Первый раз я проснулась ночью от грома и бьющегося о железную крышу ливню. Не особо люблю дождь. А особенно, когда просыпаюсь из-за него. На часах тогда был всего час ночи, а первая мысль, которая залезла в голову: я действительно оставила мажорика спать на диване в беседке. Хотя, если так поразмышлять, он сам виноват. Станет холодно — вернётся в бывшую комнату Матвея.
Второй раз уже от того, что в комнате кто-то врубил свет. И неважно, кто — я уже готова его убить, ведь часы показывают три ночи! Я протёрла глаза, уже собирая всю ярость в себе в один комок и готовясь зарядить в этого «гостя» пуховой подушкой. Что, собственно, и сделала. Но спустя пару минут с глухим грохотом упала на пол, а в стороне двери послышался недовольный голос:
— Какого хрена? — после этих слов Данил захлопнул дверь, чтобы никого не разбудить и только я одна стала возмущаться в это время.
У меня встречный вопрос. Какого хрена он будит меня в три ночи, когда я во сне вижу красивого загорелого мужчину из своих мечт? Такой сон прервал, зараза он такая городская.
Но как только я собралась уже начать возникать, в меня прилетела моя же подушка, но уже с мокрым пятном. Одеяло соскользнуло с моих ног, когда я наконец встала с кровати.
— Чего ты здесь забыл в три часа ночи?! — вскликнула я, поправляя чуть задравшиеся во сне шорты.
Только сейчас я заметила, что он промок насквозь. Волосы слиплись в сосульки, серая футболка плотно прилегала, оказывается, к довольно накаченному торсу. Я совсем забыла, что выгнала в порыве злости его на улицу. Но это же не было всерьёз. Так что сам виноват. И если заболеет, то я нянькаться не буду. По крайней мере, бесплатно.
Он прошёл вглубь комнаты и встал прямо напротив меня, сложив руки на груди по моему примеру. Только у меня, в отличии от него, одежда была полностью сухая.
— Просто кое-кто забыл рассказать мне не про то, где в этом доме находится уборная.
Ой. Неловко вышло, честно говоря. По всей видимости, все мои ночные возмущения по поводу того, что он разбудил меня в такой время — звучали тупо, ведь виновата, по факту, я. Но это не отменяет того факта, что Кузнецов придурок! Мог бы сам догадаться, не тупой, вроде. Хотя… нет. Всё-таки тупой.
Я тихо выдохнула, и, ничего не ответив, напялила поверх на пижаму помятый дождевик, который последнюю неделю хранила на стуле возле кровати, так как дожди, на удивление, в последнее время обрушивались на деревню до неприличия часто. Что мне, как и впрочем другим жителям, не особо-то и нравилось, ведь когда каждую ночь размывает дороги и пробираться к городу становится практически невозможно.
— Ладно, пошли. Покажу где. Только накинь чего-нибудь. Заболеешь.
Я взяла в руки фонарик, потому что лампочка на улице оставлял желать лучшего, и, протерев глаза, чтобы мир снова приобрёл чёткость, направилась в сторону прикрытой двери.
— А… Э… А ты куда собралась вообще? Зачем дождевик напялила? — в ответ я же лишь фыркнула, не ожидая какой-либо другой реакции:
— На улицу, Кузнецов, на улицу. Знаешь, улица — это такое место, куда люди выходят подышать свежим воздухом. А в деревне ещё и в туалет.
В ответ я встретила изумлённый взгляд, который так и говорил: «Какого хрена?!»
Но так ничего и не сказав, он направился к чемодану, который так и продолжал стоять в коридоре, и пока я обувалась, мажорик поверх мокрой футболки натянул серую спортивную кофу с аккуратной белой надписью «NIKE».
Я вышла на улицу и отметила, что по сравнению с температурой, стоящей в доме, здесь было довольно холодно. Челюсть еле сдерживалась, чтобы не задрожать. Из-за резкого перепада температуры по телу невольно прошлись противные мурашки. Оборачиваться не было никакого желания, но громкие всхлипы размокшей земли дали мне понять, что Кузнецов волочится сзади. И почему
я вообще должна ему что-то показывать? Мне это точно не нужно. А он мог бы и сам догадаться, если его последние две извилины способны шевелиться. Но в этом я сильно сомневаюсь.
