***
Следующим утром Вивьен, как и всегда, пришла будить Мишель, но, не обнаружив девушку в постели, сразу же оповестила об этом остальных слуг, чтобы они нашли королеву до того, как об исчезновении узнает её отец. Камиль тоже был предупреждён, поэтому, как и все, приступил к поискам. Однако, в отличие от остальных, он знал, куда могла пойти его подруга. Со скрипом толкнув тяжёлую дверь конюшни, юноша обнаружил возле одной из серых кобыл худенькую фигуру в белоснежном одеянии. Полы рубашки уже успели потемнеть из-за пыли и грязи, а ленты, которые крепко держали копну волнистых локонов, словно цветы замёрзшего дерева, безжизненно качались из стороны в сторону. Мишель сидела на колючем стоге сена, что лежал возле стойла, и, сложив руки на коленях, наблюдала за тем, как её любимица лениво уплетала принесённые ей кусочки сахара. Услышав звук, девушка испуганно посмотрела в сторону выхода. — Уже? — взволнованно проговорила она, пододвинувшись к краю стога. — Я думала, что успею немного побыть с Эланор, — молчание парня лишь подтвердило предположение Мишель, поэтому она поскорее спрыгнула на холодный каменный пол и обхватила руками голову кобылы, прижавшись к её лбу. Молодой человек бесшумно подошёл ближе, наблюдая, как подруга обнимает на прощание свою любимую лошадь, которая за долгие годы стала ей очень близка. — Нам пора, — тихо, чтобы не спугнуть этот прекрасный для его глаз момент, Камиль положил ладонь на плечо девушки, и та нехотя отпрянула от тёплой морды. Уходя вслед за юношей, она слышала, как Эланор неистово била копытами о стенки своего денника, требуя возвращения хозяйки. — Когда я стану полноправной правительницей, то все женщины королевства будут сами вправе решать: ехать верхом или в карете, — буркнула Мишель, открывая дубовую дверь. Парень не произнёс ни слова в ответ. Но где-то в глубине души был тронут наивными представлениями подруги о взрослой жизни монарха.***
Согласно древним летописям, что хранились в пыльных библиотеках замка, в день обручения Его Величества все жители государства с самого утра собирались на дворцовой площади, чтобы проводить правителя в путь, который станет последним в его ребяческой жизни и даст начало новой эпохе в истории Эфлизара. Этот дождливый осенний день, непривычно холодный после засушливого лета, не стал исключением для горожан. Тусклые лучи солнца редко поблескивали сквозь мрачные тучи, а возле парадного входа во дворец толпился народ. Из-за резких заморозок все присутствующие кутались в тёплые одежды: повсюду можно было видеть меховые пальто и бархатные накидки, в воротники которых прятались от ледяного ветра мертвенно-бледные лица. Следуя старинным традициям, каждый человек пришёл к королевским воротам не с пустыми руками, а принёс что-то сокровенное для себя, будь то дорогое ожерелье или обычный цветок, что единственный не увял, устояв пред безжалостной стихией. Все эти дары должны были принести счастье будущей невесте, ведь чем больше их количество, тем счастливей ждала её супружеская жизнь. Ровно в шесть часов утра стройный ряд белоснежных карет, обитых изящными узорами из литого железа, и отдельно едущих молодых кавалеристов в парадных мундирах совершил круг почёта и остановился возле широкой лестницы, которая вела ко входу в королевскую обитель. Люди замерли в ожидании. В воздухе зависло напряжение. Накрапывал мелкий дождь. Через пару мгновений двери открылись, и на первых ступеньках появились Стефан, Мишель и Филипп. Алые одеяния троицы были видны издалека и воплощали собой истинное величие, которое отражалось упоением в глазах людей. Король подал руку королеве, и они неторопливым шагом принялись, медленно, окидывая приветливыми взглядами всех стоящих, спускаться вниз к каретам. Полы изысканного бархатного платья девушки с пышными буфами на плечах, видневшихся из-под шёлкового салопа, багряной рекой стекали по мрамору. Отголоски наряда дочери в виде чёрных оборок присутствовали