Однажды смерти...

"Привет тебе, ясноглазая. Знаю, наши пути разошлись двадцать пять лет назад. Знаю и о том, что ты все ещё злишься, но краем глаза следила все эти годы за тем, как идут мои дела, чем я живу, как взрослею. Помню свой страх перед тобой, перед шагом в непознаваемое в теле. И радость от того, что ускользнуть удалось тоже помню. Мне стыдно и за ужас, и за мелочную мою тогдашнюю радость. Я была не права. Ты давала мне урок, а выучила я его только сейчас, и то не полностью. Я не готова, все ещё не готова пойти за тобой, но пойду, если позовешь, куда ж я денусь? -- Почему не готова, -- спросишь ты сквозь маску городских рыжих ночных облаков, и я тихонько отвечу: -- Я люблю жить. -- Идём -- шепнешь сквозь исчерна прозрачный речной лёд зимних дорожек. -- Обожди. Пожалуйста. Ещё столько всего не увидено. Не пройдено. Не испытано. -- Твое время истекает. Идём же! -- Давай потом, я сама позову тебя, правда! И ты отступаешь. Испытываешь на прочность. Тебе можно. А значит -- ещё не время. Благодарю тебя за урок. Он бесценен. Проходя мимо моего дыхания помни, я чую тебя, и если однажды ты захочешь просто зайти на чай, буду рада. И даже сгущенкой поделюсь. Сама приду, дождись. Пожалуйста" -- Психа какая! -- удивлённо рыкнула смерть, разглаживая ладонью смятый в эмоциональном порыве конверт и вновь, словно не веря своим глазам, пробежала по строкам, написанным ломкими некрупными буковками. Ну правда, совсем психа. Это ж надо, такое ей написать! Да ещё и отправить так, чтоб дошло. Смерть поморщилась, потерла ушибленной письмом лоб, и хмыкнула: -- Навестить, что ли, если так настойчиво просят? Так-так, двадцать пять лет назад... Ее регионом был Урал. Она легко потянулась, касаясь зеркала памяти авторши письма, и... -- Ох, нет. Это не мне адресовано! -- тронула струны, проверяя, кто в этом регионе был, и зашипела сквозь зубы -- Ольгер-р-рт! Любопытный старый мерзавец! Потоптался по судьбе девчонки и сбежал! Ну, я тебе! Словно сами собою всплыли строки-приглашение на чай. Она покатала в мыслях идею, но откинула. Уж очень беззащитно и трогательно все это выглядело. Не стоит пугать. Не ее это увлечение, да и задача тоже не ее. А вот подойти, посмотреть издали, это можно и даже забавно. Но сначала надо вс ж донести конверт Ольгер-р-рту. И в лоб стукнуть. Посильнее, конечно, чем это маленькое письмецо, вылетевшие словно само собой из здания почты и С маху тюкнувшее ее четко в середину лба. Надо, все ж объяснить старому засранцу, что игры с силой до добра не доводят. Где он может обретаться сейчас, смерть прекрасно представляла, и, будто танцуя, скользнула на струны, держа в мыслях раскатистое Р-р-р, как нельзя более точно отражавшее картину его потоков. И вывалилась в глубокий сугроб. На миг застыла, созерцая пронзительную красоту зимнего заката. Огляделась. Ага. Старый пройдоха едва угадывался, только по гудению струн, правда, на склоне холма. Зубы и кулаки сжались словно сами собою. -- Ну, берегись, гад -- и решительно потопала наверх. *** Уф. Что-то устал я. Странные вы, люди. То зовёте меня, то посылаете, то убежать хотите. Безуспешно ведь. Ну, почти... Я сижу на склоне заснеженного холма, смалю беломорину, и задумчиво пускаю колечки в ясное розовеющее небо. Нечасто удается отдохнуть. Отваливаюсь спиной в снег. Смотрю в глаза неба. Хорошо. Тихо. Целые сутки так будет. Много вас, людей. И за каждым, в его срок, прийти надо. Сколько ж ругательств, ненависти, злобы в вас! Неудивительно, что творец создал таких, как я, чтоб вас провожать куда положено, сами-то не пойдете, а? Хихикаю. Хотя… встречаются и у вас уникумы. Себя вместо кого-то предлагают, сами вперёд меня рвутся. Смешные. Хохочу в изумленно-равнодушное небо, откидываю пряди с лица, тряся дурной головой, пьяной морозом и горечью. И я был одним из вас. Давно. И, право, вот никак не мог понять вашего страха даже тогда. Один живой = один мой (моего предшественника, наследницы) визит. И чего бояться? Зачем оттягивать? Мы встречаем. Разбиваем зеркало памяти. Помогаем встать на ВАШУ тропу. Вы идете, идете, идете! И, пройдя сквозь солнечное пламя и лунный призрачный мрак, вы возвращаетесь. Очищенные, обновленные, юные. Видите этот мир словно впервые. Восхищаетесь или плачете. Впитываете его красоту и мудрость, его законы каждым вздохом своим. И что потом творите… Правда, не понимаю. Устал. Века. Капли веков утекли, но ведь я помню, как был человеком. Насколько ярко все было, тоже болью помню. Не так на струнах, по которым бродить буду до завершения своего служения. Тут холод. Одиночество. Лишь иногда серым росчерком проскальзывают Анима. Я больше не вступаю в схватки. Зачем? Делить стало почти нечего. Прогресс ваш срезал часть моей работы, за это я благодарен. Не люблю, понимаете, стоять против разъяренного Анима, пытающегося забрать все, не оставив от человечьей души ни грана. Флорис тоже не подарочки. Но они холодные. И подлые. В оба глядеть надо, чтоб уходя с душой древа, и от человеческой души кнутом не отбили, да не врастили в то, что потом может при таком раскладе или дриадку взрастить, или онтом стать. Или анчаром. -- А вы думали, ядовитые древа защищаются? Ха! Ха-ха три раза. Это жадные Флорис начудили. Голос мой хрипл и низок. ВОроны, чующие мое присутствие и слетающиеся чтоб хапнуть кусок энергии струн нахаляву, отвечают басовым карканьем. Другие, которые тоже смерть(вы думали, я один? У-ха-ха, вас-то много), редки. С одной я раскланиваюсь, дарю капли тепла и иногда беседую. Ну, хоть что-то. Все не сойти с ума. Она ярче стала. Наверное, скоро тоже сможет в мир шагать. Значит, где-то преемник мой родился. И время мне бродить истечет, как встречу да выучу. Смахнул невольные слёзы, закинул смятый окурок в сугроб. Сутки отдыха завершились, перекур окончен. Собрался шагнуть на струны, но был встречен решительным прямым в челюсть...