С любовью, Фармацевту от Орфея»
Панк и Король Двое стоят в переходе с валяющимся на земле чехлом от гитары. Один, тот, что прикован к коляске, играет. Другой, ходячий, бегает между зрителями с микрофоном, горланя странные, несуразные песни. Прохожие с интересом наблюдают за двумя прохвостами, вслушиваясь в их смешные бессмысленные мотивы. И только потом, стоило двоим скрыться из виду, замечали пропавшие часы и кошельки, что так умело доставал ходячий. Эти деньги шли на еду и взятки местному охраннику парка, где они ночевали. Ходячий и колясник спали на одной скамейке и ели из рук, так как посуды не было. Зимой было особенно тяжко. Скопив немного денег, они смогли купить плед, но он не особо помогал, поэтому оба часто болели. Раз в неделю, каждую среду, они приходили домой к охраннику парка, чтобы помыться. Каждый вечер вторника они играют в карты на то, придут ли ходячий и колясник снова. Ещё ни разу охраннику не удалось их обыграть, а потому на следующий день они все встречались на пороге чужого дома. Кроме двух сумок с одеждой и личными вещами, они имели при себе две записки, которые иногда перечитывали, пропитываясь ностальгией холодными зимними вечерами. Это было напоминанием в новой жизни о старой, тёплой и горькой от бесовских настоек. «Не растрачивай талант зря. Найди ему применение и используй по максимуму. И не переставай дурить. Это поможет вам обоим выжить. Всех благ вам, Ваше Величество.С любовью, Королю от Орфея»
«Не теряйся. Оставайся рядом с другом и не позволяй себе ослабить бдительность. Будь мудр и готовься к худшему на пути к лучшему.С любовью, Панку от Орфея»
Дионис и Роза Бог и его Роза проживали вместе на божественной территории. Уже около года Цветок совсем не мог спать. Каждую ночь один и тот же сон преследовал его, начиная с ночи выпуска, и по сей день. Немой мальчик смотрит на него мёртвыми глазами. Казалось, можно было услышать голос, которого при жизни мальчик не имел: «Это ты виноват. Ты виновен в чужой смерти». Бог знал о снах своего Цветка, но сделать ничего не мог. Многочисленные попытки внушить, что он не виновен, заканчивались только большими истериками. Семья Бога твердила избавиться от привезённого в дом психа, однако Бог был готов отринуть мир, но остаться верным увядающей Розе. Вскоре на заброшенном пустыре, среди развалин старого приюта были найдены два тела: Бог и его Роза. Цветок умер первым. Бог вслед за ним. При них нашли только старый нож с деревянной ручкой и две записки. Теперь они вместе. В аду всем бесам рады, а этим были рады особенно. «Я не знаю, что тебе пришлось пережить, но, пожалуйста, не вини себя.С любовью, Розе от Орфея»
Нежить Мальчик не хотел умирать. Он только пришёл в Дом и ещё мало что успел понять. Он понимал, что в новой семье его любят. Что за старшего здесь низкий мальчик в очках с большими стёклами. Что вечно спящего паренька лучше не будить, потому что спит он с вилкой подмышкой. Но одного он понять не мог. Парень, своей красотой напоминавший принцессу с цветочным именем, стал часто приходить в Котёл пьяным. Тогда он говорил много страшных и противных вещей. Особенно страшно было оставаться с ним наедине. В один такой вечер принцесса сказал: — Да что ты вообще понимаешь? Говорить не можешь, только руками своими машешь, будто хоть кто-то здесь может разобрать, чего ты хочешь! Нам и так худо живётся, а теперь ещё и ребёнок… Не знаю, понимаешь ты меня сейчас или нет… Хотя, скорее всего, понимаешь. Не понимал бы — не строил такую рожу. Так вот, ты мне не нравишься, пацан. Будь я вожаком, ни за что не пустил бы к себе ещё один голодный рот. Но я не вожак. А ты уже здесь. Поэтому будь паинькой, подай бутылку и скройся с глаз моих. Принцесса уже говорил всё это, причём в некоторые дни повторял по несколько раз, а потом заливался слезами. Но на утро он не помнил ничего из того, что пил, что сказал и по какой причине плакал, хотя плакал он часто, практически каждый раз, как выпьет. Другие в стае тоже выслушивали упрёки в свою сторону, но никого это, казалось, не волновало. Никого, кроме мальчика. Вскоре принцесса перестал так часто пить, и упрёков больше не было. Но все слова, адресованные мальчику до этого, навсегда остались в детской голове, болезненно напоминая о себе по ночам. В одну