и на парчовом камзоле отца, укрытом мантией с мелкими эмблемами герба по краям. Рубиновая корона даже в пасмурный день будто сияла на его голове, приминая своим весом короткие каштановые волосы. Поодаль, в застёгнутом на одну пуговицу рединготе, шёл принц, одаряя всех дам обольстительной улыбкой. Возле карет Стефан и Мишель разошлись, и каждый сел в свой экипаж. С королевой поехала Вивьен, а короля предпочел сопроводить его брат. Кони тронулись с места в сопровождении ликующей толпы. Неблизкий путь большей частью проходил через города и деревни, из-за этого за окном кареты часто мелькали лица эфлизарцев. Их голоса наперебой вытесняли малейшие мысли и будили в головах проезжающих оглушающую головную боль. В экипаже и возле него становилось невыносимо шумно, но никто не был в состоянии прекратить эту пытку. В первые часы путешествия Мишель махала рукой всем и улыбалась, через силу вытягивая посиневшие от холода губы. Но угнетающая обстановка всё же сломила её, и девушка вскоре спряталась за тёмной занавеской так, чтобы не попадать в пространство, виднеющееся из крохотного окна. Облокотившись на спинку сиденья, королева тяжело вздохнула и украдкой посмотрела на кусочек серого неба. В памяти всплыло детское воспоминание лисьих жёлто-медовых глаз, что с опаской озирались по сторонам. Этот зверь часто попадал в капканы отца, которые он вместе с другими охотниками расставлял по всему лесу. Однако Стефан никогда до той поры не приносил живую лису во дворец. Мишель хорошо помнила, что застала тогда его случайно в одном из салонов, когда искала хорошее место для пряток с Камилем. Король держал бокал вина в руке и, как всегда, был окружён компанией, но, услышав среди мужских басов голос дочери, поставил фужер на поднос и с несвойственной ему прежде заботой взял её на руки. Резкий запах сырости и конского волоса, исходившего от его тяжёлых ладоней, стал приятным и любимым для девочки, прижимавшей их к взволнованной груди. Вдруг отец подался вперёд, желая показать ей что-то интересное. Толпа расступилась, и принцесса встретилась взглядом с испуганным зверем, что сидел в тесной ржавой клетке и мучился от боли, причинённой людьми. Увиденное Мишель очень напугало, и она выбежала прочь под громкий смех взрослых. Больше никогда ничего подобного не появлялось у них дома. Но этот испуг, эта мольба в глазах беззащитного существа — навсегда остались горькими воспоминаниями в её голове. Всплывшие на поверхность отголоски прошлого обрели значимость в её настоящем. Правда, теперь место загнанного в угол животного принадлежало ей. Королеве не единожды приходилось бывать на многолюдной публике. Но такую необузданную жажду людей посмотреть на диковинную куклу, что скрывается в белоснежной клетке, она лицезрела впервые. Серебряные часы, хранившиеся в переднем кармане её юбки, показывали девять утра, а это означало, что большую часть пути они уже преодолели. Голоса снаружи стихли. Мостовые улицы сменились дорогами, покрытыми многочисленными неровностями. Карету стало больше бросать из стороны в сторону, и, чтобы не испортить себе причёсок, девушки придерживались за мягкие подлокотники. Усилившаяся качка, на удивление Мишель, только успокоила её душу и, приняв полулежачее положение, королева погрузилась в приятную дремоту. Вивьен, всё это время наблюдавшая за своей подопечной, расправила лежавший возле неё меховой плед и укрыла ноги подруги. Неожиданно дверь кареты распахнулась, впустив внутрь холодный воздух. Обе девушки не успели вскрикнуть, как напротив них на сидение стремительно приземлился запыхавшийся юноша и также быстро закрыл за собой. Дневной свет ослепил очнувшуюся ото сна Мишель, и она, сжав кулаки, со всей силы ударила ворвавшегося гостя, но тут же пожалела о содеянном. Узнав в незнакомце неуклюжего кравчего, фрейлина разразилась звонким смехом. — Не знал, что теперь встреча с королевой будет так болезненна для меня, — потирая покрасневший отпечаток