Перелом

      Нора Леонидовна захлопнула за собой дверь квартиры, которую сдавала Кузьмину, и поспешила к выходу из парадной.       Она почти сразу узнала, что случилось с ее жильцом, но за все эти десять дней, что он был в больнице, никак не могла попасть к нему. Ее просто не пускали.       — Все, кто может посещать Владимира, — в этом списке, — усталым монотонным голосом повторяла из раза в раз медсестра в регистратуре и совала Норе Леонидовне под нос бумагу с данными тех, кому было разрешено навещать Кузьмина. Нора Леонидовна каждый раз пыталась спорить, но медперсонал был единодушен и непреклонен: нельзя и все тут.       Однако упорная Нора Леонидовна решила попытать удачу снова, тем более в ее сегодняшнем гороскопе было сказано, что капелька настойчивости поможет ей достичь своих целей и бонусом принесет новое интересное знакомство. Общительной Норе Леонидовне всегда было недостаточно знакомых, поэтому сегодня она пообещала себе быть еще настойчивее, чем прежде.       Впрочем, в больнице ей опять отказали в посещении Кузьмина. Уставшая юная медсестра изо всех сил пыталась противостоять Норе Леонидовне и была готова уже сдаться, но ей на подмогу пришла более старшая и опытная коллега.       — Женщина, вам же сказали русским языком: посещения этого пациента только по списку! — сердито сказала медсестра и скрестила руки на груди. Нора Леонидовна возмутилась:       — Да Володенька мне как сын родной! Я его знаю, наверное, лучше, чем все в списке вместе взятые! Вы должны меня пропустить!       — Ничего не можем сделать, — отрезала старшая медсестра и уже потянулась было в карман халата за рацией, чтобы вызвать охрану, как откуда ни возьмись появился мужчина в полицейской форме. Его, в отличие от упорной посетительницы, медсестры знали — он часто бывал в больнице, навещал подчиненного.       — Что за шум, а драки нет? — миролюбиво поинтересовался он. Старшая медсестра отправила младшую коллегу на перерыв и взяла переговоры в свои руки.       — Андрей Борисович, да вот тут женщина приходит уже почти две недели, требует пропустить ее к вашему подчиненному. Уверяет, что он ей как родной сын, но в списке, который составил другой ваш сотрудник, ее нет. Естественно, мы ее не пускаем. А она все равно ломится. — Напряжение между медсестрой и Норой Леонидовной возрастало. Но Голованов тут же его разрядил:       — Не волнуйтесь, я знаю эту женщину. Володя снимает у нее квартиру. И он действительно ей как родной. Странно, что Дима забыл внести Нору Леонидовну в список, — озадаченно почесал затылок Андрей Борисович. — Давайте я внесу, Татьяна Ивановна? И Нора Леонидовна тогда сможет приходить и навещать Володю.       Медсестра недоверчиво посмотрела на Нору Леонидовну, затем перевела взгляд на Голованова, потом — снова на Нору Леонидовну. После нескольких секунд раздумий Татьяна Ивановна сдалась:       — Хорошо. Но тогда сразу внесите, пожалуйста, всех, кого забыли. Чтоб больше таких… гм… недоразумений не было. — Она подняла недовольный взгляд на Нору Леонидовну и пробурчала:       — Проходите, так уж и быть. Палата триста шесть, третий этаж.       Нора Леонидовна процедила «спасибо», и Татьяна Ивановна направилась к регистратуре. Голованов последовал за ней, и Нора Леонидовна окликнула его.       — Андрей Борисович, спасибо вам! Вы буквально спасли меня!       — Работа у меня такая, Нора Леонидовна, — всех спасать, — шутливо отозвался Голованов.

