Сыры-полумесяцы

Серый, обернувшись, сбросил с плеч пуховик, уставился на Олега так, словно вместо него чудовище увидел. Олега еще сильнее захлестнуло ощущение неправильности происходящего. А Серый, шагнув назад, вдруг резко взмахнул руками, точно споткнувшись, и полетел на пол, запрокинув голову. Олег кинулся к нему, но не успел подхватить, лишь в самый последний момент притормозил падение. Затылком Серый все равно глухо стукнулся. Бежевый ковер, лежавший в коридоре, смягчил удар. Олег коснулся ладонью его волос — сухо, не рассек. Серый безвольно лежал, закрыв глаза. Лицо — безмятежное. Дышит. Но Олег все равно проверил, как учили в казарме перед тем, как отправить в Чечню. Позвал его по имени, сжимая плечи — сознания нет. Убрал шарф с шеи, оттянул ворот свитера — дышать не мешает. Наклонился так, чтобы взгляд был на уровни груди Серого — вздымается ровно. Все в порядке. Олег, сев рядом с ним на колени, взял его за руку, положил два пальца на запястье. Пульс, даже без измерений с часами, явно зашкаливал, мелкий, но чересчур частый. Олег положил ладонь ему на горящий лоб. Он едва узнал Серого, когда тот, прокричав его имя, появился у поезда. Волосы у него отросли еще больше, топорщились из-под шапки, он похудел, но что самое главное — взгляд был совсем чужим, красные глазищи, один зрачок — как точка, другой — побольше, но оба они не поменяли свой размер, даже когда со светлой улицы Олег запихнул его в полутемный салон такси. Отель дороговат, но хочется верить, что за эти деньги администрация не сообщит куда надо о состоянии гостей. Хватит и того, что девушка за стойкой регистрации цепко смотрела на них, дембеля и расхристанного рыжего парня, и явно искала поводы отказать им в сдаче номера. — Чего ж ты натворил, Серый? — вполголоса спросил у него Олег. Расшнуровал его кроссовки, стащил с ног и поставил в коридор, закапав по пути ковер жидкой грязью. Просунул руки под лопатки и под колени Серого, поднял его — совсем легкий — и перенес на кровать. Поглядывая на него, Олег стал раздеваться. Понятно, обморок. Понятно, под чем-то. Будь даже глаза нормальными, эти дерганные движения, это прерывистое дыхание — его бы выдали мелочи. Олег расстегнул парадную куртку. Несколько ночей сидел, пришивал пуговицы эти, значки, выторгованные у мужичка в поселке, снабжающего вот уже пару десятков лет дембелей всякой ерундой. А аксельбант какой, а? Здоровенный, белоснежный… Олег остервенело снимал форму. Пытался убедить себя, что старался вовсе не для Серого, а потому что самому хотелось. Отчасти это так — ему нравилось бессонными ночами нашивать плохо слушающимися руками на форму все новые детали. Пускай он лишь один раз наденет эту сияющую украшениями куртку, но зато какая память останется. У него ведь, по большому счету, из памятных вещей — один только стальной клык на цепочке, невесть где добытый Серым еще в детстве, в первые полгода их знакомства. Потому что Волк, сказал тогда Серый и сунул ему в руку на удивление тяжелую побрякушку. Приходилось лишь веревки и цепочки менять — то рвались в драке, то становились коротки. А теперь вот еще армейская куртка вместо альбома. Альбом не стал делать. Несколько ребят погибли. Без них, их живых подписей и рисунков, не хотел. Он разделся до нижнего белья, залез в рюкзак за свежим. Зря надеялся, что Серый встретит его, отведет — хоть куда, но Олег представлял себе общагу. Ехал в поезде, глядел в окно и упрекал себя за отсутствие воображения. Он фантазировал, как примет чуть теплый душ, смоет с себя запах казарм, войдет в их комнату, и Серый тут же прилепится к нему всем телом. Олег вновь посмотрел на него — все так же лежит на спине, не пошевелится. Дышит. Олег повернул его на бок, подогнув руку под голову — так безопаснее, так не задохнется. За спиной он услышал шум, металлический звон. Обернулся, тело само встало в боевую стойку — автомата нет, но он голыми руками порвать может… И тут же расслабился. Чудная птица Серого била клювом по прутьям клетки. — Нет, — мрачно сказал Олег. — Не выпущу. Подождешь, пока твой хозяин очухается. Птица, будто поняв его, завозмущалась еще больше, забила крыльями. Олег, оглянувшись, схватил свою пропахшую потом майку и набросил ее на клетку. Стало совестно, и он, подойдя к притихшей птице, немного отодвинул ткань — вот тебе окошечко, наблюдай за Серым. Он ушел в душ. Дверь оставил открытой, но совесть почти не беспокоила. Он за свою жизнь не раз видел обгашенных, знал, что Серому просто надо отоспаться. Поэтому — сначала отмыться после двух суток в поезде, а потом уже проверить сгибы его локтей и коленей, вены у паха, обшмонать его сумку. В ванной висели два белых вафельных халата. Олег, обтершись полотенцем, надел один из них. Халат едва доставал до колен. Посмотрев на себя в зеркало, Олег провел по непривычно коротким волосам. Когда вернулись в часть, их всех снова обрили, и теперь жесткая щетка покрывала голову, и Олег сам себе казался злее, чем он себя считал. Он вернулся в комнату. Серый уже беззаботно спал, обняв подушку. Душно. Раздеть его, что ли… Олег снял с него носки, фыркнул — как будто неделю не менял; вытряхнул из джинсов, и Серый невнятно что-то пробормотал, но не очнулся, не начал сопротивляться. Раздев его до трусов, Олег осмотрел его руки — чистая белая кожа. Нет, конечно, он не колется, но когда видишь, как сгорают на игле старые чечены, у которых они иногда оставались на ночь, то будешь всех проверять