One step apart

      Кофейный автомат проглотил слегка помятую купюру, мерно зажужжал и выдал струйку темной ароматной жижи. Регис пошарил в кармане халата и достал маленький пакетик сахара, прихваченный еще в кафетерии. Крепкий сладкий кофе и тишина больничных коридоров — что может быть более умиротворяющим? Он любил это время, когда большая часть персонала и посетителей разбегалась по домам, а пациенты разбредались по своим палатам. Можно было посидеть в просторном холле, полюбоваться большим аквариумом с множеством разноцветных рыбок, сновавших стайками между декоративных замков и раковин, и выпить дешевый кофе из плотного цветастого стаканчика. В кабинете стояла приличная кофе-машина, но Регис ее не любил. Отчасти из-за того, что управляться с ней как следует умела только ассистентка, отчасти из-за того, что пахучее подобие благородного напитка бодрило сильнее своим резким вкусом.       В отличие от большинства врачей Пресвитерианской больницы он любил ночные дежурства. Спокойными они были далеко не всегда, Регис этого от своей работы и не ждал. Порой приходилось штопать вусмерть пьяных любителей скорости, решивших погонять во втором часу ночи, полицейских, попавших в перестрелку, невезунчиков, у которых воспаленный аппендикс не пожелал ждать светлого времени суток. Однако из всех специальностей Регис выбрал именно хирургию, свое дело любил и подходил к нему со всей ответственностью.       Совершив привычную прогулку по сумрачным коридорам больницы, он подошел к развилке переходов. К хирургии вел коридор справа. Тот, что сворачивал влево, вел в гинекологию, в женское царство, где за годы своей работы Регис побывал всего пару-тройку раз, и все эти самые разы его мучило легкое чувство неловкости. Он понимал, что это непрофессионально, особенно на пороге пятого десятка лет. Какая разница, что у пациента между ног, если на кону его жизнь. Однако в стенах больницы Регис умел держать своих демонов на поводке, и ни один врач или санитар не мог упрекнуть его в неподобающем поведении, чем он втайне гордился. Для страхов и комплексов у него было личное время. К счастью, его оставалось не так уж много.       Крик, донесшийся из-за двери гинекологического отделения, заставил его откровенно вздрогнуть, так, что он чуть не пролил остатки кофе на пол. Чутье подсказывало, что вечер обещался быть веселым. Крик был полным боли, а значит, очень скоро зажужжит в кармане телефон. Регис одним глотком допил свой кофеиновый допинг, бросил стаканчик в урну и стал наблюдать, как с поста отделения вышли медсестры и направились куда-то вправо, в сторону палат. Вскоре они же распахнули двери отделения настежь, и санитары выкатили в переход каталку с лежавшей на ней молодой женщиной. Лица ее Регис разглядеть не успел, зато заметил, что цвет у него был бледно-серый, что могло говорить об одном — кричала явно она.  — Доктор Годфрой!       Из дверей отделения вышла главная медсестра.  — Какая удача, — она мимолетным движением поправила стетоскоп. — Доктор Нейд уже собиралась Вам звонить.  — Повезло вам, что в свое дежурство я имею привычку бродить возле отделения гинекологии. Что-то серьезное?  — Девушка, двадцать пять лет, разрыв кисты желтого тела. Есть кровоизлияние, доктор Нейд пыталась убрать кровь консервативным методом, но…  — Пациентка такой заботы не оценила, — закончил за нее Регис. — Вторая операционная. Анестезиологу звонили?  — Пока нет, сначала хотели найти Вас.  — Я нашелся. Идите. Доктору Оксен я сам позвоню.       