Искал - Нашёл

Настя проснулась от собственного беззвучного крика. Обхватив шею руками, она попыталась освободиться от чьих-то невидимых, но цепких пальцев. Когда столь явный ночной кошмар наконец окончательно рассеялся, девушка несколько раз жадно вдохнула в себя прохладный ночной воздух. В её покоях, находящихся под самой крышей в старом крыле родовой усадьбы, всегда было прохладно из-за приоткрытых ставень. Настя не любила жару в любом её проявлении. Особенно, если она полыхала внутри неё. Особенно, если заставляла кровь закипать от чего-то не до конца понятного девушке, от чего-то, что очень сильно её пугало. Порой Насте казалось, что всё наконец оставлено где-то далеко позади. Где-то, где был страх, боль, непонимание причин происходящего с ней, а затем и осознание собственной беспомощности перед обстоятельствами и человеком, которого она когда-то с нежностью называла папенькой. Но вот отца не было в живых уже несколько лет, а ничего так и не проходило – наоборот - с каждой новой вспышкой лишь усиливалось. Жар то и дело раскалял её изнутри, рвался наружу, угрожая всему, что находилось рядом. Главным же напоминанием о прошлых ошибках Насти служили мрачные очертания обугленных развалин старинной часовни, которые девушка каждый день видела из окон своей спальни. После смерти отца Анастасия могла выбрать любую комнату, однако предпочла именно эту – относительно небольшую, с то и дело подтекающей крышей. Пожалуй, именно из-за того, что в любой момент могла «насладиться» видом растерзанной часовенки, могла вспомнить до мельчайших подробностей, как собственноручно спалила её. Вот и сейчас, поднявшись с кровати, Настя первым делом подошла к окну, до конца распахнула ставни, и глубоко втянула морозный зимний воздух. Он моментально наполнил лёгкие, как всегда, даря чувство облегчения. Девушка любила зиму больше всего на свете. Она буквально наслаждалась хлопьями снега, завывающей то и дело вьюгой, поскрипывающим по утру под ногами ледяным настом. Каждый раз, когда к имению Каргановых медленно начинала подбираться весна, девушка испытывала лёгкое разочарование. Сейчас же зима лишь начала вступать в свои права, и Настя широко улыбнулась этому осознанию. В сумраке ночи очертания часовни лишь смутно угадывались, да и то лишь потому, что первый и такой долгожданный снег густо припорошил вчера вечером обуглившиеся развалины. Конечно, девушка могла бы всего лишь протянуть в сторону часовни руку, и округа тут же озарилась бы ярким светом, однако Анастасия в последний момент остановила себя, вспомнив, чем чревата для всех подобная неосторожность. Похожая ошибка в глубоком детстве уже стоила ей слишком многого, слишком многих. Настя не боялась своего дара. Во всяком случае того, что был безобидным для окружающих. Того, что был способен помочь людям, хорошим людям. Но, наверное, права была когда-то её мать: у всего в этом мире есть две стороны - таким образом поддерживается хрупкий природный баланс. Только вот матушка не успела объяснить, как бороться с тем, что иногда одна из сторон, вопреки всем доводам разума, старается во что бы то ни стало восторжествовать над другой. И как же это несправедливо, что победительницей стремилась стать почему-то именно тёмная сторона. Когда её дар впервые раскрылся, Анастасия восхищалась своей особенностью, лелеяла в себе свой свет. И в конце концов даже её мать нехотя стала признавать, что в дочери есть что-то особенное, что-то, чего не было у неё самой. Когда матери не стало, дар помогал девушке не сойти с ума. Там, в кромешной темноте, куда на долгие годы упрятал Настю безумный отец, только дар помогал скрашивать её полное одиночество. И если сперва воображаемыми друзьями были сплошь тёмные тени, затаившиеся в углу тесной камеры, то по ходу времени девочку начали окружать сотканные из яркого света существа. Они были причудливыми и непохожими на свои естественные прообразы. Заключённая в неволю девочка была слишком мала и видела не так много живых существ за годы своего свободного существования. Однако именно такими по мнению маленькой Анастасии должны были быть олени, медведи, соколы и даже лев, о котором однажды дочери прочитала её мать. Позже, неоднократно наблюдая за настоящими представителями несуществующего в реальном мире «зверинца», девушка лишь посмеивалась над тем, какую шутку сыграло в прошлом её непомерное воображение. Настя больше не считала себя столь ужасным человеком. Во всяком случае, ей очень сильно хотелось в это верить. Да и она не была человеком в общепринятом понимание этого значения, если уж разбираться в истории её происхождения более детально. Таких существ, как она, «истинные» люди веками не просто отвергали - нередко забивали насмерть. Родители рассказывали об этом. Мать без чудовищных деталей, отец же - наоборот, смакуя подробности. Только вот и полноправным Гришем считать себя у девушки не