трижды. Олег вытянул из-под Серого покрывало, сбросил его на пол. Укрыл его одеялом. Не удержался и заправил прядь рыжих волос за ухо. Тощий, бледный. До боли в сердце красивый. И больной. Олег открыл сумку Серого. Деньги, пересчитав, сложил стопками и пока отодвинул. Ничего криминального не нашлось: одежда, какие-то провода, пара флэшек, мышка — а ноутбук где? Потерял? На дне сумки оказалась жестяная коробка из-под печенья. Олег мгновенно ее узнал. Они насмерть с пацанами из приюта за такие дрались. Он отбил ее и отдал Серому — слишком уж влюбленно тот глазел на коробочку. Олег знал, что внутри, но все равно открыл. Усмехнулся, глядя на кривые открытки. На замызганные мелкие игрушки. Они с Серым перестали делать друг другу подарки, когда до выхода из приюта оставалась пара лет. Ничего, я тебе подарю еще что-нибудь, про себя пообещал Олег и перевел взгляд на кровать, на голое плечо Серого. Столько раз мечтать о встрече, о том, как Серый бросится ему в объятия, как Олег подхватит его на руки и закружит, и будет целовать в мягкие волосы, и будет обнимать его так крепко, что Серый и дышать не сможет. Столько раз мечтать, а в результате получить птичьей клеткой в бок. Олег поискал в номере меню, но не нашел; тогда позвонил на ресепшн и, понижая голос, чтобы не потревожить Серого, узнал, что из еды могут принести в комнату. Он чертовски проголодался. Он пообедал, перекурил, выдыхая дым в форточку, пощелкал телевизор в беззвучном режиме, но Серый так и не проснулся, только перевернулся на другой бок и прикрыл лицо локтем от света. Олег, задернув шторы, лег рядом с ним, прижавшись к спине. Положил ладонь на грудь, где билось сердце. Уже спокойнее. Видимо, ему становится легче. — Чем ты убился, а, Серый? — пробормотал Олег и прижался губами к его затылку. — И зачем… Птица снова заволновалась в клетке, и Олег буркнул: — Да угомонись, не обижу я его. Слышишь? Успокойся. Птица, будто поняв, стихла. Часы над телевизором показывали пять вечера. Сна у Олега не было ни в одном глазу, но он все равно лежал в темной комнате, обнимая Серого, и гладил его по плечу, по голове. Странно было ощущать человека так близко и не чувствовать при этом запаха смерти; он перенес тихую, но подлую войну, в которую их с ребятами бросили, как опилки в костер, почти безболезненно, лишь один раз по касательной задела пуля бедро, и остался шрам, поначалу рана немного гноилась, а потом — перестала; он, закрывая глаза, почти не видел крови и вспоротых животов, хотя однажды, когда осколок попал в их парня, он зачем-то подполз к нему и пытался уложить выпавшие кишки обратно в распоротое брюхо, а парень умер спустя пару минут, он умер бы, даже не дотрагивайся Олег до него; и все равно кошмаров не было, только иногда становилось тоскливо и противно от всего этого. Когда цифры на часах перешли за нули, Олег ненадолго задремал. Серый горел, как печка. Может, температура. Но “скорую” вызывать Олег не торопился: понимал, что и без анализа крови по состоянию Серого медикам будет все ясно, а как его потом отмазывать от наркологов — Олег не представлял. Серый начал ворочаться, вдруг заскрежетал зубами, и у Олега поползли мурашки по коже — а ведь он не из пугливых. Он стал гладить Серого по спине, по голове и рукам, уговаривать: тихо, ты спи, ты не думай о плохом, спи. И тот, послушавшись, затих. Перевернулся, уткнулся лицом в грудь. Олег прижал его к себе, положив ладонь между лопатками. Да, вот теперь — страшно. Когда неподалеку от их отряда боевики взорвали здание, страха не было, на него попросту не осталось времени, нужно было устранить тех, кто еще не сбежал из зоны поражения, а потом перетащить раненых. А теперь, в ночи, когда горит в объятиях единственный близкий человек, сковывает ужас. Вдруг он не проснется? Нужно все-таки вызвать врачей. Если он еще хоть раз издаст странный звук, если замрет, на миг задержав дыхание, — то точно нужна “скорая”. Но Серый остаток ночи спал безмятежно, словно ничего и не случилось, и под утро Олег тоже смог задремать. Проснулся от ощущения присутствия, открыл глаза, мышцы закаменели, и едва смог погасить рефлексы — хотел взвиться, атаковать. Вовремя остановился: на него просто смотрели. Серый, проснувшись, сонно таращился на него, приподнявшись на локте. Олег в полутьме — плотные шторы почти не пропускали свет — положил ладонь ему на щеку, хрипло спросил: — В норме? — Угу. И Серый обвил его шею руками, уткнулся лицом в шею, тут же стало мокро, спина его в объятиях Олега мелко дрожала. — Тихо, Серый, — зашептал Олег, пытаясь успокоить его осторожными прикосновениями. Поцеловал в висок. — Я рядом. Мы все решим, понял? Все разрулим. Серый порывисто вздохнул. — Все в порядке. Ничего… ничего разруливать не надо. Там шампунь есть? Олег не сразу понял, о чем спрашивает Серый, а как дошло, заверил: — И шампунь, и мыло, и даже зубные щетки. Пасту я свою положил. — Я нашу косметичку со всем добром в общаге забыл. — Косметичку. — Косметичку, — подтвердил Серый, и неожиданно для себя Олег засмеялся, Серый подхватил, и их нервный смех долго еще звенел под потолком. Пока Серый был в душе, Олег распахнул шторы, проветрил комнату и застелил постель — без единой складки, подушки — уголком. Одеться ему было не во что, гражданской одежды он с собой в армию почти не брал, а оставшиеся футболки пришли в негодность. Разгуливая в халате по номеру, он заказал завтрак на двоих. Постучал в ванную, крикнул, что скоро