такую ночь мальчик решил, что хочет умереть. Он не винил принцессу. Мальчик знал, что парень с цветочным именем не хотел злиться, но всё равно злился, потому что никаких других чувств ощущать не мог. «Может, — думал мальчик, стоя на холодном полу ванной, — так вы, наконец, будете чувствовать что-то, кроме грусти и злобы?» Он принёс себя в жертву на благо стаи, так как видел, что другие тоже злятся, как принцесса, плачут по ночам и пьют горькие напитки. Мальчик оказался прав. Души Чертей, наконец, обрели покой, хотя цена его была крайне велика. Судья Среди грязи и мусора, в заставленной хламом однокомнатной квартире, хмурый мужчина заливался вином. Третий день без сна, денег уже практически не осталось, но принципы были превыше всего, а потому ничего, кроме вина он не покупал, хотя, чем дольше пил, тем дешевле становилось вино. Он всё ещё выглядел, как аристократ. Как тот самый ирландец, с которым его сравнивали раньше. Но сгорбившаяся спина и спиртовой запах давали понять, что от былого величия остались лишь осколки. Пустота на пальце болезненным ударом отдаёт в душу. Чёртово кольцо… Оно впитало в себя так много тепла, что без него, казалось, в жизни остался только сплошной мрак. Лишь немного грело знание того, кто именно прибрал любимый перстень к рукам. Оставалось только надеяться, что этот малец сейчас счастлив… Каждый раз, опрокидывая очередной стакан, он забывал, почему пьёт, но предательская записка на столе считала своим долгом напомнить о причине. Те дети не заслужили той судьбы, что их настигла. Совсем скоро мужчина погрузится в долгожданный сон. И сниться ему будет Крысиный вожак — без своих зелёных очков и от того подобный ангелу. «Спасибо, что были с нами.С любовью, Судье от Чертей»
Хиросима и Нагасаки В старом Клоповнике красивая девушка, с подгибающимся коленом, чистила ковры и вытирала пыль в номерах постояльцев. Жильцы и сотрудники знали, что дома у девушки жила калека, но при ней старались этого не упоминать. При разговорах о сестре девушка становилась крайне раздражительной и в редких случаях могла даже пустить в ход кулаки. Била она не слабо, а потому остальной Клоповник её опасался. Девушке не было дело до остальных. Общаются с ней или нет — всё равно. Дома её ждёт маленькая девочка на деревянной лошадке и это единственное, что имеет значение. Девочка не боялась оставаться одна до самого вечера, знала, где лежит сладкая булка с маком, но не ела её, потому что сестра придёт поздно и нужно будет с ней поделиться. Она знала, что старшая оставила ей тарелку макарон на столе и всегда съедала всё. Знала, как открыть и закрыть дверь и окна, если видела кого-то подозрительного. Девочка любила сестру и знала, что та всегда приходит вечером и приносит с собой маковую булку. Так продолжалось день за днём и, скорее всего, будет продолжаться всю жизнь. Сегодня девушка снова идёт домой под постепенно темнеющим небом, а в рюкзаке за спиной упаковка макарон и маковая булка. «Береги мелкую. И про себя не забывай.С любовью, Хиросиме и Нагасаки от Орфея»
Орфей и Эвридика В полупустом доме, где из мебели в гостиной есть только кресло-качалка, камин, ковёр и шкаф со сломанной ножкой, сидел побитый жизнью молодой человек. Смуглая кожа, какую в городе ещё не встречали, и серые дреды, на фоне тела кажущиеся белыми, смущали прохожих, часто заглядывающих в окна днём. На левой руке — чётки. Многим хотелось посмотреть на приезжего паренька, что не вылезал из кресла-качалки, часами разглядывая предметы, расставленные на камине. Ничего особенного в них не было. Простая железная фляжка, обмотанная тонкой ниткой с нанизанной на ней крышкой от бутылки со странными буквами «МАК» и деревянные фигурки животных, среди которых особенно выделялась длинная змея с распахнутой пастью, из которой выглядывал всего один клык. Для обычного проходимца в этих вещах не было совершенно никакого смысла, но для парня это было тёплым напоминанием о прошлой жизни, которую он добровольно покинул: фляжка выглядела довольно дорогой в глазах детдомовского ребёнка, подвеска с надписью «МАК» принадлежала любимому человеку, а животные были единственным, на что был способен не ходячий житель дома. Единственная вещь, представлявшая хоть какую-то ценность, по мнению заглядывающих — золотое кольцо на безымянном пальце смуглого парня. Потускневшее от времени и больше нужного размера, но всё ещё привлекающее внимание, как и в том прошлом, где был другой владелец и не было заглядывающих в окна. Горожане заметили, что иногда, когда погода была особенно ясная, парень выползал на улицу, садился на запылившееся крыльцо и вырезал из дерева невиданных тварей. Среди них был маленький дракон с большими крыльями, страшное нечто, напоминавшее помесь крысы и человека, для которого позже была вырезана крошечная флейта, и восьмилапый волк, с непропорционально вытянутой мордой. Каждую новую тварь парень убирал в шкаф, чтобы не пугать заглядывающих в окна. Он знал, что они смотрят, и специально оставлял шторы открытыми. Но, стоило солнцу зайти за горизонт, как все окна завешивались плотной тканью, чтобы ни один любопытный глаз не разглядел, что происходит в тайне от всего города. Раз в неделю в кромешной тьме, когда город погружался в сон, у дома чужестранца появлялся маленький змей. Парень выползал из своего кресла, чтобы открыть дверь долгожданному гостю и в дом они заходили уже вместе. Однако иногда, не дожидаясь, пока парень доберётся к двери, змей прямо на крыльце принимал свой истинный облик. Город спал и потому видеть его не мог. Низкорослый парниша, больше смахивающий на ребёнка, с соломенными волосами до плечей покорно стоял перед дверью в ожидании не ходячего хозяина дома. Оба хватались друг за друга, словно утопающие, будто виделись впервые за долгую вечность. Парень в кресле-качалке знал, что любимый змей приходит лишь к концу недели, однако шторы закрывал каждый вечер, в надежде, что однажды змей нарушит правило и навестит его раньше срока. Оба были счастливы. Оба проводили ночь в объятьях друг друга, боясь двинуться, чтобы никто из них не исчез, чтобы эта встреча не оказалась очередным сном, что они видят по ночам в дали друг от друга. Они оба больны и оба это признают, а потому держатся вместе, сжимая друг друга всё крепче. На утро змей уходил, целуя смуглого парня в макушку и уже представляя, какие песни будет петь на следующей неделе, снова сжимая в руках свою любовь. Жаль только ни парень, ни змей не знали, что в такие вечера лишь один человек смотрит на них из окна соседнего дома без страха. Мальчик лет восьми стал прибегать к парню в кресле-качалке каждый день. Единственной его просьбой было рассказывать истории о диковинных зверях на полке в шкафу, о прошлой жизни парня и жизнях других, таких же как он. Мальчик слушал, пропуская каждое слово через себя, словно сам был там и своими глазами видел и зверей с лишними лапами и длинными мордами, и людей с недостающими конечностями или без них вовсе. Так проходили годы. Мальчик вырос, а парень в кресле-качалке покрылся морщинами и уже был не в силах самостоятельно выползать на улицу. Он был благодарен мальчику, что тот всё ещё приходил и слушал рассказы старика, в то время как прохожие, заглядывающие в окна, были уверены, что старый калека уже давно тронулся умом. Это твердили родители детям и братья сёстрам, но мальчик не мог оставить старого друга. Парню в одинокой полупустой комнате нужна была компания. Нужен был кто-то, с кем можно было говорить в те дни, когда змея не было рядом. Змей держал обещание и приходил каждую неделю. Он так и остался низкорослым парнишкой и по сравнению с постаревшим возлюбленным выглядел совсем ребёнком. Но он всё ещё приходил. Раз в неделю в кромешной тьме змей подползал к заветным дверям. Он знал, что парень уже не сможет сам выйти на встречу, а потому, принимая свой истинный облик, входил в дом и помогал старику пересесть из кресла в кровать. В глазах змея парень навсегда остался тем самым колясником с идеально белыми дредами, шершавой кожей на ладонях, капельками пота на лбу и милыми синяками под глазами из-за недосыпа. Они были вместе столько лет и рассказывали друг другу то, о чём боялись говорить другим. Змей всё ещё лежал с ним в одной кровати, крепко сжимая вялые руки, и пел. Старые глупые песни, которые сочинил ещё там, в той жизни. В былые времена они казались смешными, но отчего-то сейчас по щекам текли слёзы. Змей пел прекрасно. Лучше кого бы то ни было. Тихие слова давали старому парню силы, чтобы снова открыть глаза утром и дождаться следующей недели, когда змей в очередной раз откроет дверь и ляжет рядом, прижимая морщинистую руку к сердцу. «Мой дорогой Эвридика. Мы не прощаемся, но я хочу, чтобы ты знал и помнил это, когда меня рядом не будет. Я люблю тебя.Моей любви, от Орфея»
