Все наши несчастья, каждая наша беда

Настолько концентрированной паники Миша не ощущал давно. Его аж перекосило от неприятного ощущения, которое не жалея лупило прямо по оголённым нервам. Его магическая сущность корчилась, и он ничего не мог с этим поделать. — Почему от твоего поганого сарая за километр пасёт страхом? — Миша едва не с ноги открывает дверь и пригнувшись, чтобы не удариться о косяк заходит внутрь. В помещении ему едва не становится дурно, потому что паника захлёстывает с головой, ему приходится опереться о стеночку. Выдержки хватает, чтобы оглядеться, раз уж отвечать ему никто не собирается. Теперь становится очевидно, что стало причиной полуобморочного состояния колдуна. Точнее кто. Андрей сидел на кровати поджав под себя босые ступни и сжимая обеими руками эмалированную кружку с клубничкой на ней. Его мелко трясло и никак не отпускало, взгляд дикий и пустой упирался в стену. Балу ошивался рядом и пытался сообразить ещё какой-нибудь отвар, но на изготовление нужно было время, а вот времени как раз не было. Миша не дожидаясь объяснений, вполне уверенно зашагал к пареньку и уже не так уверенно плюхнулся рядом, тот аж подпрыгнул на скрипучих пружинах, и хотел было отползти, но Горшок перехватил его за запястье, а вторую руку немного резко и бесцеремонно положил на щёку разворачивая к себе. Зрительный контакт был не обязателен, но обычно это тоже успокаивало, в этом уже ничего магического не было, только лишь человеческая поддержка, которую Миша умел оказывать не особо хорошо, но всё-таки лучше, чем ромашковый чай, который перепуганному Андрею в глотку не лез. Ехидных замечаний со стороны Саши больше не слышно, видимо ситуация совсем не располагает к юмору. Горшок помнит, как они расстались вчера вечером и помнит, что ничто не предвещало беды, что могло произойти, за ночь? Многое на самом деле могло, но усмирить поднимающееся изнутри раздражение это не помогает. Какого чёрта он так ярко чувствует эмоции этого человека?! Он ведь давно научился этим более-менее управлять, а сейчас? Одним из основных правил, которые колдуны обязаны знать, было то, что ни в коем разе нельзя воздействовать своей магией на постороннего человека, когда ты зол. Магия — материя тонкая, а оттого и чувствительна к переменам настроения, и более того, не просто чувствительна, а напрямую от них зависит, поэтому забывшись, Миша сжал запястье Андрея с такой силой, что тот поджал губы и инстинктивно дёрнулся, чтобы уйти от болезненных ощущений. Пусть парень и находился под своеобразным гипнозом, вполне реальную боль, ту, которая извне, он чувствовать мог, хоть и немного притуплённо. — Отпусти его, чего ты как клещ вцепился? — Горшок внял голосу разума в лице Балу и, сохранив недовольное выражение на лице, силой воли заставил себя успокоиться, не хватало ещё навредить. Постепенно в помещении стало гораздо спокойнее, Миша облегчённо выдохнул. Голова Андрея потяжелела и он не завалился назад только благодаря тому, что Миша его придержал, а Саша забрал из ослабших пальцев всё ещё почти полную кружку. — Ну, — Миша закурил и многозначительно уставился на друга ожидая объяснений стоило им только выйти из сарая. — Я на улицу как раз выходил, в лес хотел сходить, за травами, запас пополнить, — Горшок отмахнулся, вот уж всякую целительскую бредь слушать не хватало, — а он из дома выскочил, глаза дикие, бледный, как покойник, — Саша стряхнул пепел, а Миша зевнул, — у меня уже самые худшие варианты в башке нарисовались, а ему кошмар оказывается приснился, реалистичный говорит слишком, — Балу задумчиво щурится. — Вот давай не надо, — шипит Миша и разворачивается лицом к собеседнику, — я знаю это выражение, — магией отправляет недокуренную сигарету в импровизированную пепельницу, она с глухим ударом бьётся об алюминиевую стенку и едва не пролетает мимо. — А какое у меня выражение? — Не строй из себя Фому неведующего, если тут кто-то и чего-то не знает, это явно не ты, понимаешь, да? — почти рычит и устрашающе наклоняется. — Не кипятись, я знаю ничуть не больше твоего, могу только предполагать, — остудил пыл друга блондин. — И… что же ты