Bound tea

Ацуши долго думал насчёт своей идеи о том, чтобы нарисовать Акутагаву с натуры. Его слова о том, что он не видел себя таким красивым, и работа ему действительно понравилась, очень вдохновили его, но Ацуши не хотел останавливаться на достигнутом. Почти каждый вечер после того, как Акутагава побывал у него в гостях, Ацуши теперь тратил на то, чтобы нарисовать хотя бы одного или двух человек — пробовал разные техники и материалы, рисовал с фотографий и портретов других художников, смотрел видео-уроки. Ему хотелось улучшить свои навыки настолько, чтобы действительно изобразить Акутагаву таким, каким он его видит. Только по выходным он предпочитал провести день не за столом, с карандашом или кистью в руках, а на улице, прогуливаясь со своим возлюбленным по набережной, парку, пляжу или туристическому центру города. Погода в конце лета и начале осени была чудесной, и сидеть дома было бы преступлением. Ацуши обожал раннюю осень за красные клёны, прохладные вечера и спелый арбуз, обожал чистое ночное небо, на котором можно было с лёгкостью разглядеть многие созвездия, обожал ветер, поднимающий и закручивающий в крошечные вихри опавшие сухие листья. Ранняя осень для Ацуши — это уют, вечерние посиделки с книгой или, что чаще, блокнотом и акварелью, это красочный вид из окна и дымящийся чай. Определённо, ранняя осень была одним из любимых периодов Ацуши. Ближе к концу каникул Акутагава рассказал ему, что оформил договор аренды: они с сестрой сняли небольшую двухкомнатную квартиру всего в получасе ходьбы от университета, и им даже удалось договориться с хозяином о том, чтобы забрать Кая. Ацуши был несказанно рад этой новости — но даже это, наверное, не могло сравниться с тем счастьем, которое испытывал Акутагава. Спустя шесть лет жизни у человека, который был ему неприятен и всячески ограничивал свободу — вплоть до того, чтобы запрещать водить гостей домой — он смог, наконец, вырваться. Первые же выходные они втроём — Акутагава, его сестра и Ацуши — посвятили переезду. Вещей у них, к удивлению Ацуши, было достаточно немного: им обоим хватило всего нескольких коробок. Самые тяжёлые они перевезли на такси, те, что были легче, на поезде. В общем-то, даже если они что-то забыли, у них оставалась возможность наведаться к своему дяде и забрать оставшиеся у него пожитки. Их новая квартира была довольно светлой и современной, хоть и не слишком просторной. Мебель ещё предстояло собрать, и сейчас она была уставлена коробками, но Ацуши был уверен — когда они немного обживутся, будет очень уютно. Кухня тоже была достаточно маленькой, но в ней они без труда разместили всё необходимое. Окна в комнате Акутагавы выходили на небольшой двор, и Ацуши сразу подумал о том, что там будет очень удобно выгуливать Кая, когда они его заберут. Кай, к слову, переехал тем же вечером. Ацуши помог перенести все его вещи, накопившиеся за шесть лет жизни у Коё: лежак, миски, целую кучу игрушек и оставшийся корм. Когда они завели его в новую квартиру, пёс сначала остерегался, но уже скоро дом наполнил энергичный цокот когтей по полу, и сразу стало как-то повеселее. Когда началась учёба, Ацуши показалось, что Акутагаве действительно стало легче. Он выглядел будто свежее: похоже, в новой квартире ему даже спалось лучше, а после работы он нередко приглашал Ацуши в гости. Они просто сидели в комнате Акутагавы, совсем не похожей на прошлую, разговаривали, смотрели старые чёрно-белые фильмы, читали друг другу вслух. Когда погода позволяла, подолгу гуляли с Каем в ближайшем парке. После переезда Акутагавы никто не мешал им проводить вместе столько времени, сколько они хотели: хотя Ацуши и не был против того, чтобы приводить Акутагаву к себе, но жил он достаточно далеко, поэтому этот вариант был не самым удобным