Так позволь, я сыграю тебе

Но в этом мире случайностей нет, И не мне сожалеть о судьбе. Он играет им всем, ты играешь ему, Так позволь, я сыграю тебе. «Аквариум» — «Контрданс»

Акихико просачивается между пальцев, исчезает, растворяется в ночи, Угэцу больно, больно, больно… дыхание перехватывает, не отпускает. Надо отпустить, надо… — И? Ты вот так просто его отпустишь? Угэцу поворачивает голову. Глаза ослеплены уличным фонарем и напряжением, с которым он всматривался вслед уходящему, приходится долго моргать, чтобы разглядеть того, кто задает вопросы. Темноволосый, довольно высокий, в очках. Обычный. — Ты кто? — Тот, кто претендовал на вторую половину этого нескладного дуэта. — Значит, есть вторая половина? — Да. И я продолжаю считать, что Кадзи его не заслуживает. — Так почему бы тебе самому не проявить инициативу? — интересуется Угэцу. В нем наконец проклевывается маленькое, слабое любопытство. — Бесполезно. У вас с Кадзи хотя бы есть история. Для Харуки я всегда лишь друг. — Боишься лишиться и этого? — Конечно. А тебе терять нечего: Кадзи ты уже потерял. Если попробуешь вернуть, хуже все равно не будет. — Тебе-то откуда знать? — усмехается Угэцу этому нахальству, граничащему с отчаянием. — У тебя всегда останется музыка. — Ты знаешь, кто я? — Кто же не знает Мурату Угэцу. — Например, тот, кому плевать на любую музыку. Их не так мало. — И они многое теряют, — уверенно говорит незнакомец. — Я видел тебя на выступлениях группы Акихико, — вспоминает Угэцу. У него отличная память на лица. — Ятаке Коджи. И я не только группой Кадзи занимаюсь. У нас, знаешь ли, и своя группа есть. — Обиделся? — уточняет Угэцу. Уголок губ чуть заметно изгибается. — Для тебя это так важно? — Ну, наверное, не так, как тебе. Для тебя ведь не существует ничего, кроме музыки. — Почему ты так считаешь? Ко мне Сато Мафую приходит. — Угэцу кивает в сторону улицы, спрашивая-приглашая. Разговор глаза в глаза — противостояние. Беседа на прогулке — совсем другое. Конфронтация сменяется перемирием, наезд — попыткой разобраться. — Сато Мафую… — Ятаке задумчиво поднимает взгляд вверх, к звездам. — Когда я впервые услышал его, то был поражен. Он тоже обладает даром. Но у Сато особый взгляд. Он видит что-то одно и ничего больше. Насколько я знаю, он чуть ли не с детства видел только своего бывшего. Потом — его гитару, музыку. А потом он увидел Уэнояму. Прости, но вряд ли он способен оценить в тебе что-то, кроме твоего дара. — Считаешь, музыка — это дар? — Угэцу смеется, но его смех далек от веселья. — Ты не знаком с теорией, гласящей, что дар и проклятье зачастую одно и то же? — Слышал что-то подобное. — Акихико — перфекционист. Он бросил скрипку, когда понял, что никогда не достигнет моего уровня. А я не могу, даже если бы вдруг захотел. Музыка — часть меня. Я не могу выбросить руку или половину мозга. Если я попаду в аварию и сломаю позвоночник, то буду играть, сидя в кресле. Если лишусь руки, закажу лучший протез, который только может быть. Если останусь без рук и ног, придумаю, как играть зубами. А если вообще не смогу двигаться, стану играть у себя в голове. Скрипка будет со мной, пока я живу. Вот что такое дар. — Я понимаю, почему Кадзи не мог с тобой жить и не мог от тебя уйти, — спустя долгую минуту говорит Ятаке. — Никто не может, — смеется Угэцу. Это все еще не веселье. Они доходят до какого-то парка, садятся на скамейку. Именно здесь несколько месяцев спустя Кадзи Акихико скажет Накаяме Харуки, что любит его. — Знаешь, что Кадзи решил вернуться к занятиям скрипкой? — спрашивает Ятаке. — Да, Сато говорил. — Как думаешь, зачем ему это? — Он не любит незавершенности. Любое дело должно быть доведено до конца. — Тебя это раздражало? Угэцу раскидывает руки по спинке скамьи, чуть сползает, откидывает голову, смотрит в небо. — Наверное. Не знаю. Меня часто раздражало его присутствие. А когда его не было, я просто сходил с ума. — В твоей игре теперь появится что-то новое? Угэцу поднимает голову, смотрит недоуменно. — Думаешь? Как это связано? — Разве твое состояние не сказывается на исполнении? Совсем никак? — Я не думаю об этом. Когда я беру скрипку… это она управляет мной, проще говоря. Ятаке качает головой. Он не понимает. Угэцу привык. Это невозможно понять. Даже у Сато Мафую, тоже одаренного, все иначе. — Ты принадлежишь другому миру, — констатирует Ятаке. — Не знаю, кто сможет это выдержать. — Никто, наверное, — Угэцу снова улыбается. Он хочет плакать. Он хочет быть не один. Он хочет быть обычным, как этот басист-монтажер с его безответной любовью. Невозможность изменить судьбу проворачивается в груди тупым ножом. Надо домой. — Ты ведь учишься с Накаямой, верно? Ятаке кивает. — Скажешь мне, когда он придет на занятия неприлично счастливым? — Без проблем, — соглашается Ятаке. — А ты не откажешься напиться со мной в тот день? — Я не пью. Но я могу играть, пока ты будешь пить. — Годится. — Ятаке тяжело поднимается со скамьи. — Кстати, все еще может измениться. Жизнь непредсказуема. — Музыка — вечна, — тут же отзывается Угэцу, будто отвечая на пароль. — Мой номер есть у Сато. — Мой тоже. Говорить больше не о чем, и Ятаке идет к выходу. Через несколько шагов оборачивается. Угэцу не двинулся с места, сидит, запрокинув голову. Ятаке кажется, что оставлять его наедине со звездным небом — преступление. Он возвращается, наклоняется, целует его будто нарочно подставленные губы. — Тебе ведь все равно, с кем, верно? — В целом да, — соглашается Угэцу. — Лишь бы ты не был в меня влюблен. — Ты знаешь, в кого я влюблен. — Тогда поедем ко мне. Ятаке качает головой. — Лучше ко мне. Он сам не знает, почему, но так лучше. Угэцу не возражает. Они снова идут рядом, плечо в плечо. — Ты слышишь музыку вне выступлений, репетиций? — спрашивает Ятаке. — Просто в голове? — Постоянно. — Я тоже часто слышу. Она лучше всего, что может существовать вживую. Но ее никогда не получается записать и сыграть так, как надо. — Это идеальная музыка. Поэтому ее нельзя поймать. Идеал недостижим. — В мире слишком много недостижимого, — с горечью говорит Ятаке. — Приходится брать то, до чего можешь дотянуться, — с улыбкой развивает тему Угэцу. Это все еще не веселье, но он больше не чувствует, что звезды проходят сквозь него. И этого пока достаточно.