перстня над глазом, произнёс Камиль. Ошеломлённая Мишель не знала, что ответить ему. Пускать колкие шутки ей сейчас точно не хотелось, поэтому она оставалась неподвижной, прикрывая рот ладонью и разглядывая широко распахнутыми глазами гематому на брови парня. Вместо неё вмешалась Вивьен: — Прежде чем нагло врываться в покои Её Величества, следует для начала предупредить о своём визите, — с важным видом проговорила фрейлина, глядя в упор на молодого человека, от чего тот почувствовал себя неуютно и, понимая, что сделал глупость, опустил голову. — Тебе очень больно? — обеспокоенно спросила Мишель. Камиль помотал головой, не отрывая взгляда от пола, чтобы скрыть от леди набухающую шишку и обжигающую кожу кровь, которая стекала по его правому виску. Вивьен первая заметила алый след на его лице и поспешила достать из дорожной сумки лакированную деревянную коробочку, в которой хранились несколько склянок с лекарствами и прочие медицинские принадлежности для первой помощи. В ту же секунду девушки окружили юношу и быстрыми, почти безболезненными прикосновениями устранили запёкшиеся капли и наложили на рану повязку, пропитанную настойкой зверобоя. Испытав сильное потрясение, все трое нуждались в покое. В помещении снова повисла умиротворяющая тишина. — Куда ты привязал своего коня? — спустя некоторое время спросила Мишель, обращаясь к парню. — Не беспокойся за Одина. Он последует за мной хоть на край света, — подпирая щеку рукой и указывая пальцем на окно, в котором действительно можно было разглядеть голову гнедого скакуна, покорно бредущего за каретой, непринужденно ответил молодой человек. Потом он снова взглянул в ту сторону, а после, нервно схватившись за ручку, открывающую дверь экипажа, торопливо попрощался и выпрыгнул наружу. Вивьен вновь не смогла сдержать смеха, оправдываясь перед Мишель, что Камиль слишком нелеп в своих действиях. Но королева не разделила её настроения, догадавшись, что стало причиной быстрого ухода юноши. Через несколько мгновений карета замедлила ход, а затем и вовсе остановилась. Мишель волнительно сжала в руках мягкий плед. Снаружи глашатай объявил о приезде эфлизарских монархов. Один из пажей дёрнул за ручку двери кареты и подал руку выходящим из экипажа дамам. В тот же миг перед девушкой открылся вид на бушующую природу. Ветер здесь был настолько свирепый, что не позволял тоненьким деревьям расправиться и обратить свои ветви к небу. Её русые кудри, до этого момента красиво свисающие из высоко собранных волос, превратились в спутанные клочки. Всем прибывшим стоило приложить усилия, чтобы добраться до шатра невредимыми. За эти короткие минуты королева успела рассмотреть берег по ту сторону Сафитонира, ожидая увидеть там процессию бравгарцев. Увы, но среди высоких трав и устрашающего леса, она не нашла ни одной живой души.***
Внутри тканевого помещения было мрачно и тепло. По окружности стояли высокие подсвечники, слабо освещая присутствующих. Справа от королевской четы находился длинный стол с разного рода яствами, вызывающими аппетит у любого, кто чувствовал их пряный аромат. Напротив правителей Эфлизара был расположен ещё один вход, предназначенный для людей из соседнего государства. Мишель помогли снять верхнюю одежду, обнажив изящно сшитые рукава. Остальные слуги, в том числе и Филипп, последовали её примеру. Стефан же предпочёл остаться в мантии. С минуты на минуту должна прибыть и глава Бравгара. Ожидание мучительно давило на девушку всё больше. Никогда королева не испытывала до этого момента такого сильного желания убежать. Никогда так не боялась ужасно выглядеть в глазах других, ведь она всегда была уверена в собственной внешности. Мишель чудилось, что платье, которое она старательно выбирала целую неделю, ей вовсе не к лицу; что прическа приняла вид общипанной курицы; а лицо её, озарённое дрожащими языками пламени, искажалось, превращаясь в морду жуткого чудовища. Даже без зеркала королева ощущала