Луна светит только для меня.

Такое странное ощущение, словно тебя погрузили под толщу воды, а звуки с поверхности настолько искажаются, что ничего расслышать толком невозможно. Кто-то толкает и трясёт меня, жалобно зовя по имени. Мне хочется откликнуться на имя, произносимое родным голосом, прижаться к тёплому телу, почувствовать лёгкий аромат полевых цветов, идущий от платья матери. Но всё, что я чувствую это могильную сырость и заплесневелость. Желудок в тот же миг скручивает и я пытаюсь не вырвать завтрак прямо на красивое мамино платье, которое она хранила для особого случая. Оно ярко-голубое, но с настоящими цветами, усеянными причудливым образом на юбке платья. Цветы не вяли со временем и я всегда задавалась вопросом как же такое возможно. Но мама отмахивалась и, смеясь, говорила, что прыскает их водой. А я не особо вдавалась в подробности. Она любила цветы, каждый день с поля после работы или после посещения церкви приносила букет различных цветов и ставила в кувшин, стоящий посередине обеденного стола. Хотя сегодня мама не принесла цветы. На мне тоже платье, тёмно-синее с завитками и искусственными цветами, хотя теперь оно всё в грязи и крови, а разорванные места открывали вид на оголённую кожу с ранами от когтей. Сегодня должен был быть особенный день. Каждый год в один и тот же день мы устраивали праздник семьи. Раньше это был еженедельный праздник. Праздник, навевающий сильную тоску, но сохраняющий память о близких. Мы с мамой ходили навещать отца. Отца, который отдал свою жизнь в Каньоне. Я была тогда ещё ребёнком, мне было пять лет, я ничего не осознавала и не смыслила в жизни. От слов матери я знаю, что у меня была ещё маленькая двухлетняя сестра, но её, к сожалению, я не помнила. Тело сестры так и не нашли, но в знак памяти мы сделали маленькую могилку рядом с отцовской и установили крест. Папино тело... точнее, то, что от него осталось мы похоронили на кладбище у старой церквушки на берегу реки. Единственное кладбище, которое находилось рядом. Хотя поход на кладбище нельзя назвать праздником, он всё же был им для меня. Или же мамино странное желание считать это праздником, с детства заставило и меня принять это как должное. Дома, сидя за чтением "священной" книги, как все фанатики называли обычную книжку о святых, я, потупив взгляд, представляла жизнь с живими отцом и сестрой. Мама наказывала, чтобы я внимательнее читала книгу, но за столько времени я успела выучить каждую буковку назубок. И для меня не было более интересного занятия, чем грёзы о счастливой жизни. Я читала, а мама сидела рядом, молилась, восхваляла святых, потом уходила к себе в комнату. По воскресеньям мама насильно тащила меня в церковь. Это было для меня тяжким бременем. Я не могла выносить благовония свечей и прочей церковной атрибутики, в ушах начинало звенеть, когда пастырь открывал свой рот, чтобы поведать о мученичествах и подвигах святых. Мама начала было сомневаться вселился ли в меня демон или какой-нибудь тёмный дух. Я и сама не была уверена, что со мной происходит в такие моменты. Бывали времена, что иногда я просыпалась не там, где засыпала и ничего не помнила. А спрашивать мать бесполезно, потому что после таких случаев она не разговаривала со мной день, два, даже неделю. После смерти дочери и мужа Лемия стала сама не своей. Задумчивой, замкнутой, немногословной, хотя молитвы срывались с её губ с молниеносной скоростью. Я не верила в святых. И не буду верить. Если они существовали, то непременно помогли бы, но моя сестра с отцом всё ещё мертвы. Всё ещё где-то там далеко, за пределами живого мира, где, возможно, намного лучше, чем здесь. Нужно бы смириться с их смертью, отпустить, но они вцепились в меня железной хваткой, а я никак не сопротивляюсь. Лелею надежду на светлое будущее. Лелеяла... Но в этот момент всё померкло, перешло на задний план, именно сейчас я проживаю свою жизнь и именно сейчас мне придётся выбрать свой путь и отпусть умерших. Мамина слеза упала мне на щеку... ещё одна... и ещё. Казалось плачу я сама. Я заметила, что плечи матери трясутся от истеричного плача, она приникла лбом к моей груди и сильнее зарыдала. От собственного бессилия и непонимания хотелось заплакать вместе с ней, но моё тело будто парализовало, а малейшая попытка к движению приводила к адской боли в области кистей рук и спины. "Мама, почему ты плачешь?" Но этот вопрос так и не слетел с моих сухих губ, потому что я попросту не могла ими пошевелить. "Мама..." — Не закрывай глаза, Лана, скоро... скоро они придут, помогут, только не сдавайся, — мама всхлипнула и что-то в моём мозгу