praesumptio innocentiae.

Игоря уже тошнит от одного только упоминания Гречкина. На столе в участке кипа офсетной бумаги, документы, заметки, и везде там этот Гречкин. Игорь матерится себе под нос, когда проливает кофе на очередную распечатанную фотку. Сука. Игорь не спит второй день — ищет, ищет, ищет. Двухсотый раз пробивает по базе номера машины (двухсотый раз нервно смеётся над тремя шестёрками, ну что за детский сад). Ни одного штрафа. Логично, у Гречкина старшего столько денег, что хватит на взятки половине Питера. Лучше б сыну своему стоматолога оплатил. А Игорю — минимум сто часов терапии у психолога, потому что тошнить уже начинает просто от буквы г. Коллеги смотрят с сочувствием, Прокопенко просит хотя бы не ночевать в участке. Игорь кивает и заваливается отсыпаться свои положенные три часа в подсобку, в компании швабры и ведра для мыльной воды. К тому времени, когда рабочий день только-только должен начаться, Игорь уже заливает в себя две кружки дерьмового Нескафе Классик «три в одном» и перечитывает личное дело Гречкина в сотый раз. Ради разнообразия хочется дописать где-нибудь внизу по-детски обидное «урод», потому что ни на тысячный, ни на миллионный раз ничего не меняется. — Интересно? — издевательски спрашивает Цветков откуда-то из-за спины. — Очень, — Игорь с трудом сдерживается, чтобы ему не врезать. — Чё, Гречкин так понравился, что… Цветков отделывается малой кровью — пятном остывшего кофе на форме, Игорю не стыдно. А ближе к вечеру в участок заваливается сам Гречкин. Пока он уверенно идёт к столу Игоря, на него пялятся все. Ему нравится. Гречкин — золотая безвкусица, которую вороны тащат к себе в гнездо. Игорь зло молчит, сжимая кулаки в карманах джинсов. — Здравия желаю, товарищ майор, — Гречкин вальяжно падает на стул напротив. — Тебе что надо? — Игорь старается дышать диафрагмой, помнит, что выдохи должны быть длиннее вдохов, но это не помогает — злость горячим комом скручивается где-то под рёбрами. — Я вот узнать хочу, как расследование продвигается, — Гречкин лыбится, поправляет дорогущие часы на запястье. — Отлично, — Игорь впивается ногтями себе в ладонь, — а ты бы лучше катился отсюда и наслаждался последними днями свободы. — Вы мне очень нравитесь, когда злитесь, — Гречкин придвигается на стуле ближе. — А ты мне очень не нравишься, — Игорь чувствует, что ещё немного, и он не сдержится — врежет по лощёной роже. — Товарищ майор, — Гречкин перегибается через стол, пальцами цепляет рукав чужой кожаной куртки, — а поехали ко мне? Думай, думай, думай. — А поехали, — в Игоре говорит сдерживаемая агрессия, три чашки кофе без молока и надежда выбить из Гречкина хоть что-нибудь, похожее на признание. По дороге к машине Игорь включает маленький диктофон, всегда лежащий в кармане. На всякий случай. У Гречкина красная Ламборгини Авентадор и слишком нахальный взгляд. Он к Игорю на «вы» обращается только ради интереса, по приколу, будто проверяет, надолго ли хватит собственной вежливости. Очевидно, что нет. Гречкин играет в какую-то свою игру, когда одной рукой расстёгивает три пуговицы на цветастой рубашке. Становится видно ключицы, татуировку и золотую цепочку. Игорь принимает правила игры и сразу делает ход конём: кладёт ладонь Гречкину на бедро. Ну а что, работа такая. Гречкин судорожно выдыхает и пролетает на красный, когда ладонь Игоря поднимается чуть выше. Игорь про себя усмехается: ну всё, поплыл мальчик. Злость отходит на второй план, когда Гречкин заезжает в какой-то тёмный переулок и тормозит в тупике. Вместо злости нарастает странный интерес: что будет дальше? Гречкин с трудом перелезает через коробку передач и оказывается прямо в ногах у Игоря, трясущимися руками хватается за его колени. Вот как. — Вот как, — Игорю становится смешно. Когда Гречкин расстёгивает