получалось. Мать успела привить Насте настороженность не только к людям, но и к своим сородичам. Даже несмотря на то, что подробностей было крайне мало. Анастасия просто должна была верить всем сердцем в слова матери, как данность. Анна мало говорила о своей жизни до того, как родилась Настя, да и времени, чтобы узнать друг друга лучше, им, как оказалось, было отмерено ничтожно мало. Единственное, что твердо усвоила и запомнила младшая Карганова: Гришей стоило опасаться так же, как и людей, если не намного больше. Особенно одного из Гришей. Девушка уже плохо помнила лицо матери. Лишь синие глаза и ласковая, успокаивающая улыбка ярко выделялись на размытых чертах той женщины, которая приходила Насте в ночных видениях. Иногда, проснувшись, она лежала и изо всех сил пыталась по частицам, будто собирая кусочки разноцветной мозаики, воссоздать образ матери, однако каждый раз он в последнее мгновение всё же ускользал от Анастасии. Отец же уничтожил любое изображение супруги, будто это могло вычеркнуть Анну из истории их семьи. Будто это могло заставить Настю забыть свою мать или свои «извращённые наклонности». Анастасия зажмурилась, вспомнив, каким образом отец со своим братом пытались поставить её на путь истинный. На мгновение ей даже почудилось, что тишину спальни разорвал свист взвившегося над ней хлыста. Давным-давно превратившиеся в уродливые шрамы раны на спине вновь напомнили о себе. От чудовищных воспоминаний жар снова начал просыпаться. Вцепившись пальцами в подоконник и крепко сжав зубы, Анастасия с огромным трудом подавила разгорающееся внутри чудовищное пламя ненависти. Ещё один взгляд на едва виднеющийся во тьме обгорелый силуэт, и младшая Карганова отошла от окна. Ночь сегодня была странной, липкой, более темной, нежели обычно. Девушка отметила про себя, что ей по-прежнему душно. Даже несмотря на распахнутые настежь ставни. Даже несмотря на то, что внутренний огонь уже потух. На мгновение показалось, что надвигается что-то страшное и неизбежное. Что-то, что навсегда изменит её дальнейшую судьбу. Сев у туалетного столика, Настя лёгким движением пальцев приказала загореться сразу нескольким фитилькам витиеватых свечей, застывших в тяжёлых бронзовых канделябрах. Теперь можно было разглядеть собственное отражение в гладкой зеркальной поверхности. Хотя Анастасия и жила затворницей в доставшемся по наследству имении, но, благодаря горничным, модные столичные тенденции не оставались для неё чем-то недосягаемым. Горничные достались ей от пожилой дальней родственницы после смерти отца, ибо «настоящим дворянам не пристало прибегать в подобных делах к услугам каких-то там крестьянских девок». Анастасия хоть и не была согласна с подобным мнением, однако возражать не стала. Ещё не хватало, чтобы родственница прибыла в имение, дабы познакомиться со столь неблагодарной девицей. Настю мало интересовала мода, однако иногда было просто невозможно укрыться от восторженного щебетания Полины и Ольги, которые то и дело получали письма от друзей из Ос Альты* или же Ос Керво**. Именно поэтому младшая Карганова осознавала, что кожа её слишком тёмного, «не дворянского» оттенка, а копну её густых светло-русых волос давно не мешало «немного облагородить». Взяв в руки изящный гребень, Настя негромко рассмеялась. Возможно, если бы она, как все нормальные девушки её возраста, была невестой на выданье, то хозяйку имения и волновала бы внешность, но здесь – в уединении - не надо было подстраиваться под других или притворяться. Во всяком случае, хотя бы в таких несущественных мелочах. Глаза её, как у матери, были синими. Только не светлых оттенков, а яркие и тёмные, словно предгрозовой небосклон. Когда девушка искренне смеялась или сильно злилась, в их глубине словно вспыхивали золотистые молнии. Люди часто списывали это на световую иллюзию от того или иного природного явления, однако Настя знала: так отражается то непонятное и страшное, засевшее глубоко внутри по соседству с её вполне безобидным даром. Знала и радовалась, что никто из слуг или мельком встреченных людей этого не понимает. А ещё Настя старалась не смеяться и, тем более, не злиться. Второе грозило не только проявлением странного свечения в глубинах глаз, но и могло вылиться в натуральное, ничем не прикрытое зло. Самое ужасающее – оно могло обрушиться на кого угодно, и это страшно терзало девушку. Основная причина разраставшегося в ней зла давным-давно лежала в тесной сырой могиле, но при мыслях об этом Анастасии становилось легче лишь кратковременно, а затем вспышки гнева вновь настигали её. Пока Анастасия не находила лучшего решения, нежели каждый раз надевать тонкие кожаные перчатки с вшитыми в них с внутренней стороны булавками. Они не служили защитой от её странного дара, скорее - напоминанием о том, каким кошмаром тот может обернуться. Находясь на виду и поддавшись вновь каким-либо неприятным