своё уродство, болезненным камнем поселившимся глубоко в животе. Мысли сбились в кучу. Тело оцепенело, и лишь глаза выражали искусственно созданную тревогу. Внезапно кто-то извне крикнул: «Едут!». Все разом оживились. Волнительное предвкушение сменилось нетерпеливым любопытством. Вокруг засуетились, кроме красной троицы, сохранявшей непоколебимое самообладание. По нависающему над ними покрытию в очередной раз стали ударять капли. Начался небольшой дождь. Послышался топот копыт, однако ржания не последовало. Вскоре в шатёр зашёл мужчина в сырой льняной рубахе, подпоясанной широким кожаным ремнём, за которым торчали несколько блестящих кинжалов, и объявил о приезде Верховной Воительницы и Покровительницы Лесов Бравгарских — Благословённой Огнём Виктории, сыновей её и старейшин. После слов чужеземного глашатая занавес, служащий вторым входом, поднялся, и показалась толпа бравгарцев, по численности не уступавшая эфлизарцам. Все они были в промокших плащах. Впереди остальных отчётливо выделялись три силуэта, головы которых прятались под меховыми капюшонами. Фигура посередине первее всех сняла накидку, бросив её в руки своему слуге. У Мишель не осталось сомнений, — это была определённо Виктория — статная молодая женщина с рыжими, словно пылающий огонь, волосами. Точно такой и представляла девушка владычицу Бравгара, когда кто-то описывал её. На церемонию женщина надела тёмное платье свободного покроя, которое держалось на ней с помощью берестяного корсета, а бронзовые локоны сливались воедино с пушистой волчьей шкурой, покоившейся на плечах Виктории. Голова её тоже, как и у Стефана, была облагорожена короной, состоящей из ряда острозубых кристаллов. Хоть одежды женщины были просты, а лицо изрезано глубокими и уродливыми морщинами, как последствия непростой жизни, её существо выражало гордость и своенравие. «Эта простолюдинка грозна и опасна» — еле заметно прошептал один из эфлизарских вельмож, и многие разделили его мнение, но не Мишель. Виктория вызывала у неё чувство восхищения, демонстрируя, как обязана преподать себя настоящая королева. Затем и лесные принцы откинули свои капюшоны назад. Тотчас же Мишель заметила, насколько не похожи наследники меж собой. Одному из них, стоящему справа от матери, было не больше четырнадцати. Мальчик старался держаться твёрдо, но как бы не пытался выглядеть мужественнее на фоне брата, всё же не смог скрыть растерянное выражение лица, которое выдавало его неокрепшую натуру. Младший сын был ничем непримечателен: курносый нос, напоминающий картошку, взлохмаченные волосы медного цвета, обилие веснушек и большой рот. С его внешностью хорошо было бы жить крестьянину, но только не будущему правителю. Встретив такого же человека на одной из улиц родной страны, Мишель приняла бы его, скорее, за пастуха, чем за потомка грозной воительницы. Куда большее внимание привлекал старший сын. Белоснежный образ, подобно высеченной из мрамора статуе, возвышался возле левого плеча Виктории. Блестящие глаза, прикрываемые бесцветными ресницами, пристально рассматривали будущую невесту, скользя бесстыдным взглядом по её вьющимся локонам и задерживаясь на обветренных губах, которые девушка нервно покусывала. В один момент она не смогла выдержать бестактного поведения принца и обратила взор к стоящему рядом отцу, чтобы только не видеть то светлое пятно напротив. Стефан, казалось, ожидал от Виктории любых неприятностей, но был изумлён не меньше своих подданных. Недоумённо изогнув бровь, король вопросительно поглядел на Викторию, а она, в свою очередь, презрительно усмехнулась в сторону его дочери. Те утомительные секунды молчания превратились для Мишель в целую вечность, пока их не прервал огрубелый женский голос: — Здравствуй, мой давний друг. Я была рада прочесть в письме, что ты, наконец, созрел для долгожданного союза, — ухмылка на её губах исчезла, а лицо приняло спокойное выражение. — Теперь наша история познает не только