После концерта и до утра

— …Облапал меня всего, — с притворным негодованием посетовал Чжан Чжэхань, нажимая на кнопку этажа. — И тебе не стыдно? Конечно, их не могли поселить на одном этаже. Даже в одном отеле уже было бы странно и подозрительно. Но команда поступила по уму — и просто выкупила этаж для всех участников концерта разом. Как обычно, это позволяло избежать множества проблем, например, вторжений фанатов. Во время съемок так не делают, но после успеха было бы неправильно не воспользоваться шансом. Правда, о приватности приходилось забыть, ведь все соседи — твои знакомые и коллеги, но это только на несколько ночей. И можно было, наплевав на усталость, выпивать вместе в отдельной комнате бара. Но они предпочитали комнаты. — А сам-то? — парировал Гун Цзюнь, устало облокотившись о зеркальную стену лифта. Все тело словно покалывало после пережитого — все нарастающее перевозбуждение последних недель и долгое стояние на ногах давали о себе знать. — Юбки мне все задрал. Теперь я как поруганная девица. Кто на такого посмотрит? Хитрую улыбку на съемочной площадке почти всегда скрывал веер, но вот лисий прищур… он оставался, будь Цзюнь-Цзюнь в парике или в скрывающей лицо маске и кепке. Он не стал смывать макияж в их общей гримерке — ставшая легендой красная подводка Вэнь Кэсина очень ему шла, но для живых выступлений пришлось даже стрелки Короля Скорпиона уменьшить, чтобы не привлекать излишнего внимания к их образам. С розовым ханьфу все, казалось, уже смирились, но макияж делал все еще откровеннее. Парадоксальным образом безумно популярный в Китае жанр boys love — совсем не для Китая… — Ты спрашиваешь или жалуешься? — усмехнулся Чжан Чжэхань, наблюдая за мелькающими на табло номерами этажей. Они вышли из лифта и направились вдоль по коридору, точно тени друг друга, не отставая дальше, чем на шаг. Перед завтрашним выступлением было строго наказано хорошенько выспаться и отдохнуть, особенно слегка простудившемуся в пути Чжан Чжэханю, и пока остальные не спеша переодевались после шоу и планировали тайную посиделку, они успели вернуться в отель раньше всех. — Я интересуюсь, — улыбнулся Гун Цзюнь, полыхнув взглядом, и зашел в его номер следом. Все-таки он идеально подходил на роль новелльного Вэнь Кэсина, подумал Чжан Чжэхань, аж зависть берет. У них обоих даже глаза, и те производили тот же эффект черных дыр за защитным стеклом. Они так устали, что им полагалось рухнуть на уютные кровати, не разуваясь, и проснуться только к обеду, но вместо этого они застыли в узком коридоре на входе, размышляя о том, куда им обоим стоило бы упасть, и почему — не в чьи-то объятия. — У тебя есть выпить? — прервал молчание Чжан Чжэхань, славящийся большим актерским опытом, чем у Гун Цзюня. Он стащил с себя кроссовки, не наклоняясь, и прошлепал по полу к балконной двери, распахивая ее настежь. Идеально белые носки оказались грязными на подошве, и Гун Цзюнь это запомнил, делая аккуратный шаг в комнату и напоминая: — Не знаю, это ведь твой номер. — Неловко сцепив руки перед собой, он укоризненно произнес, наблюдая за стремительно раскрывающим один шкаф за другим в поисках мини-бара Чжан Чжэханем: — Разве стоит сейчас пить? — Это чтобы расслабить связки, — отмахнулся тот, тут же издав победный возглас — целый ряд мини-бутылочек обнаружился над небольшим отельным холодильником. Чжан Чжэхань, ничего не спрашивая и не говоря, достал два бокала и наполнил их чем-то многообещающе игристым. Гун Цзюнь рухнул в ближайшее к нему кресло, мысленно обещая себе «только по одной». Они уже пили вместе, и не раз. Именно так зародилась шутка про танцы Чжан Чжэханя — однажды тому так понравилась