будет еда, и Серый проорал в ответ, чтобы он еще заказал воды, желательно пятилитровку. Олег, подивившись его просьбе, снова позвонил на ресепшн; им принесли на подносе сырники и кофе, а потом молодой человек в черном жилете внес в номер три полуторалитровые бутылки негазированной воды. Олег, поблагодарив, закрыл дверь на замок. Сев в кресло, он включил телевизор и стал ждать Серого. По телевизору не говорили о войне. Молчали о взрывах и убийствах. Олег понимал. То, что происходило в маленьких городках, что творилось в Грозном, существовало будто бы в вакууме, эта катастрофа не вырывалась за пределы республики, Олег понятия не имел о ней до армии. И даже теперь, когда он помнил использованные шприцы, сваленные в мусорную яму, знал об оружии и гранатах, которые нелегально вывозили в ящиках из-под овощей, когда познакомился вплотную с насильственной смертью — все равно он представлял, что это было где-то далеко. В прихожей на вешалке сверкала, скрывая в нагрудном кармане фотографию Серого, золотыми пуговицами пестро-зеленая куртка. Он уставился на нее под бормотание телеведущей. Это не одежда, а память о стертых ногах и бессонных ночах. О казарме в Юрге. О том, что происходило в республике, он не хотел вспоминать лишний раз, но война все равно лезла в мысли, и старшина в его голове говорил: ничего, ребятки, для мужчины такое даже полезно, если запах крови не нюхал, член стоять не будет. И в чем-то Олег понимал его. Хватая грубыми руками автомат и разряжая магазин, он был живее, чем когда-либо; он понимал траекторию пули так, словно она была продолжением его руки; он не боялся и не сожалел, и один из спецназовцев, которых им повезло сопровождать, это заметил. Олег стал держаться к нему ближе. Так и появилась мысль и дальше пойти по контрактной службе, Чечня — не единственное место в мире, где нужна твердая рука и холодная голова, а у него из отряда лучше всего получалось сохранять спокойствие, когда вокруг бушевал хаос. Он не боялся. Ничего не боялся. — Олег?.. Голос Серого вырвал его из мыслей. Он поймал себя на том, что таращился в экран невидящим взглядом, потеряв счет времени. Встрепенувшись, Олег перевел глаза — в проеме двери ванной стоял Серый с мокрыми волосами, тоже в вафельном халате, с легкой виной в каждом движении. — Подойди-ка сюда, на свет, — попросил Олег и направился к окну. Серый, ежась, приблизился к нему. Обхватив себя руками, он встал напротив Олега. Белый зимний свет без единого признака солнца падал ему на лицо. Глаза нормальные. Зрачки сужаются на ярком. Щеки чуть порозовели. — Ох, Серый, — выдохнул Олег и крепко обнял его. Серый стиснул его в ответ, вбился всеми ребрами, ладони — на талии, на загривке, пальцы — скряб, скряб по коротко стриженому затылку, и мокрые волосы его на шее, щеке. Олег прикоснулся к его лицу — колется щетина, заставил поднять голову, приник к губам, не спрашивая разрешения, не интересуясь, появился ли у него кто-то за время разлуки; Серый ответил на поцелуй так пылко и отчаянно, что стало ясно: нет у него никого. Олег не щадил его сухие губы, влез языком ему в рот, намотал длинные волосы на кулак, чтобы прощупать его каждой клеткой тела, чтобы ощутить его так близко, как только можно. Серый, плавясь, прикусил его губы, стукнулся с ним зубами, пытаясь перехватить инициативу, и они не целовались, а боролись, облизывали лица — языком по подбородку, по скуле, звериная попытка прочувствовать, руки — беспорядочно по телам. Серый навалился грудью, подтолкнул к подоконнику, и Олег прислонился к нему задом, позволяя Серому всем весом налечь, вбиться всеми конечностями. Он сунул руку под халат, коснулся голой кожи бедра, дурея. Член встал мгновенно. Олег тысячу лет не трогал никого, даже когда парни привели трех девушек, опускавших глаза в пол, но раздевавшихся, он не дотронулся ни до одной из них. Больше потому, что ему стало их жалко. И в результате он почти один такой из всего их немногочисленного отряда только дрочил эти бесконечные месяцы, мечтая; а чаще всего не было возможности даже с кулаком уединиться. Серый пах шампунем, что-то сладкое и цветочное, Серый пах жизнью, и только едва заметный химический запах от кожи его шел, да и то, наверное, мерещился. Олег, положив ладони ему на ягодицы, притянул еще ближе, застонал в поцелуй — кончит только от того, что просто касается, иначе и быть не может; но Серый, оттолкнув его руки, рухнул на колени. Дернул за пояс халата, развязывая некрепкий узел, стянул трусы и тут же насадился ртом, шелковым горячим ртом. Олег, запрокинув голову, чуть не взвыл от остроты ощущений, его плоти не касался никто столько времени, только собственная огрубевшая, мозолистая рука, и мягкость языка и губ его вспарывала ножом, взрывала. Он опустил взгляд на рыжую макушку Серого. Руки Серый положил ему на бедра, пальцы его плясали, а Олег вцепился в подоконник — иначе бы тоже весь трясся. Серый словно разучился сосать, взял неглубоко, головка уткнулась ему в щеку изнутри, но Олега прошила дрожь, прошлась по всему телу, запульсировало в нем огромное и испепеляющее, он простонал, умоляя; Серый, не касаясь руками члена, только ртом, взял сразу быстрый ритм, будто ему нужно было еще больше, чем Олегу. Олег дернул бедрами, толкаясь в его рот, и хватило его на каких-то пару минут ослепительного удовольствия, неги от языка Серого, и он, вскрикнув, кончил ему в рот. Серый не отпускал, держал член во рту, гладил по бедрам длинными