для них. Сейчас же не нужно было волноваться о том, чтобы найти место для совместных посиделок, или о том, что Мори вернётся раньше положенного и снова его отчитает (а может, и что похуже — Акутагава никогда не говорил, ограничивался ли гнев его дяди одними словами, и вообще избегал темы своего совсем недавнего прошлого. Ацуши никогда не настаивал). А по вечерам, вернувшись домой и разобравшись с заданиями по учёбе, Ацуши обязательно выделял немного времени на рисование. Когда результаты начали его действительно удовлетворять, он решился позвать Акутагаву к себе со вполне конкретной целью: написать его портрет. Настоящий, в этот раз. Они выбрали ближайший выходной день, утром прогулялись, а ближе к вечеру отправились к Ацуши. Дома их ждали только коты — отец был на работе, да и вернуться должен был только на следующий день. Они сразу прошли в комнату Ацуши, там он усадил Акутагаву на кровать и подошёл к столу, чтобы выставить хорошее освещение, используя настольную лампу. — Не слишком ярко? — Ацуши направил свет почти в лицо Акутагаве. — Глазам не больно? — Нет, всё нормально, — говоря это, Акутагава всё равно едва заметно прищурился. — А если вот так? Лучше? — он подвинул светильник так, чтобы прямые лучи не падали ему на лицо, вместо этого скользя по нему и создавая тени, только подчёркивающие его черты. — Да. — Отлично, — Ацуши уселся на стул перед Акутагавой и подвинулся ближе. Осторожно коснулся его лица и подвинул подбородок чуть выше и вбок. — Так… — он пригладил его волосы рукой, и убрал одну длинную прядь за ухо. — Вот, вот так хорошо. Только отодвинувшись, Ацуши заметил, что на щеках Акутагавы уже появился румянец. Сам он даже не обратил внимания на то, как близко к нему находился, но, видимо, Акутагава всё заметил. Ацуши улыбнулся, беря в руки блокнот и карандаш тёмно-красного цвета. — Постарайся не двигаться. Но если устанешь или захочешь взять перерыв, то скажи мне, ладно? — Ладно. — Только не стесняйся. Я понимаю, что долго и неподвижно сидеть — это тяжело. — Угу. Что ж… теперь самое сложное. Первым делом, Ацуши длинными штрихами наметил форму лица Акутагавы, едва касаясь бумаги карандашом. То поднимая глаза на него, то опуская их на бумагу, кое-где он сделал линии толще, кое-где подтёр ластиком. Отметил пропорции, расположение глаз, носа и губ. С каждым его взглядом румянец Акутагавы становился всё ярче. — Мне так нравится, когда ты смущаешься и немножко краснеешь, — Ацуши улыбнулся, когда Акутагава впервые с момента начала их «процедуры» посмотрел ему в глаза, не поворачивая головы. — Это очень мило. — Я не смущаюсь. — Да? — Ацуши приподнял брови, хитро улыбнувшись и продолжая разглядывать лицо Акутагавы. — Почему тогда покраснел? — Я… не смущаюсь. — Ладно, ладно, — Ацуши не смог сдержать короткий смешок. — На солнце обгорел, наверное? Всё-таки октябрь на дворе, лето в самом разгаре, да? — Перестань, — Акутагава вздохнул, и Ацуши не стал продолжать свои шутки, хотя очень хотелось. — Чем ты рисуешь? — Акварельным карандашом, — Ацуши продолжал выводить тонкие линии на бумаге, время от времени поднимая глаза на свою сегодняшнюю модель. — Мне нравится его сочетание с акварельными красками. Набросок размывает от воды, и его не видно, а если использовать обычные, то просвечивает. Намного красивее получается. — Ясно. — Ну-ка, — Ацуши снова подвинул голову Акутагавы, когда заметил, что он непроизвольно повернул её к нему во время их разговора. — Так хочется тебя в щёчку поцеловать… можно? — Можно, — Акутагава с шумным выдохом прикрыл глаза, когда Ацуши оставил осторожный поцелуй на его тёплой щеке. Ацуши вернулся к рисунку и занимался им ещё около пятнадцати долгих минут, переводя взгляд с лица Акутагавы на блокнот и обратно. Даже набрасывая только самые