Игорю ширинку, смешно быть перестаёт. — Товарищ майор, — Гречкин смотрит снизу вверх помутневшими глазами, — вы не бойтесь, я не откушу. Игорь не боится, Игорь хватает Гречкина за небрежно уложенные волосы и насаживает до основания, заставляя уткнуться носом в пах. Гречкин давится, немного царапает зубами, но не вырывается. А зря. У Игоря профдеформация, садистские наклонности и проблемы с контролем гнева, он заводится с полуоборота, особенно от ощущения власти. Особенно от ощущения власти над человеком, для которого правосудие — пустой звук. Гречкин старательно прячет зубы, расслабляет глотку, а у Игоря нет сил сдерживаться: он срывает весь гнев, все бессонные ночи и глупые обиды на слишком медленных людей в очередях. В голове всплывает что-то из курса по психологии, кажется, это называется замещение. Игорь отвешивает тяжёлую пощёчину. У Гречкина горит щека, по-девчачьи длинные ресницы слипаются от слёз. Он смотрит Игорю прямо в глаза. Как-то поздновато доходит, что Гречкину это всё тоже нравится. Игорь кончает, не давая Гречкину отстраниться, крепко держа за волосы. Гречкин послушно глотает. Хлопая дверью, Игорь выходит из машины. Уже через стекло говорит: — Даже не смей в участке появляться. И не думай, что я перестану под тебя копать, ты так-то человека убил. Гречкин медленно опускает стекло. — Тебе же понравилось, — не вопрос, а утверждение. Игорь уходит, не оборачиваясь. Достаёт из кармана диктофон, останавливает запись и сразу же её удаляет. Вот тебе и расследование, блять. ~~~ Гречкин просьбу выполняет и в участок больше не приходит, но Игорь ни капли не удивляется, когда прямо рядом с домом видит припаркованную красную Ламбу. Ну конечно, Гречкин просто так не отстанет. Игорь тоже. — Вечер добрый, товарищ майор, — Гречкин окликает его, опустив стекло. Выглядит как начало малобюджетного порно. Игорь не отвечает, просто распахивает дверь машины и садится на пассажирское. Кнопка диктофона едва слышно щёлкает при включении. — Ну что, в этот раз до дома своего дотерпишь или сразу на колени встанешь? — Игорь криво ухмыляется, терпения хватает аж на пассивную агрессию. — А тебе как больше нравится? — Гречкин мельком смотрит из-под тёмных ресниц, давит в пол педаль газа. — Мне нравится, когда убийцы сидят за решеткой, а не рассекают по всему Питеру на спорт-каре за восемьдесят лямов. — Значит, наручники, — Гречкин подрезает белый Порш и вылетает на встречку с соткой на спидометре. Игорь с безразличием думает, что если Гречкин сейчас кого-нибудь собьёт, это будет пиздец. Пиздеца не происходит, мимо пролетают жёлтые всполохи фонарей, в их мимолётном свете у Гречкина на пальцах сверкают кольца. Игорю в голову приходит глупая идея стянуть одно колечко и сдать в ближайший ломбард. Не смущает даже то, что это статья сто пятьдесят восемь, кража, то есть тайное хищение чужого имущества, а сам Игорь вообще-то в полиции работает. Гречкин себе таких ещё сто купит, не обеднеет. Гречкин тормозит у дома. Желание обокрасть его возрастает с каждой секундой, но Игорь сдерживается. У него дело, грозящее превратиться в глухарь, а Гречкин — главный подозреваемый, важнейшая улика и самое весомое доказательство. Игорь потерпит. Кухня Гречкина больше напоминает бар, почему-то это не удивляет. — Будешь? — Гречкин достаёт из холодильника наполовину пустую бутылку текилы. — Нет, — Игорю хочется пошутить, что при исполнении пить нельзя. — Зря. Гречкин мешает себе красно-оранжевую Текилу Санрайз, в бокале звонко звенят льдинки. Игорю не нравится текила — слишком сладко, вот если бы Гречкин предложил Кровавую Мэри или Отвёртку, он бы подумал. Гречкин сжимает зубами коктейльную трубочку и улыбается. Игоря раздражает его привычка не застёгивать рубашки до конца. Игорь читает надпись на голубом шёлке — Гуччи. Понты. — Нравится? — Гречкин тянет рубашку за воротничок. — Нет. — Могу снять. От самоуверенности Гречкина чешутся кулаки и скрипят зубы, но Игорь не останавливает, когда Гречкин медленно возится с оставшимися пуговицами. Скользкий шёлк сам спадает с плеч на пол. На рёбрах у Гречкина обнаруживается очередная татуировка: «aurum potestas est». Гречкин прослеживает взгляд Игоря и тянет губы в ухмылке. — Золото — это власть. Игорь смеётся; забывшись, допивает чужую текилу и морщится — от сладости сводит челюсть. А Гречкин у-лы-ба-ет-ся. Игорь не помнит, каким образом Гречкин оказывается под ним, голый и перегнутый через бильярдный стол, но принимает это постфактум. Гречкин, прижатый щекой к зелёному сукну, крупно дрожит и всхлипывает на каждом толчке, Игорю нравится. К сожалению, Гречкину тоже. — Ещё, блять, ещё, — выскуливает Гречкин между всхлипами. — Да куда тебе ещё, а? — Игорь сжимает его бедра до белых пятен, тянет на себя до самого основания. Гречкин пытается сделать хоть что-то, но не может — руки связаны ремнём за спиной. Игорь одной ладонью приподнимает голову Гречкина, крепко держит за подбородок и пальцем тыкается ему в сомкнутые губы. Гречкин бессознательно приоткрывает мокрый рот, Игорь обводит кромку зубов, цепляется за язык. Не то. Игорь опускает руку ниже — на чужую шею, в ладонь бешено бьёт пульс. Гречкин переходит на вой и бессвязный мат. Кажется, оно. Игорь стискивает посильнее, под пальцами судорожно дёргается кадык. В голове только «не задуши его, пожалуйста», Игорь очень старается. Гречкин на секунду замирает, сжимается вокруг Игоря так, что перед глазами вспыхивают цветные пятна. Игоря прошибает осознанием, что Гречкин кончил от того, что его придушили. Пиздец. ~~~ — Игорёк, у тебя девочка появилась? — А? — Игорь от неожиданности подскакивает и отрывается от задумчивого созерцания пельменей. — Я говорю, у тебя девочка появилась, да? — Прокопенко по-отечески улыбается, — ты на работе ночевать перестал, не срываешься на всех подряд. А за последние две недели на тебя всего одна жалоба пришла, и только за то, что ты кого-то обматерил. Прогресс, Игорёш. — Ага… — Игорь задумчиво кивает. Игорь думает, что лучше не говорить, что девочку зовут Кирилл Гречкин. Лучше не говорить, что девочка любит сладкое и жёсткий секс на грани с насилием: ударь, потяни за волосы, укуси, заломай руки, придуши, ах, да, сильнее! Лучше не говорить, что девочка носит золотые колечки, серёжки с дорогими камушками, рубашки от Гуччи и какую-то удивительно непоколебимую уверенность в себе. Лучше не говорить, что девочка — ювелирная безделушка, jeunesse dorée*. Лучше не говорить, что девочка обожает всякие пошлости, например, позу наездника, глубокий горловой и потёкшую подводку. Лучше не говорить, что Игорь тоже. — Ну так ты это, приводи её, познакомь хоть, Игорёш. — У нас всё не очень серьёзно, — Игорь пытается выкрутиться. — Ладно, я всё понимаю, дело молодое, — Прокопенко хлопает его по плечу, — приводи, как станет серьёзно. — Обязательно, Фёдор Иваныч, — Игорь шутливо отдаёт честь. ~~~ По телевизору в отделении крутят утренние новости: репортаж об убийстве Гречкина. — Это не твоего мажора там поджарили? — задумчиво спрашивает Цветков, глядя на догорающие остатки Ламборгини на экране. — Он не мой, — огрызается Игорь. — Ну у тебя же его дело было. — Было да сплыло, — Игорь зло захлопывает папку, — теперь новое открывать надо. Ведущая новостей говорит что-то про правосудие, несправедливость и Чумного Доктора. Игорь морщится, ну зачем так пафосно. Домой уходит вовремя, ни раньше, ни позже, прямо по расписанию. Прокопенко обещает дать отгул за переработку, Игорь отнекивается. А дома перед зеркалом надевает костюм: чёрный, с маской и огнемётами. Не получается по закону, значит, будет по справедливости.