щёлкнуло. — Мама... — боль отступила на второй план, нужно было как можно скорее убираться отсюда. "Что ты натворила, мама?" — Тихо, милая, тихо... — Мама, не надо, — взмолилась я, пытаясь остановить слёзы матери, но она зарыдала пуще прежнего. — Зачем, Лана? Что тебя толкнуло пойти туда? Ты же знала, что это опасно. — Помоги мне встать, мама! — закричала я, теряя терпение и самообладание. — Ты не понимаешь, тебе нужна помощь. Они тебе помогут, — она мягко прикоснулась к тыльной стороне моей ладони, призывая прислушаться к словам. — Это ты не понимаешь! Они не помогут! Мама, прошу, помоги... помоги мне... — я зарыдала, удушающий страх сдавил горло своими крепкими лапами и не давал глотнуть воздуха. Уже давно я не просила ничего у матери, не умоляла её дать желаемое и жила с этим фактом спокойно, а сейчас сердце сжималось от боли, что она не даст мне то чего я так отчаянно хочу: чтобы она помогла мне. — Лана, не двигайся, ты ранена, — её слова, пронизанные беспокойством и страхом за мою ли или же за свою жизнь я не знала, никак не могли остановить меня. Оттолкнув мать, я приложила огромное усилие, чтобы встать самостоятельно. Всё тело ныло и болело, словно я пролежала не двигаясь целую неделю, а то может и месяц. Ноги налились свинцом, и чтобы сделать первый шаг потребовалось немного времени. Мамины всхлипы прекратились. Я обернулась и заметила животный ужас, написанный на её лице. — Твоя сп... спина, — последовал громкий всхлип, после чего она приложила ладонь ко рту, заставляя себя остановиться и не начать снова заливаться слезами. — Что со спиной? — стоило мне спросить, как она тут же дала о себе знать острой болью. — Ах да, волькры... — я вздохнула, борясь с искушением вновь повалиться на землю. — Видимо решили оставить что-то на память, — я усмехнулась, шипя от боли и шумно вдыхая воздух через рот. Маме не понравилось моё несерьёзное отношение к ситуации, это было написано на её лице. Сомкнув бледные подёргивающиеся губы в тонкую линию, она отвела взгляд. — Зачем ты туда полезла?! Глупая девчонка, никогда меня не слушаешься, — запричитала она. — Я поразилась быстрой смене её настроения и недоверчиво оглядела пустое поле, только лёгкий ветерок покачивал высокую траву. "Я не помню зачем." — У меня были на то свои причины, мама, не стоит беспокоиться, я уже могу ходить, пошли домой, — отмахнулась я, делая короткие вдохи и выдохи, чтобы умерить боль в груди. — Нужно обработать раны, пока я снова не отключилась. —Нет, Лана, — я оторопело оглянулась, думая, что ослышалась. — Люди короля будут здесь с минуты на минуту... Они увезут тебя во дворец, там лучшие целители... "Когда она успела позвать их... Не может быть." Страх сковал всё тело. Несмотря на то, что она моя мать во мне проснулось желание влепить ей пощёчину. — Ты знала. Ты с самого начала знала и послала весточку королю, да? — мама потупив взгляд, смотрела вниз, сидя на земле, словно ей было стыдно за свой поступок, но я знала, что это не так. Моя тень упала на неё, когда я подошла ближе, от чего она вздрогнула, фокусируя взгляд на моём лице. — Мама. — Я попыталась вложить в это тёплое, незаменимое слово как можно больше ненависти и призрения, которые испытывала на данный момент. — Ты предала меня, мама. Но знай одно, прибудут не люди короля. А Гриши Дарклинга, — Её карие глаза округлились после моих слов, в них читался вопрос. — Ты говоришь, что я никогда тебя не слушаю, но мы с тобой похожи, ты не слышишь меня, а я тебя. И поверь мне, даже их целители не в силах вылечить раны, нанесёнными волькрами. — Плевать, главное чтобы они тебе помогли не истечь кровью! — горячо прошептала она, не находя в себе сил повысить голос. — Я истекаю кровью прямо здесь и сейчас, пока ты лелеешь надежду на получение помощи со стороны. Этого не будет. С тобой или без, я ухожу. Фанатизм всегда был твоей слабой стороной, я знаю ты боишься меня, мама. Поэтому нам обоим будет лучше, если я уйду сейчас. — Я развернулась, подавляя слёзы и проглатывая тягучий ком. Больше нет сил терпеть это. — Лана. — Лучше помолись за меня, мама, — сказала я не оборачиваясь и сделала несколько шагов вперёд, затем повернула к ней голову. — Это у тебя отлично получается. Не успела я сделать ещё один шаг, как почувствовала чьё-то присутствие. — Именем Короля остановитесь! — послышался грубый мужской голос и топот копыт. Обернувшись на шум, я увидела четырёх всадников, облачённых в чёрное. Опричники. Сердце пропустило пару гулких ударов. И я сорвалась с места, забывая про боль и про родную мать, сидящую в грязи и молящуюся святым о моей смерти или о моём спасении.