Автор По коридору, заполненному кричащими призраками на стенах и сердитыми лицами прохожих, явно не трезвый Ящик ведёт темноволосого мальчика с кривой походкой. На вид ему не меньше шестнадцати, но по состоянию ума мальчик не дотягивал и до десяти. Ребёнок, одетый в несколько слоёв не глаженной одежды, подобранной не по сезону, с интересом крутит головой, разглядывая цветастые углы и пыльные подоконники. Ящик слишком устал, чтобы что-то объяснять новенькому, а потому молча тащит сумку с вещами ребёнка по дороге в комнату. Посреди Перекрёстка мальчик остановился. — Ну и что это за цирк? — Ящик недовольно уставился на парнишу, что больше не крутил головой. Теперь он неподвижно пялился в одну точку, будто чего-то ждал. А может кого-то? «Он идёт». Высокий парень с серьёзным лицом шагал по Перекрёстку, одним своим видом вызывая страх и уважение у окружающих. Что-то болталось у него на шее. Присмотревшись, мальчик замечает обезьяний черепок на перекрученной цепочке. Что-то странное было в этом черепке, из-за чего почившая давно обезьянка словно кричала одними глазами. «Череп». Мальчик уже знал это имя. Знал, что идёт на встречу с ним. Он видел всё это во снах и видениях, помнил все эти коридоры и что здесь будет через много лет. Говорил мальчик плохо и редко, а потому сказать о своих видениях другим не мог. Да и кто бы в это поверил? Череп прошёл мимо, даже не глядя на мальчика с Ящиком. Взрослый сплюнул, что-то пробурчав себе под нос на счёт нынешней молодёжи. Не успел Череп отойти слишком далеко, как его схватили тонкие детские ручки, совсем не соответствующие шестнадцатилетнему парню. — Чего?.. — Череп обернулся посмотреть на наглеца, посмевшего хватать его за футболку. Мальчик крепко сжимал уголок ткани. — Эй, малец, мне идти надо, — руки сильнее сжали ткань. Ребёнок замотал головой так, словно если Череп сдвинется, обязательно случится что-то плохое. Ящику, казалось, было плевать на сложившуюся ситуацию. У него, наконец, появилась возможность поставить тяжёлую сумку на пол и отдохнуть, а что будет дальше — мужчину не сильно заботило. Выбраться из детской хватки было проще простого, однако мощный удар чужого плеча заставляет Черепа пошатнуться. Ещё бы шаг и столкновение с взбесившимся Маврийцем было неизбежным. Пробежавший мимо что-то кричал, оглядываясь, но никто его уже не слушал. Череп уставился на мальчишку. Человек выбежал из-за угла и узнать заранее о том, что он может с кем-то столкнуться — невозможно. Или только кажется невозможным? Мальчик был странным. Хилым и дёрганным, с вечно крутящейся головой будто не мог смотреть на что-то одно. Таких в Доме видели не раз, однако было что-то в этом ребёнке, что не давало душе покоя. Что-то загадочное. Будто перед тобой и не человек вовсе. Так в стае Черепистов появился совой Автор. Кличка говорила сама за себя. Мальчик излагал историю. Говорил он не часто, но когда начинал — все слушали молча. Таков был приказ Черепа: слушать и запоминать. В дальнейшем это не раз помогало стае в извечных драках с Маврийцами. Победа в любом случае была обеспечена. Маленький мальчик был главным оружием в этой войне. Ночь выпуска. Автор убит состайником. Он знал исход истории и что будет после неё, а потому был готов принять смерть. Тот выпуск вырезал сам себя в попытке остановить время. Они рубили и резали друг друга и себя самих. Грань между двумя враждующими стаями стёрлась кровавой пеленой, что накрыла весь Дом в ту ночь. Смерть одних предвещала спокойное будущее другим. Автор видел их: детей, что будут после кровавого ужаса, после войны. Видел и ждал встречи с ними.***
