***
Осаму продолжал размышлять о своей тревожности следуя за другом ко входной двери. В доме горели абсолютно все окна, даже самые маленькие, и уже тогда была слышна музыка с ярко выраженными басами, но парень понимал, что это лишь малая доля того, что будет, когда вечеринка наберёт обороты. Он продолжал размышлять, и когда Ринтаро трезвонил долго и настойчиво в звонок, хотя мог просто позвонить по телефону. Но стоило двери распахнуться, как все мысли мгновенно улетучились. Встретил двух товарищей с виду очень даже молодой парень, но пару мгновений спустя Мия по взгляду понял, что он старше их. Высокий, одного роста с блокирующим, шатен втянул десятого номера старшей школы Инаризаки за локоть, обнимая так, словно они давние родственники, которые увиделись впервые после многолетней разлуки — были чётко слышны сдавленные стоны. Осаму наблюдал за всем со стороны, продолжая стоять за порогом. Вообще, он не был скромным — учтивым да, но не скромным — однако тогда почувствовал неловкость. Как будто он увидел то, что не должен был. Суна мялся, стараясь скосить взгляд на друга, мямлил что-то невнятное. Очень на него не похоже. Когда же хозяин дома, продолжая приобнимать друга за плечи, поинтересовался, что за парень пришел с его знакомым и почему такой скромный, Мия внутренне напрягся, потому что понятия не имел, что означало это довольное выражение лица. — Извините за вторжение. Осаму Мия, рад знакомству, — сероволосый всё же вошёл в дом и старательно делал вид, что осматривается, пытаясь избавиться от неловкости ситуации, которую, казалось, шатен не замечал. — Мицуги Хико, — новый знакомый медленно освободил Ринтаро от объятий, после чего тот облегчённо вздохнул. Это тоже напрягло Мию. Его друг не из робкого десятка, смутить, испугать брюнета, мягко говоря, сложно. Что же из себя представлял этот его загадочный приятель и чего такого необычного мог знать, чего не знал Осаму? Хико протянул руку, приглашая к рукопожатию. Осаму, поразмышляв пару мгновений, ответил тем же, крепко сжимая чужую ладонь. Назвать доигровщика тактильных человеком мог разве что дегенерат. Трогать других людей, нарушать их личное пространство было чем-то, из разряда немыслимого и к себе он требовал аналогичного отношения, однако предусмотрительно пошёл на уступки — всё же он в гостях, а его лично даже не звали — но, когда тыльную сторону запястья легко мазнули чужие пальцы, не выдержал и скривился. Щекотно. Он не любит щекотку. — Я тоже очень рад знакомству, — Мия снова скривился, позабыв о чувстве такта, когда услышал, как Мицуги растягивал слова словно мёд. Так говорят с маленькими детьми, стараясь отвлечь внимание от ненавистного шприца, а после подлого обмана суют мятную сосательную конфету, которые он, кстати, терпеть не может, пологая, что ароматизированная карамелька компенсирует боль. До сих пор хранит детскую обиду на мать, за то, что так подло предала его, воткнула нож в спину, точнее, иглу в задницу. Если от врачей веет не просто противным запахом лекарств, но и благородным страхом, то здесь по-другому, не смотря на белую рубашку. Мерзкий — единственное, что всплывало в голове при взгляде на широкую улыбку. Возможно, потому что парень улыбался неправильно. Если бы у Мии спросили: можно ли вообще правильно улыбаться, он бы с твёрдой уверенностью ответил — да. Вот например Ацуму: та ещё скотина, но когда никто из посторонних не видит, улыбается самым чистым счастьем. Больше старший из близнецов припомнить для это аналогии никого не смог, разве что мать. Избавиться от клейма будет сложно. Первое впечатление зачастую обманчиво. Осаму осекал себя, расслабляя плечи и переставая хмурить брови на каждую звонкую «и». Слишком громко, слишком много эмоций, как будто искусственно, как в опере или паршивом театре. Терпеть натянутый диалог становилось всё сложнее, капая белизной на мозги. Белизной и правда не по-детски несло от полов. Чистота это прекрасно, но не до такой же степени. Только бы причиной страха Ринтаро не был труп, который они вместе с этим странным Хико расчленили прямо посредине коридора, а после драили полы до