***

      После того, как Нора Леонидовна передала Кузьмину гостинцы и некоторые его вещи, она покинула больницу вместе с Головановым. Погода была на редкость хорошая для конца сентября в Петербурге: светило и грело солнце, ветерок был больше летним, чем осенним, жители и гости Северной столицы шли в распахнутых куртках или даже без них, и даже птицы пели. Казалось, все вокруг радовалось бабьему лету в городе.       — Ох, Андрей Борисович, спасибо вам еще раз! — заговорила Нора Леонидовна, когда они вышли с территории больницы. — А то эта мегера так бы и не пускала меня к Володюшке. Он, кстати, неважно выглядит. Видимо, сильно его ранили.       — Да тут, Нора Леонидовна, скорее, психологические травмы, чем физические, — ответил Андрей Борисович. — Володя во всем случившемся себя винит, сказал даже, что из органов уйдет. — Нора Леонидовна ахнула. — Да-да, так и сказал. Я, конечно же, заверил, что он ни в чем не виноват, а наоборот — большой молодец, что не растерялся и вывел людей из зала и при этом не спровоцировал стрелка на дальнейшие действия. Кто знает, может, если бы Володя и другие более или менее смелые люди не скоординировались, — жертв было бы на несколько десятков больше…       — Ужасная ситуация, — вздохнула Нора Леонидовна, прижав ладонь к сердцу. — Читала в газете, что погибло восемь человек, а пострадало около двадцати вроде. Не представляю, каково сейчас их родным… — Вдруг она с ужасом посмотрела на Голованова. — О господи, простите ради бога, Андрей Борисович! Вы же тоже… ваша жена… я видела вашу фамилию в газете… — Голованов молча кивнул. — Соболезную, Андрей Борисович. Ужасно, что такое случилось с вашей семьей.       — Спасибо, Нора Леонидовна, — сдержанно поблагодарил Голованов. — Да, это трагедия для нас. Но девочки вроде держатся…       — У вас есть дочки? — удивилась Нора Леонидовна. — Я думала, что у вас нет детей… Ну, с вашим графиком…       Андрей Борисович добродушно рассмеялся:       — Я сам всегда удивлялся, как со своим ненормированным рабочим днем смог создать семью. Да, у меня дочки есть. Таня и Наташа. Тане недавно четырнадцать лет исполнилось, Наташе — пятнадцать. Они как раз учатся… вернее, учились в той школе, где работала моя Ольга. Правда, она у них не вела уроки — боялась, что девчонки не будут воспринимать ее как учительницу.       — Вы их в другую школу переводить собираетесь? — осторожно поинтересовалась Нора Леонидовна. — Понимаю. В их нынешней школе все будет напоминать им о маме…       — Пока Таня и Наташа на семейном обучении, — добавил Андрей Борисович. — Мы решили, что этот год они поучатся так, а потом решим, что делать дальше. Они уже взрослые, если решат учиться так до конца школы — я только поддержу. Не хочу, чтобы девчонки возвращались туда, где чуть не погибли. Их, кстати, Кузьмин спас.       — О-о-о, — выдохнула Нора Леонидовна. — Герой наш Володюшка! Самый настоящий! Андрей Борисович, а вы не боитесь, что кто-то из ваших дочек или… гм… даже они обе захотят выйти замуж за Володю, за своего спасителя? А то я тут недавно слышала, как молодежь на улице обсуждала… э-э-э… полигамные браки. Это когда не мужчина с женщиной, а… ну, мужчина и две женщины, например. Или женщина и два мужчины. Ужас. — Нору Леонидовну передернуло. — Сплошные извращения. О чем только думают современные юноши и девушки… В наше время такого не было!       — О, не волнуйтесь, Нора Леонидовна, — поспешил Голованов успокоить ее. — Даже если кто-то из девчонок и загорится такой идеей, Володя вряд ли ее поддержит. Он парень воспитанный и порядочный, работящий. Непотребствами всякими ему просто некогда заниматься. — Андрей Борисович на мгновение задумался. — Вас проводить, Нора Леонидовна?       — Не откажусь, — откликнулась женщина.