Очень сильно. Вот могла бы я сейчас лежать в тёплой кровати под пуховым одеялом, видеть уже десятый сон, но вместо этого иду через половину огорода, чтобы показать где находится туалет.
Без каких-либо лишних слов я указала рукой на деревянную кабинку, возле которой мирно спал Тимон, и буквально побежала к дому, уже предвкушая как лягу в мягкую кровать и вновь окунусь в чудесное царство Морфея, где, к счастью, нет Кузнецова, потому что мне почему-то кажется, что теперь его в моей жизни будет больше, чем нужно.
Наконец, плюхнувшись на мягкую кровать, я прикрыла глаза, полностью закутавшись в белое тёплое одеяло. Подушка противно приторно пахла свежей хвоей, из-за чего пришлось с недовольством перевернуть, чтобы не чувствовать столь едкий запах всеми рецепторами. Наконец волна блаженного спокойствия окутала меня, и я смогла насладиться тишиной, которая прерывалась лишь постукиванием капель о железную крышу.
Но моя идиллия продлилась не так долго, как бы хотелось.
Буквально через пару минут я услышала громкий поток нецензурной лексики, которую не мог заглушить даже льющий на данный момент ливень. А потом громкий лай Тимона. Сквозь небольшую щель я заметила зажёгшийся в коридоре свет, а потом услышала мягкий голос сонной мамы. Из непонятной речи я смогла разобрать только «Что происходит?». Впрочем, у меня тот же вопрос.
Из всех сил старалась убедить саму себя, что лучше оставаться на месте и дальше стараться снова заснуть, но интерес взял верх. Я встала и направилась прямиком к двери, а затем к выходу. Под небольшим козырьком стояла мама и что-то кричала явно мажорику. Но разобрать я не смогла.
Затем неожиданно в дом забежал собственно сам раннее упомянутый, с разорванными кусками прямо на заднице штанами. Вслед за ним рвался Тимон, но мама не позволяла ему войти в дом. В этой ситуации я была на стороне собаки.
— Он — сущий дьявол! — Данил указал правой рукой на пса, который уже утихомирился.
— Что случилось, Данечка? — с беспокойством спросила мама, кидая косые взгляды на Тимона, который уже грустно виляя коротким хвостиком, направлялся обратно в своё «логово».
— Для начала я направился в уборную, — интеллигенция, блин, — Шёл обратно. Не увидел клумбу и упал в неё, — надеюсь, с цветами всё в порядке, — А потом увязался этот. Сначала просто шёл сзади, а когда я прибавил шаг начал лаять, зараза он такая.
Сейчас он выглядел не как трудный подросток, как говорила тётя Марина, а как маленький ребёнок лет шести, который жаловался на разодранную коленку.
И мне не удалось из своего угла сдержать смех.
***
Всю оставшуюся ночь меня никто не беспокоил. И хорошо, ведь если бы тронули — я бы укусила. Ну или бы для начала предупредительно бы порычала, прежде чем перегрызть глотку. Говорю же, пора таблички на дверь вешать.
Ну а на утро меня разбудил монотонный рык мотора папиной ласточки. Но я бы и так встала, если учитывать то, что петух Василий прокукарекал сразу после того, как отец уехал в город вместе с мамой и Катькой.
Кстати о них. Ещё с только восхода мама бегала по всему дому, ища какие-то документы, а папа подгонял её, ведь «Галя, такими темпами мы только туда приедем к вечеру!»
И как только я встала и собралась пойти умыться, мама уже дала мне указания перед уходом:
— Даню, как проснётся, покорми, и сама покормись. Тимону и Белке каша на плите, как поешь — вынеси им. Мы поехали, часам к двенадцати буду.
Мама, заметив мой лёгкий кивок, тепло улыбнулась и вышла из дома, захлопнув за собой дверь.
Стоп, что? Я? Кормить мажорика? Да обойдётся. Указания дать — пожалуйста. Кормить — ну нафиг.
***
Стрелка часов уже добралась до числа одиннадцать, когда дверь бывшей комнаты брата, а нынешней мажорика, распахнулась и с грохотом врезалась в стену с рисунком мелких бежевых цветочков. В то время я сидела на светлой кухне, по которой туда-обратно бродил серый пушистый кот Мурзик, и доедала вчерашний салат, которого оставалось, к слову, не так уж и много.
