Грёзы
***
Меня зовут Эдуард Кристофер Мунго, мне двадцать два года и я прохожу ординатуру по профилю акушерства и родовспоможения в клинике своего знаменитого предка, Великого Целителя и волшебника Бонама Мунго, которого британские маги возвели в ранг Святых. Моя Наставница Цирцея Кареас — гречанка по происхождению и дама довольно преклонного возраста: если верить её рассказам, а причины не верить ей нет, то она помогла появиться на свет малышу Альбусу Дамблдору, и уже тогда ей было за тридцать, а Дамблдору сейчас перевалило за сотню лет — прочит меня на своё место главным целителем отделения акушерства и родовспоможения. Говорит, что у меня целительский Дар от Магии предка — детки, рождённые у мамочек, которых я наблюдал и которые появились на свет с моей помощью, все были здоровенькие и с крепким магическим ядром, — и она, передав в мои руки демографию магического сообщества, может спокойно уйти к своему мужу и дочерям, которые уже много лет за гранью. Я пока ещё не женат. Не определился в своих сексуальных пристрастиях. Когда работаешь в таком отделении, поневоле отбивается желание иметь дело с женщинами. С мужчинами проще, а главное без взаимных обязательств. Сунул-вынул и свободен. Цинично, но зато верно. После некоторых неприятных событий, случившихся в моей жизни на заре юности, я очень дорожу своей личностью и свободой. Я имею заурядную внешность студента, замученного лекциями и рефератами, курсовыми работами и экзаменами, с одной и той же рубашкой и штанами, скорыми перекусами бутербродами с чаем и пирожками с джемом, в которых джем был только на ценнике. Рост метр шестьдесят пять, и то с натяжкой — как был мелким с детства, так и остался — худощав, но жилист, с крепкими и сильными руками и ногами. После университета я отрастил волосы и теперь завязываю их в низкий хвост на затылке, открывая на обозрение широкий лоб с чуть заметным шрамом в виде руны Соулу. Как бы я ни пытался избавиться от этого шрама, ничего не помогало, даже пластическую операцию делал в магловской клинике, он всё равно вылазит на лоб. Мне потом сказали, что это отметина (защита) самой Магии, и не стоит его убирать и прятать. Да и пытался я избавиться от него только затем, чтобы меня не индентифицировали с «национальным героем», у которого, кстати сказать, шрам пропал после того как был уничтожен Волан-де-Морт, но все прекрасно помнят, что он был у него со второго года жизни. Но так как я теперь ничем не примечательная личность, в отличие от «избранного» и его друзей, то никто не акцентирует своё внимание на моём лбу, да и чары гламура я неплохо выучил ещё на пятом курсе в Хогвартсе. Большая часть моей жизни проходит в клинике, и не потому что у меня нет своего дома, а потому что клиника и есть мой дом.***
Когда-то мой прапрапрадед Бонам Мунго долго боролся с только что образовавшимся министерством Магии, чтобы получить помещение для общественной больницы, но, так ничего и не добившись от новоиспечённых чиновников, он в своём двухэтажном доме, расположенном на природном источнике Магии, открыл общественную частную клинику. После его смерти клиника просто перешла в департамент медицинской помощи населению при министерстве Магии. Но имя первооткрывателя общественного целительства не забыли и назвали клинику именем Святого Мунго. Клиника содержится на добровольные пожертвования волшебников и частично из министерской казны, а содержание и лечение пациентов бесплатно для всех слоёв магического населения. Зарплату целители, колдомедики и младший персонал клиники получают как обыкновенные служащие министерства. Семьи, кто побогаче и познатнее, имеют своих семейных целителей и сами оплачивают им их работу. Сейчас здание больницы — не видимое простым людям — снаружи выглядит как магловский универмаг с табличкой на двери: «Закрыто на ремонт» и имеет шесть этажей, три транспортных камина и несколько подъемников. На первом этаже в самом конце коридора есть неприметная дверь, за ней и находится небольшой дом моего знаменитого предка, в котором когда-то жила его семья — жена и две дочери. В этом доме он также принимал и лечил волшебников. А сейчас в нём живу я. Мои настоящие родители — Бенедикт и Гестия Мунго-Дайлис — работали в клинике и, заразившись от пациентов драконьей оспой, умерли друг за другом. Мне тогда было всего полгода, меня взяли к себе на воспитание дальние родственники отца — Флимонт и Юфимия Поттеры. Бонам Мунго (кстати, это ненастоящая фамилия) был сыном Игнотуса Певерелла, его старшая дочь Иоланта вышла замуж за Хардвина Поттера, а младшая — Элоиза — за Аврелия Лавгуда. У Поттеров был внук такого же возраста, как и я, да мы с ним и родились-то почти в один день, он — в ночь тридцать первого июля. Моя мама успела принять роды у Лили Поттер, а через два часа — первого августа — родила меня.***
