Солнечный удар

Эрвин Смит никогда не сдавался. Он полз через месиво грязи под Нюрнбергом, пока рядом взрывались снаряды, поднимая в воздух куски сырой почвы. Он проваливался в снег, протаскивая за собой сани с медикаментами на базу в Салехарде, сжимая веревку почерневшими пальцами. Он упрямо не умирал, когда из-за сыпного тифа его тело пошло красными пятнами, а в углу лазарета мерещилась его няня, отчего-то коротко стриженная и держащая в руках окровавленную голову бородатого мужчины. Но теперь, сидя в дешевом китайском ресторанчике на углу Хаустон-стрит, он думал о том, что готов принять первое поражение. Человек напротив него, невзрачный и безвкусно одетый, быстро шевелил губами, рисуя что-то на клочке бумаги. Однако звук из его рта выходит настолько тихий, что командиру пришлось наклониться вперед, поставив локти на стол, заляпанный жиром, чтобы понять, о чем тот говорит. — … Его следы обрываются прямо здесь, сэр. Как сквозь землю провалился. Смит слышал это уже 14 раз — именно столько человек пытались разыскать Аккермана. Однако след юноши обрывался в порту Бостона; единственным доказательством того, что он действительно причалил к берегу Америки были слова местного трактирщика, у которого Леви снял комнату после дороги. После его не видели ни работники вокзала, ни местные жители, словно он отправился дальше пешком, прямо через болотистые леса, окружающие город. — Луи, — сказал Смит, называя подставное имя детектива, — Я не спрашивал, почему Вы его еще не нашли, я спросил, когда будут результаты. — Сэр, я бы лично принес вам его в руки, перевязанного ленточкой, если бы он не умел так мастерски заметать следы. Он опасный преступник? Смит приподнял указательный палец над столешницей, призывая детектива замолчать. Тот обернулся по сторонам и, убедившись, что в ресторане из людей остался только повар, который не понимал ни слова по-английски, удрученно вздохнул. Командир не мог признаться мужчине, что поиск Леви не был заданием правительства, ведь у него не было шансов оставить в секрете свое общение с детективом, обратись он в агентство как гражданское лицо. Но как командир американской армии — мог, как и пригрозить расстрелом за раскрытие цели его обращения. — Я в тупике, — озадаченно нахмурился детектив, пожав плечами. — Миллион долларов. — Простите, что? — Плачу миллион долларов за информацию о местонахождении этого человека, — сказал Смит и вкрадчиво добавил, — Наличными. Когда Эрвин произносил эти слова, он давал себе отчет в том, сколько издержек повлечет за собой снятие со счета такой суммы. И знал, что к нему домой могут прийти люди в форме и поинтересоваться, не подвергся ли он шантажу. Поэтому он готовился к этому ответу с того самого дня, как приехал из Сицилии и впервые обратился к детективу с кодовым именем Луи Гаснер. Он знал, что банк передает полиции сведения о крупных транзакциях, поэтому решил приучить ее к своим тратам. И в этом ему помогла Мари. Едва командир вернулся в Нью-Йорк, сжимая в руке письмо Леви, миссис Смит набросилась на него с обвинениями. Он был готов к этому, поэтому принял вид виноватого мужа и попросил разрешение купить ее прощение. Мари думала недолго и отправилась с чековой книжкой мужа в ювелирный магазин. Так улетели первые сто тысяч. После он решил прикупить себе часы, которые после продолжили лежать нераспакованными в кабинете и несколько акций нефтяной компании. Так с его счета исчез еще миллион. Любой, кто видел его список расходов, не сомневался бы ни минуты: любимец правительства живет на широкую ногу. А потом Смит, маленькими суммами, начал снимать наличные. Сначала тысячу долларов каждую неделю, потом десять, а потом сто — часть из которых он сразу обменивал на ценные бумаги, чтобы информация об этом появилась у полицейских. Эрвин, опытный разведчик, точно знал, как легко вычислить, куда человек отнес миллион наличными, поэтому делал все, чтобы никто не знал о том, что этот миллион у него есть. Точнее восемьсот тысяч и еще двести у Майка, которые тот хранил под половицами в доме, не доверяя банковским сейфам. — Транзакция согласована с руководством? — Разумеется, — соврал