воспоминаниям из детства или ранней юности, девушка попросту посильнее сжимала ладони в кулак. Так, чтобы иголки до крови втыкались в подушечки пальцев. Кто-то наверняка счёл бы подобный способ укрощения себя варварским, однако уколы иглами – ерунда в сравнении с тем, что каким-то чудом удалось пережить Насте в прошлом. Признавая, что вернуться ко сну, пожалуй, не удастся, а за долгими размышлениями над усадьбой уже навис багряный рассвет, девушка облачилась в белоснежную широкую рубаху. Затем заправила её в довольно-узкие, кем-нибудь наверняка сочтённые неприличными для молодой барышни брюки для верховой езды и стянула талию широким кожаным кушаком. В ножнах, висящих с тыльной стороны бедра, лежал изогнутый охотничий нож с перемотанной тонкими кожаными шнурками рукоятью. Конечно, в случае чего, нож был бы весьма слабой защитой – хотя бы потому, что Настя и рукопашный бой были вещами несовместимыми. К тому же младшая Карганова до жути боялась своими действиями вновь причинить хоть кому-нибудь боль. Смогла бы она, даже в пылу схватки, вонзить в податливую и хрупкую человеческую плоть смертоносный клинок? Смогла бы умертвить другое живое существо? Впрочем, в этих лесах прежде было вполне себе безопасно. Такая глухомань видимо была неинтересна даже самым отчаянным разбойникам. Крестьяне же до сих пор немного побаивались Анастасию. Их можно было простить за это. На долгие тринадцать лет дочь генерала пропала из виду. Ходили даже слухи, что она то ли душевнобольная, то ли у неё проявился какой-то врождённый недуг, сильно изуродовавший внешность. В то время почти все дворовые под разными предлогами были удалены из усадьбы, оставшиеся же, знакомые с буйным нравом генерала Карганова, предпочли не болтать, а посему о реальной судьбе его единственной дочери широкой общественности ничего так и не стало известно. К слову, теперь Анастасию подобное положение дел вполне устраивало. Новых дворовых она набрала лично, и все они были совершенно незнакомы с чудовищными событиями, произошедшими когда-то в красивой усадьбе. Сейчас же, когда Настя начала появляться на утренних или вечерних верховых прогулках по своим владениям, людские страхи и пересуды начали развеиваться. Конечно, не настолько быстро, чтобы буквально все крестьяне перестали искоса посматривать на новую владелицу имения. Анастасия знала, на что способно людское невежество в том, чего им никогда самим не постичь, но не опасалась за свою жизнь. Наказание за неповиновение законодательно было суровым и жестоким, посему вряд ли кто так рискнул бы своей жизнью. К тому же, новый управляющий именьем был суровым, опытным и, несмотря на недолгий срок службы, безгранично преданным Насте человеком. Среди многовековых деревьев, на берегу маленькой, но юркой речушки или же на многочисленных холмах, окружавших усадьбу, Настю настигало ощущение полной свободы. Той свободы, которой она была так долго лишена. Помимо того, что здесь девушка имела возможность спрятаться от посторонних глаз, это и стало причиной того, что Анастасия продолжила жить в некогда ненавистном ей доме. А ведь при её финансовых возможностях она могла бы перебраться в столицу, однако настолько стремительные и рискованные перемены были не для Насти. Во всяком случае, не для той Насти, которой она стала за эти годы. Натянув высокие кожаные сапоги и надев расшитый золотистыми нитями, бархатный алый сюртук, Анастасия ещё раз взглянула на своё отражение и взяла в руки лежавшие у кровати на резном сундуке перчатки. Надев их, девушка проверила механизмы внутри, накинула на плечи отороченный соболиным мехом плащ и покинула спальню. Лютик встретил её недовольным ржанием. Полная кличка крупного вороного коня Лютый была дана ему неспроста – у животного был скверный, норовистый характер, из-за чего Настя однажды даже вылетела из седла, однако, несмотря на весьма болезненные ощущения после этого происшествия, Лютик по-прежнему оставался её любимцем. - Тише, - улыбнулась девушка, проводя ладонью по гриве Лютого и прижимаясь щекой к его морде. Пока Настя надевала на него изящную уздечку, конь от нетерпения гарцевал на месте. – Потерпи немного. Видимо услышав наконец неподалёку какой-то шум, в проходе возник заспанный паренёк с всклокоченными рыжими волосами. Потирая крупный мясистый нос, Ваня бросился было седлать для хозяйки коня, однако девушка остановила его. Насте нравилось самой возиться с Лютым. Так она ощущала особую связь с этим сильным и грациозным животным. Когда все приготовления были готовы, Ваня распахнул ворота конюшни и держал их открытыми до тех пор, пока Настя не оказалась в седле и не направила жеребца вверх по запорошенному снегом склону. Скрывшись за холмом, девушка на мгновение остановила Лютого, а затем погнала его во весь опор в сторону виднеющегося за полем леса. _________________ Ос Альта* - столица Равки Ос Керво** - главный торговый порт