прикосновениями от талии до колена. Гладил, пока Олег не сполз вниз, к нему, пока не поцеловал жадно, слизывая собственную сперму с его губ. Серый дрожал, дрожал всем телом в его руках, и Олег повалил его на пол. Придавил собой сверху, сунул руку между ними, к его горячему твердому животу и ниже, еще ниже. Прошептал на ухо: — Я все так же плох в этом искусстве. И, сев на колени, подпихнул Серого — подвинься-ка. Тот на локтях подался назад, и Олег опустился ртом на его член, челюсть с непривычки свело, но Серый взвизгнул, задышал так громко, что стало ясно: ему надо самую малость, как и Олегу, только бы ощутить прикосновение, только бы запустить руку в волосы. Пальцы его пошкрябали короткие волосы, коснулись скулы, Олег старательно облизывал член, пытаясь пропустить глубже, и почти вспомнил ночь, которой они прощались перед его отъездом. Так же они по очереди ласкали друг друга ртом. Только было долго, тягуче, а сейчас — судорожная истома почти сразу сковала тело. Серый, извиваясь, толкаясь бедрами вверх, подтянул его ближе и выстрелил спермой в небо, на язык, Олег едва не подавился, глубоко вдохнул носом. Потом подтянулся повыше, обнял Серого и лежал с ним на полу, пока тот в себя не пришел. Тогда Олег, ткнувшись носом ему в висок, пробормотал: — Сырники остыли… — В них тоже много белка, — отозвался Серый. — Но их белок не заводит, в отличие от твоего… Олег пару секунд пытался понять, а потом засмеялся Серому в плечо. — Я скучал, — сказал он. — Серый, я так по этому всему скучал. * Пока Олег неторопливо ел клеклые сырники (так себе завтрак в постель получился), Серый выпил почти целиком полуторалитровую бутылку воды. Вытерев рот тыльной стороной ладони, он закрыл глаза и откинулся на подушку. — Так от чего тебя так корежит? — словно невзначай поинтересовался Олег. — А… так, химоза. Скорость. Что-то типа нее. Дешевле только. Не надо так смотреть, — резко сказал Серый. Пожав плечами, Олег отвел взгляд. Взяв с тумбочки кружку с остывшим кофе, он сделал глоток. С таким комфортом, развалившись в кровати, из белой тарелки, он в последний раз ел в общаге. Серый едва к еде притронулся. Он заговорил: — Не нужно осуждать меня. Скорость — просто средство достижения цели. Мне было некуда податься. Все, что осталось, — провести пару ночей без сна. Думал, я умер, — обронил он. — А оказалось, просто отключился… Видимо, организм выжал все силы. Спасибо. — За что? — Ну, за то, что организовал нам отдых. На мои деньги, — хихикнул он. Олег хмыкнул. Ладно. Все честно. Серый не спрашивает его про армию, а он не будет спрашивать про наркотики. Кто он такой, чтобы что-то Серому запрещать? Смешно. Но все же Олег сказал: — При мне пара мужиков героином ставилась. Гадкое зрелище. Да и нога у одного гнить начала от того, что он слишком долго торчал. Серого передернуло. — Олег, — произнес он. — Я понимаю, что ты хочешь сказать. Пойми и ты. Когда тебя не было, я зашивался, только бы не думать о тебе. Он смотрел перед собой вдаль, в окно, словно никого больше не было в комнате. Олег тихонько поставил кружку с кофе обратно на тумбочку. Серый продолжил: — Мне было тяжело. Думаешь, стыдно в этом признаться? Ничуть. — Он повернулся к Олегу. Его обескровленное лицо будто светилось изнутри. — Так получилось. Не приравнивай меня к героиновым торчкам. — И не собирался, — примиряюще сказал Олег и коснулся его руки. — Просто беспокоюсь за тебя. Серый уставился ему в глаза, нахмурился. Потом кивнул. Взяв половинку сырника с тарелки Олега, он слез с кровати и подошел к птичьей клетке. Сдернув с нее майку Олега, заворковал: — Марго, моя милая, прости. Это для тебя. Сейчас налью воды, а потом ты разомнешь крылья… Это Олег. Я говорил тебе о нем. Олег взглянул на птицу. Она будто смотрела на него в ответ. Будто даже осознанно. — А она умная, да? — спросил Олег. Серый, налив воду в пустую кружку, поставил ее в клетку. Дверцу он оставил открытой. — Очень умная, — нежно сказал Серый. Птица клевала сырник, а Серый гладил ее кончиками пальцев. Олег только покачал головой: удивительный друг. День они провели в постели, отказавшись от услуг горничной, постучавшей к ним в обед. Марго летала по комнате, периодически садилась то на стол, то на карниз. Серый, все еще не до конца оправившись после почти двух суток без сна на химии, периодически дремал, пил много воды. Олег тоже валялся, не веря, что больше не нужно вставать по звонку и есть по расписанию. Марго подлетела к нему и села на тумбочку. Олег, повернувшись на бок, опасливо коснулся ее лапки. Птица смотрела на него не мигая красноватыми глазами. Тогда Олег дотронулся до ее крыла, до хохолка. Марго позволила. Он убрал руку. Выдохнул. Вроде бы подружился. Серый за его спиной перевернулся на другой бок, и Олег снова обнял его, прижался грудью к его лопаткам. К следующему утру настало время возвращаться в реальный мир и решать проблемы. Номер стоил две тысячи за ночь, и такими темпами их деньги грозили улетучиться через пару-тройку недель, учитывая заказ завтраков и обедов в кровать. Олег привез с собой немного, им платили за участие в зоне боевых действий, но этого хватило бы только на месяц в мотеле. Серый, наконец придя в себя, достал из сумки свежую одежду. Протянул несколько своих рубашек Олегу — надевай, что подойдет, только не позорь меня своей милитари-эстетикой. К вечеру они выбрались в город, купили пару новых футболок и джинсы, удобные зимние кроссовки. Серый водил Олега