текила, что он принялся танцевать на барной стойке. На беду для него и всех присутствующих, там же был и сияющий шест для стриптиза… Как заботливому другу, Гун Цзюню удалось увести его оттуда, однако не без труда. К счастью, тогда он достаточно твердо для этого держался на ногах, но теперь атмосфера «а когда, если не сейчас» и «да моя кровать практически за стенкой» вряд ли сможет способствовать сдержанности. Куда уводить Чжана-лаоши в его собственном номере, не очень понятно. Будет нехорошо, если наутро их обнаружат в одной постели… просто потому, что они напьются и заснут там, где стояли. Чжан Чжэхань подал ему пузатый бокал, за тонкую ножку держа тот между пальцев. — Если только ради связок… — протянул Гун Цзюнь, принимая это «подношение» без церемоний. Что с широкими расшитыми вручную рукавами, что в безликой толстовке, он всегда пил как-то по-гунцзюновски грациозно — подносил ко рту, касался губами прозрачного ободка, впускал немного жидкости внутрь, задумываясь о вкусе. Чжан Чжэхань был уверен, что на фоне Гун Цзюня выглядит заядлым выпивохой. Впрочем, самое время подтвердить это негласное звание: — Ну, будем! — отсалютовав своим бокалом, он осушил его залпом, а затем долго и задумчиво смотрел на стекающие по стенкам, чтобы собраться воедино, капли. Ждал, пока Гун Цзюнь не спеша смакует небольшие глотки. Они обсудили концерт еще в гримерке. Потом — по пути в отель. Раз за разом, пока Гун Цзюня не отпустило, а Чжан Чжэханя не проняло. Теперь хотелось помолчать, все слова будто кончились, как и сам концерт, как и этот день. И завтра будет новый. Как и всегда, восход за восходом. Гун Цзюнь предпочитал вину пиво, но он остался здесь, не включая свет, и составил ему компанию, не прося перенести на завтра. Чжан Чжэхань выпил еще, а потом еще и еще. Игристое быстро ударило в голову — даже не пришлось стараться, чтобы весьма ощутимо опьянеть. Гун Цзюнь молча смотрел на него, едва улыбаясь — но при этом его лицо словно светилось радостью, так оно менялось от легкого изгиба губ. «Как же ты хорош», — промелькнуло у Чжан Чжэханя в запутанных, неуклюжих мыслях. Теперь-то все об этом знают, и у Саймона Гуна будет не протолкнуться от желающих высказать это лично или порвать его на части. Но для него он по-прежнему… — Цзюнь-Цзюнь, — слабо позвал он, пряча нежность в усталом тоне. Обычно он называл Гун Цзюня Гун- лаоши или даже лао Вэнь, если в образе. Но сегодня… сегодня можно было все. Он не ожидал, что Гун Цзюнь, в темноте напоминающий зверя, неотрывно наблюдающего за добычей, хриплым голосом прервёт его неторопливую речь: — Чем ты будешь занят сегодня, Чжан лаоши? Его красивые руки лежали меж разведённых коленей. «Чжан-лаоши» вдохнул побольше сладкого ночного воздуха и рискнул ответить, на всякий случай недоуменно пожав плечами, чтобы не выдать лишних эмоций: — Наверное, тобой. Он сказал это походя, точно бросив через плечо, не глядя, но в темноте прозвучало интимно, даже пошло. Гун Цзюнь всегда выглядел так, словно вышел прямиком из экрана. А на экране он был Вэнь Кэсином — лао Вэнем его Чжоу Цзышу. Запрокинув голову, он нежился на солнышке, подставляя прекрасное лицо небу. Хотелось дотронуться пальцем, провести по аккуратной горбинке и ниже, минуя губы, по острому кадыку. Возможно, он, Чжан Чжэхань, немного увлекся. А теперь… так скоро… пора прощаться. — Что ты сказал? — Гун Цзюнь резко выплюнул фразу, и тьма будто стала сгущаться вокруг. За раскрытыми шторами на них издалека смотрело его лицо — с сияющего небоскреба. Чжан Чжэхань, видимо, был изображен на втором, который оказался повернут в другую сторону. Завтра будет последний день между Чжоу Цзышу и Вэнь