Его улыбку я бы точно узнала. Где бы ни увидела. © Катарина Масетти; Парень с соседней могилы
***
Голова… болела. Причем не просто болела, а буквально раскалывалась на маленькие-маленькие кусочки. Аксинья тихо стонет от боли, прикладывает холодную ладонь ко лбу и старается не делать лишних движений. Что вчера блин вообще было? Она помнит съемки юбилейного выпуска, отлично помнит цветы от Тимура. Помнит, как после съемок срочно побежала в крыло НТВ из-за несколько истеричного SMS Наташи о проблеме с песней, мол, уже записанная фонограмма чудесным образом исчезла и ей срочно придется переписывать запись и чем быстрее она это сделает, тем лучше будет. И… Ни одного извинения. Нет, Синья понимает. Запись трека гораздо важнее попойки, всё же за эти недели она уже попривыкла к костюму Ласки и расставаться в четвертом выпуске с ним не хотелось. Хотелось увидеть основную пятерку, хотя она и сомневалась, что дойдет почти до финала. Но мечтать не вредно, правильно? Поэтому она и закрыла глаза на это и на спидранерской скорости помчалась в павильон, что-то пробормотав на последок. Кажется, у нее есть в запасе меньше часа, прежде чем ребята начнут волноваться и названивать ей в попытках выяснить, всё ли с ней хорошо и как долго ее еще ждать. Да и как сообщила ей Нат, записи слетели у всех масок, значит ей и вправду стоит поторопиться, если хочет избежать всей этой неловкости. Запись трека прошла… В напряжении. В основном в продюсерской зоне, а Аксинья же… Она не злилась, не зыркала злобно исподлобья. Она всё понимала, и хорошо, что это случилось сейчас, когда сложных песен еще не берут и до съемок выпуска еще три-четыре дня. Аксинья, мягко говоря, рисковала, когда между хитом Тейлор Свифт «I Knew You Were Trouble» и Мией с её «Bad girls», выбрала Тейлор. Её две октавы казались ей, Аксинье, непостижимыми буквально месяц назад, полторы октавы Селены, кстати, тоже некоторое время назад казались невозможными. Сейчас же, с трудом, но у нее получилось оправдать свои ожидания. После они с Батрутдиновым присоединились к уже подвыпившим ребятам и абсолютно трезвому Диме. Как сказал сам Позов, ему с утра встречать в аэропорту жену с дочкой и он, увы, не может присоединиться к ним. — Так! – Аксинья на секунду замерла, перестав усиленно вспоминать вчерашний вечер. Холодная рука всё еще покоилась на ее лбу, постепенно переставая дарить живительный холод. — Откуда вообще там Батруха взялся?.. — это было конечно смешно, но Аксинья и вправду не помнила, откуда он появился на их пиршестве и куда он вообще пропал. — О… Точняк! Я же его с собой потащила, когда спалила его вторую заячью натуру, — она тихо хихикает и тут же громко стонет от боли. Это явно было зря… — Твою же мать, ну почему это чертово такси так долго едет? — Синья в бешенстве, и это факт. Горящие глаза с немного безумным взглядом, мечется по гримерке, осматривая помещение. Вроде ничего не забыла, хотя могла бы. Аксинья вылетает из гримерки, по пути натягивая на себя маску. Это конечно запрещено правилами — покидать гримерку без маски или… маски. Нельзя было и выходить в этом наряде на улицу, не говоря уже о разъездах на такси. Но сейчас была другая ситуация: если она опоздает, Паша ее до следующего юбилея грызть будет. Аксинья бежала бы и дальше, если так посмотреть, но ее отвлек голос, доносящийся из одной гримерки. Слишком уж знакомый голос. Знакомый и явно слышимый ею с несколько десятков минут назад. Шаг назад, еще парочку. Лицом к лицу с гримеркой… Зайца, мать твою. — Вот так везенье, – хмыкает она и делает маленький шаг вперед, прижимаясь ухом к двери. Да, черт