, была заманчивой. Может быть, в этот раз будет действительно весело? Кое-кого из университета и кто, возможно, тоже там будет, он всё же знал, да и в целом контингент должен быть приятнее — теперь присутствующие должны быть хотя бы взрослыми. Если ещё и Акутагава согласится пойти, тогда будет совсем здорово — хотя в этом Ацуши очень сомневался. Если сам он просто не был фанатом вечеринок, то Акутагава ненавидел всё, хоть сколько-нибудь с ними связанное: большие скопления людей, шум, громкую музыку. Но вдруг ему захочется… решать за Акутагаву Ацуши точно не собирался, поэтому решил всё же предложить ему, хоть и был почти уверен, что он откажется. К тому же… как романтично было бы признаться ему прямо там, уединившись где-нибудь на балконе. Ацуши сразу вспомнил почти каждый фильм, в котором была сцена на вечеринке: неяркий свет, приглушённая музыка, и такое спокойное, немного отрешённое настроение, разговоры обо всём на свете… да, определённо, Ацуши хотел бы таким образом отвлечься от своих переживаний. Он в этом нуждался.
***
Ацуши совсем забыл о том, чтобы позвать Акутагаву тем же вечером. И следующим тоже, и следующим за ним… из-за того, что он сам себе придумал определённую дату для признания, у Ацуши будто груз с плеч упал, и ему уже тогда стало лучше. Эти дни снова были наполнены улыбками, разговорами, смехом и, конечно же, общением с Акутагавой. Опомнился Ацуши уже за несколько дней до назначенной даты, когда Дазай, наконец, отправил ему адрес и точное время сбора. Произошло это как раз во время последней пары, и по дороге к их теперь общему магазину Ацуши без лишних слов приступил к разговору о надвигающемся событии.
— Слушай, Акутагава, а ты не хочешь затусить на выходных?
— Затусить? — Акутагава глянул на него почти снисходительно.
— Ну, да. Меня Чуя-сан позвал на вечеринку, у Тачихары день рождения. Ты же его знаешь?
— Знаю, но… я не люблю вечеринки.
— Да ладно тебе, один раз можно! Чуя-сан обещал, что будет весело.
— Шумно, куча людей, и все пьяные…
— Может, всё-таки подумаешь? Там и Дазай-сан будет.
— Дазай-сан, да? — Ацуши показалось, что Акутагава действительно на секунду засомневался. — Я подумаю. Никаких обещаний.
— Хорошо! Как надумаешь чего-нибудь, скажи. Кстати… можно вопрос?
— Можно.
— Если не хочешь, можешь не отвечать, но мне интересно, — Ацуши действительно не был уверен в том, насколько он тактичен, но из-за упоминания куратора вспомнил о том, что давно его интересовало. — Почему ты так тянешься к Дазай-сану?
— Я к нему не тянусь, — Акутагава фыркнул и отвёл глаза.
— Хорошо, не тянешься, но… как бы это сказать… — Ацуши пощёлкал пальцами в воздухе, пытаясь сформулировать мысль, — стремишься наладить контакт?
— Ни к чему я не стремлюсь, с чего ты вообще это взял?
— Да перестань, видно же, что он для тебя чем-то важен. Я не смеюсь и не осуждаю, мне просто интересно, есть ли какая-то причина, — Ацуши чуть было не сказал о том, что сам Дазай заявлял, что Акутагава был в него влюблён, но вовремя прикусил язык. Наверное, так звучало бы слишком похоже на насмешку.
— Причина… — Ацуши почти физически ощутил, как нарастающее напряжение в воздухе спало, вместе с тем, как расслабился и Акутагава. Похоже, он всё ещё опасался подпускать его слишком близко, но, стоило Ацуши объяснить свои намерения, всё снова становилось хорошо. — Когда я учился на первом курсе, Дазай-сан проходил практику в фирме моих родителей. Он работал с другом нашей семьи, и тогда мне казалось, что так я смогу… не знаю, быть ближе к родителям, наверное. Может, даже узнать о них что-то, что не успел. Не знаю, почему мне так казалось.
— О…
— А сейчас это просто какое-то подсознательное желание. Думаю, потому что за два года, даже больше, у меня так и не вышло хоть как-то расположить его к себе, несмотря на все попытки. Это злит.
— Да, я понимаю. Это ужасно обидно, наверное. Я надеюсь, ты понимаешь, что в этом нет твоей вины? Просто… Дазай-сан такой человек. По-моему, с ним невозможно подружиться, если он решил, что этого не хочет.
— Почему у тебя получилось?
— Да я и сам не знаю, если честно. Я же староста, а он куратор нашей группы, и нам приходилось много общаться — если бы не эти обстоятельства, очень сомневаюсь, что что-то получилось бы. Мне вообще кажется, что я его просто достал в какой-то момент, вот он и решил пойти на встречу всё-таки.
— Ясно, — Акутагава отвлёкся всего на одно слово, открывая дверь магазина.
— А у тебя же Чуя-сан был куратором, да?
— В первом семестре, да. Пока я учился на инженерном.
— А почему ты перевёлся? Я помню, ты говорил, что с образованием в IT проще найти работу с хорошим доходом, но сначала же ты поступил на другой факультет.
— Мори обещал, что выселит нас с сестрой, как только ей исполнится восемнадцать, вот я и перешёл. Чтобы суметь обеспечить её и себя. Потом он, видимо, передумал, но я не удивлюсь, если сразу, как я окончу университет, потребует съехать. Я и сам хочу поскорее это сделать.
— С ним тяжело жить, да?.. Если бы я мог помочь…
— Не нужно. Я справлюсь.
Их разговор прервал первый посетитель, зашедший почти сразу после того, как Ацуши перевернул табличку на двери, оповещая о том, что магазин открыт. Молодой мужчина даже высказал кое-какие недовольства насчёт того, что прождал уже десять минут, и теперь опаздывает на важную встречу — к удивлению Ацуши, Акутагава даже не стал отвечать ему в том же тоне, а только принёс извинения и довольно быстро собрал для него нужные чаи. Похоже, с посетителями он был довольно спокойным и даже покладистым, как и любой, пожалуй, человек, работающий в сфере обслуживания. Было интересно видеть, как он подавляет свой вспыльчивый темперамент ради того, чтобы не устраивать нежелательный конфликт.
А у Ацуши, тем временем, было, над чем подумать. Его догадки по поводу родителей оказались почти правильными — правда, похоже, решающим был именно факт того, что Дазай мог каким-то образом напоминать Акутагаве его семью не тем, что учился на юридическом факультете, а вполне реальной, хоть и косвенной, связью с их работой и прошлым. Теперь действительно было ясно, почему он так сильно хотел с ним нормального общения, и почему его так задевало поведения Дазая. Наверное, любой на его месте чувствовал бы себя так же — Ацуши уж точно.
Но сейчас, видя всё это со стороны, Ацуши хотел помочь Акутагаве отпустить ситуацию. Теперь уже вряд ли он сможет что-то узнать или даже почувствовать то сближение с семьёй, за которым охотился на первом курсе, а попытками подобраться поближе к Дазаю он только трепал собственные нервы. Старший, очевидно, не был заинтересован в общении с ним, относился к Акутагаве с пренебрежением, которого он уж точно не заслужил, а раньше ещё и использовал… что хорошего может быть в общении с человеком, который к тебе так относится? Ацуши подумал о том, каким, оказывается, многоликим (хотя, скорее, двуличным) может быть Дазай; как ему повезло наткнуться на его «хорошую» сторону; и как Акутагаве не повезло этого не сделать.