дыр, усердно перебивая запах крови и гнили чистящими средствами. В один момент Мия осознал, что вот-вот мысли станут материальны и труп точно появится. Он не станет замывать всё хлоркой, а сдастся с поличным, не трус ведь. Поднимаясь по полированной каменной лестнице на второй этаж, чтобы выслушать увлекательнейшие рассказы о достопримечательностях дома, наглый парень предпринял попытку обнять сероволосого за талию, проводя рукой слишком низко. Тогда всё внутри заполыхало. И лишь благодаря отточенной до бриллианта выдержки, которую создавал годами — всем известно, с кем он жил в одной комнате девяносто процентов своей жизни — Осаму смог удержать руки на безопасном расстоянии от чужой шеи. Суна понял, что пора вмешаться, заметив лёгкий тремор в сжатых кулаках и отсутствие возражений, что значило — друг на пределе. Брюнет быстро забрал товарища и, ничего не объясняя парню, которой в этой же рубашке и родился, увёл того обратно вниз, принимая шумное сопение за согласие и благодарность. Тащил товарища к бару и прикидывал в голове: сколько нужно налить крепкого восьмидесяти килограммовому бугаю.***
Ринтаро прекрасно его понимал. Если человек тебе не нравится, то любое прикосновение или слово может вывести из себя, но было что-то неправильное в том, как именно Мия реагирует. — Личная жизнь людей — их личное дело. Не хочу быть втянут в это. Вот и всё, — звучало скомкано, но Осаму просто не мог подобрать правильных слов, что бы описать, как на самом деле относится к подобному. Как бы ни пытался, звучало всё равно грубо. Каждый человек может делать то, что хочет, если это не угрожает физическому и ментальному здоровью окружающий. С кем этот человек спит или кого любит, не имеет никакого отношения к Мии и он не станет вставлять своё слово везде, где не просят. И он не хочет принимать участия в чужой жизни, потому что занят своей и ему нет никакого дела до остальных. Просто не нужно втягивать его во всё это. — «Фу»? — Суну подобный предлог совсем не убедил. Скептицизм в его взгляде выжигал чёткие иероглифы на лбу доигровщика: «Козёл». Осаму обратил бы больше внимание на такую ранимость, если бы не так хорошо знал Ринтаро, который не любил уступать в спорах, всегда имея отличное от других мнение. Для чего товарищ каждый раз давал это понять, не известно. У него тоже есть свои представления о различных вещах, но он ведь не тыкает ими каждому в лицо. Вел себя как невежда. Самое страшное, когда блокирующий начинал спорить с тренером или учителями. Приходилось просить прощения не только за брата, но и бестолкового друга. — Я не осуждаю, правда, но сам к подобному никогда причастен не буду. — Никогда не говори «никогда». Бывший одноклассник был до невозможности вредным. Осаму не хотел развивать новый спор, потому молча проглотил грубость, отвернулся и уставился на снующих людей. Все были так похожи в своем желании выделиться: одеты пёстро, модно, но совершенно безвкусно; пытались перекричать друг друга и музыку, желая, чтобы слушали только их; пили как не в себя и ни на мгновение не задумываясь о последствиях. Так делают многие, а после жалеют. Человек, всё-таки, странное создание. Ринтаро наклонял стакан, наблюдая, как перекатываются оставшиеся капли непонятной жидкости — его не особо беспокоило, что друг обиделся — по кругу и деться им некуда, выхода нет. Зачем люди придумывают правила, следуя им до гроба, даже если не хотят? Почему запихивают друг друга в рамки, понимая, что делают кого-то несчастным? Почему желания должны быть обоснованы? Почему счастье нужно доказать? — Подумаешь, однополые отношения. Почему это считается странным? — Вопрос был скорее риторический, вырванный из потока мыслей. Шатен не хотел сейчас слышать чужого мнения, но уже готовился к новому штурму, ведь старший из братьев слишком серьёзен, чтобы не поддержать беседу и просто промолчать. — Ну, — Осаму считал нелепым разъяснять подобные очевидные вещи, — все живые существа должны размножаться, а однополые пары этого сделать не могу. Религии запрещают подобное. Да много причин. В любом случае, это считается странным и… — Это ты странный, — парень