Кэсином. Возможно, не для фанатов дорамы и не для поклонников новеллы, не для возможного будущего дунхуа и даже не для любителей поворошить грязное белье актеров, представляя, что те в кого-то влюблены, в чем-то спят, что-то ото всех скрывают. Но для него, для Чжан Чжэханя. Он теребил уголок рубашки, опустив свой бокал на бедро, будто пустая стеклянная полусфера оказалась слишком тяжелой для этой руки, легко забивающей трехочковые. — Я сказал, что мы будем пить до утра! — Чжану лаоши, по его мнению, всегда хорошо удавались жизненные роли — развратников, пьяниц, бездельников. А вот такие, как Чжоу Цзышу… впрочем, бывший глава секретной службы императора подходил как минимум по двум критериям из трех. И все равно аура у него была какая-то… праведная, как у монаха-отшельника. Хотя, даже отшельник в этой дораме ругается как лодочник, объедается и ведет себя в высшей степени возмутительно. Неожиданно в стремительно мутнеющее поле видимости Чжан Чжэханя попала чужая ладонь, большая и при этом изящная. Не успел он ничего осознать, как ладонь потянулась к его бокалу… Он мгновенно перехватил атаку и только потом поднял взгляд на Гун Цзюня. Тот смотрел сверху вниз и очевидно посмеивался над ним: — Только посмотри на себя, как тебя развезло от простого вина. Чжан Чжэханя вовсе не развезло. Но он уже вошел в роль. И он хотел, чтобы развезло. Так, чтобы ничего не вспомнить наутро. Чтобы с кем-то переспать и не узнать имени. Чтобы от запястья в его руке по пальцам и дальше, по всему телу вплоть до грязной из-за потного парика головы, не бежал электрический ток. Чтобы Гун Цзюнь смотрел на него не сверху вниз, а наоборот. Чтобы, стоя перед ним на коленях, он… — Эй, ты уже уснул? — мягко позвал Гун-лаоши, щелкая перед его носом пальцами. — Я приготовил для тебя подарок, пьяница. А ты уже… Кажется, это что-то по сценарию, наконец-то. Теперь лао Вэнь начнет уговаривать его «съесть хоть кусочек». — Кусочек чего? — Гун Цзюнь наклонился ближе, от него пахло чем-то терпким и при этом цветочным, и темные глаза сияли, отражая в себе огни ночного города. — А? Я сказал это вслух? — удивился Чжан Чжэхань. Возможно, он выпил немного больше, чем предполагал сам. Возможно, это последняя возможность. И вполне возможно, что это вовсе невозможно, но он хотя бы попытается… — Может, ни «чего», а «кого»? Гун Цзюнь становится еще ближе. Он почти опустился на корточки, его рот был приоткрыт, и в воздухе витал запах вина. От этого тянуло блевать, но Чжан Чжэхань не был готов отстраняться, пока еще нет. — И кого? Кого, Чжан-лаоши? — шептал Гун Цзюнь во тьме, его голос прерывался, как когда ему не хватает дыхания для пения, широкая грудь вздымалась под мешковатой тканью. Восемь кубиков. Как спортивный задрот, Чжан Чжэхань произносил подобные слова с придыханием. Но теперь он не хотел ничего произносить — только потрогать. И, может, наконец попробовать их на язык, не просто болтая… «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!» — пронеслось в его голове. — «Я так этого хочу…» — Чего ты хочешь? Чжан-лаоши? Чжан Чжэхань вздрогнул всем телом. Ему очень захотелось отвесить своему непослушному рту смачную пощечину. Ох уж этот его рот… Иногда он жил своей жизнью и творил всякое. Но чтобы болтать без умолку — это что-то новенькое. И в его-то годы, когда, казалось, все маленькие слабости и реакции организма уже давно изучены вдоль и поперек… Губы Гун Цзюня, непонятно как оказавшегося между его коленей, теперь на расстоянии ладони. Не его ладони, необъяснимо длинной, а самой обычной. Вот бы эта рука взяла его за… Они целовались. Прошло никак не меньше пяти минут, а они все еще целовались без передышки. У