***

      Прошло две недели       — Ну вот ты и дома, — оповестил Дима, открывая дверь квартиры. Тимур под руку провел Кузю внутрь, помог снять обувь — нагибаться Вове было еще нельзя — и повел его в комнату.       Кузьмин был еще достаточно слаб, но отделение, в котором он лежал, столкнулось со всемирно известным вирусом, и коллеги поспешили забрать товарища из больницы. Доктор не стал возражать, понимая, что изоляция от близких может плохо сказаться на моральном состоянии пациента и дал добро.       Сегодня Кузя был тихим и молчаливым. Оказавшись дома, он лег на свою кровать и свернулся на ней калачиком, всем своим видом давая понять, что не хочет разговаривать. Дима и Тимур с нетерпением ждали, когда с Вовой начнет работать психолог. Они надеялись, что тот внесет ясность в состояние Кузи и сможет его хотя бы немного облегчить: последние три дня Кузьмин почти не разговаривал, ел только после долгих уговоров и то для того, чтобы от него отстали. Спал он только потому, что пил снотворное.       Сейчас же Тимур не стал настаивать на разговоре. Укрыв Кузю одеялом, он вышел на кухню к Диме. Тот стоял возле открытого окна и с кем-то говорил по телефону. Тимур дождался, пока Красавченко закончит разговор, и подошел.       — Дим, он сегодня ни слова не сказал. Лежит и смотрит в одну точку.       — А то я не заметил. Андрей Борисович нашел какого-то психолога, может, он поможет. И мама еще советует какого-то Карпова. Считает, что этот шарлатан сможет вывести Вовку из этого состояния. Еще травля со всех сторон… — Дима устало помассировал лоб. — И плевать этим уродам, что у Кузи оружия даже не было, а он все равно полез спасать людей. Слушай, Тимох, останься сегодня с Вовой. Я боюсь оставлять его одного, но сам не могу с ним побыть.       — Без проблем, Дим. Не переживай, попробую его разговорить. Не будет же он молчать вечно.       Разговор прервал звонок в дверь. Решив, что приехал Голованов с дочерьми, Красавченко пошел открывать дверь. За дверью никого не оказалось, только на пороге лежала петля из бечевки, хозяйственное мыло и листок бумаги, на котором красными буквами было написано: «Сдохни».       — И что это значит? — спросил Тимур, разглядывая записку.       Дима, не говоря ни слова, накинул плащ и выбежал из квартиры, надеясь поймать отморозков, которые это сделали, но те успели скрыться. Красавченко был настолько взбешен, что, вернувшись в квартиру, не сдержался и рявкнул:       — Пусть они только попадутся мне на глаза! Я этих уродов с землей сравняю.       — Да тихо ты! — шикнул на него Бубнов. — Вовчик уснул только что, а ты тут квартиру разносишь.       Дима затих, прислушался к происходящему в спальне. К счастью, было слышно только сонное сопение Кузи. Значит, он не проснулся от шума.       — Надо его увозить отсюда, — сказал Красавченко, разглядывая «послание».       Тимур не мог не согласиться. Теперь адрес Кузи известен и подобные послания будут приходить до тех пор, пока Володя реально не полезет в петлю. Хотелось оградить его от всего этого, чтобы тот спокойно прошел реабилитацию и стал прежним Кузей.       Дима прошел в комнату, тихо сел на край кровати и поправил сбившееся одеяло. Во сне Кузя был таким спокойным, и на миг показалось, что все случившееся произошло не с ним. Красавченко даже боялся пошевелиться, чтобы не нарушить это мгновение покоя.       Спустя некоторое время он бесшумно встал с постели, но тут же ощутил, как Кузя сжал его запястье, словно не хотел, чтобы Дима уходил. Тем не менее Красавченко осторожно разжал его пальцы и тихо покинул комнату. Ему хотелось остаться с Кузей, но он уже пообещал родителям, что приедет вечером и сопроводит их на очередной концерт.       — Тимох, я ушел, — шепнул Дима, надевая плащ. — Записку Паше передай, когда он приедет.       — Не переживай, Дим, все сделаю.       Дима посмотрел на часы, и вскоре дверь за ним захлопнулась. Тимур и Кузя остались вдвоем. Жалко, что сейчас придется разбудить Володю, чтобы дать ему препараты, выписанные врачом. Бубнов взял таблетки, выложил их в специальную коробочку, после чего прошел в комнату и нехотя растолкал Вову.       — Давай, Кузь, надо выпить таблетки.       Кузя продрал глаза, неохотно взял у Тимура таблетки и выпил их. Он снова не сказал ни слова — просто лег и повернулся спиной к Тимуру.       — Вовчик, может, прогуляемся? Погода хорошая.       — Издеваешься? — Кузьмин повернулся к другу. — Весь город мечтает порвать меня на куски, а ты меня на улицу собрался выводить!       — Ты преувеличиваешь, Кузь. Да, есть не очень умные люди, но тех, кто на твоей стороне, больше! — Тимур не стал говорить про послание, которое унес Дима, чтобы передать коллегам. — Мы с тобой, даже если от тебя отвернется весь мир.       — Спасибо, Тимур, я очень это ценю, — улыбнулся Кузя, и Тимур аккуратно потрепал его по плечу. Стало немного легче. Может, он сумеет когда-нибудь жить по-старому, простит родителей, которые просто перестали отвечать на его звонки, поймет тех, кто его гнобит за то, что он вроде как не справился.       Кузя вновь ощутил, что по его лицу текут слезы. Сейчас же все было плохо, в душе была странная пустота, которую, казалось, не заполнит уже ничего.       Он знал, что делать. Осталось только дождаться, когда он будет совсем один.

