***
Чумной доктор родился тогда, когда встретились три мальчика, судьбой закинутые в один Питерский детский дом. Словно камень, лёд и пламя — Игорь, Олег и Серёжа дополняли друг друга, скрывая недостатки и подчёркивая достоинства, поддерживая, закрывая глаза на многие разногласия и различия характеров. Они были словно братья. Ещё в детстве «чумной доктор» был их любимой игрой. Словно одержимые, мальчики смастерили из папье-маше маску с заострённым носом, выкрасили её в чёрно-коричневый с золотым отливом, хотя для семилетних детей это было не так-то просто, и постоянно носились с ней. На камень-ножницы-бумага они выбирали, кто будет играть жертву, кто доктора, а кто репортёра. Время шло, игры уходили в воспоминания, затмеваемые поиском себя в этом мире. Тогда Разумовский понял, что программирование — это именно та стезя, в которой он хочет развиваться. Олег и Игорь решили, что уйдут служить Отечеству, как только закончат эти злосчастные девять классов обучения. Чумной доктор отошёл на второй план, но забыт не был. Иногда парни пускали шуточки, связанные с ним, понятные только их узкому кругу. Пока Олег не уехал в Сирию.А потом…
Похоронка. Пожелтевший листок бумаги, удерживаемый трясущимися пальцами, содержал в себе больше информации, чем целая поэма. Пришла она на адрес Серёжи, но к нему подоспел Игорь, долетев буквально за десяток минут. Тот день парни обозначили худшим днём в своей жизни. Часть их сердца, давным-давно поделённого на три, разорвалась, словно от сердечного приступа. В тот день казалось, будто остановилась земля. Будто разверзлись все вулканы, что только есть. Будто океаны поглотили сушу, не оставляя ни клочка сухого грунта. Будто солнце изжаривало напропалую, и от человека оставалось только тусклая тень на асфальте. Год Олег был мёртв, а могила чернела без тела, потому что его так и не обнаружили. Целый год.***
— И что вы орёте? — до боли знакомый голос прервал неловкую тишину, переворачивая все внутренности вверх тормашками. — Олег? — почти в один голос сказали некогда спорившие парни. — О, вы меня ещё помните? — пытаясь разрядить накалённую обстановку, Волков подошёл к парням, хлопая их по плечу, — Прия-я-ятно, приятно. Видел последние новости. Наша давняя мечта воплотилась в нечто большее, да? В ответ тишина. Серёжу трясло, будто на симуляторе зоны турбулентности, отчего рыжие прядки мотались туда-сюда, синие глаза метались по лицу Олега, брови изгибались в искреннем недоумении, а тело его сжалось, скукожилось и, казалось, высохло. Он выглядел маленьким и беззащитным, словно последний пожелтевший лист, висящий на дереве в самом конце осени, что вот-вот слетит и объявит начало зимы. Игорь же держался более стойко, возможно потому, что закрыл лицо своей знаменитой фуражкой, и прочитать его эмоции не представлялось возможным. Он ссутулил плечи, рукой натягивая на себя кепку козырьком вперёд, но казалось, что его взгляд устремлён на пол, что он лишён эмоций и просто пытается понять, взаправду ли это. Гром никогда не показывал свои эмоции открыто, предпочитая потом выплакать всё в подушку в полном одиночестве, и это, очевидно, был тот самый случай. — Возможно с моей стороны было не очень правильно так вот появляться из неоткуда, но вы же меня знаете, я не фанат драмы. Если изложить вкратце: я жив. Игорь поднял голову, оголяя лицо. Его серо-голубые глаза, цветом напоминавшие зимнее тускловатое небо, налились слезами до самых краёв. Они, на пару с Серёжей, тихо рыдали, изредка выпуская накопившийся в лёгких, казалось, кислотный воздух. Волков чувствовал себя ничтожно. По сути — он предал их, так долго скрывая свою жизнеспособность. — Мы тебя похоронили, Олег. Мы думали, что тебя больше нет. Разумовский, почти шёпотом, выговаривал слова, что вертелись на языке с того момента, как Волков зашёл в комнату. — Мы рыдали на твоей могиле каждый раз, когда приходили, покупали тебе похоронные венки, пытались разыскать твоё тело. А сейчас ты просто вот так появляешься, заявляя, что всё это время, которое мы с Серёжей страдали, ты просто сидел где-то, словно наши чувства для тебя — пустое место?! — подхватил Громов, взбешённый. Голос Игоря оглушал, бил по ушам, словно в кимвалы. Громов кричал, его тело трясло, глаза остервеневши носились по лицу Олега, пытаясь отыскать в них сочувствие, понимание и… наверное он до сих пор не верил в происходящее. — Я хотел вам сообщить, — приглушённо начал Волков, осторожно пытаясь оправдаться, — Но у меня отшибло память. Когда в меня попало пять пуль, моё тело почти потеряло жизнеспособность, но врачи каким-то образом выходили меня. Год я был на реабилитации, потом случился рецидив: внутреннее кровотечение, разрыв почки. Полгода меня снова лечили, потом пытались восстановить память… и всё это не прошло даром. Я сейчас здесь, и я помню, кто вы такие, помню, что ваши чувства никогда не были пустым местом для меня. На последней фразе голос сорвался, высвобождая весь сумбур эмоций, что чувствовал Олег. К нему подбежал Серёжа, и крепко-крепко обнял, стискивая штопаное тело Волкова, словно плоскогубцами, отчего воздух в лёгких стал выходить слишком быстро и Олег закашлял, но это, похоже, совсем не волновало Разумовского, который только крепче прижимал своё истощённое тело к другому. На сухие серые глаза выступили слёзы, удерживаемые всё это время лишь силой воли, но сейчас она испарилась.***
— Я повторяю, Олег, ты не будешь носить маску, пока полностью не окрепнешь, — настойчиво говорил Разумовский. — Полностью согласен, — подтверждал Громов, — Пока нас двоих достаточно, а ты, помнится, как-то словил пять пуль в грудь. Это тебе не харча. — Харча? Подожди, серьёзно?! Игорь, я, конечно, понимаю, что проф деформацию никто не отменял, может у вас в полиции другие выражения, но… харча?! — Олега явно смутило сравнение, да и вообще вся ситуация. Волков пытался доказать, что готов надеть маску доктора, но парни, что целый месяц буквально не отлипали от него, окружая заботой и вниманием, были категорически против. Понятное дело. На самом деле, окажись Олег на их месте, он поступал бы точно так же, но хотелось доказать свою значимость, проявить, так сказать, инициативу, (довести Серёжу до истерики, ну да, не без этого). — Ты ещё не готов. Точка.