В городе, окружённом лесом, восьмилетний мальчик жил в доме, заполненном книгами. На каждой полке, каждой поверхности лежала стопка энциклопедий, сказок или сборника поэм. Мальчик носил новое имя, к которому приходилось долго привыкать. Тело всё ещё иногда дёргалось, не давая забыть тики, часто случавшиеся в прошлой жизни. За восемь лет, проведённых в городе, мальчик понял, что люди здесь крайне любопытны. Каждый то и дело норовил заглянуть в чужое окно. Из-за этого спать по ночам было особенно страшно. Кто знает, чей взор может наблюдать за тобой из темноты? Поэтому мальчик всегда просил маму оставить включённым ночник, что своим тусклым лучом храбро пробивал путь от кровати и до окна. Однажды в соседний дом приехал новый жилец, и всеобщее внимание в какой-то момент переключилось на него. Владельцем дома оказался калека. Когда он приехал и как заселился — никто не заметил, а потому появление незнакомца в городе вызвало большой ажиотаж. Смуглый молодой человек иногда выползал на крыльцо и вырезал из дерева фигуры зверей, известных только ему самому. Мальчик наблюдал за ним днём и ночью из окна. Для этого приходилось даже тушить ночник, чтобы лучше видеть. Раз в неделю к дверям соседнего дома приползал змей и веяло от него чем-то родным, чем-то не из города. В один из дней змей, наконец, принял истинный облик. Продолжая наблюдать за парнем и змеем из соседнего дома, мальчик узнал, когда именно змей уходил обратно и, набравшись смелости, всё же вышел навстречу чужаку из Леса. Pov: Автор Змея звали Орфей. Я помнил его. Он был в тех снах, где я когда-то видел будущее. Где я ещё мог видеть будущее… Орфей мне нравился. Из него вышел хороший вожак, хоть он так и не считает. Разговор с ним был длинным. Из него стало ясно, что Орфей — просто ребёнок. Ребёнок, которого слишком рано заставили повзрослеть. Я это знал, но упорно делал вид, что не знаю. Ему нужно было выговориться, и я слушал. Ребёнок, оказавшийся в самом эпицентре своего страха… Мне было его жаль. Там, во снах, я видел, как он плачет, как первый раз заперся в туалете в первый день вожачества. Видел, в каком восторге он был, когда убивали вожака Псов и как дрожал, когда смотрел на тело мёртвого состайника. Однако, если тогда Орфей был ещё более менее целым, то с приходом на Изнанку что-то внутри него окончательно раскололось. Теперь единственное, что ещё держало его в этом мире — калека из соседнего дома. Разговор сводился к моей просьбе. Возможно, немного эгоистичной, но я не мог не спросить. Я хотел узнать больше о той жизни, какую проживали дети после меня. Хотел рассказать об этом остальным, чтобы показать людям, насколько тяжела жизнь изгоев в кругу друг друга. Где даже среди отбросов могут быть большие отбросы. Для этого мне нужен был новый рассказчик. Кто-то, кто прожил ту жизнь и смог закончить её, не умерев. Не так, как я. Не так, как сделали мы. Мой выпуск не нашёл другого решения, кроме смерти, но эти дети не мы. Им удалось избежать крови. Орфей долго молчал. Я было подумал, что на этом мы и закончим, но он ухмыльнулся. — Тебе точно восемь? — Разум остаётся прежним, в отличие от тела, — слышать подобное от ребёнка наверняка было странно, однако притворяться неразумным мальчишкой изо дня в день было довольно утомительно, поэтому я предпочёл бы не притворяться хотя бы сейчас. Орфей кивнул. Кажется, он понимал суть просьбы и моего любопытства. — Ладно, — наконец ответил змей. — Но у меня тоже будет просьба.***
Каждый день я навещал Эвридику и слушал новую «сказку». Ему тоже нужно было высказаться, чтобы не держать накопившиеся чувства в себе. Шли годы. Редкие встречи со змеем и ежедневные рассказы Эвридики открыли путь новой истории. В тот день у Орфея была всего одна просьба. И я сдержал обещание. «Прошу, не привлекай к этому Эвридику. Слушай его, но пиши обо мне. Я помогу». Для Эвридики с большим трудом давались некоторые воспоминания, поэтому в таких случаях приходилось обращаться к Орфею. Когда история была окончена, оставалось лишь ждать момента. Я нашёл их в кровати. Эвридика покинул мир раньше. Орфей чуть позже, глаза были опухшими, а щёки всё ещё мокрыми. Старик с отросшими дредами должен был умереть уже давно, но всё ещё держался. Змей себя ждать не заставил. Он не боялся умирать. Сейчас он боялся жить, ибо жизнь можно было счесть как предательство умершего Эвридики. Теперь, наконец, их сказка может быть услышана. Общими усилиями на свет явилась история о вездесущих демонах. Чудовищах, с дрожащими руками и красными от слёз глазами. И пусть их песни не были услышаны при жизни, демоны споют снова в аду и там их пение оценят по достоинству.С наилучшими пожеланиями, Автор.