по магазинам чуть ли не за руку, сам выбирал для него варианты, внимательно осматривал его со всех сторон в примерочной. А когда они вышли из торгового центра с парой пакетов, порывисто взял за локоть, прижался и выдохнул: — Ты такой красивый. Форму Олег нес в пакете, а шел во всем новом. Пришлось купить еще и зимнюю куртку. Деньги Серого стремительно таяли. А ему ведь еще нужен ноутбук и телефон, со старыми, с его слов, произошла катастрофа… Олег, подумав, сказал: — Устроюсь охранником. Вышибалой. Куда-нибудь. — А потом? — спросил Серый. Уже было темно, но уличные фонари освещали тротуары. Серый, не стесняясь, держал Олега под руку. — Я ничего не умею, — сказал Олег. — Только сохранять голову на плечах, когда все вокруг взрывается и рушится. Серый сильнее сжал его предплечье пальцами. Олег все же закончил: — Хотел еще по контракту скататься куда-нибудь. Ненадолго. Месяца на четыре. Я пообщался с одним спецназовцем… Это вполне реально. Понимаешь, у меня получается, — сказал он, надеясь, что голос звучит не слишком возбужденно. — Пацаны в истерики впадали, а я снял двух боевиков и вытащил раненых. Мы со старшиной вместе действовали. Я больше ничего не умею. Могу убить или спасти. — Меня ты одновременно и спасаешь, и убиваешь, — вздохнул Серый. — Хорошо, Олег. Как скажешь. А сейчас-то что делать? Мне обратно в общагу нельзя. Костяна попрошу учебники вынести в студгородок… Блин! — он вдруг остановился как вкопанный. — У меня ж номера его телефона нет… Утопил вместе с симкой… — Встретишь его на парах. — Так он бухгалтер, — рассердился Серый. — В разных корпусах пары, мы не пересекаемся… — Ну, поймаешь в студгородке. Что за Костян-то? — Сосед, — вздохнул Серый. — Сносный. Вот закончу делать “Вместе” — и номера телефонов вовсе не нужны будут… Он шел, держась за локоть Олега, и рассказывал о будущем, которое создает собственными руками, о том, что наврет в деканате, что заболел, и на этой неделе не пойдет на пары, рассказывал о стажировке в США, и Олег только поражался. У Серого столько произошло за эти два года, что голова кругом шла. Лишь один вопрос крутился у Олега на языке: раз твоя жизнь, такая насыщенная, била ключом, то почему ты встретил меня в таком состоянии? Он тепло улыбнулся, когда Серый рассказал про тренера и секцию. Хорошо бы навестить его. Раз он еще помнит Олега. До отеля они добрались пешком и стали собирать вещи, чтобы на следующий день выехать. Олег, вооружившись газетой и телефоном, обзванивал одно за другим объявления о сдаче квартир. Его волновали только два условия: чтобы разрешили заселиться с попугаем в клетке и до метро было идти недолго. Серый, наболтавшись за день, уселся с ногами на подоконник, стянув почти пустую пачку сигарет из кармана куртки Олега, и дымил. Выписав пять вариантов квартир и договорившись со всеми на просмотр завтра, Олег подошел к нему. Положил ладонь на колено и жестом попросил сигарету. Глубоко затянулся, протянул обратно, но Серый мотнул головой: — Не надо. Докуривай. Купим завтра ноут? Надо будет к парам подготовиться. — И проверить форум? — улыбнулся Олег. Серый кивнул. Задумчиво произнес, глядя, как выдыхает дым Олег: — Ты никогда не фантазировал о том, чтобы снять гостиничный номер и заняться в нем сексом? Или, например, снять целый этаж и переспать в каждом из номеров. — Ты серьезно? — удивился Олег. — Просто… наснимать номеров и потрахаться в них? А в чем фантазия? Серый усмехнулся. — Да ни в чем. Иди сюда. Он спустил одну ногу с подоконника. Олег потушил окурок в блюдце, отодвинул его в самый угол. Подоконник был невысоким, широким и длинным, и когда Серый повернулся к нему лицом, Олег вклинился между его коленей. Прижался лицом к его груди, зубами оттянул ворот футболки вниз. Руки Серого тут же оказались на шее, прижали ближе, и Олег глубоко втянул воздух, касаясь кончиком носа ямочки между его ключицами. Он запустил ладони под футболку Серого, касаясь его спины, а Серый положил подбородок ему на затылок. Долго с ним стоять, замерев, — невозможно, так и хочется трогать, тянуть ближе, исследовать его языком и губами. Кожа его больше не пахла химией, и Олег окончательно уверился, что ему просто показалось в тот раз, не может человек, который принимал всего пару дней, уже провонять этой дрянью. Он подтащил Серого к краю подоконника, и тот всем весом навалился на грудь. Подхватив его под ягодицы, Олег взял его на руки. Бедрами Серый крепко обхватил его талию. Он посмотрел сверху вниз — чистый восторг в васильковых глазах, Олег влюбился в них давным-давно, может, в тот самый момент, когда вошел в школьный коридор на втором этаже, поднявшись из столовой, и увидел рыжего пацаненка из его комнаты в приюте; он еще не подружился ни с кем, да и не особо стремился, но в груди потянуло от вида спутанных волос, от крови на бледном лице, текущей из разбитого носа, и от того, как рыжик злым жестом ладони эту кровь вытер. Если у него и текли тогда слезы — то лишь от злости, а скорее, рефлекторно выступили в ответ на боль. И не сразу в этих глазах настороженность сменилась тем сияющим чувством, к которому Олег привык, не сразу превратилась в эту бесконечную любовь. Он поцеловал Серого, не торопясь с ним идти к кровати, было приятно держать его на весу, и Серый обхватил ладонями его лицо. — И о чем ты фантазировал, кроме гостиницы? — спросил Олег, подсаживая Серого повыше на бедра — стал сползать вниз. — О тебе, — сказал Серый, крепче обхватывая