Усердно намыливая руки уже в четвертый раз, Регис бросил взгляд в широкое окно, где виднелась небольшая часть операционной. Было видно, как Шани бинтами закрепляла руки пациентки на подлокотниках, как вводила иглы в вены, что-то спрашивая. Лица анестезиолога видно не было, но по глазам легко угадывалось — Шани улыбалась. Улыбка была необходима пациентам. Куда легче засыпать, зная, что находишься в руках дружелюбно настроенных к тебе врачей. В этом деле ассистентка никогда не кривила душой и работу свою делала превосходно.       В операционной было немного прохладно. Регис мысленно посочувствовал лежавшей на столе девушке. Ее лицо оставалось таким же серым, как в коридоре. Во взгляде читалась полная безысходность. Ничего страшного с ней не произошло, для такого страха причин не было. Но это для него, хирурга с многолетним стажем, которому никогда не узнать на собственной шкуре что такое женские болячки.  — А это долго? — спросила девушка, когда он подошел к столу.  — Не слишком. Боитесь?  — Очень. Я просто первый раз вот так, и не знаю, чего ждать.  — Нет, это не долго. Гораздо быстрее, чем кажется. Бояться вам нечего, все самое неприятное проспите.  — Ну… хорошо. Наверное.       Она тяжело вздохнула и перевела на него взгляд. Регис слегка тронул ее за плечо, накрытое зеленой стерильной простыней.  — Все будет хорошо, я вам обещаю.  — Почему-то верю. Спасибо.       Регис коротко кивнул анестезиологу, та ответила тем же.  — Дышите, как обычно, — негромко сказала она. — Считайте вслух от десяти к одному.  — Раз. Два. Три…       На пяти наркоз подействовал, и пациентка отключилась, погрузилась в серо-черную мглу искусственного сна.  — Начинаем. Скальпель.       Свое обещание он сдержал — операция шла недолго, без каких-либо проволочек. Осоловевшую от наркоза пациентку, у которой в животе теперь торчала небольшая трубочка, увезли в палату, приходить в себя.       Еще один починенный организм, который через пару-тройку месяцев вернется к своей обычной жизни. Еще одна галочка на совести, что все сделано правильно. Ощущение удовлетворения от работы даже через года оставалось допингом, не позволявшим самооценке окончательно упасть ниже плинтуса.       У раздевалки его встретила доктор Нейд, заведующая гинекологическим отделением. Об этой эффектной рыжей даме, всегда пахнущей парфюмом с ноткой абрикоса, отзывались как о персоне властной и не терпящей возражений. В своей области она была прекрасным специалистом, но ее принцип «на войне все средства хороши» нравился далеко не всем, особенно пациенткам. Мало какой загибающейся от боли женщине понравится ледяной тон того кто должен ее от этой боли избавить.  — Все хорошо? — спросила она, сопроводив его до кулера.       Регис взял из стопки бумажный стаканчик и подставил под кран.  — Разумеется. Лапароскопия далеко не самое страшное, что может случиться на ее веку.  — Трахаться осторожнее нужно. И рожать вовремя.  — О, я уверен, каждая девушка знает самый опасный период для секса. И что дети рождаются для здоровья, а не для того, чтобы их любить и воспитывать.       Пока он пил воду, на губах Литты расплылась неприятная ухмылка.  — Ерничаете?  — Ни в коем случае. Всего лишь сомневаюсь, что женскому полу при рождении выдается инструкция к репродуктивной системе. До сих пор встречаются люди, не знающие о существовании контрацепции, а Вы хотите, чтобы каждая женщина сношалась по расписанию?  — Если бы ей хватило ума заглянуть хоть раз в Интернет и почитать, то у нее бы сейчас трубка из брюха не торчала.       Регис смял стаканчик в руке и бросил в урну.  — В самом деле? — прищурился он. — Может, Вам тоже стоит заглянуть в Интернет, прежде чем тыкать иглой в матку очередной глупой девице? Прочитаете хотя бы, насколько это больно.  — Я хотела уберечь ее от шрамов. Всего двести миллилитров крови, можно было и потерпеть.  — Шестьсот. Даже будь их двести, ваши благие намерения не самые гуманные. Иглой в матку или безболезненная операция, очень трудный выбор. В следующий раз попробуйте подумать о пациенте, а не о том, как бы быстрее вернуться в кабинет, доктор Нейд. Доброй ночи.       Ассистентка оторвала взгляд от монитора. На верную оценку его состояния ей хватило пары секунд.  — Ставлю пять баксов, что Вы не спите уже третьи сутки.  — И проиграешь, — слабо улыбнулся Регис, садясь за свой стол. — Вторые. Хотя большой роли это не сыграет. Спать по два часа на работе это нормально, но дома — уже извращение.       Миловидное лицо молодой женщины озарилось едва заметной улыбкой. Некоторые коллеги мужского пола с каким-то особым пристрастием пытались выведать, было ли между ним и рыжеволосой ассистенткой нечто внеуставное. Шани была в курсе подобных расспросов, и потому договориться с ней сохранять интригу было легко. Сплетники шептались, делали ставки и сочиняли небылицы. Услышанное Регис потом рассказывал помощнице, и они вместе над этим посмеивались. Какой бы завидной партией юная и перспективная анестезиолог ни была, Регис не воспринимал ее иначе, как надежного коллегу. Дело было даже не в приличной разнице в возрасте. Просто бывали люди, с которыми хорошо работать, общаться, спорить и соглашаться. Шани была как раз из таких людей, и портить эту идиллию любовной интрижкой было равносильно укусу себя любимого за мягкое место. К тому же девушка слишком хорошо была осведомлена о его проблемах, чтобы взваливать этот груз на ее хрупкие плечи.       Офисное кресло показалось до безобразия мягким и удобным. Оказавшись в его комфортных объятиях, Регис почувствовал, как к нему подкралась дрема, манившая зыбким сном, а впереди была еще целая ночь.  — Шани, позволь задать вопрос.  — Все, что угодно, доктор Годфрой.  — Зачем идти в медицину, если ненавидишь людей?       Бодрое пощелкивание клавиатуры замолкло.  — Вы о ком-то конкретном?  — Даже очень. Мне, к сожалению или к счастью, никогда не узнать, насколько вам, женщинам тяжело. Ваш организм одновременно сильнее нашего, но вместе с тем и хрупок. И мне интересно, почему женщина, которая должна быть в курсе всех нюансов, подвергает другую женщину весьма болезненной процедуре вместо того, чтобы отправить ее на операционный стол, где под наркозом ей помогут быстрее и качественнее?  — О, кажется, я догадалась, — она почесала тонко очерченную бровь. — Кто-то идет из желания помогать людям, как Вы или я, а кто-то реализовывать свои комплексы. Кто-то хочет решать загадки, хотя гинекология для этого не самое лучшее поле. Что до Литты… Мне кажется, ей нравится чувствовать власть, превосходство.  — Тогда ей стоило пойти в политику, а не разглядывать вагины.  — Есть мнение, что эти занятия чем-то схожи.  — Отчего-то я склонен с ним согласиться.       Голубоватый свет монитора почти полностью скрывал россыпь мелких веснушек на ее лице. Регис был весьма благодарен ассистентке за то, что та бралась выполнять большую часть утомительной бумажной возни, давая ему пару лишних мгновений прикрыть глаза. Но эти краткие периоды сна сил не придавали, порой даже усугубляя и без того шаткое состояние. А он, черт возьми, хирург, и в любую минуту должен быть готов идеально выполнить свою работу. А как можно выспаться и набраться сил, если почти каждый день дома творился настоящий цирк? Его психолог, доктор Корво, часто говорил о необходимости разорвать порочный круг, сделать шаг навстречу светлому будущему, но Регис, то и дело занося для этого ногу, никак не решался и отступал назад. Терпение, быть может, и добродетель, но не в его случае.  — Вы сейчас уснете, — Шани поднялась, направилась к кофе-машине и зашуршала пакетом. — Кофе хотите? Я купила новую пачку.  — Пил перед операцией. Как видишь, не слишком помогло.  — Нашли с чем сравнить. От этой гадости из автомата только язву схватить можно. И тогда мы снова окажемся в операционной, но по разные стороны баррикады.  — Шани, принять наркоз от твоих рук я готов прямо сейчас.       Несмотря на умопомрачительный аромат, издаваемый кофе-машиной, Регис потянулся совсем за другим напитком. В самом большом ящике стола уже набрался небольшой бар из разномастного элитного алкоголя. Его несли благодарные пациенты, дарили коллеги и просто друзья, и что-то уже перекочевало домой, но несколько бутылок первоклассного ирландского виски никак не могли дождаться своей очереди.  — Не хочешь внести в свой кофе нотку Ирландии?       Девушка отрицательно покачала головой, наливая кофе в свою кружку.  — Вы же знаете, я на работе не пью. И Вам не стоит.  — Дорогая, это одна из немногих радостей моей жизни, не лишай меня ее.  — Лучше воспользуйтесь шансом и ложитесь спать. А если будет вызов, я разбужу.       Разумеется, потакать его пагубной привычке в больнице никто не собирался. Регис и сам признавал, что пить на работе — последнее дело, и потому жестко себя в этом ограничивал. Он слишком ценил свое место, чтобы потерять его настолько глупо. Напиться до беспамятства можно и дома, а еще лучше в баре вместе с единственным другом.       Янтарной жидкости, налитой в маленькую стеклянную мензурку, не хватало пары кубиков льда. Но кресло так надежно держало его в своих объятиях, что вставать и идти до конца коридора было невообразимо лень. Жгучий виски омыл язык ярким вкусом, слегка обжег пищевод и провалился в желудок, чтобы оттуда разлить томительное тепло по всему телу. Но Регис не успел отнять мензурку от губ, как дверь распахнулась и в кабинет вошла она, единственная женщина во всей больнице, которая практически всюду входила без стука. Потому что здесь, в больнице, ей это позволялось.  — Насколько помню, я довольно четко обозначила свою позицию относительно алкоголя на рабочем месте, — не терпящим возражения тоном произнесла вошедшая.       Главврач Пресвитерианской больницы, Йеннифэр Венгер, могла нагнать страху даже на совет правления. Привлекательное бледноватое лицо, каскады блестящих волос цвета воронова крыла, чувственные аккуратные губы — ей впору было красоваться на обложке модного журнала, а не заправлять самой старой больницей Нью-Йорка. Ее просьбы звучали больше как угрозы, а пронзительный взгляд глаз необычного фиолетового оттенка, придаваемого линзами, ставил на место самых капризных пациентов. Но при всем своем несгибаемом характере она не была лишена рассудка и здравого смысла, и умела находить компромисс. Любой другой главврач давно бы выгнал хирурга, позволяющего себе употреблять на рабочем месте, но Йеннифэр не захотела лишаться талантливого специалиста. Регис этот жест милосердия ценил и старался не выдавать себя. В тот вечер просто не повезло.  — Прости, Йен, — он спешно убрал мензурку обратно в стол. — Я… Я просто не сплю уже вторые сутки, и…  — Добрый вечер, доктор Венгер, — скромно вставила Шани.  — Здравствуй, Шани, — жгучая брюнетка коротко кивнула анестезиологу. — Увижу еще раз — отправлю в группу анонимных алкоголиков. Впрочем, я здесь не за этим. Мне только что Геральт позвонил. Это насчет твоего брата.       Регис почувствовал, как внутри все оборвалось.  — Что, опять? А почему он мне не позвонил?  — Сказал, что звонил, но не дозвонился.  — Надо же… Наверное, я снова забыл включить звук.  — Уже не важно. Езжай, он тебя ждет. У тебя завтра отсыпной?  — Формально.  — Сделай одолжение — преврати формальность в реальностью и выспись, наконец. Ты похож на вампира.       Она тряхнула шевелюрой и захлопнула за собой дверь. Регис сполз ниже, глубоко вдохнул и протяжно выдохнул. Чувство накатившего благодушия от грядущей пары часов сна испарилось в мгновение ока, уступив уже знакомому унынию. В такие моменты он вспоминал, насколько ненавидел свою жизнь.  — Я что, настолько плохо выгляжу? — спросил он, глядя в потолок.  — Бакенбарды придают Вам определенный шарм, — дружелюбно отозвалась Шани. — Но с такой бледностью Вам действительно впору в кино играть.  — Носферату или Дракулу? Или просто деревенского вурдалака?  — Смотрели «Реальных упырей»? Думаю, Виаго подойдет лучше. Такой же обаятельный, как Вы.  — Шани, ты просто прелесть.       Если в дневное время тринадцатый полицейский участок напоминал растревоженный улей, то ночью он был похож на улей, окуренный дымом. Его рабочие пчелы, полицейские, передвигались так же сонно и неохотно, а доброжелательность их падала процентов на сорок. Они все хотели того же, что и любой врач — тихой ночной смены и лишней возможности поспать. Но довольно часто случалось, что неспокойная смена полицейских перетекала в ночное веселье для врачей.       В помещении сильно пахло едким дымом табака, как дешевого, так и дорогого, растворимым кофе (куда же без него), и прочими малоприятными амбре от доставляемого контингента — застоялой мочой, перегаром и потом. Вентиляция в участке работала из рук вон плохо, и каждый раз приходя туда, Регис удивлялся, как невезучие копы не теряли сознание в царившей там духоте и вони. Шуршала бумага, скрипели побитые жизнью принтеры, громко возмущались задержанные, пока сотрудники составляли протоколы. Это место угнетало.  — Доброй ночи, — Регис обратился к молодому офицеру, чье лицо было обезображено тремя параллельным шрамами тянувшимися ото лба к правому виску. Он держал в руках папку с личным делом и читал его с крайне скучающим видом.  — Добрей видали. Чего нужно? — отозвался тот, не отрываясь от своего занятия.       Резкий ответ хирурга не смутил — Ламберт никогда не отличался особым дружелюбием. Когда каждодневно рискуешь нарваться на пулю или нож, имеешь дело с отбросами общества и не имеешь личной жизни, трудно сохранить позитивный настрой. К тому же, это была их далеко не первая встреча, и Регис попросту привык.  — Могу я видеть детектива Ривски? Он звонил мне около часа назад.  — Раз глаза есть, значит, можете. Ладно, сейчас. Эскель! Эске-е-ль!  — Не ори, — откуда-то из-под стола в другом конце вынырнул еще один коп, со скуластым лицом, так же украшенным шрамами. — Здесь я.  — Позови Геральта. Пришли тут к нему.       Судьба свела их с детективом Ривски при не самых приятных обстоятельствах. Случилось это лет пять назад, как раз, когда Детлафф впервые попал в участок за драку. Тогда высокий, худощавый, неестественно бледный мужчина лет пятидесяти на вид, только что переведенный из другого участка, сначала долго выслушивал вдохновенную речь Региса о том, что Детлафф на самом деле человек не плохой, а просто попавший под дурное влияние своей подружки, а после все же согласился выпустить дебошира под залог в десять тысяч долларов. И каково же было удивление хирурга, когда они с детективом встретились снова тем же вечером, в баре «Хамелеон». Детектив подсел к нему сам и назвался Геральтом. Слово за слово, и они разговорились. Оказалось, бар принадлежал старому приятелю Геральта, отчего выпивка обходилась ему вдвое дешевле положенного. Один бокал виски со льдом, второй, третий… А потом все переросло в дружбу. И эта дружба еще не раз сыграла Регису на руку, поскольку Детлафф на одном попадании за решетку не остановился.       