Смит, не выдав себя ни единым жестом. Лицо детектива моментально изменилось: из взволнованного оно сделалось мрачным, а губ коснулась усмешка, которая выдавала в нем человека, который знал больше, чем говорил вслух. Смит ждал этого превращения — он понял, что пробил брешь лучшего детектива Америки, заставив его посмотреть на себя как на человека равного себе, что умеет играть по-крупному. — Мне придется обратиться к моим друзьям из нижнего города, — бросил Луи, — Их методы нельзя назвать гуманными, но через месяц адрес твоего друга будет у меня на руках. Они возьмут сто тысяч сверху, на карманные расходы. Командир знал о связях Луи с бандой преступников, которые отбывали наказание в колонии и без труда покидали ее, чтобы подзаработать. По слухам, охрана тюрьмы была куплена влиятельными людьми, которые пользовались услугами головорезов для устранения конкурентов. Как бы то ни было, у Смита не было выхода: после 14 провальных операций по поиску Леви, ему нужны были не детективы, а ищейки-убийцы. — Скажи им, что я дам двести, если они найдут его за неделю. — О, — хищно улыбнулся детектив, нагнувшись к Эрвину, — Они найдут его за три дня. Но через три дня Луи не вышел на связь. Он отправил телеграмму только на пятый, назначив Эрвину встречу в полдень прямо в парке на Пятой Авеню. Перебегая дорогу, командир запоздало подумал о том, что детектив сговорился с полицейскими и решил сдать его, но отступать было уже поздно. Заметив Смита, мужчина кивнул на лавочку и нервно поправил шляпу, оглядываясь по сторонам. А потом, прокашлялся и быстро заговорил, опустив голову: — Вынужден отказаться от этого задания, ничем не могу помочь. — Но почему? — воскликнул Смит, спугнув стаю голубей, воркующих у лавки. — Заберите обратно ваши деньги, всего хорошего, — детектив положил перед командиром пухлый конверт. — Я заплачу больше, — сказал Эрвин, вскакивая следом за мужчиной, — Намного больше. Детектив обернулся и сверкнул взглядом, полным презрения — только сейчас Смит заметил, что под левым глазом у того наливался лиловый фингал. Луи снова посмотрел по сторонам, а потом плюнул на землю и злобно зашипел: — Ловите сами этого дьявола!

***

Эрвин проснулся от сигнала тревоги, который раздался в его штабе и подскочил на кровати, засовывая руку под подушку, где лежал револьвер. Мгновением позже он понял, что находится в своей квартире на Пятой Авеню, а сирена является ничем иным, как телефоном, который дребезжит в кромешной тьме его кабинета. Он уже давно не ночевал в спальне, засыпая на диване прямо в костюме, с раскрытой книгой на лице. Пересекая комнату, Смит успел бросить взгляд на часы, которые показывали половину третьего утра и подумать о том, что Мари, должна была проснуться от пронзительного звонка. Он снял трубку и зажал ее между ухом и плечом, доставая из ящика на столе сигареты, чтобы уйти после курить на балкон — засыпать снова после резкого пробуждения он не умел, виной тому была военная привычка. Терпеливо выждав четыре щелчка в трубке, которые сопровождали соединение двух абонентов, он раздраженно сказал: — Говорите. В трубке вновь раздались щелчки, словно телефонистке не удалось соединить его с звонившим. Командир сжал губы и уставился на дорожки капель на стекле окна его кабинета — улицы Нью-Йорка накрыла отвесная стена дождя, загоняя ночных гуляк под козырьки закрытых магазинов. Они жались друг другу как бездомные котята, звонко смеясь, а Смит смотрел на них и думал, что отдал бы многое, чтобы стать таким же — свободным, бедным и счастливым. Ливень действовал на Эрвина успокаивающе, и он прикрыл глаза, вслушиваясь в потрескивание трубки, после чего вздрогнул, едва не выронив телефон. В щелчках отчетливо слышались повторяющиеся, словно заклинание, слова — на азбуке Морзе. «Миллион долларов за мою задницу еще никто не предлагал», — перевел Эрвин и вцепился рукой в стол, чтобы не потерять равновесие. Он почувствовал, как быстро колотится его сердце, отдавая дрожью в руках, поэтому с трудом дошел до стола, где взял ручку и прощелкал в тишину, сомневаясь, не послышалось ли ему все это в полудреме: «Это ты?» В его ухе раздался шуршащий