Всё это я узнал, когда мне было почти восемнадцать лет, а до этого — с тридцать первого октября восемьдесят первого года и до второго мая девяносто восьмого года — я жил под чужим именем и с судьбой, предназначенной другому. Почему так получилось? Сейчас расскажу.***
После просмотра в Омуте памяти воспоминаний профессора Снейпа о его разговоре с директором Дамблдором, в котором тот сказал, что я являюсь крестражем Тома Риддла и, чтобы его победить, я должен умереть, мой мир перевернулся с ног на голову, а может, и наоборот, всё встало на своё место. Снейп, как ни странно, был возмущён тем, что меня «растили как свинью на убой», и даже накричал на старика. Тот рассмеялся и сказал, что да, это так. Но не стоит так сильно убиваться об этом, потому что мальчик, то бишь я, был просто «подсадной уткой», которая должна была играть роль приманки все эти годы для Риддла. И да, мальчик должен умереть и убить его должен сам Тёмный Лорд, только так можно уничтожить последний крестраж… А вот тогда на арену выйдет настоящий Избранный, о котором говорится в пророчестве, настоящий Гарри Поттер — он сейчас живёт с матерью и отцом в Бразилии — и убьёт Тёмного Лорда. Директор много чего там говорил, а Снейп всё расспрашивал и расспрашивал подробности. Старый интриган с гордостью разливался о том, как он всё хорошо придумал и устроил, и даже удивился недовольному тону Снейпа: ведь тот сам умолял его спасти свою подругу, когда выяснилось, что из двух подходящих под пророчество детей — сына Поттеров и сына Лонгботтомов — Лорд выбрал Поттеров. Дамблдор выполнил его мольбу — Лили Поттер жива. На вопросы, кто же заменил «избранного» и кто умер вместо Поттеров, Дамблдор самодовольно ответил: «Это неважно. Всё равно этот ребёнок никому не был нужен. Его родители умерли и опекуны тоже. Так что искать мальчика было некому. А кто был в образе Лили и Джеймса, я не знаю. Аластор притащил кого-то из Лютного.» Ощущать эмоции через Омут памяти невозможно, но я видел, с каким брезгливым презрением Снейп смотрел на директора, восхваляющего свой прозорливый ум. — Зачем всё это было надо? — Как зачем? А как бы ещё можно было остановить Тома?! Ты же сам помнишь, что он тогда творил! Убивал налево и направо, не разбирая — мужчин, женщин, детей… Мы с Джеймсом и Лили подготовили ловушку для него, всё должно было получиться… В ночь Самайна он убивает младенца, и магия за это его карает. Но всё вышло не так, как мы задумали. Мальчик почему-то не умер от Авады, да и Том тоже не умер, его тело развоплотилось, а часть его сущности, ища для себя сосуд, проникла в самое незащищённое место — в ребёнка. Пришлось срочно придумывать новый план. — А чего придумывать-то? Убили бы мальчика, и дело с концом, — с горьким сарказмом произнёс Снейп. — Ну что ты, Северус, такое говоришь! — возмущённо воскликнул старик и укоризненно посмотрел на него. — Мы же не убийцы! — Ну да. Своими руками вы не убиваете… — пробурчал Снейп. — И кому же в ум пришло поселить маленького волшебника к маглам? — Нельзя его было оставлять в магическом мире. И отдавать кому-нибудь из волшебников опеку. Опекунский совет проверяет ребёнка, оставшегося круглым сиротой, на наличие живых кровных родственников. Мало ли кто мог стать опекуном мальчика! — А кто был до этого его опекуном? — Родители Джеймса. Мальчик был внуком друзей Флимонта и Юфимии. А после их скоропостижной смерти Сириус Блэк собирался оформить опеку. Но кто же отдаст младенца в руки такому импульсивному и неуравновешенному типу, как Блэк. Да к тому же он работал мракоборцем и не был женат. Сириус собирался жениться после