разногласия, но ещё и разгульные пиры. В честь примирения я отдаю тебе своего старшего сына Алена, который будет преданно служить твоей стране и станет достойным преемником, — после слов Виктории бледно-белый юноша уверенной походкой направился к королеве Эфлизара. Толпа возле девушки резко расступилась, попятилась назад, осторожно поглядывая на приближающегося бравгарца. Мишель осталась один на один с этим пугающим чужеземцем. Когда высокий стан загородил королеву от света, она вновь взглянула на него. Беломраморное лицо сейчас не казалось враждебным, а будто хотело сказать: «Доверься мне. Я не причиню тебе зла». Тёплые мозолистые руки осторожно сжали пальцы девушки. — Ваше очарование пленит меня с первых секунд. Вы чисты и прекрасны точно ангел, сошедший с небес, — произнёс молодой человек с едва уловимым акцентом. — Позвольте стать Вашей опорой, Вашим верным спутником, Вашим сподвижником, — размеренная речь замедлилась. Юноша набрал в лёгкие побольше воздуха, а вместе с тем и смелости, чтобы сказать главные слова: — Позвольте мне стать Вашим супругом, — принц замолчал, и все вокруг замерли в ожидании согласия Мишель. — Я буду счастлива иметь такого мужа, как Вы, — живая улыбка впервые за долгое время появилась на её устах, а исчезнувшее напряжение оставило лишь несколько солёных капель в уголках глаз. Было заметно, как все разом выдохнули. С этим выдохом пришло спокойствие, умиротворение, которое так ждали оба народа на протяжении долгих веков разлада. Первый шаг навстречу объединению двух государств удался как никогда лучше. Ажурное кольцо сковало безымянный палец девушки. После всеобщего ликования её суженый предложил пройти всем к столу, чтобы «поднять чарки за будущих новобрачных». Монархи вместе со своими немногочисленными свитами принялись занимать предназначавшиеся им места. Стулья молодых людей стояли во главе стола, поэтому Ален, не отпуская маленькую женскую ладошку, усадил Мишель подле себя, а затем сел сам. Несмотря на изысканно приготовленные блюда, королеву вовсе не волновала пища — все её мысли были заняты принцем. Девушка исподтишка поглядывала на одежду юноши, рассматривала то, как он двигается, сидит, ест. Каждый раз, когда она поворачивала голову к своему избраннику, в нос сразу ударял стойкий запах хвои, который дурманил её и не позволял вновь отвернуться. Мишель было всё в нём любопытно. Но в то же время она побаивалась интереса со стороны молодого человека. В момент всенародной трапезы она отметила про себя, что могла бы без труда отличить эфлизарца от бравгарца даже с завязанными глазами: громкий говор, чавканье, а также жадное поедание без использования столовых приборов было неприсуще даже самому необразованному жителю её страны. Неприязнь вперемешку с отвращением мурашками пробежали по укрытой бархатом спине. Но королева пыталась избавить себя от этих ощущений, ведь скоро оба королевства станут единым целым. — Почему Вы не едите? — вдруг спросил её Ален, убирая ото рта обглоданную кость. — Разве Вы не голодны? — Нет, не голодна, — коротко ответила девушка. — Я понимаю, Вам здесь неуютно, но поверьте, всё скоро закончится, и мы вместе поедем домой, — ласковый голос принца опьяняюще подействовал на Мишель, и под конец пиршества она влилась в весёлое празднование.***
Когда настало время уезжать, дождь уже давно прекратился, а облака на горизонте налились багровыми и фиолетовыми красками. Королевские семьи первыми покидали шатёр. Прощание Виктории со своим старшим сыном показалось королеве Эфлизара слишком сухим, даже грубым, но точно не по-матерински тёплым. Грозная воительница только пожелала ему хорошо добраться, а потом мгновенно скрылась за плотным занавесом. Ни поцелуев, ни слёз, ни объятий. На белоснежном лице Алена тоже не отражалась грусть или тоска. Он был спокоен и будто бы равнодушен. Глядя на них, девушка невольно вспомнила о своей матери, с которой так и не смогла попрощаться, ведь та умерла сразу