возьми, это и вправду был голос Батрухи. Черти, неужели он и есть этот ушастый тролль? Аксинья открывает дверь медленно, старательно пытаясь оставить свое присутствие на этой территории незамеченным. Она стоит и смотрит на затылок порядком взволнованного Тимура. Его пальцы сжимают лист с текстом, очевидно, со словами песни, а голос немного дрожит, когда он напевает ту или иную строчку. Синья делает шаг, прикрывает за собой дверь, чтобы никто не потревожил, опирается плечом о косяк и внимательно наблюдает за ним дальше. — А этот кентавр прав, мать вашу, — еле слышно вздыхает она и мысленно чертыхается. — Я теперь должна Серому и Диме по желанию. Кто меня вообще за язык тянул? «Да ну, на деньги неинтересно. Давайте на желание без ограничений, а?» — И приз за самый маленький мозг достается… Аксинье Лукмановой! Аксинье же остается только надеяться, что они помнят о их дружбе и всё еще имеют совесть. Тимур же тем временем, явно почувствовав чужое присутствие и сверлящий его взгляд, отложил лист в сторону, откинулся на спинку стула и неторопливо повернул голову, встречаясь взглядом с её хитрющими-хитрющими глазами. — Ну привет, шикарный заяц, — Аксинья усмехается, смотрит твердо и не имея желания сдаваться в этой борьбе взглядов. Тимур чуть прикусывает нижнюю губу и немного растерянно осматривает её. Он не планировал перед кем-либо так палиться… Хотя, если так посмотреть, это она ворвалась с его гримерку. Причем, дважды! — Хочешь сказать, что я не шикарный? — Ох, ну что ты, что ты! — восклицает она и нарочито ленивыми шагами приближаясь к нему. Каблуки нещадно звонко цокают, как-то даже по зловеще. Аксинья садится на диван, в аккурат напротив Батрутдинова, скользит по нему взглядом и не спешит убирать с губ ухмылку победителя. Истинного хищника. — Ты самый-самый шикарный заяц из всех мною виденных… — Однако, Крокодил лучше? — Естественно, — хмыкает, закидывает ногу на ногу и берет в руки огромную плюшевую маску. Она гораздо тяжелее, чем Аксинья себе представляла. Вертит ее в руках, рассматривает красные глаза и… одевает маску на себя. Внутри темно и чудовищно душно. Теперь понятно, почему во втором выпуске Тимур был готов откинуть коньки на сцене. Ей с Солнцем в этом деле повезло, несмотря на балакалаву, им дышалось за своими масками гораздо проще. Больше всех, наверное, было тяжело Пригожину в его маске Ананаса. Человек-то он был уже немолодой, было однозначно не просто скакать по сцене в этом орудии пыток. — С Крокодилом никто и никогда не сравнится. Он слишком прекрасен, — выдает она и слышит фырчание Батрутдинова. Аксинья стягивает маску, ставит ее обратно на диван и вновь обращает всё свое внимание к мужчине. — А главное, я еще думаю, отчего шутки-то такие знакомые… — смеется Синья и чуть наклоняется к нему. — Что скажешь в свое оправдание, Тимур Тахирович? — Что тебя явно не учили стучаться, прежде чем входить, — отвечает с неприкрытой усмешкой Тимур и тоже наклоняется к ней. Аксинья усмехается, прикусывает губу и опускает взгляд на свои руки. — Я так спешила тебя увидеть, любовь моя, что забыла обо всех правилах приличия. — Я заметил. Особенно твою сводящую зубы, неприкрытую лесть, — усмешка, кажется, намертво въелась в его губы. — Мы же виделись буквально полчаса назад, Аксинья. — Полчаса без тебя длятся примерно одно столетие в аду, — незамедлительно отвечает и заинтересованно глядит на лист. Тимур, замечая ее любопытный взгляд, протягивает ей лист, буквально не раздумывая. Аксинья приподнимает брови, аккуратно забирает его из рук и быстро пробегает взглядом по буквам. — Фадеев? — Наташа, — коротко