его ногами. — Всегда — только о тебе. — Думал, это у меня скудное воображение… Олег понес его к кровати. Поставил на ее край колено и медленно наклонился, спиной Серый коснулся матраса, но и тогда не разомкнул объятий, потянул Олега на себя. Раздевались, пытаясь не разъединяться телами ни на миг, и время тянулось как патока, прошла целая вечность, прежде чем Олег прижался голой кожей к полностью обнаженному Серому, к его бледному телу, груди и животу, бедрам. — Помнишь, как было в первый раз? — выдохнул Серый. Олег уставился ему в глаза, облокотившись на локоть рядом с его головой, и кивнул. Губы Серого тронула улыбка. Он прошептал, совсем как много лет назад: — Олеж, драться ты меня научил, а целоваться тоже научишь? И Олег ответил точно так же, как годы назад на детской площадке, в проржавевшей ракете-горке, в которой они прятались от дождя: поцеловал. Он так ясно помнил тот день, когда они, стенка на стенку подравшись с тремя парнями из параллельного, сбежали с последнего урока — победители, опьяневшие от того, как запросто уложили обидчиков. Как назло, пошел дождь, и пришлось прятаться в жестяной коробке, капли стучали по крыше, и было зябко, Серый, мерзляк, аж дрожал. И все равно он был счастлив. Подвинулся ближе, касаясь бедром и плечом, Олег обнял его одной рукой, другой — сжал его ледяные пальцы, и тогда Серый задал этот вопрос. Олег не умел целоваться, не с кем было учиться, все время проводил только с ним, да и в мыслях его были только поцелуи с Серым, еще нечеткие, неуверенные, он чаще хотел покидать палку Барбосу, чем лизаться с кем-то; но от слов Серого, жмущегося к нему в узком пространстве ракеты, кольнуло в груди новое, неизведанное еще чувство. Он не стал думать, шутка это или нет, а просто дотронулся до губ Серого, понятия не имея, что делать дальше, и их первый поцелуй прекратился, лишь когда закончился дождь. * Квартиру, однушку со скверным ремонтом, сняли рядом с Багратионовской. Обои под потолком отваливались и под ними наверняка буйно цвела плесень, но зато розетки не искрили, работал холодильник и стояла на кухне плита с духовкой. Олега это вполне устроило, особенно в сочетании с ценой и размером залога, а Серый, немного погрустив, решительно заявил, что тут тоже можно навести уют. К вечеру он водрузил новый ноутбук на обеденный стол, подсоединил к нему старую мышку и сказал, что жить можно. Хозяйка оставила им две подушки и одеяло от прошлых жильцов, но Олег вынес их на балкон — слишком воняли; и эту ночь они провели, подкладывая под головы скомканную одежду. На следующий день они сидели на лавочке в студгородке, ожидая, пока сосед Серого вернется с пар. Олег прекрасно помнил, что две простыни, два одеяла и две подушки они с Серым купили еще два года назад в августе, прежде чем въехать в общагу, и он хотел забрать их; Серый не помнил, куда засунул постельное белье Олега. — А подушка… ну, ее больше нет, — смущенно добавил он. — Я как-то раз сильно рассердился… Олег вздохнул. Он обвел взглядом студгородок. Прав Серый: чего его не устраивало? Голые деревья, красивый корпус, вахтерша бдит за правопорядком. И стоило менять это на казарму и дрянную еду по утрам? — Костян идет, — оживился Серый и поднялся с лавочки. Он энергично направился вперед, Олег пошел за ним — к невысокому коренастому парню в синем пуховике. Тот, заметив движение, остановился. Огляделся. Видимо, счел, что место достаточно людное, и остался ждать. Радости при виде соседа он не высказывал, да и оживление Серого казалось наигранным. Серый подлетел к нему, начал говорить про учебники, подушку и одеяло, а парень все опасливо на него поглядывал. Он перевел взгляд на Олега, оставшегося за плечом Серого, и протянул ему руку: — Костян. — Олег. — Тот самый? Серега говорил о тебе. Один раз. — Так что, — влез Серый, — принесешь? — Мне раза три придется сгонять вверх-вниз по лестнице, чтобы все твое добро приволочь, — возмутился Костян, уставившись на Серого. — Брал бы сразу с собой, ты ж вон какой вставленный был! Непобедимый! Всемогущий! Серый вспыхнул. — Ладно, пошли вместе, — буркнул он. — Тоже мне, друг… Костян вздохнул. Он еще раз внимательно посмотрел на Серого и, видимо, отпустил обиду. — Да принесу, Серег. Комендант, кстати, как узнал, что ты свалил, сразу перестал к нам ломиться. Так что пивной ящик снова в безопасности. А ворона где? Они направились к общаге. Олегу стало не по себе, словно он влезал в чужой дом. Серый, болтая с Костяном, зашел в вестибюль и скромно остался ждать поодаль от вертушки. — Нормальный пацан? — вполголоса спросил Олег. — Ты бы сказал, что нормальный. Я его, наверное, мог подставить немного, — с сомнением произнес Серый. — Когда, ну, хранил тут… В общем, неважно. Все в прошлом. Больше они не говорили. Молча ждали. Вахтерша поглядывала на них из своей стеклянной будки. Наконец Костян, пыхтя, спустился. Не проходя вертушку, он под ней пропихнул два черных мешка. Серый возмутился: — В мусорных пакетах? Мои вещи? — Скажи спасибо, что хоть в пакеты положил, — отозвался Костян. — Щас, еще один принесу… Олег поднял один мешок — учебники. Второй — подушка и одежда. — Сложи пока что стопкой, — сказал он Серому. — Понесу в руках, а то порвется. Серый отволок пакет в сторону, к лавкам, и стал перекладывать учебники. Олег остался у вертушки. Дождался Костяна и, протянув ему руку на прощание, спросил: — Он долго упарывался? Костян посмотрел ему в глаза. Олег считывал его