основные черты, которые послужат основой для дальнейшей работы, Ацуши пытался добиться максимального сходства. Закончив набросок, Ацуши в последний раз глянул на него в поисках неточностей, кивнул сам себе и поднялся, чтобы взять на столе краски и кисти. — Не хочешь пройтись, размяться? — Ацуши поставил свои материалы на небольшой кофейный столик, который заранее одолжил в комнате отца. — Нет. — Спина не болит? — Ацуши, ещё даже часа не прошло. Я скажу, если мне понадобится перерыв, не волнуйся. — Хорошо. Я просто не хочу, чтобы тебе было дискомфортно, — Ацуши снова поправил расположение его головы и приготовился продолжать работу. Первым делом смешал основной оттенок кожи — почти белый, с каплей красного, жёлтого и синего цветов. Ацуши водил кистью по бумаге осторожно, чтобы раньше времени не смазать свой набросок; первый слой краски получился полупрозрачным, но при наложении теней и полутонов картина станет ярче. Когда Ацуши принялся намешивать основной цвет для глаз Акутагавы, внимательно в них вглядываясь, он понял, в чём было дело. Раньше его глаза были какими-то… безжизненными. Казалось, если смотреть в них слишком долго, то тебя затянет в эту бесконечную и чёрную, как смоль, глубину. Они отражали свет, но в них не было огня. Сейчас же… они до сих пор были тёмными и очень глубокими, но они горели. Ацуши видел, что свет будто идёт изнутри, сжигая его боль, что осталась в прошлом. В его взгляде теперь была настоящая искра. — У тебя очень красивые глаза, — Ацуши не смог промолчать, хотя полностью выразить восхищение ему тоже было не под силу. — Такие живые. — А какими они должны быть? — Нет, не в том смысле, просто… раньше я иногда смотрел на тебя, и мне казалось, что у тебя взгляд, как у куклы. Как будто глаза были стеклянными. А теперь нет. — Я не понимаю. — Ладно, неважно, — надо бы всё-таки научиться облекать свои мысли в слова. Может, почитать каких-нибудь книжек по ораторскому искусству… — Я к тому, что тебе ведь стало лучше после переезда, правда? — Наверное. — Это здорово. Я очень рад за тебя. Ацуши снова опустил глаза на блокнот и продолжил вырисовывать изящные черты лица Акутагавы. Его густые и тёмные, хоть и недлинные ресницы, тонкий нос с едва заметной горбинкой и заострённым кончиком, светлые губы. Ацуши разглядывал его со всей внимательностью и переносил то, что видел, на бумагу, пытаясь передать каждую, даже самую крошечную и незаметную черту. Он изо всех сил старался вложить в этот рисунок всю свою любовь и показать Акутагаве то, каким он его видит. Его прервал звонок телефона, донёсшийся из кармана Акутагавы. — Это сестра, подожди минуту. Ацуши кивнул, и он взял трубку, не выходя из комнаты. Хотя Ацуши сидел не так уж близко, но он сразу услышал, что сестра Акутагавы почти кричала ему что-то с того конца провода. Глаза Акутагавы быстро округлились. — Что? Подожди, Гин, успокойся, — серые глаза начали быстро бегать по всей комнате. — Что с ним? Он жив? Ацуши стало не по себе, когда он заметил, что руки у Акутагавы начали дрожать. То, что он говорил, совсем не успокаивало. — Где вы сейчас? Куда? — он посмотрел на Ацуши и поднялся со своего места. — Хорошо, я скоро буду. Он положил трубку и убрал телефон в карман, судорожно выдохнул, смотря прямо перед собой, и помотал головой. — Я должен идти. — Что случилось? — Кай попал под машину, — Акутагава прикрыл лицо рукой, закашлявшись, и остановился в дверном проёме. — Они уже едут в ветклинику, я тоже поеду. — Подожди, может, хотя бы такси вызвать? Хочешь, я поеду с тобой? — Да, надо… надо такси, — всё такими же дрожащими руками он снова достал телефон и набрал какой-то номер. Пока он ждал ответа, Акутагава побледнел ещё сильнее и, наверное, упал бы, если бы Ацуши не усадил его обратно на кровать. — Тише, не