Несколько месяцев спустя в больнице проходил благотворительный вечер, на который можно было привести свою пару, и где Регис сделал еще одно неожиданное открытие. Ходили слухи, что доктор Венгер встречалась с неким полицейским. И когда главврач появилась на приеме в великолепном черном платье, идя под руку со своим кавалером, на душе у хирурга словно просияло — таинственным полицейским оказался Геральт Ривски. Большая часть женского персонала потом много болтала. Одни говорили, что лицо у него неприятное, другие же сочли его своеобразно красивым. В числе последних оказалась Трисс Меригольд, врач общей практики, миловидная женщина лет тридцати, с густыми каштановыми волосами. Анестезиолог Шани очень старалась сделать вид, что ей пассия главврача индифферентна, однако выдала себя несметным количеством вопросов о детективе.  — Регис, дружище, — Геральт возник словно из ниоткуда.  — Здравствуй, друг мой. Выглядишь так, словно всю ночь по канализации бегал.       Они пожали друг другу руки. Геральт и в самом деле выглядел утомленным. Двухдневная щетина, потухший взгляд, седые, чуть засалившиеся волосы — последние сорок восемь часов для него явно выдались непростыми.  — Почти угадал, — Геральт кивнул головой, приглашая следовать за ним. — Два дня проторчал на крыше, среди пыльных коробок и птичьего дерьма. Представляю, что скажет Йен, когда я домой вернусь.  — Она была не слишком счастлива, когда зашла ко мне. Еще и застала меня со стаканом в руках.  — Я смотрю, ты тоже любишь рисковать. Но ты бы не дергал кошку за усы, я-то знаю, как ее задобрить. А вот тебе может и по сусалам прилететь.       Он повел его вниз, к камерам. Они спустились по узкой лестнице, залитой тусклым светом уставших флуоресцентных ламп. Подошвы липли к ступенькам, а тяжелый дух полицейского участка стал еще гуще и сырее.  — Что там опять случилось? — спросил Регис.  — Ты бы братца своего к психиатру определил, что ли. Не надоело каждый раз по десять штук отстегивать? Я понимаю, хирурги получают неплохо, но все-таки…  — Честное слово, я уже не знаю, что делать.  — Отвечаю на твой вопрос — он избил какого-то доходягу за то, что застукал его со своей подружкой. Вроде бы ничего серьезного, но если что, будь готов раскошелиться еще и на адвоката. Я сказал Ламберту, чтобы подготовил бумаги заранее, распишешься на выходе.       Из всех бедолаг, угодивших в кутузку, не спал только алкоголик, разговаривавший с только ему видимым другом, да виновник всего торжества. Остальные же дремали, скрючившись на неудобных лавках. Пусть это были представители не самых высших слоев общества, Регис все равно их жалел. Обстоятельства у всех были разными, но они были и оставались людьми. У каждого была своя история, приведшая их в это скорбное место. Кто-то из них вскоре отправится в тюрьму. Не бывает дыма без огня, он понял это из долгих бесед с психологом. Никто по доброй воле не стал бы скатываться до такого уровня, хотя кому-то подобная жизнь и могла показаться наивысшим проявлением свободы — ни обязательств, ни ответственности, ничего, что могло бы держать в каких-то рамках.  — Проснись и пой, — Геральт загремел ключом в массивном замке. Решетка с грохотом отъехала в сторону.  — Пошел ты, — хмуро бросил в ответ сидевший внутри мужчина.  — Детлафф, — Регис предупреждающе покачал головой.       Сказать брюнет в кожаной куртке хотел еще очень много, о чем красноречиво говорило выражение его лица, но более он не проронил ни слова. Выйдя из камеры, он не удостоил брата даже взглядом и молча направился к выходу.  — Знаешь, порой я просто поражаюсь твоему ангельскому терпению, — Геральт скептически цокнул языком. — Почему ты всегда его вытаскиваешь? Он же тебе даже не родня.       Регис ничего не ответил. Ему и без этого было катастрофически тошно, и виной тому был не царивший там смрад.       Детлафф хлопнул дверцей такси нарочито громко. Таксист обернулся, смерил его неприязненным взглядом.  — Ты обещал мне, что этого больше не повторится, — не глядя на него, проговорил Регис.  — Ну, повторилось. Что ты с этим хочешь делать?  — Я хочу, чтобы ты научился держать слово, тебе же не десять лет, в конце концов.  — Я сам разберусь, что мне делать, а что нет.       Машина резко затормозила перед светофором. Водитель обернулся.  — Голуби, а может, свои семейные разборки дома устроите, а?       Хруст костяшек Регис расценил как недобрый знак. Еще секунда, еще пара колких слов — и братец поедет прямиком обратно, в уютную подвальную камеру.  — Ты на что намекаешь, рыло? — Детлафф подался вперед.  — Уймись немедленно, — Регис схватил его за плечо и дернул обратно. — Вообще-то, мы братья, а не пара.       Таксист усмехнулся, пустив в их сторону волну зловонного дыхания.  — Сказки голубю своему расскажешь. Какие вы, нахер, братья? Не похожи ни на грамм. Развелось педиков…       Будучи братьями, они действительно не были похожи ни внешне, ни внутренне. Регис был высок и худ, рано начал лысеть и седеть, хотя последнему весьма усердно способствовал сводный брат, отличался спокойным нравом и рассудительностью. Он не любил повышать голос, всегда стараясь оперировать логикой и доводами, и довольно часто это приносило желаемый результат. В работе ему не было равных — уверенный в своих действиях, Регис порой совершал невозможное, мог быть жестким и требовательным, но за пределами больницы он превращался в человека, совершенно не приемлющего насилия и жестокости, мягкого и даже порой нерешительного. И этот недостаток уверенности в себе за порогом больницы его угнетал. Доктор Корво, психолог Пресвитерианской больницы, уже три с половиной года старался ему помочь, восстановить то, что разрушил мучительный развод, но реабилитация шла медленно. Не способствовала восстановлению и вечная опека над братом, ввинченная в мозг долгими нотациями родителей. С тех пор, как отец сошелся с матерью Детлаффа, еще когда будущему хирургу было всего двенадцать, ему долго и упорно прививали модель поведения няньки. «Он твой младший брат, ты должен его защищать», — изо дня в день, на протяжении долгих лет. Детлафф подерется, а оплеуху получал его сводный старший брат — не уследил. Младший что-то сломал или накосячил — ты должен был объяснить и научить. И казалось бы, отчий дом остался в Нью-Джерси, началась своя жизнь, учеба, потом карьера, но эта установка «ты должен был» так и осталась вытравленной на коре головного мозга. И Регис привык винить себя в собственной неспособности сказать «нет», смирился с этим крестом.       Детлафф же являл собой его противоположность практически во всем. Выглядел моложе своих лет, да и вел себя так же. В одежде его преобладали черные вещи из кожзама, нередко с множеством заклепок, отчего его часто принимали за металлиста или панка. Он тоже был бледен, как и Регис, но бледность эта была скорее аристократической, чем болезненной. С людьми он сходился тяжело, что сказалось на его учебе в колледже. Учителя в один голос жаловались на постоянные конфликты с угрюмым пареньком, а мачеха с отцом все жалобы переводили на старшего сына. И даже спустя много лет Детлафф сохранил в себе эту гремучую смесь наивности и агрессии. К слову о наивности. Когда на пороге их квартиры впервые появилась Сианна, неспокойная любовь Детлаффа, Регис сразу понял — цирк только начинался. И не ошибся. Девица манипулировала слепой любовью, натравливая его на тех, кто тем или иным образом ей насолил, — на бывших, на старых школьных знакомых, на прежних работодателей. И никакие доводы не могли убедить Детлаффа в том, что он не более чем инструмент в ее руках. А ведь Регис всегда оказывался прав — как только Сианне наскучивало, она исчезала, чтобы потом появиться снова, в слезах лживого раскаяния или очередной байкой а-ля «я попала в беду». Их скандалы и ссоры были основной причиной плохих отношений с соседями и со сном. Когда же безумная парочка пребывала на очередном пике влюбленности, Регис с силой вдавливал силиконовые шарики в уши, лишь бы не слышать фальшивых стонов Сианны и неистовой долбежки в стену. Даже годы брака с Лилли казались раем в такие моменты — по крайней мере, тогда он высыпался.       