Путь жандарма

      Осень 1884 года была на удивление спокойной. Ася, помнящая о своем интересном положении и считающая, что нехорошо бросать учеников посреди года, в этот раз не стала набирать себе учеников, чем вызвала нескрываемый восторг Александры Витальевны.       — Асенька, деточка, наконец-то ты заживешь нормальной жизнью, — искренне сказала женщина. — Какой должна жить. Ну что же это такое: замужем, муж хорошие деньги в семью приносит, а ты чужих детей учишь!       — Александра Витальевна, это всего лишь на этот учебный год, — ответила Ася. — На следующий обязательно найду себе учеников. А, может быть, и на этот пару человек возьму. Чтобы самой не забыть ничего.       Александра Витальевна ничего не ответила. Надежда на то, что невестка передумает и вообще больше не будет страдать такой ерундой, как обучение чужих детей, оставалась, однако давить на Асю не хотелось. Молодая женщина немного скучала, проводила время за чтением, изредка брала переводы для того, чтобы не растерять знания языка, но больше всего времени проводила с сыном.       Со стороны могло показаться, что семья живет так, и должна жить: муж и жена любят друг друга, ребенок растет в заботе и ласке, однако одна тайна, не предназначенная для чужих глаз, оставалась: о сорока пяти сутках гауптвахты не знал никто. Михаил Павлович и Александра Витальевна считали, что все лето молодая семья просто прожила на даче.       За полтора месяца, проведенные в изоляции от общества, в часы, не занятые строевой подготовкой, Севастьян много думал. Иногда молодому человеку казалось, что лучше бы строевой подготовкой было занято все время, свободное от сна, потому что мыслей было слишком много. В первые недели Севастьян злился на Асю, которую пришлось выручать и из-за которой ему дали все сорок пять суток гауптвахты, а не возможную тридцатку, намеревался сразу после возвращения домой наказать жену так же, как уже сделал это однажды, однако со временем эти мысли начали отступать. Вспоминались первые недели знакомства, первые недели семейной жизни, те трудности, которые они уже преодолели вместе, причем вполне успешно…       После успокоения на тему Аси Севастьян все чаще и чаще начинал думать о том, что именно привело его в эти стены. И эти мысли, которые молодой человек сперва сразу же гнал как крамольные, стали настолько важными, что противиться им Севастьян уже не мог.       «Хотел лично посмотреть на эти кружки, уже без легенды, — думал молодой человек. — Свои взгляды пытался обосновать. Никто даже слушать не стал, назвали сказочником. А сами-то какие сказочники! Баснописцы! Рифмоплеты! Республику захотели! Кто им позволит эту республику создать? И как они ее создадут? Откуда такие планы, мысли?»       Умом Севастьян понимал, что все те недостатки, о которых кричат противники царской власти, существуют. Молодой человек понимал, что их нужно исправлять. Но принципиальной разницы между монархией или республикой Севастьян не видел. Молодой человек считал, что идея конституционной монархии, которую не так давно активно обсуждали на самом высшем уровне, могла бы как-то помочь в ситуации.       В первые дни после освобождения Севастьян был слишком счастлив от того, что снова вернулся к семье, а потом, втянувшись в работу, все четче начал понимать, что система, в которой он служит, слишком несовершенна.       — Ну что, Севастьян, теперь и ты повспоминал, как ходить строем, да устав зубрить, — произнес Виталий. — За свое усердие. Кто-то за распущенные руки получает, кто-то за другое излишнее усердие.       — Я столько не бил подследственных, чтобы на сорок пять суток уходить, — недовольно ответил Севастьян. — Гимназисток в истерике — не считается. Чтобы не ныли.       — Наперед сходил, — попытался пошутить Виталий, однако эта шутка не нашла отклика у Севастьяна.       Раздраженный разговором с Виталием, Севастьян с утроенным усердием взялся за беседу с одной барышней, которая попалась на листовках и которую отдали Севастьяну больше для того, чтобы было, кем заниматься, потому что других дел у молодого человека пока что не было.       