Чжан Чжэханя горели десны. Времени больше не существовало. Оно измерялось вспышками знакомого лица на огромном экране в разных костюмах и позах. Если Гун Цзюнь в розовом, это раз. Если он в черном, это десять. Пять — это, должно быть, то изумрудное ханьфу с чудесной вышивкой, которое Вэнь Кэсин надевал чаще всего. Его Вэнь Кэсин. Его и Чжоу Цзы… Гун Цзюнь кусается. Это было понятно сразу, как только Чжан Чжэхань его увидел. Эти клычки и неровный прикус в нижнем ряду были словно созданы для укусов. Чтобы потом болело и синяк темнел, а потом желтел под оставленным засосом. Если Чжан Чжэхань когда-либо и мог разбираться в людях, то в тот момент, когда увидел Гун Цзюня и подумал, что девушки под ним стонут как пить дать. И делают смешные страдальческие лица, эти девушки. Чжан Чжэхань мог бы поспорить, что это так, хоть он и не видел рядом с Гун Цзюнем девушек помимо его стаффа. Но беззвучно смириться с информацией о том, что Гун Цзюнь и вправду кусается, было невыполнимо. Чжан Чжэхань простонал ему в рот и мстительно толкнулся языком в зубы. Его талию обхватили большие ладони, неумолимо опускающиеся ниже и ниже. Его промежность так «удачно» оказалась почти на уровне плеч Гун Цзюня, и тот в любой момент мог заметить… Хотя стоп, они ведь и так целуются. И лапают друг друга. И прикасаются. Чжан Чжэхань обсасывает его язык, чувствуя руку, сжимающую ягодицу, словно утопающий — спасательный круг. Пусть только попробует не заметить! Вырвавшись из поцелуя, без возможности отдышаться, Чжан Чжэхань приказным тоном потребовал: — Брысь! Гун Цзюнь застыл в недоумении — почему после всего этого его снова гонят прочь? Выражение его лица… — Мне уй…? — Дурак, выпусти мои ноги и помоги снять штаны! — Чжан Чжэхань слишком торопился, и справиться с застежкой с первого раза не вышло. Усмехнувшись, Гун Цзюнь пододвинулся еще ближе, не позволяя Чжан Чжэханю сдвинуть колени, и неожиданно, но очень волнующе легонько лизнул кончик его носа. — Понимаю твое нетерпение, но нет. — Нет? — шокировано повторил Чжан Чжэхань. Неужели его оставят вот так? И на всю ночь, наедине с мини-баром и невыносимым стыдом? В полнейшем отчаянии он спросил: — Почему нет?.. Вместо ответа по-прежнему стоящий перед ним на коленях Гун Цзюнь отыскал в темноте его ладони и взял их в свои. Затем вскинул голову и очень серьезно посмотрел на него снизу вверх. Это почему-то напомнило хмельному сознанию Чжан Чжэханя о парочках, которые делают предложения в прозрачных кабинках колеса обозрения на ярмарках, и ему безумно захотелось рассмеяться. — Чжан-лаоши, — тихо позвал Гун Цзюнь, собираясь что-то сказать. Смех все никак не желал оставить Чжан Чжэханя в покое, и он наконец прыснул: — Только не говори, что повторяешь ту тупую сценку, — и залился хохотом. Конечно, он говорил об уже упомянутом сегодня троекратном «А-Сюй». Но, похоже, ошибся. Казалось, эта идея позабавила и Гун Цзюня — в черных глазах заплясали отблески смеха. Однако он не спешил это показывать. Напускная серьезность этого юноши делала каждую вторую рекламу с его участием настоящей катастрофой для всех, кто знал основные выражения его лица, будто вызубренные им на дешевом курсе актерского мастерства. И то, как он пучил глаза, демонстрируя какие-нибудь сложные эмоции, и то, как из неуклюжего плюшевого медведя в костюме человека становился убийственно благородным Вэнь Кэсином за один взмах веера… О да, Чжан Чжэхань зачем-то знал их все. — Чжа-а-ан-лао-о-оши, — протянул он, точно раздумывая, смакуя имя на языке. Его взгляд порой напоминал о милом щеночке, которого так хочется затискать. «Он так на тебя смотрит», — доверительно сказал однажды их режиссер. — «Насчет