после того, как на свет появилась Мишель. Как бы она хотела встретиться с ней. Подбежать и обвить руками мамины плечи. Услышать, как мерно бьётся её сердце. Погладить её золотистые волосы и больше никогда не отпускать. Но мечты останутся мечтами… Единственное, что могла сделать девушка — это разглядывать потрет мамы в одном из восточных коридоров замка. На той картине она улыбалась и приветливо глядела на проходящих мимо людей. В руках мама держала букет полевых цветов, потому что, как рассказывал Филипп, она очень любила их аромат, а вся её спальня была заставлена вазами и горшками. А ещё она редко позволяла заплетать себя, поэтому на портрете её волосы так красиво струятся на плечах. Все эти воспоминания о матери, что рассказами передавались Мишель, вызывали в ней волну недоумения при взгляде на отношения Алена и его матери. Первая карета тронулась с места, за ней медленным ходом последовали остальные, образовывая яркую линию среди грязи и слякоти. Напоследок взглянув на ускользающую из вида реку, девушка заметила исчезающие среди зелёного пейзажа чёрные фигуры рогатых оленей.***
Утро следующего дня началось как обычно. Ровно в пять часов шторы, защищающие спальню королевы от солнечного света, были безжалостно раздвинуты. С тех пор, как Вивьен вместо Мэри передали право будить Мишель, просыпаться стало намного неприятнее. Тёплые лучи больно ударили по глазам, заставляя отвернуться и зарыться в мягкие перины ещё глубже. Однако все попытки были обречены на провал. На прикроватный столик приземлился серебряный поднос с кружкой горячего молока. — Это вся еда? — удивилась Мишель, медленно вылезая из-под одеяла. — Его Величество не велел мне приносить еду в спальню, так как сегодня ты завтракаешь с ним, — объяснила фрейлина, протягивая ей напиток. — Тебе следует поторопиться. Ты же знаешь, он не любит ждать. Последние слова Вивьен прозвучали для девушки выстрелом из мушкета. Обуреваемая замешательством — по какому вопросу отец пригласил её на совместную трапезу — королева отдала несколько приказов фрейлине и принялась спешно готовиться к встрече с королём. Из-за холодной погоды завтракать на свежем воздухе, как любил Стефан, не представлялось возможным, поэтому он ожидал дочь в застеклённой веранде. — Вы звали меня, отец? — беззвучно скользнув из-за дверей, она застала мужчину сидящим за столом. — Да. Прошу, проходи, — он помог ей занять место возле своего. — Я хотел поговорить с тобой. Увиденное для Мишель показалось странным. Резкое пробуждение заставило её усомниться, что происходящее реально. Приглашение короля, его участливость и неряшливый вид — все эти черты не были свойственны тому Стефану, которого знала девушка. А может, она никогда не знала его настоящего? На памяти королевы все встречи с отцом происходили на публике, где она порой не могла угадать его характер: то он представал перед ней грозным монархом, холодной стеной стоящим за свою страну; то светским повесой, что показывал свои приторно фальшивые чувства, пряча всё то, что скрывалось на душе. Мишель заметила, что никогда не видела короля таким, каким он предстал перед ней сейчас. Утомлённые, но добрые глаза смотрели на неё из-под копны спутанных каштановых волос. Кожа на лице потускнела, а чуть сгорбленную спину покрывал наспех надетый халат, из-под которого тяжело вздымалась широкая грудь. Со стороны Стефан походил на живого покойника, и это вызвало беспокойство у девушки. — Минувшей ночью мне приснилась Эрика, — откашлявшись, произнёс отец своим привычным низким голосом. От упоминания имени мамы сердце Мишель до боли сжалось. Она знала, король всегда избегал разговоров о почившей супруге. Даже спустя столько лет ему было трудно смириться с гибелью жены. Королева хранила молчание, позволив мужчине закончить свою речь. — Она редко снится мне такой… — его зрачки, устремлённые куда-то в пространство, расширились и заблестели, — улыбающейся, такой радостной. Поймав себя