своего дня рождения, пятнадцатого ноября, но его невесту и всю её семью убил Антонин Долохов за неделю до Самайна. Ты должен помнить её — Марлин Маккинон, она училась на факультете Рейвенкло, курсом младше. — Ну и отдали бы ребёнка Блэку. Кажется, его мать ещё жива была, она бы и вырастила мальчика. — Нет, — удручённо покачал головой Дамблдор. — Мальчик ничего не должен был знать о себе и о существовании волшебства и магического мира. Я хотел отдать его в приют, но Лили придумала лучший план. Подкинуть ребёнка в семью её сестры, маглы, и написать той письмо, что этот малыш — сын Лили. Та ребёнка на улицу не выкинет, но, если вспомнить её и её мужа отношение ко всему необычному, воспитает так, что тот и знать ничего не будет ни о магии, ни о родителях, ни о себе самом. Мы вообще думали, что мальчишка после смертельного проклятия станет сквибом и будет просто жить и расти в магловском мире. А когда он будет нужен, просто поставим его под Аваду Тома, да и дело с концом. Но мальчик оказался волшебником, — огорчённо вздохнул старик, — да ещё с таким большим потенциалом, что не у каждого взрослого мага есть. Думаю, это за счёт вселившейся в него сущности… — задумчиво произнёс он. — Каждые три года приходилось ставить ему блокираторы, чтобы не убил себя и окружающих. Уничтожить живой крестраж может только тот, кто его создал. Том Риддл просто мог завладеть его телом, если бы мальчик умер. А потом, уже в школе, — тяжело вздохнул директор, — сколько мне пришлось изворачиваться, чтобы подставить мальчишку под заклятие Риддла. Но тот, как меченный самой магией, из всех моих квестов выходил живым и почти не пострадавшим. Даже после возрождения Тома смог вернуться… — А может, он и правда меченный магией? Вон, и шрам у него в виде руны Соулу. — Нет, он не подходит под пророчество. Там сказано, что ребёнок родится у родителей, которые трижды бросали вызов Тёмному Лорду, и появится на свет он на исходе седьмого месяца. А это могли быть только или Поттеры, или Лонгботтомы. — Но вы же не знаете, кто родители мальчика? — Не знаю, — покивал Дамблдор, — но знаю, что они были целителями и работали в клинике Святого Мунго. — Кстати, Альбус, а зачем вы мне это всё рассказываете? — Северус, ты должен будешь в конце этого учебного года убить меня. Я в курсе того, что Том эту почётную миссию поручил Драко Малфою, — Снейп нервно дёрнулся вперёд. — Не нервничай, мальчик мой, — насмешливо поговорил директор, — ты же не думаешь, что ты единственный у меня шпион в стане Волан-де-Морта? Да, мне донесли этот факт, а вот ты… — Лорд знает, что Драко мой крестник, и не посвящает меня ни во что, что касается мальчика, — угрюмо пробурчал зельевар, устало потирая лицо. — Так вот, Северус, Драко слабый и трусливый. Он уже предпринял некоторые попытки моего убийства, но они оказались неудачными, — весело подмигнул он Снейпу. — Поэтому эту миссию ты возьмёшь на себя. Я скажу тебе, когда это надо будет сделать. После моей смерти ты должен будешь следить за мальчиком. Его друзья Рональд и Гермиона в курсе того, что их друг просто заменяет настоящего избранного, и знают, что надо делать, чтобы он решился пойти на смерть ради… — Общего блага… — с ядовитым сарказмом перебил его проникновенную речь профессор… Волна ужаса накрыла меня под барабанную дробь в груди. Сколько раз я был на волосок от смерти, ускользал от неё, и ни разу не думал при этом о ней самой. Воля к жизни была во мне всегда намного сильнее страха смерти. Однако жить с довеском части души Волан-де-Морта не хотелось. Лучше действительно смерть. Я сел на стоявшее рядом с Омутом кресло. Почему я не замечал прежде, какое это чудо: мозги, мускулы, колотящееся в груди сердце. И от этого всего ничего не останется… Я дышал глубоко и медленно, во рту и горле пересохло, но и глаза были сухими. То, что я оказался не тем, кем всегда себя считал, и что те, кого я любил как своих родителей, оказались не ими, и даже предательство Дамблдора, какой чёткий и изящный план, не губить лишних жизней, а поручить опасную задачу мальчику, всё равно обречённому на заклание, чья смерть будет не потерей для кого-нибудь, а очередным ударом по Волан-де-морту — всё это пустяк по сравнению с предательством