В дверном проёме я увидела Данила, который медленно бродил по коридору, сонно потягиваясь. Кратко взглянув на него, я обратно уткнулась в миску салата. Боковым зрением я заметила какое-то движение с правой стороны. Это был, к сожалению, всё тот же Кузнецов, который метался по коридору, заглядывая в комнаты. И вот, он остановился возле проёма кухни, внимательно оглядывая небольшое светлое помещение. Взор его остановился на мне.
— Как спалось, морковка? — не забыл, как называл меня раньше, зараза. И если тогда, восемь лет назад, мне это прозвище казалось обидным, то сейчас оно слышится просто-напросто смешно.
— Знаешь, довольно неплохо, если бы в три часа ночи меня никто не отрывал от сна, — никогда не прощу ему упущенного Тома Элиса. Но пока что я про это умолчу. Будет ещё время отомстить.
— Ну знаешь, это не моя вина. У нас в доме всегда уборная в доме была. До сих пор помню. Что здесь, что в квартире. Как у людей. Не то что у вас… И вообще, есть что-нибудь поесть?
— Возможно и есть. Но для начала нужно собрать яйца, — после моих слов я увидела на его улице ухмылку, — Куриные. И если хочешь что-то кроме яичницы, то зайди ещё в огород по дороге. Знаешь, там недалеко. Думаю, ноги у тебя не отвалятся.
После моих слов Кузнецов даже перестал садиться на небольшой диванчик напротив меня. Взгляд из озорного стал удивлённым.
— То есть ты мне предлагаешь сейчас пойти в курятник за яйцами?..
— Так точно. Или ты боишься, Кузнецов? Не переживай, до смерти не заклюют, — хотя не факт. Но всё равно смешно же будет.
— Я? И боюсь? Пф… Да никогда, — да-да, конечно. Я до сих пор помню как в шесть лет он удирал от трёх разгневанных курочек, которых он разбудил, забравшись в курятник и споткнувшись о небольшой стог сена, занесённый внутрь на время дождя. Я тогда так смеялась…
Пока я тихо хихикала от глупых детских воспоминаний, Данил, с безумно важным видом, будто выиграл в лотерее миллион, вышел из кухни и, прихватив серую кофту, которую он оставил вечером в коридоре высыхать, направился прямо на улицу. Через пару минут в окне я увидела Кузнецова, направляющегося к курятнику, специально обходя будку Тимона, из которой торчала его жирная бежевая морда.
Видеть, как мажорик достаёт яйца, — не видела. Но слышать его громкие матерные выражения — слышала, так ещё и очень хорошо. А также кудахтанье всех семи куриц.
Как только я уже собралась встать со стула и выйти на улицу, чтобы заглянуть в курятник, я уже второй раз за сегодняшний день услышала его ор и безумно красноречивое: «да твою ж мать». Из окна я увидела, как Данил, который буквально пять минут назад шёл с важным видом и говорил, что не боится, бежит из курятника с несколькими бежевыми яйцами, которые тут же выронил на всё ещё размытую после дождя дорожку.
Вслед за ним выбежал петух. Видимо, за ним гоняются не только девчонки, чем он уже успел похвастаться в разговоре с моей мамой, но и животные. Но к этому он ещё, видимо, не привык. Хотя нужно будет. Он же «альфа-самец».
И я не сдержалась. Прыснула смехом и чуть ли не упала со стула, на котором стояла на коленях. Хорошо, что над столом висели баночки со специями, и мне удалось удержаться, правда уронив несколько пузырьков. Зато не упала на плитку.
В дом Кузнецов зашёл сердитым, что было весьма неудивительно. Я бы тоже не была рада тому, что меня чуть ли не заклевал петух. Но от лица зрителя это было слишком смешно, чтобы сдержаться. В кухню он вошёл испачканный в свежей грязи, но несмотря на это он всё равно уселся на небольшой мягкий диванчик.
— В следующий раз сама пойдёшь за яйцами. И я сам тогда посмеюсь, — с презрением произнёс мажорик, кинув на меня сердитый взгляд.
