Ворона

       Олег, честно сказать, уже привык абсолютно ко всем странностям своего парня. Во всяком случае, в это он очень старательно пытается поверить, вот прямо сейчас, в эту самую секунду, чтобы не охуевать так сильно от жизни и всего, что она преподносит. Впрочем, к чему тут жизнь? Разумовский — вот от кого все странности исходят. От него и его чёртовой… — Что здесь происходит? — ровно интересуется Олег, сжимая в руках чудом не выпавший пакет с едой.       А происходит, собственно, следующее. Весь пол офиса усыпан драгоценностями. Кольцами, серьгами, подвесками и целой кучей явно дорогих украшений, которые просто красиво лежат. Так много, что нет никаких сомнений — произошло ограбление далеко не одного ювелирного магазина. Целой, мать его, кучи магазинов, если уж честно. И он совершенно точно знает, кто за это в ответе.       Среди всех этих красот лежит, растянувшись во весь рост, Сергей Разумовский. Хотя даже по его позе и выражению лица — абсолютно счастливому и довольному — можно понять, что в данный момент бал правит не совсем привычный Серёжа. Привычный не наслаждался бы тем, что выглядит, как какая-нибудь Шамаханская царица, обвешанная кольцами и золотыми цепями. — Может, ответишь? — снова подаёт голос Олег, оглядывая не шевелящегося, расслабленного парня, направившись поставить пакет на стол. — Я наслаждаюсь жизнью, — немного хрипло отзывается, несомненно, Птица. — Оставь ты меня в покое. — Мог бы попросить, я бы купил тебе что-нибудь. — Столько? — смеётся, подтаскивая к себе золото. — Столько бы мне даже Серёжа не купил.       Олег вздыхает негромко. То, насколько Птица одержим блестящим, переходило всякие границы. Но он всё так же ничего с этим не делает, и упаси господи сейчас прикоснуться хоть к чему-то из этого. Потому он обходит всё аккуратно, не наступая, даже не глядя лишний раз. Иначе один придурошный решит, что он посягает на его сокровища. Чёртова ворона. А ещё сорока и немножечко дракон. Так, самую малость. — Ты же знаешь, чем это закончится, — даже с некоторым сожалением замечает Олег. — Я сказал Марго не запускать Грома. Теперь это всё наше, — скалится, обкладывая себя украшениями. — Наше всё, ясно? И никто не заберёт.       То же самое он говорил и несколько недель назад. С того момента, как Птица устроил ему забастовку и не пускал Серёжу поболтать, прошло уже некоторое время — и целая куча подаренных блестяшек. Такая куча, что впору бы разориться, да вот только взгляд Птицы загорался от любой блестящей вещи, и не важно, что это такое. Иногда срабатывали даже обычные блёстки в баночке. Кстати, об этом… — Что ж, ладно. А я-то принёс тебе подарок, — пожимает плечами Олег, сев на диван и уже начав жевать что-то, похожее на бутерброд. — Но, раз у тебя есть всё это, зачем тебе что-то от меня?       Они оба знают, что это уловка. Попытка подцепить на крючок и притянуть к себе. Купиться на такое было бы абсолютным идиотизмом, а Птица ведь не идиот. Потому даже не реагирует. Ровно до того момента, пока Олег не вытаскивает из кармана джинсов небольшую баночку, полностью наполненную розово-золотой поталью. Крутит в пальцах, рассматривает с задумчивой улыбкой. Псевдо-расслабленный, якобы даже не заинтересован. Вот баночка в руках — это, несомненно, важнейшая вещь. Хотя переливается и впрямь красиво, есть в этом что-то интересное. Расслабиться по-настоящему трудно, практически невозможно, потому что он точно знает, что сейчас случится. Медленный вдох, очень тихий, незаметный. Не выдать своих настоящих эмоций. Видит краем глаза, как замер — очень напряжённо — Разумовский.       Три. Два. Один.       Птица бросается в его сторону, чертовски быстро, буквально напрыгнув на него, схватившись за плечи, и тут же — пытаясь схватить баночку. Взгляд ожесточённый, фанатичный практически, и он явно очень хочет заполучить эту бесценную блестящую вещь. Всё остальное меркнет, потому что это уже его, это уже не так интересно. Новое, в чужих руках — необходимое. Скалится хищно, видя, что Волков уворачивается и поднимает руку, убирая из его зоны доступа. — Сам же сказал, что подарок, отдай! — хрипит Птица, пытаясь выхватить баночку. — А заслужить?       Забавно. Он бы никогда не сказал ничего подобного Серёже, но, глядя в эти горящие жаждой глаза, хочется вести себя именно так. Олегу нравится Разумовский. Бесконечно, безумно, и много других «б» — тоже. Раньше его раздражал Птица. В последнее время он всё больше понимает, что имеет над ним определённую власть. — Вот ты ублюдок, — цедит Птица, резко отстраняясь. — Тебе нравится издеваться надо мной? — Мне просто интересно, насколько ты хочешь эту баночку.       Не то чтобы он не догадывается, что может быть дальше. Знает даже, вернее. Бывало уже подобное. Один раз за переливающуюся упаковку от шоколадки. Один раз — за брелок от ключей. Много таких примеров. — Хочу, — уверенно, с пламенем во взгляде.       Наверное, нехорошо так делать. Наверное, это вообще чертовски хреново, когда Серёжа даже не участвует в этом. С другой стороны — участвует же, и против никогда не был. Не был против… А Олег против. Против ровно одной вещи.       