Не ангелы

      Кадис Этрама ди Рейзел был один.       В комнате, особняке, Лукедонии, во всём мире.       Единственное существо, которое могло развеять его одиночество — его брат, теперь не с ним.       Брат мой, брат — огонь поднебесный, мне ответь, где ты отныне?       Молний ряд был тебе тесным, а теперь — не тесно в камине?       Огонь — это про него. Яркий, горячий, готовый сжечь всё дотла и он же, тёплый, согревающий. Весь мир для него словно тюрьма с теми ограничениями, которые были понятны каждому благородному. Он не был согласен, хотел расправить плечи, изменить всё вокруг, чтобы разбить те рамки, что мешали жить.       Он теперь свободен, пусть и не в том смысле, которого желал.       Брат мой, брат — душа водопада, мне ответь, где твоя радость?       Как же так? Наполнилось ядом то, что пело, то, что смеялось.       Рейзел помнил то время, когда его брат был весел и смотрел иначе. Без злости во взгляде, без яда, без печали. Помнил, но не мог сказать, что случилось такого, что «наполнилось ядом то, что пело, то, что смеялось»?       Это больно, видеть, как меняется ближний тебе. И не иметь возможности помочь.       Брат мой, брат — молчание камня, мне ответь, где твоя сила?       Горных врат нет больше. А мне лишь остались скорбь да могила.       Молчание камня — всё, что осталось теперь для одинокого ноблесс. Нет больше силы брата, на которую он мог всегда положиться, нет той поддержки, благодаря которой он, младший, чувствовал себя в безопасности. Он сам, своими руками, превратил всё это в «скорбь, да могилу».       Брат мой, брат — холодное сердце, что мне скажешь вместо ответа?       Как мешал боль с медом и перцем, как устал летать против ветра?       Кадис Этрама ди Рейзел вздохнул. Сердце брата действительно словно покрылось толстой коркой льда. Нет, не так, он замёрзло изнутри, и никто не мог растопить его более. Даже он не смог достучаться до своего каджу, своего брата. Нет, он словно был такой же, «мёд с перцем» — как точно! Рейзел слышал прежние слова, видел прежние движения и знал, что всё это более не его брат. Холодное сердце делало привычный «мёд» горьким.       И когда брат «устал летать против ветра», он сделал попытку изменить направление потока. Жаль, что Рейзел не заметил этого ранее, может быть он смог бы исправить всё это?       Женский голос непривычно слышался в ушах, и Кадис Этрама ди Рейзел осторожно вынул наушники, возвращая их смущённой Юне.       — Ну как тебе, Рей? — спросила она, нервно теребя прядку волос. — Непонятно, о чём она поёт, но так красиво, правда? Аж за душу берёт!       За душу берёт, точно.       — Это хорошая песня, — кивнул благородный. — Печальная, но хорошая.       И перевёл взгляд в окно, уже не обращая внимания на шепотки школьников. Конечно, они заметили, что эта песня задела его сильнее, чем просто что-то на непонятном языке.       Мыслей больше не было, только последние строчки одного из припевов крутились в голове:       «Скорбной памяти господин, ты теперь один. Ты теперь один».