дорамы не знаю, но вы двое точно станете парочкой месяца». Вышеупомянутый Чжан-лаоши потянулся было к нему, чтобы попробовать тоже, но от него отстранились, вместо этого крепче сжав ладони. И когда он уже решил, что его и впрямь позорным образом отшили, предварительно полапав за зад и бесстыдно искусав губы, как Гун Цзюнь подался вперед и горячо шепнул прямо в ухо: — Чжан-лаоши… В голову ударила кровь, и после такого Чжан Чжэхань мог только злиться — очевидно, Гун Цзюнь, пользуясь разницей в росте, полагал, что у него не хватит сил перехватить контроль, повалить его на пол, вжать в колючий ворсистый ковер. Но как он только посмел?! Это было неприемлемо и в высшей мере возмутительно. Часть нелегкой актерской доли, причем совсем малая — понимать, что «все эти люди» на фанмитах, концертах, в интернете, все они тебя хотят, причем либо трахнуть, либо убить, в зависимости от того, какую часть своей работы ты сделал правильно. При наличии в кадре хорошего партнера задачка усложняется новой переменной — теперь у тебя в голове при виде фанатов всегда сидит мысль, что какая-то часть из них хочет, чтобы трахнули тебя, и даже знают, кто конкретно должен это сделать и уже представили все в подробностях. Нужно было вежливо улыбаться, благодарно кланяться, стараться изо всех сил, но при этом помнить, что это прописано в твоем контракте, например, по продвижению проекта — участвовать в мероприятиях вместе, садиться на них вместе, поддерживать и поощрять толпу. И если вы оба все сделаете правильно, зрители полюбят не только вас самих, не только внешний вид или голос, но само ваше взаимодействие в кадре, то, как вы общаетесь, как смотрите друг на друга, даже как целуетесь, — ничего из этого, понятное дело, не сделать в одиночку. А эмоции запоминаются куда сильнее статичной картинки, даже если это говорящая голова. Особенно если эмоция — это любовь. В случае с ВэньЧжоу все было… странно. Гун Цзюню было не привыкать — он уже снимался в какой-то ужасно пошлой дораме с каким-то ужасно пошлым мужиком. Разумеется, на взгляд Чжан Чжэханя, а не фанатов. Но он ведь знал, что именно делает. В конце-концов, он ведь даже спродюсировал все это «великолепие». Чего он не знал и не мог знать, так это того, что Гун Цзюнь и вправду станет для него не просто симпатичной мордашкой рядом на постерах и даже не просто коллегой, а хорошим другом (пусть и с полным отсутствием слуха). Такой старательный, такой счастливый, такой… Что хочется залюбить его до смерти. Прямо как в самых смелых мечтах поклонниц. Чтобы сжать запястья до боли, впиться губами в алый безвольный рот и целовать, целовать, целовать, ловя зубами мурашки на его коже. Под ним Гун Цзюнь не решился бы двигаться, только улыбался и подбадривал. Запустить руки под его толстовку, зашипеть от жара разгоряченного тела, вконец обезуметь. Чжан Чжэхань хотел этого, еще когда читал сценарий и представлял себя Вэнь Кэсином, а не Чжоу Цзышу. Тогда в его голове с ним был прекрасный незнакомец с холодным лицом и острым взглядом. Но Гун Цзюнь никогда не был ни холодным, ни острым, напротив, сверху донизу он словно был собран из плавных линий, и что-то в нем обжигало, лишая зрения — сокращая твой угол обзора до его приятного точеного лица. Такого человека легко назвать благодетелем Вэнем. Или парнем с обложки. Или желанным мужчиной. А остужаться и затачивать копья пришлось ему, Чжан Чжэханю. Дернувшись, Гун Цзюнь вырвался из хватки, но не успел Чжан Чжэхань расстроиться, как руки, вместо того, чтобы дать отпор или схватить в ответ, прижали ближе, приподняли футболку, махнули ногтями по пояснице, вцепились во влажную от пота ткань. И только