громко фыркнул, останавливая поток ненужных «потому что». Что за идиоты его окружали? — Во-первых, ты задал вопрос и я просто даю ответ. Зачем грубить? Во-вторых, в чём вообще проблема? Можно просто объяснить, что тебя обижает и попросить впредь не говорить подобного. Но, нет, лучше так демонстративно пренебречь словами друга, — Мия бубнил и хмурился, заводя очередную лекцию. Брюнет закатил глаза — что Осаму заметил — предпринимая честные попытки отвлечься, а заодно взглянуть на свой мозг изнутри черепной коробки, просто проверить, не превратился ли он в изюм от недостатка кислорода, который втягивал в себя этот кретин. Какой же всё-таки Осаму был зануда. Временами единственными различиями их с Китой были только рост и наличие бешеного братца. Но, в отличие от Шинске, Мия-старший ещё и характер показывал — всё ему не так и все вокруг плохие, и вообще, он единственный кто знал как правильно. Чёртовы близнецы, никогда не получалось их понять. — Всё, я больше не хочу говорить об этом! Давай сменим тему, пожалуйста. — Как успехи с магазином? — Суну не особо волновал данный вопрос. В Мию он, конечно, верил, тот на многое способен, но касательно этой идеи очень сомневался — слишком энергозатратно, больше похоже на Ацуму. — Я только начал. Тяжело. Многое непонятно, правил столько, что не сосчитать. — Осаму зарылся руками в волосы, ища облегчения. Даже от упоминания данной темы бросало в дрожь, а стоило вспомнить список ближайших дел и то, что в сутках всего двадцать четыре часа, идея впасть в кому на месяц казалась не такой уж и странной. Было бы так хорошо, если бы проблемы могли решаться сами по себе. Но нет, он не слабак, он дал себе слово и он сделает, а отоспаться и в следующей жизни успеет. — Знаешь, что? — Что? — Ринтаро говорил и одновременно заканчивал печатать ответ в мессенджере на скорую руку, надеясь, что друг не начнет бухтеть снова о его, по мнению многих зануд из прошлого века, вредной привычке. — Я справлюсь. Однозначно. Довольно оптимистичный настрой. Суна не стал комментировать, лишь хмыкнул, убрал гаджет в задний карман джинс и потянулся за бутылкой виски за стойкой — бар в собственном доме очень удобно — пусть Осаму поступает так, как считает нужным. — Как Ацуму? — Ринтаро хмурился, вчитываясь в мелкие светло-желтые иероглифы на тёмно-коричневой этикетке. В какой момент производитель решил использовать именно такое сочетание цветов? Ничего не разобрать. Виски оказался коньяком. Немного огорчает, но ладно, и так сойдёт. — Нормально. — Это же Цуму, с его вечными перепадами настроения и нескончаемой энергией, что с ним может быть не так? Он всегда в порядке. — Мы немного переписывались. Тренировки, врачи, собрания, тренировки. Замкнутый адов круг, — Осаму слабо улыбнулся. — Он в восторге. Гордость за брата грела изнутри, как маленькое солнышко.***
Закинув пакеты с разнообразными продуктами в одну из комнат, где собрались товарищи, Ацуму направился прямиком в свою новую обитель. Воспоминания о прошлом опустошали на столько, что Мия даже свет включать не стал, когда зашел в комнату — просто завалился на кровать прямо в уличной одежде. Он не беспокоился, что сосед станет доставать вопросами. Во время заезда в общежитие и распределения комнат, рассчитанных на двоих, блондин воспользовался природным обаянием, прикинулся в очередной раз дурачком и вынес мозг администратору, требуя выделить отдельное помещение. Обосновал свою прихоть очень просто: несколько часов жаловался девушке, что от круглосуточных звуков мегаполиса у него ужасно болит голова. Это плохо сказывалось на командной игре — ведь он должен следить за состоянием всех игроков — а значит они будут проигрывать, из-за чего не смогут в будущем выйти на национальный уровень и Япония, как возможный олимпийский фаворит, забудется всеми, что в итоге приведёт к падению страны в мировом рейтинге и всё выльется в гражданскую войну, потому что люди будут недовольны ухудшением экономики из-за отказа других государств сотрудничать с аутсайдерами. В общем, спустя почти три часа отменного бреда с непоколебимой логикой, брюнетка сдалась