отвечает он и не менее заинтересовано смотрит на нее в ответ. — Я по Тейлор Свифт и ее «неприятностям». Хотя я хотела что-то из аудиотеки Гаги, — деланно надув губы, отвечает Аксинья и слышит тихий смех со стороны Тимура, а после на ее макушку ложится теплая рука и мягко треплет черный волос. Она фыркает, уворачивается от его ладони. — Моя маска лучше, — внезапно заявляет Синья и смотрит на него. Тимур заинтересованно поднимает бровь и смотрит на нее, как бы спрашивая: «Да ладно?» — Представь себе, в моей маске предусмотрена такая функция, как подача кислорода. Неудивительно, что ты чуть не протянул ноги на втором выступлении, — Тимур мгновенно мрачнеет, что Синья замечает за секунду. — Я бы и не увидела, сказать по правде. Ты просто один раз слишком резко взмахнул рукой и выбился из ритма. Тогда я и начала присматриваться. А вообще, ты молодец, — она ободряюще улыбается ему, берет его ладонь в свою и некрепко сжимает. — Кто придумал эти ремни? — Кто-то из художников. — Этот человек нереально крут, — восклицает она и протягивает свободную руку к одному из них. Проводит кончиками пальцев по сплетению кожаных атрибутов, звенит металлическими вставками и замками. — Если бы ни он, мы бы никогда не увидели Зайца-БДСМщика, — и смеется. Смеется громко, утирает проступившие на глазах слезы. Тимур несколько удивленно вскидывает бровь и пару секунд недоуменно смотрит на Аксинью. Но быстро понимает и, закатив глаза, шутливо толкает ее в плечо. — Фу, Аксинья. Ты же де-е-евочка, — тянет он и тут же откидывается обратно на спинку стула, чтобы не получить своей же маской по голове. — Говоришь, как моя мама. — Ты с ней все также не разговариваешь? — спрашивает и заранее знает ответ, в котором, впрочем, в очередной раз убеждается, когда Аксинья фыркает и качает головой. — Так и не собираешься её прощать? — Ни за что, — твердо отвечает она и угрюмо смотрит на их всё еще сплетенные ладони. Отношения Аксиньи с матерью были запретной темой. Табу. Это знал каждый, кто достаточно долго знал ее, и кажется, каждый был солидарен в этом вопросе с ней. Слишком уж Клэр была неправа, хотя и Аксинья по молодости была горяча и быстра на слово. Буква за буквой, слово за словом и вот между матерью и дочерью уже разгорается межнациональная война. И если Клэр нашла в себе силы попросить у нее прощения, то Синья все еще была глубоко обижена на мать и прощать ее не собиралась. Ближайшие пару лет стопроцентно. — Мы не можем поговорить о чем-то другом, помимо моей матери? Например, когда тебе идти перезаписывать песню? — Иду сразу после Носорога. Который, кстати, уже должен был освободить звукозаписывающую. — Значит, ты быстренько летишь, быстро записываешь песню и все также быстро летишь сюда и переодеваешься. Я приглашаю тебя на вечеринку в честь юбилея шоу «Импровизация»! — Аксинья! — Тимур возмущен и отчего-то смущен. Она ухмыляется, треплет его по щеке и буквально выталкивает его вместе с плюшевой головой из гримерки. Его же гримерки. Тимур хватает ртом воздух, возмущенно смотрит на нее и хмурит брови. — Если ты не припрыгаешь сюда через пятнадцать минут, вся твоя гримерка будет пахнуть лавандой. Я не шучу. — У меня на нее аллергия, Синья… — закатывает глаза он и все же натягивает маску на голову. Голос мужчины тут-же изменяется, а заячьи красные глаза начинают, кажется, светиться еще ярче. Заяц-Тимур идет на охоту за морковками. — На это и был расчет, радость моя, — и улыбается. Так приторно сладко и ехидно одновременно, что Батрутдинова передергивает. Он морщится под маской, но все же старается поспешить. В том, что Аксинья