понапред… бля… полагал? — с искренним интересом спрашивает он, и Саша качает головой. Он до сих пор не привык к резкой смене настроения этого человека. — Многих ты из леса вытаскиваешь? — Горшок качает головой, местные не глупые, сами знают, что соваться туда лишний раз не стоит, — а ещё меньше тех, кто посреди поляны спать укладывается, — сам себе кивает Балунов. — Я уже понял, что тут пахнет говном, ты ведь поэтому решил ничего ему не говорить, даже намекнуть не дал, пацан-то сидит в блаженном неведении и слюни в подушку пускает. А меня воспринимает как странного дурака, — Миша не приложил усилий чтобы скрыть осуждение в голосе. — Есть идеи получше? Хочешь, чтобы он каждого куста шугался? — замечание вполне справедливое, но Миша упёрто стоит на своём. — А теперь он будет бояться спать, и кустов шугаться тоже будет, потому что он себя защищёно не сможет чувствовать даже в мыслях. — Мы можем спорить вечно, но каждый всё равно остаётся при своём мнении, но теперь мы будем вынуждены рассказать, — ну, на самом деле не вынуждены, они друг другу и не друзья, даже не хорошие знакомые, и уж точно не брали на себя ответственность, но… вот уж это вездесущее «но». — Мало проблем было, теперь этот пришлый на башку свалился, — деланно недовольно возмущается Горшок и не дожидаясь, когда Балу прокомментирует что-либо, уверенно шагает к сараю. Вся его решимость разбивается о мирно сопящего Андрея. «Вот блять, какой сука смазливый, точно пидор» Миша с ужасом обнаруживает, что продолжает бесстыже пялиться и подмечать некоторые детали, которые ему по идее вообще не сдались. Он иррационально злится, чувствует как магия внутри пенится и шипит, негодует, что хозяин ведёт себя истерично. — Не с той ноги встал? — Саша, как был невозмутимо спокоен, так и остался, улыбнулся и едва заметно хихикнул, когда Горшок не задумываясь схватился за полную кружку и отпил. С таким же успехом он мог хлебнуть и что-то менее приятное нежели чай, но сейчас ему повезло. — Какая мерзость, чтобы такую бурду приготовить это постараться надо, — в этот раз Балу откровенно смеётся и ни капли не задетый садится на дряхлый стул, который до этого неприметно стоял в углу. Чай и подавно не мерзкий, но Саше это знать необязательно, пусть ему и всё равно какие на вкус его отвары, главное как они действуют. Вопреки своим словам Горшок в два больших глотка опустошает чашку и картинно скривившись отставляет её подальше. Они сидят в тишине некоторое время, Балу с хитринкой поглядывает на друга, но ничего не говорит, хотя очень хочется — по нему видно. Им надо бы разбудить и рассказать, ввести в курс дела, но никто не решается паренька трогать, слишком тот замученный, будто и не спал ночью. Будить никого не приходится. Через пятнадцать минут неопределённой тишины Князь резко вскакивает и шипит от боли, потому что ударился локтем о стену. — У меня дежавю, — нервно скользит взглядом с одного на другого, — господи, неловко как, второй раз я в полуобморочном состоянии тут просыпаюсь, — Саша усмехается, а вот Миша хмурится, смотрит как-то оценивающе, так, что у Андрея мурашки бегут и он хочет позорно спрятаться от этого взгляда под одеялом, или сбежать, — Саш, прости, что заставил волноваться, я лучше пойду. — Что тебе приснилось? — Горшок не отводит немигающий взгляд. — Да, кошмар какой-то, не помню уже, — пытается отмахнуться он, но Миша будто бы не верит. — Уверен, что просто кошмар? — щурится, и Князь замирает испуганно, заходится в приступе нервного кашля. — Ну а что ещё? У меня бывает такое, живое воображение, — дёргано жмёт плечами и подбирается ближе к двери, становится совсем не по себе и ему плевать, что это выглядит как побег. — А это? Тоже живое воображение? — в следующее мгновение происходит две вещи: подёрнутая зелёной дымкой дверь захлопывается у Андрея перед носом, а Балу вполголоса матерится. — Вот уж молодец, ничего не скажешь, так он точно начнёт чувствовать себя безопасней, — Князь в ужасе вновь заполняющем комнату шарахается обратно к кровати, при этом не сводя взгляда с Миши. Он зажимает рот ладонями, чтобы не сорваться на крики ужаса. Неужели он ещё спит?