смех, от которого у командира вспыхнули щеки, словно он и правда чувствовал щекочущее дыхание звонившего на своей коже. Последовал ответ: «Я звоню с предупреждением. Если ты еще раз попробуешь послать тех головорезов ко мне на работу, я натравлю их на тебя. Это меня Закклай так хочет видеть?» «Он не знает, что я тебя искал», — быстро прощелкал Эрвин в трубку, услышав, как скрипнула дверь на другом конце его квартиры, — «Никто не знает». «Не пудри мне мозги, солдат. В последнюю нашу встречу он явно дал понять, я больше не в фаворе». «Я», — щелкнул два раза Эрвин и накрыл глаза ладонью, с трудом подбирая слова, — «Просто хотел тебя увидеть». «Зачем?» — от этого немого вопроса командир захотел взвыть. «Мне обязательно произносить это вслух?» — прощелкал он онемевшим пальцем. «Это не ответ», — застучали раздраженно на другом конце провода. — Я скучал по тебе, Леви, — произнес на выходе Эрвин, позабыв об азбуке Морзе, конспирации и том, что на другом конце провода мог быть совершенно другой человек. Раздались быстрые и короткие гудки, словно кто-то пустил автоматную очередь по груди командира. Он разжал ладонь, и ручка покатилась по столу, глухим выстрелом свалившись на пол. Командира не беспокоило, что мог погубить себя неосторожным признанием, он в ужасе подумал, что Аккерман мог скрываться не только от него, а поэтому и использовал шифр. Он и сам не знал, почему произнес последнюю фразу словами — это был отчаянный крик висельника за секунду до того, как из-под его ног выбьют ящик, а вместе с ним и последний кислород из легких. Смит был уверен, что больше никогда не услышит Леви. Однако следующей ночью снова раздался звонок — Эрвин поднял трубку после первого же гудка. — Ты один дома? — спросил знакомый голос, споткнувшись о согласные. Командир медленно опустился в кресло, наблюдая как дрожат тени, крадущиеся в его кабинет из щели под дверью — миссис Смит, страдая от бессонницы, бродила по коридору квартиры, как когда-то его мать. Вместе с тенями дрожал и сам Смит, который не мог поверить, что после стольких месяцев он, наконец, слышит голос человека, которого боялся и жаждал всем сердцем. В то мгновение он понял, как много власти имеет над ним Аккерман, и как мало он сам может на него влиять. Он слышал шумное и напряженное дыхание в трубке и догадываясь, почему Леви с трудом ворочает языком, ответил, стараясь не спугнуть его: — Мари здесь. — О, — протянул юноша и добавил, — Мари. Твоя жена. — Верно, — сказал Эрвин, уже не сомневаясь в том, что Аккерман перебрал с выпивкой, а потому решился позвонить без конспирации, — Где ты сейчас? — Не скажу, — буркнул Леви, а потом начал без какого-либо перехода, — Когда мне паршиво, я сажусь на берег и несколько часов смотрю на океан. Тогда у меня появляется чувство, что я видел его в прошлой жизни, как будто сидел прямо так и видел его, но другими глазами. И твою рожу когда увидел, тоже такое чувство было. Дежавю его называют, только не мог я тебя раньше знать. А, если бы и увидел где, то запомнил… Запомнил бы ведь?.. Думаю, да. Мне иногда такие реалистичные сны снятся, как будто я был солдатом, но не как сейчас, а вроде рыцаря с плащом с мечами. И тогда я за одну ночь словно проживаю несколько лет. А потом понять не могу утром, какой из миров реален. И кажется мне, что они оба настоящие… Как такое может быть? — Я не знаю, Леви, — ответил Смит, отчего-то чувствуя, как когтистая лапа сжала его сердце. На задворках его подсознания маячили странные и тягучие сны, которые преследовали его с самого детства, где ему каждый раз отрывало руку снарядом, и он просыпался, вопя от боли, которая просачивалась в реальный мир. Мать сначала водила его к терапевтам, которые светили в глаза фонариком и пожимали плечами — Эрвин был абсолютно здоров. Вскоре миссис Смит надоело слушать вопли сына по ночам, и она повела впечатлительного Эрвина к психиатру, что выписал разноцветные драже, которые делали мальчика покладистым и вялым, а еще избавили от кошмаров. К тому моменту, когда мистер Смит прознал о лекарствах и вышвырнул их в окно, его сын уже несколько месяцев перестал видеть какие-либо сны. Те вернулись к