выполнит обещанную угрозу, он даже не сомневается. — Так. С Батром разобралась. А вот что было уже после?.. — додумать она уже не успела. Из-за странного звука, прямо над ухом. Аксинья открывает глаза, медленно, стараясь привыкнуть к яркому свету в комнате. И ёб твою мать видит, что рука, спасающая ее живительным холодом, не её. Глаза широко раскрываются, когда над ухом вновь разносится громкий стон. Слава Богу хоть болезненный. Полного противоположенным эмоциям она бы просто не пережила. Аксинья приподнимает голову с очевидно затекшей конечности мужчины и перекладывает ее на свободный край подушки. После, стараясь быть как можно более аккуратной, переворачивается на другой бок и… натыкается взглядом на Тимура чтоб его Батрутдинова. На чертового Батра, в ее чертовой квартире, в её чертовой постели! Аксинья стонет от отчаянья. Если уж она и собиралась затащить его в постель, то уж точно не напоив до запредельности. Кстати, о постелях… Аксинья опасливо посматривает на лицо Тимура, и одеяло, которое скрывало его по самую шею. Аккуратно, она приподнимает вышеупомянутый предмет и… видит свой черный кружевной лифчик, к счастью, на себе же, свои джинсы, которые отчего-то были одеты лишь на одну ногу и трусы. Наличие последних, кстати, очень радовало. Посмотрев чуть левее, она к счастью заметила на Тимуре футболку и боксеры. День начался не так уж и плохо, как могло бы показаться. Выдохнув с облегчением, Аксинья как можно более незаметно выскользнула из-под одеяла и трусцой побежала к ванной. Черная кошка, которая только хотела идти будить хозяйку ором и требованием еды, с недоумением глядела в её сторону. Фыркнув, она все же вошла в комнату и устроилась на груди перевернувшегося Батрутдинова. Аксинья буквально сгорала от стыда. И даже ледяной душ не помогал ей остудить ярко горящие щеки, ровно как и пылающие уши. На всю квартиру разносится громкий мат и не менее громкое возмущенное мяуканье. Аксинья, еле удержавшая равновесие на скользкой плитке, быстро натягивает на себя халат и спешит в свою комнату. Тимур, обхватывая голову руками, сидит на кровати, а сидящая рядом Маркиза недовольно косится в его сторону и явно хочет огреть нарушителя ее спокойствия когтями по ноге. — Тимур? — в горле будто застывает ком, который очень сложно проглотить. Мужчина поворачивается к ней с измученным взглядом. Аксинья легко фыркает и присаживается рядом, подтягивая ноги к груди. — Как себя чувствуешь? — Как дерьмо на палочке, — лаконичный ответ слетает с его губ тихим, полным боли шепотом. — Почему у меня так болит горло? — Э-э-э… — неловко тянет, не зная, что и сказать. Она нихрена не помнит уже после второй бутылки и объяснить, почему он так сипит, она, увы, не в силах. Зато в силах объяснить Дима, непонятно откуда взявшийся в ее, Аксиньи, квартире с двумя стаканами воды. — Ты на спор с Антоном пел что-то из Михайлова. Очень даже неплохо, мы начали тебя останавливать только после первого припева, а не после второй строчки, — Дима чему-то усмехается и достает телефон из заднего кармана джинс. Что-то ищет в нем, а после разворачивает его. На видео шатающийся, как маятник, Батр с микрофоном в руке и Аксинья, стоящая прямо перед ним и точно также шатающаяся в разные стороны. — Эта песня… — задушевную речь прерывает громкий ик, сорвавшийся с губ Батрухи. Он поднимает руку, набирает воздух и начинает выглядеть как хомячок с этими надутыми щеками. Аксинья, едва не падая, резко разворачивается к Диме и злобно смотрит на кого-то за кадром. Очевидно на того, кто тоже провел аналогию между ним и хомяком и неудачно громко