***

      Осуществить задуманное Кузьмину оказалось сложнее, чем он ожидал. Красавченко словно прочитал его мысли и буквально поселился у Кузи, контролируя каждый его шаг. Он следил, чтобы Вова принимал лекарства по часам, сопровождал его на сеансы к психологу.       Голованов сначала хотел, чтобы с Кузей работал психолог, который вел Таню с Наташей, но тот специализировался только на детях и подростках, поэтому с Кузьминым работал другой специалист. Однако, несмотря на то, что Кузьмин не пропускал сеансы, лучше ему не становилось. Голованов заметил, что Таня и Наташа после занятий стали более открытыми, начали охотнее выходить из дома — в гости к подружкам или просто гулять, гораздо реже просыпались от кошмаров.       Кузьмин же, хоть и вышел на работу, был замкнут, работал словно на автомате, разговаривал очень мало, что на него было совсем не похоже. Подполковник Голованов не понимал, как его подчиненного в таком состоянии психолог вообще выпустил на работу. Было очень хорошо видно, что подчиненному ничуть не стало лучше. Даже Наташа и Таня, потерявшие в той школе мать, уже почти пережили ту трагедию и начали возвращаться к прежней жизни.       Не найдя ответа на свой вопрос, Андрей Борисович прошел в кабинет, где Кузьмин сидел один — его товарищи уже разошлись по домам — и что-то искал в компьютере.       — Володь, прервись ненадолго, — попросил подполковник и, приобняв его за плечи, отвел к дивану. — Поговорить нужно.       — Я вас внимательно слушаю, — сказал Кузя, продолжая отстраненно смотреть в стену.       — Ты к психологу ходишь?       — Хожу. Диму спросите, он за мной везде как тень ходит, надоел уже. Если это все, то я пойду домой, хорошо?       — Я же вижу, что тебе не стало лучше. И ребята видят. Володя, я прошу тебя, не закрывайся хотя бы от нас. Мы же хотим тебе помочь.       — Андрей Борисович, прекратите этот цирк, прошу, — внезапно рассердился Кузьмин. — Я убил вашу жену! Я виноват в ее смерти. Я должен был умереть вместо нее, вам ли это не понимать! Все, разговор окончен. — Вова схватил со стола портфель с ноутбуком и пулей вылетел из кабинета. Он уже решил, что сегодня умрет.