Рассказ о вшах и Забайкалье получился слишком красочным: барышня бледнела на глазах и, по-видимому, уже мысленно была на полпути в те края.       Пока посылали за матерью юной неравнодушной души, барышня, по-видимому, решив, что все это сбудется уже совсем скоро, достала из сумочки писчее перо и попыталась им вскрыть вены.       Возню практически сразу заметил дежурный офицер, который сразу же позвал Севастьяна. Прибежавший Севастьян сперва оглядел безуспешно расцарапанную руку, а потом, не выдержав, ударил барышню по лицу раз, второй, третий, четвертый…       — Пожалуйста, не надо… — прошептала девушка. — Не надо…       «Третий и четвертый раз был лишним», — уходя, подумал Севастьян.       — Севастьян Михайлович, не нажаловалась бы на вас барышня, а то начальство за такое уж точно по головке не погладит, — произнес дежурный офицер.       — Она уж точно не будет жаловаться, — ответил Севастьян и пошел к себе.       На душе было мерзко, что более отвратительно: излишнее усердие в разговоре или излишнее усердие в рукоприкладстве, молодой человек так и не мог решить.       Со временем все, казалось, более-менее вернулось в прежнее русло. Информация с процесса четырнадцати [1], проходившего в столице, потихоньку доходила и до их отделения. Народовольцев Севастьяну было жаль: в отличие от той шушвары, которая ему постоянно попадалась, у этих людей было все куда более логично.       В конце сентября Севастьян, придя домой, сказал супруге:       — Агнесса, у меня для вас есть сюрприз. Надеюсь, он вас порадует.       — Меня порадует любое ваше внимание, — ответила Ася.       Молодая женщина вспомнила осенний платок, подаренный Севастьяном пару недель назад, предложение сходить к швее и заказать пару новых платьев…       «Нарядов — девать некуда, — подумала Ася. — Куда мне еще?»       Тем временем, Севастьян достал из портфеля пару листов бумаги и отдал их Асе.       — Держите, Агнесса, — сказал молодой человек. — Это вам.       Ася взяла протянутые листы.       «Процесс 14-ти. Последнее слово В.Н. Фигнер», — прочитала молодая женщина и не поверила своим глазам.       Ася внимательно читала то, что ей было дано. Молодая женщина не верила в то, что это возможно и супруг ей дал столь ценный документ. Ася пыталась запомнить каждое слово, каждую букву, предполагая, что такие листы ей никто не позволит держать дома. Дочитав все до конца, молодая женщина изумленно спросила:       — Севастьян Михайлович, и чем же я заслужила такой огромнейший подарок? Листы, как я понимаю, нужно вернуть?       — Нет, Агнесса, можете их надежно спрятать и оставить себе, — ответил Севастьян.       Не веря своему счастью, Ася помчалась к шкафу. Положив бумаги в первую же попавшуюся книгу, молодая женщина вернулась к супругу.       — За границей, да и не только, сей текст распространяется как листовка, — произнес молодой человек. — Кто же мне мешает сделать такой подарок своей супруге? Я же не зря верю, что супруга будет об этом подарке молчать, не побежит хвалиться всей округе?       — Не зря, — ответила Ася. — Супруга вам бесконечно благодарна…       Молодая женщина села на диван и произнесла:       — Все в точку! Она больше видела — она большего и достигла… А в другом… Какие верные слова! Какая разница, что будет: монархия, республика, — лишь бы такого беспредела не было!       — Агнесса, — сказал Севастьян. — Будете моим товарищем? Не козлом, которого нельзя запускать в огород, а товарищем.       Ася не поверила своим ушам.       «На жене хочет новое звание сделать? — подумала молодая женщина. — Нет, Севастьян на такое не способен!»       — Хочу, — твердо ответила Агнесса. — Каков ваш план? Цели, задачи, методы?       — А это мы с вами сейчас сможем обсудить, — сказал Севастьян. [1] судебный процесс, на котором была осуждена В. Н. Фигнер — последний (в России) член Исполнительного комитета «Народной воли» и 6 членов народовольческой военной организации.