сомнения запросто: парень не знал, предаст сейчас Серого, если выдаст его секреты, или, наоборот, поможет ему. Олег не отпускал его ладонь, сильнее сжал пальцы, и Костян сдался: — Да нет. На том курсе месяца три вроде. И на этом разок, перед тем, как сбежать. А так — нормалды. — Спасибо, — сказал Олег. Он поднял еще пакет — опять учебники и тетради, а еще — чайник и несколько кружек с тарелками, и вернулся к Серому. — Я все слышал, — сказал тот. — Я знаю. Костян крикнул им в спины: — Серег, ты пиши, не пропадай! — Микроволновку еще верни! — обернулся к нему Серый, а Костян, заржав, махнул рукой: — Пока! Серый только усмехнулся, и Олег понял, что силой выбивать микроволновку не нужно, Серый щедро оставляет ее соседу. Они пошли домой. Постепенно они привыкли к квартире, Серый приволок из института два горшка с цветами, похваставшись, что украл их. Олег устроился в магазин неподалеку охранником, платили немного, но им хватало. Серый делал деньги из воздуха, по ночам засиживаясь за ноутбуком. Время неторопливо текло. Олег отправился учиться на права. Вечерние занятия раздражали его, тем более что водить он уже умел — спасибо старшине, объяснившему, как справляться с механической коробкой передач на контуженном армейском бобике; но бумага, подтверждающая, что он имеет право управлять автомобилем, все равно была нужна. Он собрал информацию о контрактной службе в спецназе и подал заявку — должны были рассмотреть в июле. Он все еще не знал, рискнет ли снова оставить Серого, пусть даже на четыре месяца. Но тот казался точно таким же, как был до разлуки. Улетал на пары, не успев поесть, возвращался и принимался трещать, как надерет всем задницы на олимпиаде, до которой его не допустили на первом курсе, садился за ноут до полуночи, а потом подкатывался под бок к Олегу, жадно вдыхал запах лосьона после бритья, лез горячими руками под футболку. Олег никак не мог насытиться им. Каждую ночь стискивал его в объятиях, поддавался его напору, прижимал его к кровати, целовал и кусал, и все равно было мало, и хотелось постоянно. Он и сам стал сомневаться, что служба по контракту — хорошая идея; он не потеряет голову, но будет страшно скучать. И все же за пару месяцев этого спокойствия он стал чувствовать себя, как в болоте, дни были абсолютно одинаковы. Задумавшись, на уроке вождения втопил педаль газа в пол, и на миг сердце заколотилось быстрее, но инструктор тут же на вторых педалях нажал тормоз, заорав, чтобы Олег прекратил ловить ворон; тот ничего не ответил. Жизнь больше не подкидывала ему сложных задачек, не испытывала его на прочность. Он зашел к тренеру, уложил его пацанов на маты, пообещал как-нибудь заглянуть еще, но так и не навестил его снова — слишком явно ощутил, что он здесь лишний. И к июню, когда его позвали на собеседование, состоявшее из сдачи нормативов по отжиманиям, бегу, подтягиваниям и осмотра врача, он пришел совсем угасшим. Тело запросто подчинялось и выполняло требования, а он смотрел на форму одного из офицеров и гадал, о таком ли будущем мечтает. С Серым все понятно: он выиграл олимпиаду, сдал сессию, ходил довольный. Постоянно рассказывал о своей соцсети — Олег понимал его задумку, хоть и не мог так же активно восхищаться. А что ему самому-то хочется? Работа охранником в магазине косметики надоела до сблева, он тупел на ней; листал по вечерам книги по тактической подготовке, раздумывая, не поступить ли в военное училище, и заранее знал: ему надоест, и он отчислится. Не сможет сидеть на месте. Вернувшись с собеседования, он привычно поцеловал Серого в макушку — опять сидит за ноутбуком — и пошел на кухню готовить обед. Серый почти сразу подтянулся к нему, сел рядом, поставив одну ногу на стул. Он часто отрывался от своих дел, чтобы посмотреть, как Олег готовит. Но сейчас Олег чувствовал его взгляд между лопаток, его пристальное внимание прокалывало, словно штык. — Ну как? — напряженно спросил Серый. — Не знаю. Позвонят и скажут. Но нормативы я все сдал. Олег переложил на разогретую сковороду натертый солью и специями стейк. — А надолго? — Четыре месяца, — в очередной раз повторил Олег. — Слушай… Если скажешь — я останусь. Он повернулся к Серому. Он первый раз произнес это. Раньше не кормил его обещаниями, просто говорил, что пока ничего точно не решено, что он хотя бы должен попытаться пройти конкурс. А сейчас вдруг слова сорвались с губ, и только после этого он их взвесил. Он вспомнил, как Серый встретил его с поезда. Обескровленный, свихнувшийся, на грани обморока и истерики. Олег так и не допросил его с пристрастием, но смог составить картину по редким разговорам и случайным фразам. Наложилось все: и первая в жизни такая долгая разлука, и желание успеть все на свете, и люди, давившие на него. Сейчас ему должно быть легче. Они смогут иногда переписываться. У Серого больше не стоит над душой комендант. Денег достаточно, чтобы своевременно вносить платеж за квартиру. Он вспомнил, как Серый стонет, если трахать его медленно, неглубоко, обняв обеими руками; как он отдается, и с его лица сходит вечно самодовольное выражение, слетают все маски, и он не пытается острить, а только шепчет: Олег, Олеж, так хорошо с тобой, так люблю. Зашипело масло на сковородке, и Олег повернулся к ней, поддел стейк лопаткой и перевернул. Серый все молчал, а он ожидал, что тот тут же примется верещать, что он лишь об этом и просит все время, разумеется, оставайся, Олег, зачем тебе эти грязные