паникуй. Всё будет хорошо, — он взял его за руку и крепко сжал ледяную ладонь. Акутагава сделал то же. Вызвав такси, он сразу вышел из комнаты Ацуши и торопливо направился в коридор, так же торопливо обулся и накинул свой плащ. Ацуши не хотел заставлять его ждать, так что схватил первую попавшуюся ветровку, сунул ноги в кеды и вышел в подъезд за Акутагавой. На улице, пока они ждали машину, он снова позвонил сестре: через трубку Ацуши слышал, что она плакала, и с каждым её словом Акутагава сжимал руку Ацуши всё сильнее. Сбросив вызов, он низко наклонился и снова зашёлся кашлем. Ацуши и раньше замечал, что он покашливает время от времени, но, кажется, из-за такого потрясения его состояние резко ухудшилось. Дорога до клиники заняла совсем немного, и всё это время Ацуши пытался подобрать хоть какие-то приободряющие или успокаивающие слова для Акутагавы. Он и представить боялся, как бы себя чувствовал, если бы что-то случилось с его котами, но он видел, как страшно и больно Акутагаве. Совсем недавно объединился с любимым питомцем спустя шесть лет раздельной жизни, а теперь мог его потерять… это было бы невыносимо. Когда они зашли в ветеринарную клинику, Гин сидела на скамейке в холле, спрятав лицо в руках, а вдоль стены туда-сюда ходил мужчина в очках и костюме. Гин даже не подняла головы, пока Акутагава к ней не подошёл. Ацуши остался стоять у двери. Когда девушка увидела брата, она вскочила и крепко его обняла, расплакавшись ещё сильнее. Ей понадобилось некоторое время, чтобы прийти в себя. — Где Кай? Что с ним? — Ваша собака сейчас у кардиолога, — медсестра (или врач?) видела, что происходит, и ответила за Гин. — Ему понадобится операция, и перед ней нужно убедиться, что сердце выдержит наркоз. — Операция? — Да. У него перелом бедренной кости и, возможно, травмированы внутренние органы, он потерял много крови. Вероятность успеха операции составляет около пятидесяти процентов. После этой фразы Ацуши впервые услышал, как Акутагава ругается — себе под нос, но вложив в простые слова весь свой гнев. Он его понимал. — Акутагава-сан, — к нему подошёл мужчина, до этого расхаживающий по периметру небольшой комнаты. Он низко ему поклонился. — Меня зовут Сакагучи Анго. — И что? — Я оплачу все необходимые процедуры. Авария произошла по моей вине. — Да мне плевать на деньги, — Акутагава процедил сквозь зубы, сжимая руки в кулаки. — Вы понимаете, что он может не выжить? — Понимаю, и я искренне сожалею. Я просто… почти не спал уже несколько дней, и совсем не заметил вашу сестру. — Так какого чёрта ты садишься за руль, если спишь на ходу?! — Акутагава не выдержал и схватил его за грудки. — Акутагава! — Рюноске! Ацуши с Гин одновременно сорвались с места и подбежали к Акутагаве, пока он не убил несчастного — он уже зажмурился и, кажется, принял свою участь. Девушка на ресепшене потянулась рукой куда-то под стол — к кнопке вызова охраны, судя по всему. — Сохраняйте спокойствие, пожалуйста. У нас опытные врачи, и они сделают всё возможное, — девушка в белом халате обратилась к Акутагаве, махнув рукой второй работнице клиники. — Пёс должен быть в порядке. Акутагава только один раз тряхнул водителя и устало сел на скамейку, где раньше сидела Гин. Она последовала его примеру, и только Ацуши остался стоять у стены, не решаясь подать голос. Через несколько минут в холл зашёл врач и сообщил, что они уже готовят Кая к операции. Операция не из сложных, и займёт час или два — тем не менее, риски довольно высокие. Услышав врача, Гин, только недавно успокоившись, снова расплакалась. Ацуши ужасно хотел сказать хоть что-нибудь, чтобы успокоить их обоих: Акутагава хоть и не плакал, но сидел рядом с ней, уперев локти в колени, а голову в руки. Он нервно стучал ногой по полу, время от времени вставал