***

      Андрей Борисович очень удивился, когда вечером пришел домой и увидел, что в коридоре стоит на две пары обуви больше, чем он привык видеть. Из-под дверей в комнаты Тани и Наташи в темный коридор падали тонкие полоски света. «Неужели девочки дома?» — удивился Голованов и словно в ответ на его слова дверь одной из комнат открылась. Андрей Борисович включил свет в коридоре, и к нему вышла Таня.       — Привет, пап, — буднично произнесла она, как будто не было того происшествия недельной давности. — Ужинать будешь?       Голованов кивнул.       — Таня, что вы с Наташей здесь делаете? Почему вы не у тети Кати?       — С тетей Катей хорошо, но дома лучше, — ответила Таня. — Пап, нам с Наташей нужно с тобой поговорить.       — Вот как? — удивился Андрей Борисович. Лицо Тани было непривычно серьезным, что немного насторожило его. Девчонки явно что-то задумали.       Вдруг из своей комнаты вышла Наташа и, кратко поздоровавшись с отцом, пригласила всех на кухню, где на плите ждал ужин. Когда все сели за стол, Наташа начала:       — Пап, ты последние дни очень много работаешь. Так много, что не всегда находишь время, чтобы побыть с нами.       — Нам не хватает тебя, пап, — добавила Таня. — Мы знаем, что ты, возможно, пытаешься избежать неприятного разговора с нами. Но мы уже не маленькие и все понимаем. Наша жизнь больше никогда не будет прежней. Теперь нам всем нужно учиться жить без мамы.       — Мы с Таней посоветовались и решили, что будем жить здесь, — заявила Наташа подозрительно звонким голосом. Похоже, упоминание матери снова задело ее. Наташа наконец посмотрела отцу в глаза и снова заговорила:       — Ты можешь быть против, но мы уже все решили. Мы не собираемся прятаться от возможных визитов журналистов и от тебя. Мы семья, в конце концов, а значит, должны держаться вместе. И проживать свое горе мы тоже будем вместе.       Голованов хотел было возразить, но Наташа резко обрубила все его возможные аргументы:       — Это не обсуждается. Мы с Таней будем жить здесь. Да, учиться будем дома, но жить мы хотим здесь. С тобой. — На последней фразе голос Наташи смягчился.       — Пап, — Таня положила свою ладонь на руку отца, — тебе нас тоже не хватает. Мы это знаем. Так зачем прятаться от нас на работе? Давайте будем все вместе. А к тете Кате будем ходить в гости. Ну и ее к нам приглашать тоже.       Андрей Борисович с удивлением наблюдал за своими дочерьми и пытался понять, как давно они так повзрослели. Видимо, все то время, которое Таня и Наташа провели вместе в одной комнате, а также регулярные встречи с психологом благотворно повлияли на них и сплотили. Как бы там ни было, Голованов гордился своими девочками. Они держались очень стойко. Наверное, даже более стойко, чем он.       — Хорошо, — наконец ответил Андрей Борисович, и Наташа с Таней дали друг другу «пять». — Только пообещайте, что будете хорошо учиться. Иначе в следующем году верну вас в школу. Не в эту, так в другую. Договорились?       Сестры закивали и обняли отца. Теперь они точно были уверены: они все переживут. И все обязательно будет хорошо.