Гермионы и Рона. То, что Дамблдор давал им указания направлять меня в ту сторону, куда надо, и они стучали ему обо всём, что происходило со мной, это я понял уже достаточно давно, но как-то не сильно зацикливался на этом. Думал, что друзья просто таким образом заботятся обо мне. Но то, что они всё обо мне знали и вели себя как ни в чём не бывало — вот это убивало меня сильнее Авады и толкало смело взглянуть в лицо Смерти. Зачем жить, если ты никому не нужен — ЛИШНИЙ! Лишний, как Седрик на том кладбище, когда Волан-де-Морт приказал Хвосту убить замечательного, ни в чём не повинного парня; лишним был Сириус, когда его же кузина Беллатрикс Лестрейндж простым СТУПЕФАЕМ столкнула его в Арку Смерти… Но у Седрика были родители, и они любили его, а вот мы с Сириусом действительно — лишние. В тот момент мне совсем не было страшно. Я даже жаждал смерти, чтобы не видеть больше никогда предательские лица и не слышать их лживые слова: Гарри, мы же твои друзья и мы волнуемся за тебя, а поэтому должны знать всё, что с тобой происходит. Знать должны, а чтобы что-то сделать, чтобы исправить это — Гарри, если так сказал директор Дамблдор, то, значит, так надо. Он лучше знает, как правильно.***
И я пошёл. Пошёл добровольно и даже палочку не взял с собой. И спокойно принял в грудь зелёный луч смертельного заклятия, и умер… И увидел сжавшееся в комок существо, похожее на маленького голого ребёнка, но с грубой, шершавой, как будто ободранной кожей; дрожа, оно лежало под лавкой и тяжело дышало. Я испытал непреодолимое отвращение — и эта дрянь всё время была во мне! — Противно, да? — услышал я голос и резко повернулся. Передо мной, зависнув в воздухе, парила фигура в белом длинном балахоне, а лицо фигуры было мне до боли знакомо. — Седрик… — чуть слышно прошептал я. — Да, так звали меня в земной жизни, — улыбаясь, ответил призрак Седрика Диггори. Я не мог вымолвить ни слова, они просто застряли у меня в горле, а из глаз потекли слёзы, но я их не чувствовал, я просто знал, что они текут по моим щекам. — Не надо, — мягко произнёс призрак, качая головой. — Не надо винить себя. Ты ни в чём не виноват. Ты очень хороший человек, просто с тобой произошло много плохого, и это не по твоей вине. И ты выполнил своё предназначение. Теперь ты свободен и волен выбирать — остаться здесь или вернуться к жизни. — А у тебя был выбор? — почему-то мне захотелось задать именно этот вопрос. — Нет, у меня не было выбора. Я же был обычным волшебником. Конечно, я бы пожил ещё, но… — призрак развёл руками в стороны. — Так что ты хочешь? Решай быстрее, времени у тебя мало. — Если можно, то я вернуться бы хотел. — Мстить будешь? — я неопределённо пожал плечами. — Не стоит. Зачем тратить жизнь на месть жалким людишкам. Живи для себя, для радости, для счастья. Отдай право мести тем, кто сделает это лучше тебя. — Кому? — Магии, Жизни, Смерти… А теперь отправляйся назад. Ты сильный, ты много уже выдержал, выдержишь и предательство…***
Я шёл по коридору, переступая через камни, выпавшие из разрушенных стен старинного замка, старясь не наступать на разноцветные стёкла, вывалившиеся из разбитых окон, бросая сочувствующий взгляд на обгоревшие картины, валявшиеся на полу. Я шёл к кабинету директора, чтобы ещё раз более внимательно просмотреть воспоминания, а в идеале — забрать эти воспоминания себе, чтобы их никто не видел. Зачем мне это надо?.. Я тогда не знал… Но чувствовал, что они мне ещё пригодятся. Я поднялся по винтовой лестнице, дверь в кабинет директора была открыта настежь, и из него слышался гневный голос профессора Макгонагалл. — … Я не знаю, что ты, Альбус, ещё задумал, но я не позволю вам причинить этому мальчику ещё больший вред, чём вы уже сделали… — Минерва, — тихий живой голос Дамблдора ударил меня по барабанным перепонкам колокольным набатом, и моё сердце вторило ему. Это говорил не портрет, голоса на портретах обезличенные и безэмоциональные, а здесь явно чувствовались раздражение и злость, — никто не собирается причинять этому мальчику вреда. Мы просто возьмём с него непреложный обет, чтобы он не причинил вред нам… — А-а-а! Так вы всё-таки боитесь, что он будет вам мстить, когда узнает обо всём, что вы натворили с его жизнью? — с