кирзачи, опять все ноги убьешь, оставайся. Серый все молчал. Олег вспомнил, как Серый водил его по Третьяковке. Он застывал перед картинами на несколько минут, какие-то осматривал по полчаса, то подходя ближе, то отдаляясь. Олег прятал зевоту. Но когда они наконец вышли из не такой уж и большой галереи, проторчав там полдня, Серый обнял его за шею и сказал на ухо: спасибо, что был со мной. И тогда Олег понял. Он вспомнил каждое их утро и каждый вечер. Даже понимая, что теперь, наверное, Серый ничего с собой не сделает, он все равно готов был остаться. — Ты всерьез? — наконец спросил Серый его в спину. — Да. Так что? Олег переложил стейк себе на тарелку и стал нарезать овощи. Для Серого сегодня — рыба, он просил сделать в духовке. Уже тянет приятным запахом. Серый подошел к нему и обнял со спины. — Не надо, Олег. Хватит жертв ради меня. — Да я вроде и не жертвовал еще ничем… Серый вздохнул. — Я тоже дурак, Олег. Сам себя накрутил. Пока ты там каждый день жизнью рисковал… Я думал, что мне гораздо сложнее. Когда они сели ужинать, Серый разлил белое вино по бокалам и зажег свечи. Подняв бокал, он сказал: — За то, чтобы у тебя все получилось. Глаза у него были грустные, но он все равно улыбнулся. Олег опустил взгляд. — Ладно, Серый. Не надо. Останусь. — Ни в коем случае, — разозлился Серый. — Чтобы я всю жизнь виной тяготился из-за того, что сломал тебе жизнь из-за своих прихотей? — А так я буду тяготиться, что тебя опять бросил, — огрызнулся Олег. Он выпил вино залпом и стал ножом и вилкой распиливать стейк на мелкие кусочки. Не хотел ссориться. Готов был уже остаться, лишь бы не тянул камень вины за шею вниз. Армия хотя бы была неизбежна, а теперь он осознанно делал выбор и уходил. Серый положил ладонь ему на руку. — Олег… Все нормально. Я буду скучать. Но поверь, найду, чем развлечься, пока тебя нет. — Потом решим. Все равно мне пока не предложили контракта. Ему позвонили через неделю, снова позвали на собеседование, и он разговаривал с командиром отряда в присутствии психолога, отвечая на простые вопросы: где родился, на кого учился, почему пришел сюда. Олег отвечал честно. Показалось, что командиру не понравился ответ о том, что Олег живет с другом. Тогда он добавил, что у него больше нет родных, как был один человек с детдома ближе брата — так и остался. — Ну, хорошо, Волков. Служба безопасности проверит тебя. Если все нормально — считай, взяли, — сказал командир. — Олеся позвонит и вызовет через неделю. Даст тебе список, что с собой взять. Да чего я объясняю, она все и скажет. Свободен. Олег кивнул. Даже звонка ждать не надо — точно берут, он это чуял, и командиру он, похоже, приглянулся. Он не сразу пошел домой. Еще какое-то время послонялся по улицам, вспотел под июньским солнцем. Присел на автобусной остановке и закурил. Они с Серым больше не поднимали вопрос о службе. Он постоянно взвешивал все за и против. Его тянуло в дорогу, хотелось снова понюхать пороха, привезти денег — по сравнению с Серым он получал копейки на своей унылой работе. Он может остаться, но тихо сопьется и умрет от скуки. Даже с учетом того, что Серый будет рядом. Без него — тоска, конечно. Но и с ним Олег не знает, куда себя деть. Он пошел домой. Серый вернулся с тренировки — теперь любимчиком тренера стал он, хоть и приходил в зал только раз в неделю. Он наскоро принял душ, сел за обеденный стол — все уже готово и красиво подано; и тогда Олег сказал: — Меня берут. Ты уже решил, еду я или нет? — А что, решаю я? — хмыкнул Серый. — Жизнь твоя, Волк. Олег тяжело вздохнул. — Серег, я тебя люблю больше жизни, — сказал он, прозаично накладывая себе в тарелку овощной салат из пластиковой лохани. — Ты знаешь. Твои желания мне дороже моих. Вот и решай, чего хочешь на ближайшие четыре месяца. — Хочу, чтобы ты счастлив был, — буркнул Серый. — Положи мне пару ложек тоже. Думаешь, я не вижу, как ты чахнешь? Что бы я ни придумывал, тебе тоскливо. Поэтому поезжай. Вернешься, отдохнешь, и тогда решим, что дальше делать. Вот запущу “Вместе”, разбогатею, ты станешь начальником службы охраны у меня, — мечтательно произнес он. — Или телохранителем моим… Я специально буду бесить бандитов и чиновников, чтобы на меня совершали покушения. Чтобы тебе интереснее было. Олег улыбнулся. Они ели молча. Потом, ночью, в кровати, когда первый голод был утолен, Серый провел кончиками пальцев по груди Олега и спросил: — Все еще думаешь, что я слечу с катушек? — А такое возможно? — Меня едва не убила любовь, — задумчиво сказал он. — Думал, быстрее убьет спиртное. Все будет хорошо, Олег, я тебе обещаю. Просто хотя бы пиши иногда. Время быстро пролетит. Олег положил ладонь ему на затылок, притянул к себе и поцеловал. От Серого тянуло шампунем и гелем для душа, и Олег сказал себе, что всегда будет возвращаться к нему, чтобы за этим запахом забыть, как пахнет кровь, как пахнет порох. Вся его любовь сконцентрирована в одном человеке, в рыжих волосах, в глазах василькового цвета, в голосе, в его монологах, в его самодовольстве и привычке говорить о себе, в его руках, всегда таких нежных. — Если что-то случится, я сразу вернусь. Найду способ. — Ну хватит, — сказал Серый. Он надавил на плечо Олегу, заставляя перевернуться на спину, и навис сверху. Волосы его упали, щекоча голую шею. — Ты еще не отработал всю программу. Не пытайся меня отвлечь разговорами. Он перекинул ногу, садясь на бедра Олегу, и тот притянул любовь к себе, в самые крепкие объятия.