на том, что его монолог так некстати сменил тему, Стефан устало потёр лоб, тем самым отгоняя ненужные мысли, а затем продолжил: — Я решил, что Эрика пришла в мои грёзы неслучайно. Скорее всего, она хотела увидеть тебя. Чтобы ты пришла к ней на могилу, — слова давались ему всё тяжелее. — Я понимаю, что поступил неправильно. Пойми меня, я просто не хотел приводить тебя в то ужасное место. Не хотел, чтобы ты ребёнком видела эти искорёженные временем плиты и замшелые склепы. Я не хотел, чтобы в столь юном возрасте ты знала о таком ужасном явлении, как смерть, — подытожил король, виновато понурив голову. Вдруг его рука почувствовала неуверенное прикосновение. Это была Мишель. Тепло её ладони передалось ему и приятно разлилось по телу. — Вы поступили правильно — как мудрый король и как любящий отец. Был ли образ матери в моей голове таким же светлым, если бы в детстве я увидела, что от неё не сталось ничего, кроме холодной могильной плиты? Слова девушки успокаивающе подействовали на Стефана. Он поднял на неё взгляд, и уголки его губ слегка приподнялись. — Я сопровожу тебя туда, — поймав кисть дочери, мужчина аккуратно сжал её пальцы, стараясь выразить в этом жесте хоть каплю своей любви.***
Так и не притронувшись к завтраку, король и королева немедленно отправились в путь. Приняв решение ехать верхом, они взяли с собой пару гвардейцев и тайно покинули замок. Дорога к кладбищу была неопасна, но длинна и извилиста. Несколько раз они останавливались, давая лошадям возможность передохнуть. Больше всего страдала любимица Мишель Эланор, не привыкшая к походам на большие расстояния. По прибытии отец с дочерью оставили всех возле железных ворот и неспешным шагом стали продвигаться вглубь, минуя сотни покосившихся плит и заросших мхом статуй ангелов. Чем больше они находились там, тем больше угнетало девушку молчаливое присутствие смерти. Тишина нагнетала. Даже чёрные вороны не подавали голосов, а только наблюдали. Вдруг вдалеке показался огромный холм, куда она со своей семьей приходила на День падшего ангела, а у его подножия, у самого края кладбища, располагалось крохотное барельефное здание. Это и был тот фамильный склеп, где испокон веков находили покой их отцы и деды. Ступив на железный порог, королева поёжилась. В помещении царил жуткий холод и удушающий смрад. Стефан протянул ей свой шёлковый платок, чтобы дышать стало легче. Через несколько десятков надгробий они свернули налево и оказались в маленькой комнатке. Свет сюда проникал через отверстие сверху. Тонкий и неуловимый луч, в котором кружило несчётное число пылинок, падал на усыпальницу покойной Эрики. Застывший в мраморе облик спящей женщины лежал на гранитном камне. Подойдя ближе, Мишель казалось, что госпожа, так отдалённо напоминавшая ей маму, лишь на несколько минут задремала и вот-вот откроет свои белоснежные веки. Искусная работа художника читалась даже в самых тонких складках её воздушного платья. Она была так похожа на настоящего, живого человека, что у девушки возникло непреодолимое желание прикоснуться к спящей Эрике. Разбудить её нежным касанием. По щеке побежали быстрые капли, взгляд из-за них затуманился. — Мама… — с горечью в голосе прошептала Мишель, проводя ладонью по холодному лицу женщины. А потом наступило облегчение. Обжигающая сердце скорбь прошла, сменившись на смирение. Посещение могилы принесло ей покой, который она так долго пыталась обрести. Внезапно в виски девушки резко ударила боль, а в глазах начало медленно темнеть. Кожу на спине странно жгло, будто к ней приложили раскалённую кочергу. Становилось невыносимо. Хотелось кричать, но у неё будто пропал голос. Опустившись на колени, Мишель покачнулась и запрокинула голову. Её тело обхватили чьи-то руки — они судорожно трясли и прижимали его. Послышались приглушённые зовы на помощь, но никто не бежал на них. Королева провела рукой по спине. Последнее, что она увидела — кровавые капли, стекающие по её пальцам.