хихикнувшего. Взгляд ее говорит больше слов, но так очевидно думает только Синья в видео. — Эта песня посвящается… Самой лучшей… Самой красивой… И вообще самой охуительной женщине во всем ТНТ! — Аксинья удивленно переводит взгляд на сидящего рядом мужчину, который старательно не смотрел в ее сторону. Сдавленно хихикнув, она поворачивается обратно. И боже, если бы еще не прошедшая голова, она бы заржала на всю двенадцатиэтажку. Песня Михайлова — «Все для тебя», звучит несколько странно в исполнении Батрухи. — А на день рождения мне так споешь?.. — внезапно выдает Аксинья и все же катится со смеху. Тимур, оскорбленный до глубины души, толкает ее в плечо. — Димас, а ты что тут? — Пашу забрала Ляйсан, Антона Ира, Серега уехал за долго до этого. А вы одни оставались, я и решил вас довезти. Когда вы договорились остаться у тебя — я так и не понял. Вы вроде молчали всю дорогу, только смотрели друг на друга так странно и хихикали как наркоманы. Потом пошли спать. Судя по всему, спалось вам удачно. — Позов усмехается и убирает телефон обратно в карман. Аксинья чуть вспыхивает, убивающе смотрит на Диму. Буквально сразу же после разговора Позов отчалил в аэропорт, оставив Аксинью с Тимуром наедине. Давящая тишина Аксинье не пришлась по душе и она скоропостижно умчалась на кухню, затолкав для начала Тимура в ванную. Так и не сняв махровый халат, Синья закинула капсулу в кофемашину и, прикрыв лицо руками, тихо застонала. О да, когда-то она и вправду смущалась в его присутствии, старалась вести себя как можно более скромно. Аксинья вела себя как гребаная семиклассница, которая впервые влюбилась в своего одноклассника. Вот только ей было не тринадцать, а тридцать два, и она была уже далеко не школьницей, а человеком довольно состоявшимся. Но влюбленность в Тимура быстро прошла, уступив место дружбе. — Неужели вся эта херня вновь начинается?.. — мысленно Аксинья раз триста выматерила всю эту ситуацию и раз двадцать сиганула с балкона. Наверное именно это она бы и сделала, если бы ее не отвлек голос Тимура, который просил у нее полотенце. Хлопнув себя по лбу, Аксинья взяла первое попавшееся полотенце и неуверенно застыла около двери. Помотав головой и хлопнув себя по голове этим самым полотенцем, дернула ручку, открывая двери. Отвернув лицо насколько это вообще возможно, она сделала лишь шаг в комнату и протянула в сторону душевой полотенце. Хлопнула дверца, полотенце из ее рук забрали… вот только уйти не дали. Аксинья тихо пискнула, когда Тимур, крепко обхватив пальцами ее запястье, потянул на себя, затаскивая ее в душевую. Широко распахнутыми глазами Аксинья бегала по его лицу. И без того темные волосы стали буквально черными от воды. Серые глаза лихорадочно блестели, а губы были чуть приоткрыты и судорожно хватали воздух. Аксинья еле слышно выдыхает и тут же чувствует горячие губы на своих. Кончики пальцев заледенели, как на руках, так и на ногах. Сердце, кажется, остановилось и с невероятной скоростью упало куда-то в пятки. Тимур убрал свои губы с ее, дал сделать Аксинье вздох и вновь поцеловал. Кажется, такими темпами она заработает себе двойной микроинсульт… Проявить инициативу оказалось гораздо легче, чем казалось. Просто двинуть губами навстречу и немного приоткрыть рот. Оказалось, это так легко. Горячие капли воды впитывались в халат, делая его еще более тяжелым и неподъемным. Ладонь Тимура скользнула к поясу и легким движением развязала его. Тяжёлая махровая ткань упала на дно, и его ладони начали беспорядочно скользить по обнаженному, дрожащему телу. Аксинья никогда не чувствовала себя такой полной и счастливой.