и начинал расхаживать вперёд и назад по холлу клиники. — Гин, — немного успокоившись спустя время, Акутагава снова сел рядом с Гин и вполголоса позвал её. Сестра подняла на него глаза. — Расскажи, как это случилось. — Я просто… я вышла погулять с Каем, — она прикрывала лицо, и её голос дрожал от слёз, которые девушка сдерживала. — Мы были у самого дома… я выронила поводок, и он выскочил на дорогу, за птицей. Я даже сделать ничего не успела, только услышала, как он взвизгнул, подбежала, а он уже лежит на земле. Это всё я виновата… — Нет- — Там столько крови было… и он так скулил, — Гин заплакала в очередной раз. — Если он умрёт, я себе этого не прощу. — Перестань, Гин, — Акутагава обнял её и прижал к себе. — Ты не виновата. С ним всё будет хорошо. Ацуши чувствовал себя ужасным человеком, стоя там и наблюдая за тем, как Акутагава, который и сам находился на грани нервного срыва, тратил последние силы на то, чтобы успокоить сестру. Он действительно не знал, что сказать, не знал, помогут ли его слова, не знал, что делать в такой ситуации, и не знал, как их поддержать. Ацуши ничего не знал. Он просто стоял рядом, готовый в любой момент сделать что угодно, если его попросят. Когда Ацуши надоело стоять столбом, он решил сделать хоть что-нибудь: прошёл к кулеру в углу и налил два стакана воды, поднёс Акутагаве и его сестре. — Спасибо, — Гин вымученно ему улыбнулась; Акутагава молча принял стакан. — Конечно. Я могу ещё что-то сделать? — Я хочу выйти на воздух. Пойдём со мной, — Акутагава поднялся, допив воду, и направился к выходу из клиники. Ацуши поспешил за ним. Как только они оказались наедине, Акутагава закрыл лицо рукой. Это не помешало Ацуши увидеть покатившиеся по его лицу слёзы. — Я ненавижу всё это, — Ацуши обхватил вторую его ладонь двумя руками и крепко сжал. Акутагава не посмотрел на него. — Почему именно сейчас, когда всё только начало налаживаться? Почему это должно было произойти именно с Каем? — Рюноске… — Если с ним что-нибудь случится, я убью этого водителя своими собственными руками. Почему он вообще сел за руль? Как он мог не заметить Кая? — Я не знаю, но постарайся успокоиться, пожалуйста, — Ацуши крепко обнял его и прижал голову Акутагавы к своему плечу. — С Каем всё обязательно будет хорошо, он вылечится, и всё станет, как раньше. Я обещаю. — Как ты можешь что-то мне обещать? Ты же и сам понимаешь, что это пустые слова, от тебя ничего не зависит, — Акутагава не поднимал головы, и его голос звучал приглушённо. — Я знаю, но я надеюсь на это. И ты надейся. Это большее, что мы можем сделать, — Ацуши медленно гладил Акутагаву по спине, пытаясь его успокоить. Скорее всего, уже через пару минут им придётся вернуться в клинику, а ему придётся снова взять на себя роль сильного и собранного старшего брата. — Просто верь в него и во врачей. Всё обойдётся. — Я пытаюсь, но- — Просто верь. Они постояли ещё несколько минут, пока Акутагава не выпустил эмоции, которые невозможно было сдерживать, но даже после этого он не сделал шага в сторону входа в ветклинику. — Нужно убедить Гин в том, что она не виновата, — Акутагава шмыгнул носом и протёр глаза, — я не могу найти правильных слов. — Мне кажется, она сейчас в том состоянии, что не сможет прислушаться, даже если захочет. Может, лучше подождать, пока она не придёт в себя? — Может… я боюсь, что она вобьёт себе эту мысль, и потом её будет сложнее переубедить. — Я правда не знаю, какие слова могут помочь ей сейчас. Извини. — Ладно. Пойдём. Они вернулись в клинику. Гин перебралась с лавочки и сидела в кресле в углу, укрытая пледом и с чаем в руках: похоже, кто-то из персонала заметил, что ей совсем плохо. Она выглядела куда хуже, чем Акутагава, хотя и тот до сих пор был бледен, как мел. Похоже, он не преувеличивал, когда