и заселила его в самую дальнюю комнату, чтобы как можно реже контактировать с очаровательным, но доставучим связующим. Естественно дело не в мигрени. Это было откровенной ложью. С некоторых пор она стала неотъемлемой частью его жизни. Просто Мия не горел желанием делиться с кем-либо причинами перепадов настроения и уж тем более он не хотел, чтобы тот самый некто стал случайным свидетелем того, как он дрочил на фото брата. Пялясь в белый потолок, Ацуму снова и снова думал о вопросе, которым задается не первый год. Вот, например, Осаму. Он влюбится, женится, заведёт детей, откроет свое дело, будет видеться и свободно говорить с друзьями обо всём подряд — его жизнь будет полноценной. И пусть мысль о гипотетической девице в постели любимого человека грозила смертью от удушья — сердце, от картинок, щедро подкинутыми богатым воображением, норовило выползти через глотку — Ацуму радовался этому. Его брат будет счастлив. А что на счет него самого? Ацуму не был святым. Он целовался с двумя или тремя девушками, на пробу, но ему не понравилось. В светлой голове зародилась мысль: может его так тянуло к брату, потому что парню не нравились представительницы прекрасного пола? Возможно, он просто гей? Тогда, на последнем году старшей школы, в самом его начале, Мия познакомился на тренировочном матче с одним парнем — из случайно услышанного телефонного разговора, блондин узнал, что либеро из местного колледжа никак не мог избавиться от внимания бывшего молодого человека — и решился на активные действия. Завязался диалог, в котором связующий уверенно рассказывал, что он гей, но никому об этом не говорил, потому что никто не поймёт, ни друзья, ни семья, ни тренер, и вообще ему хотелось общения, тепла, ласки и тому подобное. Нагло с его стороны было вот так откровенно соблазнять парнишку, но невысокий соперник таял от подобных откровений и легко согласился на свидание. Конечно же, сообщать, куда и с кем идёт Ацуму не стал. Атсуши — так звали студента второго курса биологического факультета — быстро приноровился к характеру блондина, и так как сам был не против, затащил Мию в постель уже на второй встрече. Здесь Ацуму тоже откровенно признался, что никогда не занимался сексом не то что с парнями, но и в принципе. Либеро отнёсся с пониманием и даже неким воодушевлением — не терпелось научить нового любовника всем хитростям, подогнав под свои желания и фетиши. Мия послушно делал всё, что ему говорили и получалось у него очень даже неплохо. Терпеливо слушал рассказы о мужской анатомии и вчитывался в ночные смс от парня, где тот подробно описывал новые позы, а так же скидывал статьи и порно рассказы. Продолжилось всё это не долго, примерно 3-4 месяца. Все встречи закономерно заканчивались в кровати и блондина это более чем устраивало. Становилось и правда немного легче — во время активных прелюдий, и в моменты экстаза, он забывал о своих чувствах и переживаниях, но ненадолго. Всегда ненадолго. Потому искал встречи со своим «парнем» как можно чаще. Вскоре и ночные загулы не справлялись с тяжёлыми мыслями и связующий решил прекратить весь этот цирк. Благо, студент воспринял информацию о расставании спокойно и просто пожелал удачи. Так же, однажды он чуть не переспал с мужчиной на какой-то странной вечеринке, куда притащил его Суна. Всё там было странным. И люди, и напитки, и обстановка — всё. И то был именно взрослый мужчина, который, естественно, не догадывался, что блондину и двадцати нет — спасибо матушке природе за рост и тренировкам за габариты. После того вечера Мия сделал некоторые выводы: во-первых, не ходить на вечеринки с Ринтаро; во-вторых, он не пассив. Осознание того, что любопытство снова завело его не туда, пришло в тот момент, когда даже не особо опытный Ацуму понял, что мужчина не был хорош в интимных вопросах. Глядя на трясущиеся руки и неловки попытки расстегнуть чужой, или хотя бы свой, ремень парень понял: стоять раком, пока сзади какой-то тип возится с твоей задницей — отстой. Потому остановил толком не начавшийся акт близости. Наверное, дело было в том, что связующему плевать на него. Быть