***

      Сначала Кузьмин бесцельно бродил по городу, пытаясь успокоить в конец расшатанные нервы. Было стыдно перед Головановым, ведь он искренне хотел помочь, но на плечи Кузи взвалили слишком большую вину. То, что Андрей Борисович не винил его в смерти своей супруги, только немного облегчило эту ношу.       В магазине Кузьмин взял бутылку коньяка, чтобы притупить эмоции и чувство страха перед предстоящим самоубийством. На форуме он выяснил, где сейчас открыты крыши и без труда нашел нужную.       На крыше Кузьмина обдало холодом и ветром, отчего казалось, что слезы на его щеках замерзают. Трясясь от холода и слез, Кузя перелез через ограждение и уже приготовился сделать шаг в никуда, как вдруг кто-то схватил его за капюшон куртки и оттащил от края. Вова хотел вырваться, но алкоголь сделал свое дело и сил не хватило.       — Успел… — раздался голос Красавченко. — Что ж ты творишь, идиот?       — Зачем? — тихо спросил Кузя, а затем закричал: — Зачем ты мне помешал? Я не хочу жить! Не хочу, не с этим!       — Не могу поверить, что ты сдался! — заорал в ответ Красавченко. — Тот Кузя, которого я знаю, не отступает перед трудностями. Что ты хотел доказать этим поступком? — Красавченко начал трясти друга за плечи. — Не молчи же, Кузя! Что изменится после твоей смерти? Родственникам вернутся их погибшие близкие? Нет. Ты только докажешь этим болванам, что они тебя сломали, и через пару месяцев они найдут нового козла отпущения! Никому не станет легче после твоей смерти — ни нам, ни родственникам погибших.       Кузя ничего не ответил, лишь прижался к Диме и принялся всхлипывать. Красавченко также ничего не сказал — успокаивающе похлопал его по спине. Крепко обхватив горе-самоубийцу за плечи, он увел его с крыши и посадил на заднее сиденье своей машины. Решение пришло моментально: сегодня Кузьмин переночует у семьи Красавченко. Едва оказавшись в машине, Кузя отключился, а Дима сел за руль, взял телефон и, дождавшись ответа, сказал:       — Отбой, ребят, я его нашел.

***

      Пришел в себя Кузя уже утром. Он обнаружил себя в спальне Димы на его диване. Окна в комнате были надежно зашторены и не пропускали в комнату ни единого лучика света. Сам Кузя был заботливо укрыт двумя одеялами. Сбросив их с себя, Кузьмин попытался сесть, но в голову словно впилась сотня иголок — настолько сильно она разболелась.       — Проснулся? — спросил зашедший в комнату Красавченко. В руках у него был стакан и растворимые таблетки. — Вот сколько раз говорил, не умеешь пить — не пей. — Он сунул ему таблетки и стакан. — Давай пей, и потом у нас с тобой будет серьезный разговор. Жду тебя на кухне.       Ждать долго Кузю не пришлось. Он вышел через несколько минут. В Диминой кофте и джинсах, которые были великоваты, он выглядел несколько тоньше, чем был на самом деле. Одежда самого Кузьмина была сильно испачкана и сейчас сохла после того, как Дима ее постирал. В ожидании разговора Кузьмин сел на стул, поджав под себя ноги.       — Кузь, — Красавченко сел напротив. — Твоя вчерашняя выходка, мягко говоря, напугала всех нас. Голованов в ярости. Почему ты не ходишь к психологу?       — Я? — удивленно спросил Кузя. — Я ни одного сеанса не пропустил! Только психолог ничем мне не помог! Он не слушал меня. Совсем. Более того, он мягко намекал, что я виноват в гибели этих людей.       — Ты сейчас мне не врешь? — спросил Красавченко, сжимая плечи Кузи.       — Нет, не вру.       — Хорошо, разберемся. Но учти: если ты соврал, мы ничем помочь не сможем.       — Ну почему ты мне не веришь? — также тихо, как накануне, промолвил Вова, а из его глаз потекли слезы.       — Я не говорю, что не верю, Кузь. Давай ты сейчас успокоишься, и мы вместе поедем в отдел.       Кузьмин кивнул, потом отошел к окну и стал созерцать вид из окна. Он смутно помнил ночной разговор, но что он точно помнил, — так это то, что есть как минимум пять человек, которые с ним. А это уже дорогого стоит.