Он выключит

Лева развалился на диване, нахмуренно глядя перед собой. Шурик наворчал на солиста за, казалось бы, такой пустяк — выбежал на пару минут покурить на улицу. Не в первый раз, между прочим, да и даже не на мороз. Горло не першило, нос не свербил зарождающимся насморком. «Удивительно, правда, Шурик?» — съехидничал про себя Левка и щёлкнул пультом телевизора. Что-то увлеченно вещал ведущий новостей, монотонностью загоняя солиста в сон. Стрелой пролетела мысль «Где Шура?». Лева вскочил с дивана. Набрал номер гитариста и принялся наматывать круги по комнате в нервном ожидании. — Да? — сухо раздалось на том конце. — Когда вернешься? — Когда-нибудь. Ложись без меня, — бросил собеседник и оборвал вызов. — Шур… — в ответ лишь гудки. Лева зло откинул телефон на стол. С разбегу плюхнулся на матрас и, утопая в мыслях, погрузился в сон.

***

Шурику нужно было остыть. Его с головой поглотила злость. Злость даже не на Левку, а на его безответственность. «Вроде взрослый, а ведёт себя порой как ребенок», — ворчливо думал гитарист, апатично пиная перед собой камушек. Несколько пинков спустя камушек с тихим бульканьем скрылся в темной воде Невы. Шурик спустился на набережную. В лицо сразу ударил ледяной влажный ветер, отрезвляющий и выбрасывающий все мысли из головы. Не так уж и Лева виноват, если вдуматься. Ну да, немножко безалаберный и неосторожный. Но разве не такого рассеянного мальчишку полюбил Шурик пару десятков лет назад? Уман улыбнулся. На лице мелькнула тень благодарности к Питеру и речному ветру, избавляющим от ненужных забот и дурацких мыслей. Шурка встал с ледяного мрамора и отправился в отель.

***

Тихо пиликнул пропуск в номер. Цветными красками мигал телевизор и освещал усталое лицо спящего Левы, мило причмокивающего и пускающего слюнки на подушку. «Ну как на него можно злиться?» — подумал Шурик и стянул с Левы носки, оставляя на теле только толстовку. Потом накрыл сверху своим одеялом, их в любом отеле просили всегда два. Любовь любовью, а все-таки спать удобнее каждому под своим. Левка недовольно завозился, однако не проснулся. Вцепился в край ткани и подвинулся на половину Шуры. Тот тихо засмеялся. Потом нежно отодвинул Леву и выключил «гребанную бубнилку», как в каком-то домашнем диалоге сам же и окрестил телевизор. Скинул с себя джинсы и носки, тоже оставаясь в одной лишь толстовке и улёгся рядом с Левой. Подвинул его поближе к себе. Сон у Бортника был гораздо более чуткий, нежели Шуркин. Потому от напористых движений он проснулся и приоткрыл один глаз на маленькую щелочку. Увидев, кто его тут беспардонно лапает, он обиженно фыркнул, а потом и вовсе отполз от Шуры. — Прости, что наворчал, — виновато буркнул гитарист, оказываясь сдаваться в этой негласной борьбе за Левку. Тот пробурчал что-то невнятное и как-то обмяк в руках Умана. Шурик не дурак и ситуацией воспользовался верно. Выдернул из-под Левы одеяло, закутал его им и прижал к себе. А потом прикоснулся губами к шее, зажмурился и считал удары пульсирующей венки. Левка сонно буркнул что-то до безумия невнятное. Шурка же еле ухватил одно слово: люблю. — И я тебя, Лев. И я тебя люблю.