потом толкнули, но не от себя, а так, чтобы оба сели друг напротив друга, имея равную возможность и принимать, и отдавать. — Иди ко мне… Дай мне себя всего… Да, сними это… — темнота наполнялась их торопливыми голосами, готовясь взорваться от крика. Но тут где-то вдоль по коридору послышался веселый гомон — кто-то вернулся целой компанией. Разве здесь позволишь себе побыть шумным? Чжан Чжэхань поймал губами длинные пальцы — наконец исполнил давнюю мечту. Облизывая, посасывая, совсем слегка прижимая их зубами, он не забывал смотреть в глаза и требовательно ласкать твердокаменные бедра и пресс. Гун Цзюнь явно неосознанно открыл рот, двигая им вместе с движениями Чжан Чжэханя, когда тот наконец справился с его ширинкой. Наполовину раздетые, немного запыхавшиеся, с румянцем на щеках, они касались друг друга так, как еще никогда прежде. Гун Цзюнь, конечно, сходу подстроился под ритм, взятый Чжан Чжэханем, и они снова были в унисон, но теперь эта сцена — только для них двоих. Ощутив небывалое возбуждение, из прежнего расслабленного положения Чжан Чжэхань приподнялся на коленях, чтобы быть ближе к влажной от его слюны дерзкой горячей руке. Такой большой, решительной, совершенной… — Сможешь обхватить оба? — внутренне содрогаясь, Чжан Чжэхань выдохнул вопрос в лоб — на самом деле в лоб, над ним нависали сосульки мокрых волос. Это был жизненно важный сейчас вопрос. До дрожи в ногах. Мысленно проклиная себя и свои извращенные желания, он успокаивающе положил свободную ладонь на чужую шею. Вместо ответа Гун Цзюнь криво ухмыльнулся, и Чжан Чжэхань с еще большим смущением подумал, что тот явно слышит подобную просьбу не в первый раз. И тут благословенные движения прекратились. Чжан Чжэхань было нахмурился, как сильные руки взяли его за талию и подтащили ближе, как упирающегося котенка. Еле слышно шлёпнув его по ягодице, а затем скользнув языком в его ушную раковину, Гун Цзюнь дрожащим голосом признался: — Ну разумеется, я могу. Не сдерживая дрожи, пробежавшей по телу, Чжан Чжэхань крепко обнял Гун Цзюня, прижимаясь к нему всем своим естеством. Он жалел только, что не стал включать свет, и теперь не мог увидеть все до мельчайших деталей, но и ощущений ему хватало через край. Казалось, каждая клеточка кожи в местах, где Гун Цзюнь касался его, горела огнем. А когда прикосновения стали невыносимо откровенными, его точно окунули в кипяток, и он запоздало осознал, как сильно возбудился всего за пару секунд, и Гун Цзюнь не мог этого не заметить. Однако тот был слишком занят, удерживая себя от соблазна ускорить движения, как бы сильно того ни хотелось. Растягивая удовольствие в руке точно так же, как до этого — вино в круглом бокале, он изводил Чжан Чжэханя. В этом была его цель. Тот изводил его на репетициях, а теперь он наконец-то мог отомстить в постели. Точнее, на полу. Точнее, не совсем отомстить, а скорее… отплатить. Зарывшись пылающим лицом в истерзанную поцелуями шею, Чжан Чжэхань приглушенно постанывал, стараясь быть как можно тише. Обычно это он выглядел «крутым», но сейчас Гун Цзюнь в буквальном смысле держал его за задницу, а еще за член, а еще глубоко дышал в висок, и Чжан Чжэхань ощущал себя подтаявшим мороженым, которое мечтает, чтобы его съели. Если такое сравнение вообще возможно. Если такое вообще возможно. В полнейшем исступлении, он поднял ладонь и властно схватил Гун Цзюня за подбородок, а затем с силой надавил на податливую нижнюю губу, обнажая едва заметно неровный ряд зубов. Те никак не желали впускать в себя чужую плоть, и эта настойчивость странно контрастировала с доверчивым влажным взглядом, как всегда полным безусловного принятия, но теперь смешанного