Когда Птица пытается поцеловать его, он резко упирает руку в его грудь, помотав головой. Это никогда не было вариантом. Никогда не было тем, что им можно было делать. Странно, но поцелуи — это интимно, только для них двоих. А с этим… Почему-то он целоваться не может. — Засунь свои принципы подальше, — шепчет Птица, тут же целуя его шею, чуть фыркнув, когда его начинает щекотать борода.       Он устраивается поудобнее, немного ёрзая на его руках, желая вызвать побольше эмоций. Поднимает взгляд, в лицо заглядывает, и бесится из-за того, что Волков будто в прострации какой-то. Ну посмотри же, посмотри, в глаза, сука, смотри!       Олег и впрямь смотрит ему в глаза, чуть вздрогнув. Странно всё. Не как обычно. — Хочешь меня? — спрашивает, почти издеваясь, потираясь об ощутимый бугорок на его штанах. — Или его хочешь? А может, нас обоих? Ты жадный, конечно, Олег. — Это я-то жадный? — хмыкает, переводя взгляд на заваленный пол. — Сколько ювелирных ограбил? — Пятнадцать.       И всё равно сидит на нём сейчас, ведёт себя так развязно. Чтобы Серёжа так делал, его надо очень хорошо раздразнить. А Птице достаточно просто показать что-нибудь поярче. Это всё так чертовски неправильно. Почему у него так быстро срывает крышу от того, как это выглядит? Ему так часто бывает стыдно. Но они уже тысячи раз обсуждали то, что происходит между ними — троими. Потому стыд начинает потихоньку растворяться.       Наверное, он ужасный человек. Вместо того, чтобы помочь излечить Серёжу, он покупает украшения для его второй личности. — Спасибо за подарок, Олежа.       Олег вздрагивает, подняв взгляд на Разумовского. Смотрит на его руку, в которой уже поблёскивает баночка с поталью. На свою тоже смотрит — ныне пустую. Какого… — Подбери слюни и как-нибудь сам разбирайся со всем этим, — Птица кивает на его стояк, уходя в центр комнаты и снова ложась посреди украшений. — В следующий раз хочу просто золотую. Да и Серёже понравится. С её помощью можно сделать много интересного.       Волков чувствует себя так, будто его водой облили. И в какой-то степени, наверное, даже разочарован. Нет-нет… обижен? Глупо как-то. Однако, есть такое чувство, невозможно отрицать. — Наш девиз непобедим, — словно читая его мысли, протягивает Птица, улыбаясь абсолютно паскудно. — Возбудим и не дадим.       Лицо бы ему сломать. Но рука ведь не поднимется, бить это самое лицо. И не так важно, кто перед ним сейчас — один или второй. Они оба совершенно невыносимы и, в какой-то степени, ужасающе привлекательны.       Да будь ты проклят, Сергей Разумовский. — А Серёжа выйдет? — Нет, — ухмыляется Птица, шуршась в драгоценностях. — Он выйдет, когда придёт Гром.       Ну ещё бы.Как же иначе-то? Один грабит ювелирные почти каждую неделю. Второй бесится и стыдится этого. Гром регулярно приходит всё возвращать. Олег… А что Олег?       Он всю жизнь, как между молотом и наковальней. — Ты так человека убьёшь когда-нибудь. За что-нибудь блестящее. — Я тебя убью, если руки свои распускать будешь и тронешь мои вещи. — А кто тебе тогда будет дарить подарки?       Этот вопрос явно заводит Птицу в некоторый тупик. Он лежит какое-то время, рассматривает переливающиеся клочки бумаги внутри баночки. И говорит неожиданно, задумчиво: — Кажется, я понимаю, что он в тебе нашёл.       Олег смотрит на него с невольным интересом. Спросить даже хочет, но не успевает. — У тебя хорошо подвешен язык, — говорит и смеётся, открывая баночку и высыпая её на себя.       Твою же мать. Он блестеть теперь будет несколько дней. Вон, в волосы уже попало. Вот же…       Олег поднимается рывком, подходя к нему, опускаясь, буквально нависнув сверху. И в глаза смотрит, даже сурово немного. Птица, кажется, немного растерян. Не ожидал. Волков же касается его лица, убирая с него кусочки потали. — Думаешь, только это? — спрашивает, не отводя взгляд.       Молчание затягивается. На губах парня расцветает улыбка. Тёплая, спокойная, совсем на оскал не похожая. И взгляд такой… мирный даже. — Не только, — произносит Сергей, притянув его к себе. И целует, целует, целует так бесконечно нежно.       Олег тает, наклоняясь к нему окончательно, целуя в ответ жарко, немного жадно. Он знает, что это ненадолго. Совсем. Но у них есть время. И напряжение в штанах чётко даёт знать, на что они его потратят.

***

— Ты даришь красивые блестяшки.       Услышать нечто подобное неожиданно и даже странно немного, но Олега это совершенно не удивляет. Потому что после секса всегда происходит что-то подобное, то надолго, то ненадолго, то вообще через какое-то время. На самом деле, Птицей явно управляет какой-то великий и беспощадный рандом, но Олег, в общем-то, привык уже. Ко всему привык. — Что, прости? — спрашивает, улыбаясь, приобнимая всё ещё голого парня.       На полу было слишком неудобно, пришлось перебраться на диван. Лежат теперь, как в кино каком-нибудь. Красиво. И взгляд этот напротив… Почему-то неуверенный, непривычный. — Что слышал, — после короткой паузы вздыхает тяжело, отводя взгляд. — Ты даришь красивые блестяшки. Мне нравится.       И это, пожалуй, самое приятное, что он когда-либо слышал от Птицы.