***
Внутри церкви, как и полагается, был алтарь, длинные деревянные скамьи, исписанные на задних рядах похабными словечками. Через витражи проникали разноцветные, узкие лучи, таинственно освещая всё вокруг. Но и там они долго не задержались, поднялись на второй этаж, где находились жилые комнаты. Кабинет Эрвина оказался небольшим. Он был наполнен вещами, очевидно, беспрестанно употребляемыми. Письменный стол, на котором лежали книги в старинных кожаных переплетах, рассыпающиеся от времени какие-то священные папирусы. Шкаф со стеклянными дверцами, заполненный сладостями и узорчатыми тарелками, как в детском саду. У большого окна стоял ещё один высокий, небольшой стол, на котором лежала открытая тетрадь, два изогнутых венских стула рядом. Валяющиеся то там, то здесь под ногами стопки вскрытых писем. — Тц, ну и бардак, — пробормотал Леви, перешагивая через пару тапочек на пробковой подошве. Эрвину, если руководствоваться стилем в одежде, должно быть минимум лет сто. Священник тут же оживился — наконец, подопечный произнес хоть что-то. Но как только до него дошел смысл фразы, щеки покрыл лёгкий румянец: — Прости, я не успел прибраться. Присаживайся. Он в два широких шага оказался у стола, отодвигая стул для Леви, будто тот был важным гостем. А сам устроился напротив, выжидающе складывая руки. Переплел пальцы, от чего тут же стали заметны широкие вены, выдающие в нем приспособленность к тяжелому физическому труду. Как только Леви сел, начался небольшой формальный допрос. Оказывается, в валяющейся на середине стола тетради было полицейское досье. Смит, как раз изучая его, опоздал на встречу. — Тут указано: «характер злобный». Кто подобное пишет в личном деле? — искренне возмущенно произнес Эрвин: — Разве ты злобный? Я так не думаю. Но ты на них не обижайся… Мне кажется, вообще первоначально злобных людей не бывает. Ведь если видеть в мире только зло, он покажется злым… Леви не выдержал и громко фыркнул, отворачиваясь. — Ещё написано, что ты напал на четверых человек, — произнес Эрвин. — Ну, да, — отвечая на каждый новый вопрос, Леви всё сильнее раздражался. — Разом? — Разом. — Удивительно. А зачем? Или они первые начали проявлять агрессию, а в финальный момент успели сбежать? — Нет, — грубо проговорил Леви, давая понять, что не хочет продолжать эту линию разговора: — Я первый напал и единственный. Камеры у магазина были. Всё заснято. Он было чуть не добавил: «Мне в тот день просто сдохнуть хотелось». Но вместо этого осужденный оборонительно скрестил руки на груди, а ноги вызывающе закинул на угол письменного стола. На пол с глухим стуком упало несколько книг. Эрвин, будто и не заметил ни угрожающего тона, ни пренебрежительного жеста. Вообще он смотрел на Леви с нескрываемым интересом и какой-то дурацкой заботой — так смотрят нянечки на непослушных, но любимых детей. — Что ты здесь будешь делать? — Это у тебя надо спросить. Что скажешь, то и буду. — Нет, ты это сам должен понять. Я лишь хочу, чтобы ты поставил перед собой цель. — Глухой совсем? — резко оборвал его Леви, морща аккуратный, слегка вздернутый нос. — Полагаю, что нет, — серьезно сказал Эрвин, будто вопрос требовал прямого ответа: — И в любой другой бы ситуации я счел бы эти слова грубыми. Однако не будем сейчас об этом. Чем бы ты хотел заняться? — Убираться, — пробормотал Леви, немного пристыженный тем, что не смог сдержаться. — С этим наша уборщица прекрасно справляется. Не отнимай у неё работу, — добродушно улыбнулся Эрвин: — А ещё что умеешь? Леви приходилось впиваться короткими ногтями в ладони, чтобы хоть как-то контролировать накатывающую волнами агрессию. Странно, за короткое время знакомства Эрвин вызывал в нем очень смешанные чувства, до безумия бесил своей чистой улыбкой и трогательными морщинками возле бровей; хотелось свернуть ему шею или поцеловать. — Ладно, тогда я приготовлю пирог, — сказал Леви первое, что пришло в голову. — Отлично! — воодушевился Эрвин: — Яблочный, например? — Да, яблочный пирог, — кивнул осужденный: — Моя цель ‐ приготовить яблочный пирог. — Ну, вот мы и нашли тебе занятие, — Смит достал чистый листок бумаги и сделал там пометки плохо отточенным карандашом: — Ты должен будешь ухаживать за деревом до первого августа, а затем, собрав урожай, ты приготовишь пирог. А сейчас пойдем, я провожу тебя до спальни.Часть 1
7 мая 2021 г. в 21:42
Из душного автобуса вышел молодой мужчина с обшарпанным чемоданчиком, что был в моде лет десять назад. Он ловко выплюнул на пыльную дорогу окурок, тут же затаптывая его толстой подошвой берцев.