гремучим коктейлем с желанием. Тут Гун Цзюнь наконец сорвался, его движения стали несдержанными до предела, пятерня с шумным шлепком оставила красный след на поистине выдающейся части тела Чжан Чжэханя пониже спины, а зубы теперь уже сами собой не больно, но крепко вцепились в терзающие рот пальцы. — Гэ… гэгэ… — выдохнул Гун Цзюнь, сводя брови с неподдельным мученическим выражением на лице и постанывая в такт. Чжан Чжэхань иногда думал, что сделает все для него, если тот вот так посмотрит своими блестящими глазами. Кроме разве что танцев. Но лучше об этом не думать. Пока еще это неважно. Ничего не важно, если их тела соприкасаются вот так. Если сердце стучит в висках и кружится голова, будто его приложили чем-то тяжелым. Тщетно пытаясь выровнять дыхание, он бестолково пробормотал, чувствуя, что больше не в силах сдерживаться: — Я… рядом. В ушах послышался мелодичный звон бокалов, в глаза ударил яркий свет, тело напряглось, а после расслабилось все целиком, вплоть до мизинцев на ногах, и все смешалось… *** -…Чжан-лаоши? Они были в его номере, но кто-то включил все лампы до единой. Гун Цзюнь протягивал руку за своим бокалом, недоуменно наклонив голову, как любопытный ребенок. Его взгляд всегда был незамутненным, прямым, даже когда он лукавил. Если только он не становился кем-то другим вроде Вэнь Кэсина. — Эээ, прости, я, кажется, задремал. Давай лучше завтра выпьем, со всеми на банкете, — Чжан Чжэхань извиняюще улыбнулся и безжалостно отставил бокалы в сторону. — Что-то я немного устал. Кажется, он только что тоже стал кем-то другим. Может быть, в него вселился дух какой-то фанатки? Размышлять о невозможности подобного времени у него не было — в джинсах постыдно растекалась влага, грозя вскоре выдать природу его сна с головой, а Гун Цзюнь тем временем понимающе кивнул, поджав губы в своей обычной манере, и поднялся с кресла: — Хорошо, тогда до завтра. Спасибо за сегодня, ты был… великолепен. Просто… великолепен, — он сделал пару притворных поклонов, выражая свое восхищение, и направился к двери. — Цзюнь-Цзюнь! — Тот обернулся, в удивленном ожидании уставившись на старшего. Раньше Чжан Чжэхань почти никогда его так не называл. — А? Ты наконец одумался и решил стать добрым наставником для молодого собрата по профессии? — разумеется, он шутил, но за улыбкой пряталась легкая и пока совсем незаметная паника. Чжан Чжэхань окинул его, казалось, покровительственным взглядом: — Отныне можешь звать меня гэгэ, — с самодовольной ухмылкой заявил он, уверенно складывая руки на груди. Гун Цзюнь только покачал головой. Он давно привык к неукротимому нраву Чжана-лаоши. С чего бы тому становиться скромнее в самом конце их совместного пути? Шансов вновь сняться где-нибудь вместе практически нет — всем известна политика по отношению к экранизациям подобных новелл и ее центральным персонажам. А где еще, кроме как на съемках, двое актеров могут проводить так же много времени в компании друг друга, даже если почти невыносимой, и стать так же близки? Вздохнув, Гун Цзюнь, не желая проигрывать накануне финальной битвы, на чистых эмоциях парировал: — Может, мне еще и на ночь у тебя остаться? С каких это пор тебе нужны намеки? Обычно, если тебе чего-то хочется, ты кричишь об этом на… Он осекся, увидев выражение лица Чжан Чжэханя, какое-то растерянное, точно небеса наконец-то лишили его дара речи. Он неотрывно впился в него взглядом, так, что Гун Цзюню стало неуютно в собственном теле. Кажется, именно это называют «пожирать глазами». Голос Чжан Чжэханя прозвучал хрипло, но уверенно, когда он сказал: — Можешь остаться. Они не успели потушить свет. И правильно — им стоило многое осветить.