нему только спустя много лет — когда он едва не погиб от разорвавшегося рядом снаряда. Но Эрвин уже не помнил, что в детстве ему постоянно снились рыцари в зеленых плащах, которые сражались с великанами. — Черт, — выругался Аккерман, — У меня кончилась мелочь, сейчас таксофон отрубится. Мы были знакомы в прошлой жизни, точно тебе гово… Послышались короткие гудки, и Смит бросил трубку на диван, схватившись за голову — она раскалывалась на части, и он многое бы отдал за цветные таблетки из детства. Командир ненавидел свои стихийные мигрени, которые разыгрывались не от времени суток или погоды, а от отдельных фраз, которые он слышал или предметов, на которые смотрел, например, на лошадей или стопки бумаг на своем столе. Или голос Леви — который теперь резонировал в голове, сотрясая все мысли командира. После этого случая Аккерман не звонил неделю и появился далеко заполночь — трезвый и злой. Смит мучался от бессонницы, поэтому снял трубку до того, как успел отзвучать первый звонок. — Это были твои люди? — Где? — Меня хотели прирезать прямо на Макон-стрит. — Ты в Бруклине? — воскликнул Смит, готовый броситься в ночь к Аккерману. Короткие гудки. Хотя манера общения Леви оставалась грубой, его звонки стали регулярными, он звонил в будни после полуночи и только на полчаса, после чего, не прощаясь, сбрасывал звонок. Тогда Смит решил переставить все телефоны как можно дальше от спальни Мари и сделать их звонки тише — для этого он потратил целый день, разобрав механизм и собрав снова, поставив заглушки. Леви задавал новую тему каждый раз, словно прощупывая почву — он никогда не отвечал на вопросы Смита, но раздражался, когда тот уходит от ответа. Говорили они обо всем на свете: о картинах Моне, вине из Грузии, медицине и правителях Османской империи, но никогда о том, что произошло между ними в Сицилии. Из-за заглушек, звон телефона был едва различим в ночной тишине, но Смит, подобно охотничьей собаке, почувствовал его раньше, чем тот раздался в комнате. На другом конце провода Смит не услышал привычного свиста ветра и понял, что Аккерман звонит не из таксофона, а из помещения. — Командор, — сказал юноша с французским акцентом, от которого у Эрвина сердце сорвалось вниз, — Поговори со мной. — О чем? — Putain, — разочарованно протянул юноша, — Ты не должен у меня об этом спрашивать, d'accord? Придумай сам, мне скучно. Смит обвел глазами комнату, соображая, о чем говорить и зацепился взглядом за корешок отцовской книги по истории. Он перебирал в голове картинки, которые рисовал во время чтения, пока он не добрался до одной, которая еще в детстве произвела на него сильное впечатление. — Буддисты верят, что вся наша жизнь — череда страданий и перерождений. Человек рождается, неся за собой груз грехов из прошлых жизней и должен искупить их, чтобы освободиться. Но, чаще всего, он этого не делает, поэтому после смерти перерождается вновь с той кармой, которую заработал. И тогда колесо сансары делает оборот. — То есть, мы здесь, потому что еще не отмолили свои грехи? — Выходит, что так. — Наших прегрешений хватит на несколько жизней вперед, так что мы станем бессмертными. — Где ты сейчас? — спросил Смит, прижавшись лбом к холодному окну. — Не в этой жизни, — усмехнулся Леви, и командир услышал, как он щелкнул зажигалкой. Ему тотчас страшно захотелось курить. — Я хочу тебя, — выпалил командир, так и не договорив «увидеть» и замер, как пловец перед прыжком в воду. Он ждал — чего угодно: смеха, ругательств или колкого замечания, но только не того, что в трубке послышится приглушенный голос незнакомого мужчины, в ответ на который Леви цокнет, а после шепнет, перед короткими гудками: — Позвоню завтра. Это было первое обещание юноши, и его первый звонок в выходной день. Это был айсберг, который начал оттаивать, несмотря на бушующую ноябрьскую вьюгу. Смит ждал Аккермана, злился, ревновал и нервно качал ногой, когда сидел в субботу напротив телефона, который с минуты на минуту должен был вздрогнуть от звонка. Он был полон решимости, когда снял трубку и проговорил жестко, обещая себе больше не идти на поводу у Леви: — Говорите. — Хочешь увидеться завтра?