Пачка сигарет

В баре было темно, поэтому Эльза не могла различить лицо человека, сидевшего напротив неё. Оно казалось странно знакомым, и от скуки девушка вглядывалась в него, но лицо всё время ускользало во тьму. Человек этот был каким-то инженером или архитектором, одним из партнёров Матвея. Все они здесь были технарями, и Эльзе было ужасно скучно. Она чувствовала, насколько же чужой для неё этот мир, и ей хотелось поскорей вернуться в свой мир богемы, театра, выставок и фестивалей. — Я покурить. — С тобой сходить? — Матвей встал, чтобы пропустить девушку. — Нет-нет, сиди. — Я тоже схожу, — тот самый незнакомец, сидевший напротив, встал. Он оказался довольно невысоким, и его фигура что-то напомнила Эльзе. Воспоминание околачивалось на краю мозга, но внутреннему зрению никак не удавалось выхватить его из тьмы. Незнакомец помог ей надеть пальто, и они вышли на улицу. Свежо пахнуло первым дождём. Они встали под козырек, вспышка зажигалки на мгновение осветила его лицо — и Эльза узнала его. Первая любовь, точнее, не первая даже, а та, что свела с ума, заставляла трястись руки. Та, что заставила начать курить. Повисло молчание. Темные ветки с набухшими почками чётко вырисовывались на фоне фонаря. Тёплый свет играл на тёмном асфальте, но под козырьком было темно, и Эльза силилась снова разглядеть чужой профиль. Снова эта нерешительность: скажешь два слова, которые стоили тебе двух дней моральной подготовки, а в ответ получишь односложный ответ и полное равнодушие. — Прогуляемся? Валентин раскрыл зонт и протянул руку. Горячая волна ненависти и в то же время любви захватила Эльзу. Она взяла его за локоть и оба пошли вдоль сонной улицы. Из бара доносился неясный шум, по зонтику барабанил дождь, но улица была спокойна и безучастна. Тихие невысокие сталинки, темные намокшие ветки, бугристые от почек. Под дождём спокойнее гулять. Как будто он отгороживает от всего мира. В третьем этаже горело окно — единственное на всю улицу. — Вот опять окно, Где опять не спят. Может, пьют вино, Может, так сидят. Или просто рук Не разнимут двое. В каждом доме, друг, Есть окно такое. Вторая часть стихотворения прозвучала у них в головах. Оба знали, о чём думает другой — о своих бессонных ночах, о питерских прогулках, когда они делились любимыми стихами, о первом поцелуе под дождём. Ливень полил ещё сильнее. — Хочешь зайти ко мне? Сейчас мы с тобой промокнем окончательно, — предложил Валентин. — Так вот зачем ты меня вытащил, — горький смех заглушил боль воспоминаний, — затащить к себе. Ну что ж, веди. Тёмный двор, тяжёлая железная дверь, угрюмый бело-синий подъезд. Зачем идти сюда? — Принести чего-нибудь? — Нет, спасибо. Валентин всё равно принёс бутылку и два бокала. — Твоё любимое. — У тебя здесь уютно, — Эльза притворилась, будто не заметила заботы. Она встала и подошла к книжным полкам — это особенное удовольствие водить рукой в гостях по корешкам книг, заглядывая в душу к хозяину, встречать старых знакомых или наоборот листать незнакомые страницы. Валя подошёл к ней. Пальцы зарылись во влажные волосы, губы коснулись сперва уха, потом губ. По окну стучал дождь, было душно. Эльза вывернулась и раскрыла окно. Холодный мокрый воздух коснулся горячего лба. — Зачем ты так со мной? — голос прервался, и Эльза почувствовала, как губ коснулось что-то солёное. — Я люблю тебя. — Поздно. Я выхожу замуж за любимого человека, я счастлива с ним. А ты разбил мне сердце, и я не повторю старых ошибок. — Ты любишь его? Этого болвана, который не отличит конструктивизм от модерна? Он недостоин тебя, ему на тебя плевать. Он не может понять, полюбить тебя. Дачка, тачка, собачка — теперь это — твои идеалы? Сильно же ты изменилась за эти годы. — Представь себе, люди меняются. Находят здоровые отношения. Они уверены в том, что их не бросят, оставив бродить в одиночку по улицам Петербурга, захлёбываясь слезами и дождём, вздрагивая каждый раз, когда они видят силуэт, похожий на тебя. — Прости. — И это все? Мне нужно к Мату, уже поздно. — Проводить тебя? — Нет уж, спасибо. Хлопнула дверь. Дождь прекратился. Теперь было слышно только часы и редкие капли, падающие с верхнего этажа. Валя налил бокал и осушил его одним глотком. Трясущимися руками разжёг трубку и затянулся. Трубка успокаивает сильнее, чем сигареты, даже сам процесс зажигания — зажечь, утрамбовать табак, затянуться, снова утрамбовать. Он встал и начал ходить по комнате — привычка бессонницы, что иногда помогает. Комната успокаивала. Она была как старый халат — удобный, сделанный под себя. На ум пришёл Вяземский. Репродукции по стенам, пара этюдов маслом, высокие стеллажи с книгами. Диван. Валентин ожидал этой встречи. Чего от неё хотел? Он и сам толком не знал. Отучился в Репинке на архитектурном год, познакомился с Эльзой и сбежал. Он любил её безумно. И всё-таки сбежал. Может, боялся этих чувств. А теперь уже поздно. Когда он узнал в описании невесты своего бизнес-партнера Эльзу, им овладели болезненные мечты о том, чтобы остаться вдвоём, что она прибежит к нему как только он её позовёт. Что-то сродни набоковской мечте о Машеньке. Только Валентин пошёл до конца и ничего не получил. Ярость овладела им, он начал срывать картины и кидать их на пол. Затем сел на пол среди осколков в безумном истерическом состоянии, думая только о том, что сейчас поранится, заразится и умрет. Холодная решимость овладеть Эльзой начала подниматься в его душе. Снова начался дождь, порывы ветра загоняли его в комнату. Сперва на подоконнике, а потом и на полу образовалась лужа. «Надо бы закрыть окно», — подумал парень, но сил встать не было. Если она ничего не расскажет Матвею, легко будет втереться в их семью и уговорить её. Он был уверен, что она не забыла его, иначе не кричала бы так, не пошла бы к нему. Валя всё-таки встал и закрыл окно. Убраться завтра, а сейчас заснуть, а наутро приняться за свой план. Он вышел из комнаты и потушил свет.