Видеть брата Регис не хотел. С того момента, как они вошли в квартиру, он не проронил ни слова. Повесил плащ на вешалку, поставил кожаную сумку на тумбу в прихожей и сразу направился в кухню. Проглотив таблетку валиума, он ушел к себе и без сил рухнул на кровать, надеясь забыться сном без сновидений. Но не тут-то было.  — Я застал ее в баре.       Регис сел. Детлафф стоял в дверях, прислонившись к косяку. Он уже скинул куртку и остался в красной помятой футболке. От него сильно пахло сигаретным дымом и резким запахом тюремной камеры.  — Сидела там с каким-то хмырем, — угрюмо продолжал Детлафф. — Я… Я просто не знал, как быть. Помню, как подошел к ней, а потом все как в тумане. Очнулся верхом на этом мудаке у дверей бара. Морда у него вся в крови была, как и мои руки.       Регис молчал.  — Она меня и оттащила, иначе я бы его точно убил. Обещала завтра прийти поговорить. Вот же лживая сука… А ведь сказала, что к сестре поехала. Ты… ты прости меня. Завтра я поставлю точку, клянусь.       Регис все так же молчал. Его не покидало чувство дежавю, будто он проживал этот вечер уже не раз. Стоп. Он и проживал его не один раз.       Детлафф все возмущался, ругался, проклинал неверную подружку. Наверняка соседи все слышали — непутевый брат так разошелся, что не следил за тоном голоса. Но Регис все молчал и молчал, глядя в одну точку перед собой.       Внутри что-то переломилось, так деликатно и тихо, как тонкий прутик.  — Я съезжаю, — тихо, но четко проговорил он.       Детлафф оборвал себя на полуслове.  — В смысле?  — В прямом, — Регис поднял на него покрасневшие глаза. — Я так больше не могу.  — Я же сказал — завтра я поставлю точку.  — Твои точки уже образовали приличное многоточие. Я устал, Детлафф. Устал от твоих выходок, от твоей Сианны. Мне надоело отказываться от собственных планов из-за того, что ты не хочешь нести ответственность за свои поступки. Мне пришлось отказаться от выгодного предложения по квартире, которую я мечтал купить, потому что ты раз за разом попадаешь за решетку. Геральт не может бесконечно тебя отмазывать от тюрьмы, ему от этого никакой выгоды. Йеннифэр смотрит на меня с жалостью и дает отгулы, отпускает с работы, а ведь я, черт подери, хирург, я нужен в больнице. И должен приходить туда со светлой головой и твердыми руками. Из-за тебя я кого-нибудь убью, понимаешь?       Брат промолчал.  — Мне сорок шесть лет, а у меня нет личной жизни, жилья и смысла жизни, я живу только ради того, чтобы вытаскивать тебя из очередной передряги. И ладно один раз, но восемь?  — Ну, что мне сделать? — вспылил Детлафф. — Такой я, понимаешь? Такой! Я же извинился, и всегда извиняюсь.  — Я тебя прощаю. Ты мой брат, и каким бы дураком ты ни был, я не перестану тебя любить. Но завтра я отсюда съеду. Не беспокойся, я буду и дальше вносить свою часть квартплаты, чтобы тебя не выселили, но в остальном крутись как хочешь. Приводи сюда свою подругу, выясняйте отношения, миритесь, деритесь, женитесь — мне все равно. Найду квартиру, или сниму номер в гостинице, но на этом все. Я тоже поставлю точку. А теперь оставь меня, пожалуйста. Я очень хочу спать.       Он был благодарен за то, что Детлафф не стал продолжать дискуссию и просто ушел, не сказав ни слова. Стащив с себя одежду, Регис забрался под одеяло и провалился в сон. Про душ он даже не вспомнил.