Вокруг него простиралось бесконечное пшеничное поле мерзко-радостного цвета. На бирюзовом небе горизонта мирно плыла одна-единственная тучка, сама удивляющаяся своему появлению здесь. Она отбрасывала причудливую тень на расцветшую летнюю долину. А жара была невыносимой. Ноги в ботинках безумно прели, обдаваемые согретой за день землей.
Леви был в очередной и, по факту, в последний раз приговорён к общественным работам. Только место ненавистной отработки в этот раз удивило — маленькая церквушка на окраине такого же небольшого села, которого даже нет на нормальных картах. Местный священник, и, по совместительству, надзиратель должен был встретить осужденного, но уже безбожно опаздывал.
Леви с каждой новой секундой, с каждой новой каплей пота на лбу злился всё больше. «Старик подох, надеюсь», — пронеслось в нагретой голове. Сверчки дружно вторили этим мыслям, потирая трескучие лапки, словно перочинные ножички.
Наконец, из-за поворота выехала машина, казавшаяся серой из-за толстого слоя пыли.
Из неё вышел высокий белокурый мужчина. Неуверенной, слегка спотыкающейся от волнения походкой он подошел к Леви, приветливо улыбнулся, обнажая ряд ровных зубов.
— Прости, что опоздал, Леви. Я Эрвин Смит, можно просто Эрвин, — он протянул правую руку для рукопожатия.
Осужденный проигнорировал дружеский жест, лишь холодно пробежался взглядом. Священник был одет странно — простая черная жилетка, удлиненные шорты такого же цвета и белая рубашка с коротким рукавом. Своим амплуа он скорее напоминал милого дедушку, что режется в шахматы на набережной в утренний час, чем священнослужителя.
Эрвин немного смутился, убрал руку.
— Я так ждал эту встречу и так сильно разволновался, — он вдруг вновь мягко улыбнулся: — Давай я возьму твою сумку.
Он было потянулся к Леви, вернее к его коричневому чемоданчику, зажатому в правой руке, но получил только резкий удар по пальцам. Кожа у священника оказалась очень теплой и мягкой, тут же покраснела на месте шлепка.
— Да что же ты… — пробормотал удивленно Эрвин, а затем виновато склонил голову: — Прости, совсем забыл, что заключенные ревностно защищают свою собственность. Ну, ладно, идем скорее.
Леви вновь ничего не ответил и лишь побрел следом к дребезжащей груде железа.
Ехали они под слащавые фолк песенки, доносившиеся из радио с единственным каналом — это хоть как-то разбавляло неуютное молчание.
Церковь оказалась больше, чем представлял себе Леви. Обшарпанные белые стены величественно устремлялись вверх; деревянные ворота выглядели просто — толстый отштукатуренный сруб, посеревший от дождей и времени. На них абсолютно инородно смотрелись тяжёлые железные ручки в виде морд зверей.
К неприятному удивлению Леви, Эрвин почему-то повел его не внутрь, а в зеленый сад, что был на заднем дворе, прямо рядом с небольшими ухоженными могилами.
— Ты только посмотри как чудесно здесь! — воодушевленно сказал мужчина. Его белые, выгоревшие волосы красиво развивались на легком теплом ветру, а голубые глаза сверкали каким-то неподдельным детским восторгом. Леви непроизвольно залюбовался. Он редко замечал красоту и обычно ценил её, однако Эрвину отчего-то всё равно хотелось хорошенько вмазать.
— Вот, полюбуйся, — весело продолжил священник: — Это наша гордость — яблонька.
Леви равнодушно окинул взглядом обычное на вид дерево с кривым худеньким стволом.
— Только пока есть яблоки нельзя. Они не до конца созрели, — спохватившись, сказал Эрвин, как будто Леви уже тянулся за кислыми плодами. Однако после этой фразы он действительно сделал так — тут же поднял с земли яблоко и смачно откусил, показывая всем своим видом и поведением, что ему плевать на слова этого блаженного идиота.