нотками удовлетворения перебила своего бывшего наставника и кумира Макгонагалл. — Правильно делаете! Я бы на его месте всех вас превратила в свиней и сбросила с обрыва в море. — Профессор Макгонагалл, — голос Грейнджер не меньше шарахнул меня по ушам, — ну это же ненормально и подозрительно, что он второй раз выжил после смертельного заклятия. — А вы, мисс Грейнджер, вообще замолчите! — почти срываясь на визг, закричала Макгонагалл. — Как вы можете? Гарри же считал вас своими друзьями! — Он не Гарри, — послышался мужской не знакомый мне голос. — Гарри Поттер мой сын, и он сидит здесь, а кто тот мальчишка? Он шестнадцать лет был крестражем Того-кого-нельзя-называть, неизвестно ещё, что этот довесок делал с ним. — Я не знаю никакого другого Гарри Поттера, — резко и холодно ответила ему Макгонагалл. — Я знаю только одного Гарри, и он всего несколько часов назад уничтожил того, от которого вы бежали и прятались, мистер Поттер. И именно его я всегда считала и буду считать героем, чтобы вы там ни выдумывали. А теперь — все покиньте кабинет… В отличие от вас, у меня много работы. Послышалось недовольное ворчание и шум поднимающихся тел, я быстро накинул на себя мантию-невидимку и встал за горгулью. Из кабинета стали выходить: Артур, Молли, Джинни, Рон Уизли, двое знакомых мне по колдографиями — Джеймс и Лили Поттер, следом за ними шёл мой двойник, или это я был его двойником? Ну, не важно. Рядом с ним, держа его за плечо, шла моя боевая подруга, Гермиона Грейнджер, и что-то тихо говорила ему на ухо, а он согласно кивал головой… — Альбус! — раздался гневный голос Макгонагалл. — Я сказала — все посторонние… — Минерва, нам надо поговорить, — сдержанно произнёс Дамблдор. — Я уже всё сказала и чётко обозначила свою позицию. Я больше в твои игры не играю. Альбус! Ты не бог! Что ты творишь? Какое ты имеешь право решать судьбы совершенно посторонних тебе людей? Я молчала все эти годы… доверяя твоему «Так надо!», но моё доверие к тебе закончилось, когда узнала, что ты, имитируя свою смерть, оставил детей на произвол этих Керроу! Ты не видел, что они здесь творили! Пыточные заклинания летали налево и направо, даже младшекурсникам доставалось. Все терпели и ждали, когда вернётся Гарри. Ты слышишь? Все только и жили надеждой, что он появится и всё закончится. Неужели ты думаешь, что этот холёный и капризный мальчик, как вы говорите, настоящий Гарри Поттер, сможет заменить НАШЕГО ГАРРИ? — громко выкрикнула Макгонагалл, а потом добавила уже тише: — Уходи, Альбус, у меня на самом деле много работы и абсолютно нет желания выслушивать твой словесный понос. — Минерва, как бы тебе об этом не пожалеть, — угрожающим тоном сказал Дамблдор. Я уже было хотел выйти из своего укрытия, чтобы в случае чего защитить своего декана, но тут раздался сильный хлопок… — Не смей мне угрожать, Альбус! Это не ты… Это Филиус погиб, защищая детей! Это Помона была ранена, отбиваясь от четырёх пожирателей. Это Поппи на последней степени магического истощения помогала раненым! Погиб, просто был затоптан великанами славный мальчик Колин Криви! Полумна Лавгуд испытала на себе жгучие плети! Красавица Лаванда укушена оборотнем! Это НАШ ГАРРИ отправился на смерть, чтобы жили другие. Это наши студенты защищали свою школу, в то время когда ТЫ, ВЕЛИКИЙ И МОГУЩЕСТВЕННЫЙ ВОЛШЕБНИК, ОТСИЖИВАЛСЯ В «ПОДПОЛЬЕ»!!! А теперь ты появился и решил присвоить себе все наши заслуги? Уходи, Альбус. Замок не позволит тебе причинить мне вред, а вот тебя навряд ли защитит. Ты здесь теперь никто. Уходи, пока я действительно не превратила тебя в свинью или… козла. Мимо меня, по-старчески шаркая ногами по полу, прошёл тот, в которого верили, которому доверяли, прислушивались к каждому его слову. Мне он был противен даже больше, чем Поттеры. Те хоть защищали своего ребёнка, свою семью, а этот… Я дождался, пока Дамблдор спустится на первый этаж, и, сняв с себя мантию-невидимку, зашёл в кабинет. Профессор Макгонагалл сидела в кресле, сжавшись в комок, и плакала… Я подошёл к ней и, сев рядом, обнял её за плечи, а она, посмотрев на меня, ещё сильнее разрыдалась и уткнулась мне в плечо. Никогда бы не подумал, что такая строгая и уверенная в себе ведьма может так плакать…