может, если бы на его месте был Осаму, Ацуму согласился бы провести в неудобном положении все отведенные ему дни. Мия-старший не был загульным, просто он искал себя. И все же, испытав на пробу пару видов отношений, стало ясно, что ничего из этого не подходит. Люди нравились ему, он испытывал к ним сексуальное желание, но не более. Хотелось, чтобы рядом был человек, а не тело для секса и обнимашек при просмотре сериалов. Он хотел говорить и слушать, и чтобы с ним говорили и слушали в ответ. Хотел поддержки и заботы, и отдавать ещё больше взамен. Возможно ли подобное для него? Или же ему суждено праздновать олимпийскую медаль и остальные награды с сокомандниками, навещать родственников на праздники, пить и улыбаться на свадьбе брата, а после ехать в пустую квартиру, чтобы как и сейчас лежать во мраке, на односпальной кровати — он никогда не купит себе двуспальную, чтобы не подпитывать чувство пустоты — и размышлять о собственной никчёмности. Нахождение «второй половинки» не является жизненной необходимостью. Многие люди посвящали себя работе, путешествиям и жили припеваючи в одиночестве, это тоже нормально. В постоянном уединение есть свои плюсы: всегда можешь быть собой, выглядеть так, как считаешь нужны, двигаться, есть, говорить — всё что захочешь и никто не осудит, не скажет, что не прав. Никто, кроме самого себя, конечно же. И это прекрасно, это как раз то, что ему было нужно. Однако, во всепоглощающей тишине, существовал и огромный, огромный для него минус — некому было спасти парня от него самого. От угрызений совести, бичевания, принижения достоинства и чем только ещё он не занимался, когда был один. Это угнетало. Это истина, в которой он живет, но это угнетало. Подливало масло в огонь и то, что связующий в очередной раз ошибся. Находиться рядом с братом было всё сложнее. Чем старше они становились, тем больше усилий приходилось прикладывать, что бы быть нормальным. Теплые чувства продолжали расти, несмотря на то что Саму порой вёл себя как абсолютный придурок, а после добавились и разбушевавшиеся гормоны, когда шкала пубертатного периода достигла своего максимума. Ацуму благодарил всех богов за то, что к тому возрасту братья расселились наконец в разные комнаты, и то потому, что он вынес весь мозг родителям и окончательно довел брата до ручки. Время шло и Осаму хорошел с каждым днём. С каждым, мать его, днём. Блондин разглядывал себя в зеркале и не мог понять — какого чёрта? Он выглядел совсем не так. Одноклассники, друзья, родители — говорили, что парни буквально идентичны, но Ацуму-то знал, что нихрена подобного. Конечно блондин понимал, что мог бы стать лицом журнала Плейбой до окончания печати, но он видел брата и видел себя, и они настолько разные, что у старшего начинал развиваться комплекс неполноценности. Осаму держит спину ровнее, плечи у него шире, кожа чище, бёдра идеально сложены, глаза потрясные, волосы такие шелковистые, а улыбка — ох, его улыбка — что-то из разряда наркотических веществ, которые сотрудники скорой помощи хранят в металлических чемоданах с кодовыми замками и пристёгивают наручниками к запястьям. Наручниками. У Саму красивые руки: сильные, с выступающими венами от кистей до самых плеч. Наручники на таких смотрелись бы прекрасно. Он бы пристегнул брата к турнику в их старой спальне, до которого они после пятнадцати лет могли легко дотянуться, и не стал снимать с него одежду полностью, лишь задрал бы футболку, натягивая сверху за голову, а джинсы наоборот приспустил. Младший бы наверняка жутко краснел, а старший мог бы кончить лишь раз взглянув на подобное. Ацуму провёл рукой вниз по животу, с силой сжимая твердеющий член, распекая себя, брата и судьбу. Блондин наивно полагал, что, когда съедет не просто в соседнюю комнату, а в другой город, за шестьсот километров, сможет дышать свободно. Брат не будет маячить перед глазами, видеть его лицо будет тогда, когда к этому готов, созваниваясь по видеосвязи. Но именно в этом и заключалась его ошибка. Ацуму стал думать о родственнике гораздо чаще, просто не мог себя остановить. Почему же со временем становилось только хуже?