говорил, что Кай — это член семьи. Время операции тянулось мучительно долго. Помимо треска ламп, стука клавиатуры и редких звуков из самой больницы, в холле стояла тишина. Никто не решался сказать ни слова. Глаза Ацуши были то на Акутагаве, нервно перебирающем бумажный платок пальцами, то на Гин, что всеми силами пыталась взять эмоции под контроль, то на водителе машины, с обеспокоенным видом печатающим что-то в телефоне, но чаще всего он смотрел просто в пол. Смотрел и ждал. Скоро двери холла распахнулись, и к ним зашёл мужчина в маске, спущенной на подбородок, и голубом хирургическом костюме. Он улыбался. — Вы хозяева акита-ину? — Да, — все глаза в холле сразу оказались на враче. — Операция прошла успешно, — Ацуши выдохнул, почувствовав облегчение, и Акутагава с сестрой сделали то же. Впервые за этот вечер они оба искренне улыбнулись. — Ему нужен покой, я рекомендую оставить его в нашем стационаре хотя бы на пару дней. Акутагава с Гин переглянулись и кивнули друг другу. — Хорошо. Можно его увидеть? — Он ещё спит после наркоза, лучше не стоит. Можете навестить его завтра. — Ладно, — Гин поднялась и низко поклонилась врачу. — Спасибо вам. — Рад помочь, — врач улыбнулся, кивнув головой, и покинул помещение. Ацуши широко улыбнулся Акутагаве, когда тот посмотрел на него. Он сделал то же. Он был несказанно рад, что всё действительно обошлось — наверное, случись страшное, Акутагава не смог бы с этим справиться. Сколько бы боли он испытал… Ацуши и думать об этом не хотел. С Каем всё хорошо, и это главное. Водитель действительно оказался из добросовестных: оплатил все уже сделанные процедуры, оставил некоторую сумму на случай, если потребуется ещё что-либо, дал Акутагаве и его сестре по визитной карточке и попросил, чтобы они обязательно сообщили ему в том случае, если Каю понадобится дальнейшее лечение. Он даже спросил у работницы клиники, можно ли сделать так, чтобы все их счета о лечении здесь были сразу перенаправлены к нему, но до такого прогресс пока не дошёл. Гин очень хотела увидеть Кая хотя бы одним глазком, просто чтобы убедиться, что с ним всё в порядке, но врач заверил её, что в этом нет необходимости. Напротив, если он сейчас увидит хозяйку, то обрадуется, а лишний стресс организму не нужен — даже если он вызван положительными эмоциями. Ацуши проводил их до дома, а потом вернулся к себе, раздумывая о том, что он может сделать для Акутагавы сейчас. Как он может поднять ему настроение, помочь отвлечься, или… что угодно, чтобы он не переживал лишний раз. Ацуши прекрасно понимал, что даже понимание того, что он под присмотром врачей, а операция прошла успешно, не спасёт его от тревоги и волнения. Заходя в свою комнату, Ацуши совсем не ожидал увидеть такого беспорядка: он совсем забыл, что они сорвались в клинику, побросав всё, как попало. Он взял с кровати открытый блокнот с незаконченным портретом Акутагавы и рассматривал его пару минут. Блеск в глазах, который появился совсем недавно, и который Ацуши так старался передать, сегодня стал значительно тусклее. Может, всего на пару часов, но в тот момент Ацуши казалось, что Акутагава действительно был на грани — правда, непонятно, чего именно. Этот день получился долгим, насыщенным и даже тяжёлым. Ацуши собрал в кулак последние силы, чтобы навести порядок, собрал все карандаши, кисти и краски, убрал рисунок на стол и вернул на место лампу. Наверное, приглашать Акутагаву во второй раз, чтобы закончить его портрет, будет странно, и нужно будет дорисовывать его самостоятельно. Хотя, с другой стороны, почему нет? Акутагава ведь знает, что Ацуши не успел закончить работу… ладно. Эти размышления могут подождать до завтра — в любом случае, в ближайшие несколько дней ему явно будет не до рисунков. А сейчас Ацуши хотел спать.